Текст книги "Гарвардский баг (СИ)"
Автор книги: Мира Вольная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)
Глава 21
Станислава Воронова
Красногорские – вообще последние, кого я хоть как-то связывала с Дымом. Мы действительно мало с ними общались или… так только казалось? Что вообще я знала о тех, с кем пересекается Димка в школе помимо меня? На уроках, футболе, во дворе?
У него ведь было много друзей, на похороны пришла почти вся школа, как минимум половина двора, знакомые знакомых Екатерины Николаевны и их дети.
Что вообще за дебильная традиция таскать на похороны всю семью? Как будто это событие то, что стоит помнить ребенку…
Я ковырялась в тарелке и пробовала подстегнуть собственную память. Но подстегивалась она отвратительно. До недавнего времени все воспоминания о событиях тех лет, о Деде и Димке, о Екатерине Николаевне и тех событиях покоились на съемном носителе с пометкой Троян где-то на самых дальних задворках моей памяти. И я никогда не собиралась их оттуда доставать. А сейчас вдруг выяснилось, что достать их необходимо, и что сделать это нифига не просто. Старые битые файлы хреново встают на новую операционку.
После обеда Гор ушел звонить Черту, а я осталась на кухне в обнимку с планшетом искать в сети все, что можно, на Красногорских.
Они, оказывается, были и на прощании у школы, и на кладбище, стояли недалеко от меня. О чем мне легко поведала очередная фотография на страницах «Тюкалинского вестника». Я на этой фотографии, вцепившись в мамину руку, пряталась за ней, как будто хотела отгородиться от того, что происходит вокруг, и от фотографа, который и сделал этот снимок. Забавно, но его я запомнила. Он казался хуже остальных: молодой, моложе остальных, носился вокруг гроба, толпы, щелкал постоянно затвором, словно курок взводил, почти тыкал в лица камерой, даже Екатерине Николаевне, не обращая внимания на попытки остальных взрослых его угомонить.
На кладбище чуть драка не случилась, но в конечном итоге парня вышвырнули за шкирку, кажется, повредили камеру. Флэшка, видимо, все-таки уцелела, и фотографии ушли в печать.
Я всмотрелась в лица Светы и Валика.
Обычные дети. Да, в поношенной одежде, да, слишком худые, но в целом – совершенно обычные. Света светловолосая и немного нескладная, на фото казалась на голову выше шатена брата несмотря на то, что была на год его младше. Смотрела строже и печальнее. Она не плакала, в отличие от меня, но грусть в ее глазах была слишком яркой, чтобы можно было ее не заметить. А вот Валик плакал так же, как и я. На впалых щеках блестели дорожки слез. Он комкал в руках, наверняка, колючий шерстяной шарф. А на следующем фото уже вытирал рукавом нос. Они стояли на кладбище вместе с матерью. Скорее всего, она пришла туда с ними, а не наоборот, потому что кроме усталости ее лицо не выражало больше ничего – осунувшееся, нездоровое какое-то, желтушного цвета, с глубокими морщинами у глубоко посаженных глаз. Она смотрела исподлобья, как будто стеснялась. Сложно, конечно, судить по фотографии, но почему-то казалось, что я права, казалось, что ей не терпелось уйти оттуда.
Странно, что я почти не запомнила Красногорских, ребята стояли очень близко ко мне и Екатерине Николаевне. Рукав зеленой куртки Светы почти касался на одном из фото моего рукава, она смотрела на этой фотографии на меня, как будто хотела что-то спросить. Но если и спросила в конечном итоге что-то, то в моей памяти об этом снова не сохранилось никакой информации, я вообще не помнила, чтобы с ней разговаривала.
Я пролистала еще несколько фотографии, но больше нигде не увидела ни себя, ни Красногорских. Другие люди, другие лица, в основном чужие, незнакомые. Люди, которых я никогда раньше не видела. Кроме Светы и Валика я с трудом, но все же узнала только следователя. Только толку от этого было ноль, потому что все, что можно, про мента я уже собрала и подозрительного ничего не нашла. Чист почти так же, как только сошедший с конвейера бот, насколько вообще может быть чист человек с его профессией.
А поэтому я все свернула и полезла в школьные архивы, другие газетные статьи и в прочие районные организации искать информацию о Красногорских и их матери.
Итоги поисков скорее озадачили еще больше, чем что-то прояснили.
Оказалось, что Красногорская-то всего одна – и это Света, остальные четверо детей, включая Валика, – приемные. Зачем Людмила Сергеевна брала мальчишек и девчонок и почему ей вообще это разрешали, непонятно. Скорее всего, по тем же причинам, по которым молоденькую нянечку не погнали из детского дома, а Екатерину Николаевну с ее анамнезом приняли в районную больницу и разрешили ставить капельницы, делать уколы и выдавать таблетки пациентам. В области и на периферии только на бумагах все гладко. Русские люди страшно любят сказки и так же страшно любят в них верить.
Света и Валик, судя по документам, спокойно доучились, спокойно выпустились. Света после девятого класса поступила в местный колледж и осталась в Тюкалинске. Валик закончил одиннадцатый и уехал в Омск, где отучился на инженера пищевых производств. Света училась на медсестру и закончила вполне неплохо.
Совпадение с профессией Екатерины Николаевны меня, конечно, насторожило, но, с другой стороны, имея больную мать и не особенно широкий выбор вакансий в самом Тюкалинске, поступок не казался таким уж странным.
Болела Людмила Сергеевна, как мне удалось выяснить, диабетом, и, наверняка, Нестерова ставила ей капельницы. Архивные дела местного отделения полиции дали подсказку по поводу отношения Дыма к Красногорским, его хмурого настроения после визитов к ним.
Людмила Сергеевна около четыре лет «сожительствовала» – казенное, липкое слово, заранее не располагающее ни к чему хорошему – с неким Олегом Дмитриевичем Седых, большим любителем выпить и устроить разборки. Разборки шумные, с криками, а иногда и драками, что само собой не вызывало восторгов у немногочисленных соседей, которые и вызывали участковых порой по несколько раз в неделю.
Непонятно, чем бы все закончилось в конченом итоге, но примерно через полгода после смерти Димы Седых во время очередной попойки избил до смерти своего собутыльника и отправился за решетку. В тот раз, кстати, Красногорская ментов вызвала сама, скорее всего устав от поведения Седых. А возможно, наконец-то действительно испугавшись за детей и за себя.
Я читала сухие строчки бесчисленных заявлений и злилась бесконечно сразу на всех. На Екатерину Николаевну, не раз приводившую Дыма в тот дом, на Дыма, который ничего не рассказывал, на Красногорскую, которая привела к себе явного алкоголика и терпела его побои, на Светку и Валика, которые тоже ничего никому не рассказывали, на гребаную систему в целом, для которой синяки и ссадины Людмилы – не повод возбуждать дело против мудака. Злилась до пелены перед глазами, потому что Седых чем-то напоминал мне Сухорукова: тоже мучил и издевался над детьми. Плевать, по сути, на Красногорскую, она клетку выбрала сама, но вместе с собой затащила в нее и своих детей.
Я закрыла дело Седых, продышалась и полезла листать газетные статьи, чтобы переключиться. Внимание привлекло интервью в одной из местных групп в социальной сети, опубликованное в день выхода Сухорукова из тюрьмы. Интервью брали у Валика и Светы и касалось оно Димки. В основном на вопросы отвечал Валик, Света либо просто соглашалась с ним, либо «пожимала плечами, отворачивалась и хранила молчание». Спрашивал блоггер и про меня, и мою семью.
Но если про Дыма Красногорские говорили явно охотно, то на мне как будто споткнулись, ответы стали рваными и короткими. А последние слова Светы заставили вообще застыть над планшетом.
«Говорят, Станислава Соколова была лучшей подругой Димы, но нам не удалось с ней связаться. Как вы считаете, что бы она сказала, если бы узнала, что Сухоруков на свободе?»
«Она не была его лучшей подругой, – пожимает Светлана плечами. – По крайней мере, Дима так не считал никогда. Просто родители заставляли со Стасей общаться».
«И все-таки, как вам кажется, какой была бы ее реакция?»
«Вряд ли той, которую вы бы ожидали в такой ситуации», – комментирует Валентин.
«Объясните?»
«Здесь нечего объяснять. Все знают, что Дима попал к Сухорукову из-за Соколовой, все знают, что это она привела его к нему. Понимаете? Привела».
«То есть вы считаете, что похищение не было случайностью?»
«Сами посудите, – согласно кивает Валентин, – ей каким-то чудом удалось сбежать, когда Станиславу нашли, на ней не оказалось ни царапины, Сухоруков ее не трогал. Ну и… она выжила, а мой друг – нет. Разве нужно что-то еще?»
Я отшвырнула от себя планшет, как ядовитую змею, закрыла глаза и позвала Гора.
– Слава? – раскатистый, но тихий, в общем-то, голос над ухом все равно заставил вздрогнуть. Я открыла глаза и кивком головы просто указала на планшет со все еще открытой статьей. Игорю хватило пары минут, чтобы изучить текст и точно так же отшвырнуть от себя гаджет. Как будто он был виноват в том, что происходит.
– Я не понимаю, откуда взялся этот бред, – удивительно, но голос, когда я заговорила, был спокойным и ровным. – Но тут все бред. Полистай вкладки, там все, что мне удалось найти на Красногорских до того, как я добралась до статьи. Думаю, стоит все сбросить Черту. Пусть ищет Валентина. Полагаю, он в Москве.
Гор почти никак не отреагировал. И вместо того, чтобы хотя бы просто посмотреть страницы, продолжал разглядывать меня. Губы превратились в тонкую линию, глаза затянуло льдом.
– Что не так?
– Здесь нет фотографий, – он развернул ко мне планшет. – Просто статья.
– Нет. Последние фотографии, которые я видела – фото с выпускного, – кивнула согласно. – Седьмая или десятая вкладка. Фото в паспортах еще подростковые. Водительские права есть только у Велика, но там такое качество, что его все равно, что нет.
– Ты их не узнала, – не вопрос – утверждение, какое-то очень мрачное утверждение.
– Нет, – пришлось снова согласиться. – Посмотри, может, тебе покажутся знакомыми?
Ястреб только этих слов все-таки взялся за изучение страниц. А я уставилась себе под ноги, на пушистые ворсинки кофейного ковра, пробуя принять тот факт, что, оказывается, не только я всю жизнь считаю себя виноватой в том, что случилось с Дымом. Это оказалось больнее, чем я ожидала, и вместе с тем почему-то стало немного легче. Как будто собственные мысли, получив подтверждение, стали меньше весить, как будто я разделила с Великом этот груз.
Почему он так считал? А Света? Она согласна с братом?
И если да, то почему, есть ли реальный повод так думать? Может ли быть такое, что Екатерина Николаевна действительно заставляла Дыма со мной общаться? Но зачем?
– …ти, – долетело до края сознания, и теплая ладонь накрыла мои пальцы, а Гор опустился рядом на диван.
– Что?
– Прекрати, говорю, – повторил Ястреб и чуть качнул головой в сторону и вниз. Я тихо ругнулась и тут же спрятала руки за спину, скрывая расчесанные почти до крови запястья. Не заметила… Со мной бывает. В последнее время явно чаще, чем за все предыдущие десять лет вместе взятые.
– И думать прекрати об этом тоже, – сощурился Игорь, убирая планшет в сторону. – Димка тебя любил, – как будто мысли мои прочитал, а может, у меня все на лице написано было.
А Игорь сидел, смотрел. Большой и уверенный, словно точно знал, словно твердо верил тем словам, которые только что раздались в тишине уютной комнаты, постепенно погружающейся в вечерние, мягкие сумерки.
– Он бредит, Слава. Это просто ревность, – продолжал убеждать Игорь, чувствуя, наверное, напряжение, все еще скручивающее мои мышцы. Даже нога заныла как-то особенно мерзко.
– Какой-то странный мотив, – покачала головой, усмехаясь. – Димка не часто общался с Красногорскими, чтобы у Велика был повод считать себя его другом, чтобы претендовать на его внимание. Насколько мне известно, самым близким другом Дыма всегда был Лев Ефимов из параллели. Они с ним играли в футбол, с ним лазали на стройку через две улицы от нашего дома, с ним всегда сидели в столовке, Дым у него всегда списывал, жаловался мне на кривой почерк, – я усмехнулась этим воспоминаниям – теплым и приятным для разнообразия.
– А Красногорский? – спросил Игорь. – Не мог же он совсем ни с кем не пересекаться?
– Велик, если с кем-то и общался, то с Мишей… – я потерла виски, пытаясь вспомнить, задумалась на несколько секунд, – не могу вспомнить его фамилию. Но он из класса Велика и Дыма. Невысокий, плотный, носил очки и черные адидасы всегда.
– Ладно, разберемся с этим, – кивнул каким-то своим мыслям Ястреб. – Скажи, был кто-то в Димкином классе, кто увлекался железом? Кодингом?
– Сам Дым, – снова растянула я губы в улыбке. – Думаешь, откуда у меня эта болезнь? Меня Димка заразил. Ему кто-то из соседей в классе третьем отдал старый комп и все… – развела руками в стороны, – Димка мог часами сидеть в кабинете информатики, ходил на факультатив и даже на робототехнику. Правда, последнее его не слишком увлекло.
– Кодинг? – спросил Гор.
– Игры, – еще шире улыбнулась я. – Дым бредил играми.
– Кто-то, кроме него, был в классе? Может, Дима о ком-то говорил?
Я понимала, куда клонит Ястреб и почему спрашивает, но на ум никто не приходил. Димка чаще возмущался отсутствием интереса у одноклассников, чем кем-то восхищался или с кем-то соревновался. Он бы не удержался и похвастался, если бы кто-то был, обязательно бы рассказал, но память упорно выдавала лишь белый шум.
– Нет, я не знаю, – пожала плечами. – Я понимаю, что Велик не тянет на разраба года, но, если за всем, что происходит, стоит он, то он мог просто кого-то нанять.
– Кто в здравом уме полезет в Иннотек, Слав? – скептически скривился Гор, поднял планшет и полез в почту. Видимо, чтобы все-таки отправить Черту очередное письмо счастья. Длинные пальцы быстро забегали по сенсорной клавиатуре, заставляя сконцентрировать на них взгляд.
– А кто не полезет? – в том же тоне ответила я. – Это ведь такой сладкий кусок, Игорь. У нас гигантские базы данных, куча личной информации пользователей на серверах, не говоря уже об информации на клиентов: договора, контракты, счета, внутренние переписки. И не забывай про госов. Вскрыть нас – все равно что вскрыть скважину с нефтью.
– Ага и попасть на последний круг ада, если поймают за руку. Я даже не берусь судить, что страшнее: нарваться на взбешенных госов или на не менее взбешенных ритейлеров, например, – все еще скептически протянул Игорь. – К тому же нигде, кроме Энджи, этот неведомый до хера деятельный и самоуверенный хакер так и не отметился.
– Ищет ключ, – отбила я. – Энджи, пока она в разработке, вскрыть гораздо проще, в миллион раз проще, чем наши базы, дыр в ней все еще хватает. И не мне тебе об этом говорить, – я скрестила руки на груди и вздернула подбородок. Что бы там Игорь не считал, но я не верила, что не найдется во всей матушке-России придурка, решившегося на такую тупость, подвернись ему шанс. И, судя по всему, придурок-то в итоге оказался умнее меня, Гора, Черта и Андрея вместе взятых. А еще…
– Ладно, – поднял обе руки вверх Игорь, сдаваясь. – Тоже поищем.
– Ага, – кивнула, прокручивая в голове только что пришедшую мысль. – Я тут вдруг подумала, что он явно готовился, Гор. И, судя по всему, готовился очень тщательно. Собрал информацию, наверняка говорил не один раз с Екатериной Николаевной, с кем-то, кто знал и меня, и Дыма. Возможно, так же, как и мы, влазил в базы, выворачивал наизнанку архивы, просматривал реестры. В конце концов, он нашел меня. Меня сегодняшнюю, а не меня прошлую.
– Считаешь, – оторвался на миг от письма Игорь, – Екатерина Николаевна рассказала ему про дебильного кролика и остальное?
Я задумалась, подняв голову к потолку, как будто его белая поверхность могла помочь упорядочить мысли. Пожала плечами.
– Про Вареника он мог узнать из моих показаний в полиции. А вот про кольцо – только от Екатерины Николаевны. Она точно знала.
– Красногорский в статье тоже тебя называет Стасей, – вернулся Игорь к сообщению для Черта. – А ты говорила, что так звал тебя только Дима.
– Да. Так называл только он, но Димка не мог запретить другим слышать, – я поежилась, пальцы снова потянулись к запястьям, и пришлось себя с усилием тормозить.
Возможно, от этой привычки я не избавлюсь никогда.
– Ладно. Черту до фига с чем работать, будем ждать от него информации. А пока я сам поищу следы Красногорских в Москве и рядом с Иннотек и подергаю своих в тени.
– У тебя есть кто-то в тени? – не поверила я. – Ты же из госов, Гор…
Он только улыбнулся и поцеловал меня в макушку, нажимая на кнопку отправить на планшете. Письмо ушло Сергею, а я в тот вечер почти перестала думать об аноне со страхом. Когда ужас обретает лицо – любое лицо, пусть даже размытое – он, оказывается, теряет свою власть.
Следующие две недели прошли в ожидании новостей от Черта. Гор работал в офисе и частенько торчал там до двух, а то до и четырех утра, я в чуть более щедящем режиме работала дома. Работала бы больше, если бы не тот самый приставленный ко мне Боря: огромный, здоровый, спокойный, как удав, и совершенно непробиваемый. С ним было абсолютно бесполезно спорить, в чем-то его убеждать или настаивать, парню вообще, казалось, было глубоко класть на все мои попытки до него достучаться. Он просто не реагировал. И сея простая истина явилась мне в первый же день.
Понедельник выдался на редкость продуктивным и загруженным: я ковырялась в Энджи и ее новых языковых настройках, левой пяткой отвечала неугомонным китайцам, а в уши о своей поломатой судьбе зудел Сашка. И мне оставалось около получаса до завершения прогона ИИ через очередной кейс, когда зычный голос Бори позвал обедать. Я пробормотала в ответ что-то про «иду» и «сейчас», ощущая себя опять пятилеткой, застрявшей на улице с мальчишками, и вернулась спокойно к тестам, здраво рассудив, что обед не убежит, а на результаты хочется посмотреть уже сейчас. К тому же священную корову, то бишь китайцев и Сашку тоже никто не отменял. Но докрутить, дослушать и доответить так и не вышло.
Через две минуты голос Бори раздался снова, еще через пять здоровяк возник в дверях, молча снял с моих колен ноут, молча вытащил из уха наушник, швырнул его на диван и так же молча поднял за подмышки на ноги, всучив в руки костыли.
– А… – успела пикнуть я прежде, чем меня развернули и подтолкнули в спину.
– Кушать, Станислава Алексеевна, – пророкотал нянька. – У вас по расписанию обед.
– Слушай, Энджи… – попробовала я снова возмутиться и заодно развернуться, но сделать не получилось ни того, ни другого.
– Сергей Константинович и Игорь Дмитриевич оставили мне четкие инструкции и расписание, и мы будем его придерживаться.
– Ты издеваешься… – пробормотала я, скорее для себя, чем для него, и застыла на месте, стараясь переварить услышанное. Даже снова повернулась, чтобы вернуться в комнату, взять в руки телефон и высказать Гору все, что я о нем думаю в данный момент.
– Таких указаний у меня нет, – невозмутимо отозвался Боря и усадил меня за стол. А я внутренне возмущалась, пыталась смириться с реальностью и как можно быстрее запихнуть в себя обед. Потому что время тикало, а Борис был как минимум в два раза больше меня и, что самое значимое, не являлся при этом сотрудником Иннотек, даже платила, если ему вообще кто-то платил, мужику не я.
Хотя…
– Борь, а сколько ты хочешь, чтобы от меня отстать до конца сегодняшнего дня?
– Мимо, – покачал парень, или все-таки мужик – я еще не разобралась до конца, кудрявой темной головой. – Игорь Дмитриевич предупреждал, не старайтесь Станислава Алексеевна, – нянька широко улыбнулся, а закусила губу, задумавшись на мгновение.
– Хорошо, – покладисто кивнула, не забывая про суп. – Тогда, чего ты хочешь? – выделила я голосом это самое «чего».
– Снова не то, – Боря сделал длинный тягучий глоток из кружки, но хитрых светло-синих глаз с меня не сводил. Я видела предательские ироничные морщинки, разбегающиеся от уголков, чуть подрагивающие губы. Его явно забавляла ситуация.
– Мне позвонить Гору? – попробовала еще вариант.
– Попробуйте, – окончательно расслабился мужик, заставив своим ответом меня заметно поскучнеть. Ведь на самом деле, еще до того, как предложила, я поняла, что идея так себе.
– Сергею?
– Насколько мне известно, он сейчас в такой жопе глобуса, где не то что связь, спутник ловит через раз. Но, – Боря театрально махнул рукой, – можете попытаться.
– А если я буду кричать?
Непрошибаемый Борис только хмыкнул неопределенно, намазал тост маслом и смачно откусил, выражая своей позой, взглядом, движениями все, что думает о моей затее.
– Плакать? – это реально был последний аргумент, скорее спортивный интерес, чем реальный вариант. – Истерика?
– А вы умеете? – натурально удивился бугай.
И я смирилась на время и погрустнела еще больше. Побыстрее доела, помогла убрать со стола и поковыляла обратно в кабинет, где все-таки набрала Игоря. Вот только в ответ на свои справедливые возмущения услышала шершавый тихий смех и короткое «смирись».
Рыкнула, чертыхнулась и набрала зама – моя очередь ныть ему в уши о том, как все плохо и что моя жизнь – боль и страдания.
До конца дня я испробовала на Боре почти все, что обещала: подкинула ему на счет денег, которые он тут же отправил назад, покопавшись в соц сеточках, выяснила, что мой нянь давно хочет сгонять в Японию, и предложила купить билеты, в ответ мне прилетела широкая улыбка и фраза о том, что он только за, но размяться все равно придется. После дурацкой зарядки вместо созвона со своими я все-таки набрала Черта и даже дозвонилась, вот только и здесь ничего не вышло. Черт посоветовал расслабиться и позволить за собой поухаживать. Под конец я попробовала с Борей поругаться, надавить авторитетом, покорчить из себя стерву, но… Довольно сложно ругаться со стеной.
К концу дня я озверела окончательно, выключила ноут около двенадцати, зарылась с головой в одеяло и решила ложиться спать без Гора, хотя еще до обеда собиралась дождаться его совершенно точно. Зато через три дня к происходящему удалось почти привыкнуть, я даже оценила работу из дома и своеобразную заботу няньки. Забавно, когда можно слиться с середины мутной встречи просто потому, что над душой стоит грозный дядька, скинуть с себя на Сашку переписку, накидать указания остальной команде и игнорировать почти половину прилетающего в почту и чат хлама по той же причине. А еще прикольно не отвечать Гору по не рабочим вопросам и говорить с ним так, как мы говорили в самом начале, но уже не из-за Бори, а потому что… я – девочка, и я вроде как обиделась. Хрен знает на что, правда, но я оценила вечерние макаруны и открывшийся в середине дня доступ к сердцу Энджи. Нет, мне не стыдно, вот вообще ни капельки.
И, казалось бы, что все эти тараканьи бега: напряженка в Иннотек, куча накопившихся дел, попытки троллить Гора и большого кудрявого мужика, должны были отвлечь меня от Красногорских и анона, но как водится, не сложилось.
Тишина со стороны Черта напрягала невероятно. Он звонил в понедельник, но разговор был недолгим, и рассказал Сергей невероятно мало, в основном про Екатерину Николаевну.
Позвонил, потому что утром менты наконец-то закончили вскрытие, и результаты были такими же противоречивыми, как вообще вся эта история.
Экспертиза показала, что умерла Нестерова от крысиного яда, и ампулы и блистеры тут совершенно ни при чем. В первых – какие-то витамины, вторые – что-то противовоспалительное, сами по себе, как и в сочетании, совершенно безопасные. Что же до яда, то Нестерова, скорее всего, приняла его сама: следов борьбы или сопротивления не нашли. Как отрава попала к Екатерине Николаевне, выяснить не удалось. Может, купила сама, а может, кто-то принес. Как давно это произошло, тоже непонятно, маркировка на найденной пачке, здесь не помощник, а чека естественно не нашли. Продавцы местных магазинов только разводили руками. Охотно отдали записи с камер, но сколько займет их изучение оставалось только гадать.
В самом доме, кроме следов Нестеровой, ничего не нашли, по крайней мере, пока. Почти ничего не дали и попытки поговорить с коллегами, соседями и теми немногочисленными знакомыми, которые остались у Екатерины Николаевны. Они лишь подтвердили, что после смерти Дыма, Нестерова стала чаще появляться у Красногорских.
Про самих Красногорских новостей было еще меньше. В старом доме жил только их младший брат с Людмилой Сергеевной, остальные разбежались кто куда. Света обитала в общаге при больнице, точнее была там зарегистрирована, Валик, судя по все той же регистрации, находился в Омске. С сестрой, матерью и остальной частью семейства не виделся совершенно точно года три.
Ни с кем из Красногорских поговорить ребятам Черта пока не удалось, что-то найти тоже. Судя по счетам и остальным документам, Валик из Омска никогда никуда не уезжал, а Света после окончания учебы в колледже вообще нигде не отсвечивала. В социальных сетях – пустота, соседи мало что могут рассказать. Жили тихо, никого не трогали.
В общем, грусть-тоска.
Гор ко всему, что рассказал Черт, отнесся философски-пофигистично, сказал, что Лысый найдет, и мне не стоит об этом думать. К удивлению, пофигизмом Игоря я заразилась довольно легко. Но в середине третьей недели все же решила, что, если никакой информации до конца вечера не будет, дождусь Ястреба и наберу Сергея сама. Мне очень-очень не нравилась тишина и затаившийся анон.
Только набирать никого не пришлось. В среду вечером Игорь пришел домой в шесть, и вернулся не один, а вместе с хмурым Лысым, и оба смотрели на меня так, что хотелось сжать покрепче костыль и отходить обоих по спине. Слишком мрачные рожи.
– Что? – почти простонала и едва удержалась о того, чтобы закатить глаза. Лысый и Игорь коротко переглянулись, будто ждали от меня совершенно другой реакции. А я вдруг поняла, что они вряд ли смогут меня чем-то удивить.
Что может еще выкинуть анон: собрать на коленке атомный реактор и рвануть его в моем доме, подсунуть мне в конверте сибирскую язву и чуму, сломать вторую ногу? Смешно. С учетом того, что с первой послезавтра будут снимать гипс, а к Боре и его манере общения я успела привыкнуть.
– Чай будете? Ужинать? – спросила, и не дожидаясь ответа попрыгала на кухню. За спиной раздался шорох одежды. Видимо, суровые-грозные-дядьки все-таки решили не топтаться в коридоре, а последовать за мной.
Правда на кухне суетился Боря и, судя по всему, о том, что у нас будут гости, не знала тут только я: ужин уже дымился в тарелках, плевался паром чайник.
Ну ясно-понятно. Я даже особенно не возражала против такого расклада, только бросила короткий взгляд в окно. За эти почти три недели постоянного сидения дома я успела соскучиться по шумной Москве, ее пробкам, даже по поездкам в лифте. Чего уж говорить о том, как мне не хватало вечерних пробежек и своих воронят. Даже дождь уже не казался чем-то мерзким.
Я настолько погрузилась в себя, что пропустила момент, когда перед моим лицом на стол опустился планшет с фотографией.
Рожа казалась знакомой. Я где-то видела этого парня, причем относительно недавно. Но, где не могла вспомнить. Пухлые губы, наглый взгляд. Он очень самоуверенно смотрел на мир с фотографии, с высока. Наглый, и глаза слишком глубоко посажены. Человек на фото отталкивал, совершенно не вызывал доверия.
Я недоуменно повернулась к Гору.
– Откуда я его знаю? – нахмурилась, перехватывая взгляд Ястреба. Стоит, молчит, смотрит на меня, как будто божественного откровения ждет.
– Мы его собеседовали, – не разочаровал Игорь. – Это Дмитрий…
– …Самойленко, – осенило меня. – Придурок, тест за которого делала Алиса и которого мы забанили навсегда.
– В точку, – из коридора появился Черт. Я нахмурилась, огляделась осознанно и поняла, что Бори на кухне уже нет, а Сергей, скорее всего, ходил его провожать. Мужчина улыбался, широко, хищно, глаза блестели предвкушением.
– Какая связь… – я перевела взгляд снова на Игоря, мысленно поежилась, потому что улыбка, играющая на его губах, была ничуть не лучше, чем у Черта. Они оба сейчас напоминали зверей, почуявших в воздухе кровь.
– Ты смотришь на Валентина Красногорского, Слава. Дмитрием Самойленко он стал примерно полгода назад, когда приехал в Москву.
– Класс, – вздохнула я, уперлась затылком стоящему позади Гору в живот, снова бросила короткий взгляд на фото. – Он совершенно не похож на мальчишку со школьной фотографии.
У Дмитрия Самойленко, в отличие от Велика, пару раз был сломан нос, волосы отливали золотом, а глаза напоминали виски. От прежнего Валентина остался только овал лица и, возможно, разлет бровей. Неудивительно, что не узнала его, не вспомнила.
– Нос ему сломали в первый раз на втором курсе института, второй – когда он выпустился. Остальное, – хмыкнул недобро Игорь, – ботекс, линзы и дешевая краска для волос. Полагаю, его родная мать тоже бы вряд ли узнала.
– Света тоже в Москве? – спросила и тут же покачала головой, меняя формулировку, – я имею ввиду, Велик – это анон? Он один?
– Вряд ли, – заговорил Сергей, – у него точно где-то сидит кодер, которому он платит. Но Светлана, скорее всего, к делам брата не имеет никакого отношения.
– Почему?
– Мы полагаем, что Валентин что-то с ней сделал, – неохотно ответил Гор, и видя, что я готова задать очередной вопрос, поспешил меня опередить, обращаясь к Черту. – Расскажешь?
Сергей плавно опустился на стул напротив, а Гор положил горячие ладони мне на плечи, оставаясь стоять за спиной. Видимо, считал, что поддержка мне понадобится.
– Нам все-таки удалось поговорить с матерью Красногорских, – начал мужчина. – Диабет довольно сильно повлиял на ее когнитивные способности, и разговор получился… странным. Нам очень долго пришлось проверять информацию, поэтому я ничего и не говорил. Вернулся только сегодня.
Я внимательнее окинула взглядом широкоплечего Черта и кивнула. Он выглядел совершенно не так, как в первую нашу встречу, не так, как когда мы общались с ним по видео. Джинсы и кроссовки, тонкий свитер. Все удобно, практично и совершенно непримечательно.
– Что она рассказала? – спросила, понимая, что Черт здесь непросто так, непросто за тем, чтобы рассказать мне очередную мерзкую сказку. У него, скорее всего, есть ко мне какие-то вопросы, что-то не сходится.
– Дима был у Красногорских, на самом деле, всего несколько раз, – поморщился Черт. – Как ты и говорила. И брала его с собой Екатерина Николаевна только потому, что об этом просила мать Красногорских. Догадываешься, почему?
– Нет, – удивленно покачала головой. Ни одной идеи, даже намека на идею.
– Потому что Валентин почти ни с кем не общался, и мать серьезно волновалась из-за этого. Он все время проводил дома, не любил футбол, редко задерживался после уроков. Был закрытым, замкнутым, погруженным в себя, даже с матерью и с сестрой ничем никогда не делился. А после того, как Дима вступился за него в тот раз, начал вдруг говорить о Нестерове, – я еще раз посмотрела на открытую фотографию на планшете. Никак не могла сопоставить в собственной голове то, что сейчас рассказывал Черт, Валентина, каким я его помнила, и парня, смотревшего на меня с фото. Как будто три совершенно разных человека, как будто, три совершенно никак не связанные между собой истории, по крайне мере, пока.
