Текст книги "С открытым забралом"
Автор книги: Михаил Колесников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)
Нынешняя система не дает высшей меры производительности, делает Форд вывод, ибо способствует расточению во всех его видах; она лишена плана. Все зависит от степени планомерности и целесообразности. Поменьше административного духа в деловой жизни и побольше делового духа в администрации. Производить с минимальной затратой материала и человеческой силы и продавать с максимальной прибылью. Тот, кто поистине стремится к творческой активности, должен отважиться вступить в ту область, где царствуют более высшие законы, чем законы звука, линии и краски, – он должен обратиться туда, где господствует закон личности. Нам нужны художники, которые владели бы искусством индустриальных отношений. Нам нужны мастера индустриального метода – с точки зрения как производителя, так и продуктов...
Искусство индустриальных отношений... Как дешево можно производить товары... Все это увлекало, и несколько дней после прочтения книги Валериан Владимирович ходил в неком экстазе, хотя и понимал: ценный опыт автомобильного короля не всегда приложим к нашему производству. И все же... Тут была прочная основа для размышлений.
Спасибо, господин Форд, за науку. Сгодится. Нужно оттачивать и оттачивать свою управленческую мысль. Если бы все было так просто, как у Форда, задающего риторический вопрос: к чему быть бедным? Мы тоже не хотим быть бедными. Как говорит известный Козьма Прутков: «Лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным».
Ильич придает особое значение расстановке кадров. Расстановке коммунистов, руководящих в аппарате управления. Коммунисты должны занимать такие должности, которые позволят им действительно проверять ход работы, действительно бороться с бюрократизмом и волокитой. На коммунистов, занимающих должности внизу иерархической лестницы, обратить особое внимание, ибо они часто важнее на деле, чем стоящие наверху.
Научная организация производства нужна. Да, да. Несомненно. А наряду с ней нужно всерьез заняться чисткой госаппарата, свести его до максимальной экономии, изгнать все следы излишеств, которых в нем осталось так много от царской России, от ее бюрократическо-капиталистического аппарата.
Недавно закончилась чистка партии. Из партии исключена почти четверть ее состава. ЦКК сделала свое дело. Ленин предлагает установить более строгие условия для приема в члены партии. «Я бы нисколько не возражал против облегчения приема в партию настоящим рабочим, – написал он, – но если не поставить чрезвычайно строгих условий, определяющих, кто может считаться рабочим крупной промышленности, то в эту дыру немедленно пролезет опять масса швали».
Куйбышев знает эту пронырливую шваль, умеющую извлекать выгоду из своего членства. Человеческий мусор, мразь...
Он хорошо понимает смысл чистки: Ильич борется за единство партии. Укрепить пролетарское ядро партии, повысить ее авторитет в массах, освободиться от мелкобуржуазного засорения, от всякого рода «примазавшихся», «закомиссарившихся». Нужны заслоны против швали: контрольные комиссии, твердые партийные законы.
Ильич болен, но Ильич пристально следит за деятельностью Куйбышева. А Куйбышев узнавал о состоянии Ильича через давнюю свою знакомую – Марию Ильиничну. Она хорошо помнила Валериана по вологодским встречам. Мария Ильинична вела все домашнее хозяйство в квартире Ильича и даже охраняла его на прогулках, так как после покушения на Ленина ей в ЧК официально выдали браунинг. Работала она в «Правде».
Куйбышеву показалось, что она нисколько не изменилась с той поры. Она, разумеется, изменилась. Просто он привык считать ее старше себя, а потому переменам не придавал значения. Все тот же странный, пристальный взгляд, та же привычка слегка наклонять голову. Она была очень похожа на Ильича, и теперь в сорок пять сходство обозначилось еще резче. Сохранилось выражение губ. Некая закрытая полуулыбка. Улыбка «про себя»...
Иногда Валериану Владимировичу казалось, будто некая могучая сила беспрестанно поднимает его все на новые и новые высоты. И эта сила – Ленин, дающий некую стажировку одному из преданнейших своих учеников и, наверное, одному из самых молодых. Куйбышеву нет и тридцати пяти. Но Ильич что-то провидит в нем, не спускает с него глаз.
Партийный съезд избирает его членом Центрального Комитета. Еще одна высота. Пленум единодушно выбирает его секретарем ЦК. Новая высота... Он во главе комиссии, выполняющей чрезвычайно важное задание: пересмотр персонального состава правлений всех трестов, ставших теперь основными органами управления производством. Очистить от враждебных и непригодных элементов тресты, оздоровить их. Это выкорчевывание экономической контрреволюции.
Кропотливая, сложная работа: приходится иметь дело с увертливыми ужами, злобными, мстительными, огрызающимися.
Он их разогнал, искоренил, послал в тресты проверенных коммунистов.
Это не будничная работа. Работа боевая, требующая мужества, ума. Но он знает, с кем имеет дело, и только сильнее стискивает зубы. К телу Республики присосалась туча пиявок, кровососов – бывших владельцев предприятий и совладельцев. Они, пользуясь тем, что внимание партийных органов было отвлечено гражданской войной, окопались в трестах, создали из них свои твердыни.
Организации партии слабо контролируют хозяйственные дела – к такому выводу пришел Куйбышев.
Он был холоден и беспощаден.
Занялся кооперацией – и навел здесь партийный порядок. Его послали в комиссию по улучшению аппарата Наркомвнешторга – и он навел в кадрах железный порядок, подобрал нужных людей, способных защищать интересы Советского государства на мировом рынке.
Ему прислали вырезку из газеты «Нью-Йорк таймс мэгэзин». Валериан Владимирович не сразу понял, чье лицо смотрит на него с газетной вырезки. Но над портретом был кричащий заголовок: «Правители красной России. Секретарь Центрального Комитета Российской Коммунистической партии».
Ух ты, добрались и до меня... Дядя Сэм играет в демократию. Показал Андрею Бубнову.
– Похож?
Андрей Сергеевич внимательно вгляделся в портрет, перевел взгляд на лицо Куйбышева.
– Художник уловил главное: ты здесь похож на твой огромный портфель, набитый деловыми бумагами. Дзержинский вон кровью харкает. Как я понял, ты сейчас состоишь во всех комиссиях ЦК, какие только выдвинуло наше суматошное время. Дай бог памяти: тресты, кооперация, нацменьшинства, Наркомвнешторг, наблюдение за работой Центрального бюро коммунистического студенчества, перепись членов РКП(б), вопросы культуры, железнодорожного транспорта, изобретательства, учебных заведений, Института красной профессуры, подготовка к съезду Советов, руководство агитработой в связи с процессом над эсеровскими главарями, выступления перед рабочими, Истпарт, комиссия по женотделу, Профинтерн... Перечислять дальше?
– Хватит. В Астрахани надо наладить партийную работу. Попрошу-ка Сергея Мироновича: ему от Баку рукой подать. Заверну в Баку. Меня в Грузию посылают.
– Зачем?
– Национал-уклонистская группа Мдивани. Нужно надрать им холку.
– А все-таки поберег бы себя...
– Поберег бы, да времени жалко...
Нет, усталым он себя не чувствовал. В нем словно бы накапливались те потенциалы, с которыми ему теперь приходилось иметь дело, – не электрические, а иные, он назвал бы их потенциалами общественными, политическими.
И чем больше он работал, тем больший заряд чувствовал в себе. И все, чем бы он ни занимался, сводилось в одну точку: так велит Ленин, надо очистить революцию от всего наносного, от накипи, въевшейся в ее котлы. Сейчас нет проблем второстепенных: все они важные, потому что контуры социалистического государства еще только обозначаются. И когда безмерно усталый, харкающий кровью Дзержинский возглавляет комиссию по борьбе со взяточничеством – это очень важно. Он занимается продвижением продовольственных грузов из Сибири, занимается наукой, беспризорниками. Он руководит ВЧК и НКВД и в то же время несет на себе непосильное бремя – пост народного комиссара путей сообщения. Великие цели рождают великую энергию. А Дзержинский на десять лет старше Куйбышева...
За последнее время они близко сошлись. В Феликсе Эдмундовиче привлекала беспокойная фанатичная сила, его беззаветность, его яркое горение. Многие вопросы теперь им приходилось решать вместе, как некогда на фронте с Михаилом Васильевичем.
Однажды Дзержинский сказал:
– Ильич поручает нам с тобой заняться Рабкрином и Центральной Контрольной Комиссией. Нужно выяснить взаимоотношения между ними и решить, что делать дальше. Плохо работают...
Даже в холодную погоду окно в его комнате было открыто. За окном спал Кремль, спала Москва. Там лежала черная тишина: ни огонька, ни звука. Только бой курантов через каждый час.
Ленин сидел за столом, откинувшись на спинку кресла, и думал. Глаза были болезненно сужены, складка между бровями обозначилась резче. Он чувствовал, как болезнь с каждым днем все сильнее завладевает им, и теперь торопился.
О чем он думал в эти глухие ночные часы?
Иногда поднимался, на цыпочках прохаживался по комнате, подходил к окну и подолгу стоял, погруженный в свои мысли. Он любил эти ночные часы, когда думалось просторно и неторопливо.
Пришло что-то из юности. Он стоял на «венце», над тем самым обрывом, который якобы вдохновил писателя Гончарова на толстый, пухлый роман, и глядел на тускло поблескивающую внизу Волгу, которая там, на юге, словно бы поднималась к небу и сливалась с ним. Он знал название каждого парохода, мог отличить их по гудкам: то протяжным и басовитым, то коротким, пронзительным, словно повизгивание. Они, эти гудки и свистки, вносили беспокойство, даже буйство в величавое, ленивое течение реки.
Здесь было светлое начало жизни... Потом сверкнули таежные озера и протоки, поднялись хребты в мягком золоте осенних лиственниц. Саяны так его вдохновили, что он даже написал стихи: «В Шуше, у подножья Саяна...» Правда, дальше первого стиха дело не пошло. Здесь как бы второе начало жизни, по которой они пошли уже вдвоем, крепко взявшись за руки...
Потом перед ним бесконечными галереями стали проходить лица людей. Он был связан тысячами деловых и дружеских нитей с этими людьми и с миллионами тех, кого никогда не видел, так как каждый из них протянул свою светлую ниточку к нему, и, пока он стоял здесь, у темного окна, и думал о них, они думали о нем, тревожились за него, жили его большими государственными заботами. Он как бы слился с ними в нечто единое и сильное и испытывал радость от сознания этого.
Чье-то свежее молодое лицо остановило его внимание. Яркое красивое лицо, веселая беспокойная копна волос. Он улыбнулся. Вспомнил: Маняша о нем рассказывала, о вологодских днях... Этот молодой человек, очень деятельный, распорядительный, умеющий глубоко анализировать события, все время напоминает о себе своей неукротимой энергией. Еще тогда, в годы подполья, о нем говорил Петровский. Потом Восточный фронт, Туркестан, Хива, Бухара... Теперь, когда приходится биться за единство рядов партии, за электрификацию, за государственный аппарат, за кооперацию и за все остальное, продиктованное властным требованием обстановки, он, Куйбышев, проявляет «максимум революционной энергии» (так теперь принято выражаться). Его доклад в ЦК о состоянии трестов по своей обстоятельности и остроте политических выводов свидетельствует о том, что он прекрасно разбирается в сложных экономических вопросах. Политическое чутье, научный подход. В нем сразу угадывается крупная личность. Сколько ему? Кажется, нет и тридцати пяти... О тяжелом и бесхозяйственном состоянии трестов он докладывал на заседании Оргбюро ЦК партии. Он – за жесточайший партийный контроль во всех областях экономики: партия должна подбирать руководящие кадры промышленности, а не пускать все на самотек. Да, у него аналитический ум. Дал блестящий анализ всех форм и видов кооперации в России и сделал вывод: партия должна немедленно вмешаться в ее дела. В кооперации – засилие эсеров, кадетов и монархистов. Все прибрали к рукам. Его тезисы о партийной работе в кооперации опубликованы в «Правде». На Всероссийской партийной конференции Куйбышев доложил о состоянии дел. Очень острый доклад, и вывод верный: кооперация – одна из важнейших форм смычки между рабочим классом и крестьянством, путь вовлечения крестьянства в социалистическое строительство. Правильно, точно.
Грядет, грядет XII съезд партии... Каждый съезд – новый поворот в политике, каждый из них – ступенька в будущее. А будущее должно состояться. Главная тактическая задача сейчас – продержаться до следующего тура пролетарских революций. Но удастся ли продержаться при мелком и мельчайшем крестьянском производстве, при разрозненности, до тех пор пока западноевропейские капиталистические страны завершат свое развитие к социализму? Все зависит от отношений между рабочим классом и крестьянством...
Лишь бы болезнь не свалила окончательно...
Как-то всегда было так, что о здоровье не приходилось заботиться. Он болел редко. Не знал затяжных недугов, его организм легко приспосабливался к любым условиям, так как воистину всегда приходилось вести спартанский образ жизни. Кажется, Дзержинский рассказывал о неком турецком пленнике, прикованном к галерам. Он прожил чуть ли не двести лет. Возможно, легенда. Каждый из нас прикован к своей галере, и приходится напрягать все силы, чтоб она продвигалась вперед.
На этот раз со здоровьем что-то серьезное. Пули эсеров сделали-таки свое дело. Как ее?.. Фаня Каплан... Она же Фанни Ройд. Три разрывные пули, надпиленные и начиненные сильно действующим ядом. Задержал помощник военного комиссара 5‑й Московской пехотной дивизии Батулин. «Я стреляла по собственному побуждению... Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно. Я считала себя социалисткой». Но все оказалось блефом. После убийства Урицкого стало ясно: стреляла Каплан не по собственному побуждению. Центральный Комитет партии правых эсеров сразу же отмежевался от террористов: «Ввиду поступающих со стороны местных организаций запросов по поводу убийства т. Урицкого в Петрограде и покушения на т. Ленина в Москве, Центральный Комитет партии социалистов-революционеров заявляет, что ни одна организация партии к этим актам отношения не имеет». Теперь обстоятельства покушения раскрыты во всей полноте. На суде эсеры признались: покушение было организовано их «центральным боевым отрядом», во главе которого стоял Семенов. Члены ЦК партии эсеров Гоц и Донской в июле восемнадцатого санкционировали этот акт. Каплан стала готовить покушение с зимы, в ее группе кроме нее было еще три террориста – некий Рудзиевский, некая Маруся и некий Пелевин. Сперва хотели отравить Ленина, насыпав зелья в еду, или же подослать врача, который привил бы ему оспу, холеру, тиф. У Каплан была бомба, и она таскала ее повсюду с собой. Заговорщики – а их было в отряде пятнадцать – разделили Москву на части и назначили исполнителей. Исполнитель всегда должен был находиться на митингах, на которые мог приехать Ленин. На крупные заводы засылали постоянных дежурных террористов. Эсеровским лидерам очень хотелось, чтобы убийцей Ленина непременно был рабочий. Это явилось бы, мол, убедительной агитацией против Коммунистической партии. Но увы, рабочего для злодеяний найти так и не удалось... Все было продумано до мелочей. Вплоть до черных масок и яда.
Не злобу, а отвращение и презрение вызывали они у него. Савинков, находящийся за границей, чтобы выслужиться перед империалистами, пытался организацию покушения приписать себе. Браунинг в руки Каплан вложил Семенов. Недавний судебный процесс над группой членов ЦК партии эсеров показал, что все они держали тесную связь с империалистическими державами, вели диверсионную и террористическую деятельность с первого дня революции. Эти политические трупы никак не могут уяснить простой вещи: эсеровские пули бессильны против Советской власти. Если бы Коммунистическая партия не выражала коренных интересов народа, она не продержалась бы у власти и года.
Ленин всеми силами старался скрывать свое болезненное состояние от окружающих, но это не всегда удавалось. Иногда отнималась рука или нога. Или нападала тяжелая бессонница, как сегодня.
Врачи посоветовали отдохнуть на юге. Написал Серго Орджоникидзе, попросил выбрать подходящее место для отдыха. На Кавказе!.. Серго строит на Куре гидроэлектростанцию. Дело движется... Место для отдыха Серго подобрал. Но поездку придется отложить на неопределенный срок...
Он снова вернулся мыслями к тезисам Куйбышева, опубликованным в «Правде». Что-то в них есть особенное. Разящая прямота. Разговор по существу, живое мясо конкретной жизни. Номер «Правды» лежит на столе.
Куйбышев прав в своих рассуждениях о кооперации. В мечтаниях старых кооператоров, начиная с Роберта Оуэна, много фантазии. Они смешны часто своей фантастичностью. Люди не понимают основного, коренного значения политической борьбы рабочего класса за свержение господства эксплуататоров. Теперь свержение состоялось. Осталась только задача кооперирования населения... В сущности говоря, кооперировать в достаточной степени широко и глубоко русское население при господстве нэпа есть все, что сейчас нужно, потому что мы нашли ту степень соединения частного интереса, частного торгового интереса, проверки и контроля его государством, степень подчинения его общим интересам, которая раньше составляла камень преткновения для многих и многих социалистов. Одно дело фантазировать насчет всяких рабочих объединений для построения социализма, другое дело научиться практически строить этот социализм так, чтобы всякий мелкий крестьянин мог участвовать в этом построении...
Ленин отошел от окна и снова уселся в кресло. Теперь он сидел, положив правую руку на стол, а левую – на колено, чуть подавшись вперед, будто всматриваясь в нечто невидимое. Взгляд был суров, губы сжаты.
Снова им завладели думы о путях экономического, политического и культурного преобразования страны на социалистических началах. Должен быть особый контрольный и регулирующий орган. Существует Рабоче-крестьянская инспекция (Рабкрин, или РКИ), Наркомат Рабкрина, и есть Центральная Контрольная Комиссия партии – ЦКК. Органы социалистического контроля.
Они нужны для того, чтобы внимательно следить за обстоятельствами, из которых может вытечь раскол, и предупреждать их, сии обстоятельства, ибо в последнем счете судьба Республики будет зависеть от того, пойдет ли крестьянская масса с рабочим классом, сохраняя верность союзу с ним, или она даст нэпманам – новой буржуазии – разъединить их, расколоть.
Нужно расширить состав ЦК до пятидесяти – ста человек. Лучшие рабочие, избранные в его члены, могут составить кадры преданных сторонников советского строя, способных придать устойчивость самому ЦК и способных действительно работать над обновлением и улучшением государственного аппарата... А дела с госаппаратом до такой степени печальны – чтобы не сказать отвратительны, – что сначала следует подумать вплотную, каким образом бороться с его недостатками.
Нужно начать с реорганизации Рабкрина. Тут много крупных организационных неполадок в самом наркомате. Наркомат не пользуется ни тенью авторитета. Хуже поставленных учреждений, чем учреждения Рабкрина, нет! Основное внимание наркомат уделяет не организаторской работе, а всякого рода ревизиям, чтоб нагнать страху. Формальный надзор. Вот если бы слить Рабкрин с контрольным партийным учреждением – ЦКК! Соединение рядового наркомата с авторитетнейшей партийной верхушкой обеспечит Рабкрину необходимый авторитет, поставит на исключительную высоту наркомат, который должен определять собой весь государственный аппарат в целом.
Улучшение государственного аппарата... Такое ответственное дело не в состоянии поднять пять членов ЦКК. Пусть будет сто членов! Пусть сами рабочие и крестьяне занимаются улучшением госаппарата. Соединить советское с партийным... Это и будет источником чрезвычайной силы в политике.
Но кому доверить эту чрезвычайную силу, кого поставить во главе объединенных органов партийно-государственного контроля?..
Владимир Ильич вновь поднялся и очутился у дышащего осенним холодом окна. В вышине горели звезды, и свет их был пронзительный, какой-то настойчивый. Звезды всегда вызывали представление о сибирских ночах, где небо высокое и яркое, будто некая отдушина во вселенную. Но там мерцание звезд какое-то спокойное, задумчивое, напоминающее о вечности.
На прошлом съезде Ленин тоже говорил о Рабкрине. Рабкрин – дело гигантское. Но для того чтобы обращаться с проверкой, нужно, чтобы во главе его стоял человек с авторитетом, иначе можно погрязнуть в мелких интригах.
И теперь, когда вождь решил предложить XII съезду свою идею превращения ЦКК – РКИ в действенный инструмент укрепления партии и всего государственного аппарата, он думал о человеке, который был бы достоин занять столь высокий и ответственный пост.
Он думал и думал о нем, взвешивая в своей гениальной голове все важное и малозначащее, каждый штрих, поведение товарищей по борьбе, давая каждому жесткую, нелицеприятную оценку.
Вообще, руководитель государственного учреждения должен обладать в высшей степени способностью привлекать к себе людей и в достаточной степени солидными научными и техническими знаниями для проверки их работы. Это – как основное. Без этого работа не может быть правильной...
Кто он, такой человек? Его надо найти. Кто он, способный сдержать натиск оголтелых оппозиционеров? Антипартийные элементы вновь сплачиваются вокруг Троцкого. Недаром Дзержинский называет его «центром организации мелкобуржуазных сил». Опять спекулирует на экономических трудностях. Свыше миллиона безработных. Кризис сбыта, «ножницы»... Сторонники Троцкого захватили руководство в ВСНХ, всячески хотят расколоть союз рабочих и крестьян. Тезис Троцкого – «диктатура промышленности над сельским хозяйством». Они толкают хозяйственников на получение высоких прибылей, а вернее, барышей за счет необоснованного повышения цен на промышленные товары. Пятаков, заместитель Председателя ВСНХ, издал приказ: любыми способами получать максимальную прибыль. Психология лавочника. Драть с мужика три шкуры. Такая директива обернулась затовариванием: на складах скопилось около пяти миллионов аршин нераспроданного сукна, восемь миллионов пар калош, почти девяносто миллионов аршин тканей. Ходят раздетые, разутые, а купить не в состоянии. Гниет сукно, лежат горы калош... Троцкий требует закрыть все крупные предприятия под предлогом их нерентабельности. Очень ловкий ход: распылить рабочий класс, лишить его концентрации. Пятаков едва не закрыл заводы «Гидрофил», «Проводник», Главные мастерские Московско-Казанской железной дороги. Создана комиссия по борьбе с «ножницами». Пытались привлечь в нее Троцкого, но он категорически отказался. Он беспрестанно занимается обструкцией членов ЦК, политической линии ЦК.
Нужен именно сильный, бескомпромиссный, чтобы враги его боялись. Он должен воплотить в себе все самое чистое, кристальное, что есть в партии, быть совестью ее.
Ошибка исключалась – слишком тяжелы были бы последствия для всей партии...
Он уже знал, кого имеет в виду, но продолжал взвешивать, сравнивать, сопоставлять.
И только когда над Кремлем занялась холодная багряная зорька, сказал вслух:
– Куйбышев!..
Конец первой книги
