Текст книги "С открытым забралом"
Автор книги: Михаил Колесников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
– А кто в этом государстве Председатель Совета Народных Назиров? – спросил Валериан Владимирович у Файзуллы Ходжаева, прибыв в Бухару. – Я должен ему представиться официально, как полпред, вручить верительные грамоты. Это называется протокольная встреча.
Файзулла понял, что Койбаши-ака подшучивает над ним: теперь всему миру было известно, что Председателем Совета назначен Файзулла Ходжаев.
– Спасибо, Койбаши-ака, за помощь, за большое сердце, – сказал он с глубоким волнением. – Мы знаем, каких трудов стоило вам убедить маловеров. Спасибо...
Они шли по улицам Бухары. Поднялись на холм. Отсюда открывался широкий вид на город и окрестности. Полыхало знойное солнце, горел в его сиянии минарет Калян, светились купола мавзолеев, малиновым пламенем трепетал флаг на флагштоке здания полпредства РСФСР.
Они остановились.
В руках Файзуллы была огромная кожаная плеть – камча.
– Мне поручили снять ее со стены Арка. Символ власти эмира. Плеть не одно столетие висела на стене, наводя ужас на дехкан. Сперва хотели уничтожить ее. Потом кто-то вспомнил, что по преданию плеть принадлежала богатырю Рустаму: ею он бил угнетателей простого народа. Ну и решили сохранить, чтобы устрашала эмира. Теперь эта историческая плеть в руках народа.
– А как был взят дворец эмира? – спросил Валериан Владимирович. – Кем?
– Батальоном Командных курсов имени Ленина. Больше всех проявил хитрости и смелости взвод венгра Андраша Кароцкала. Они прошли во дворец потайным ходом. В подземном коридоре схватили белого офицера и узнали у него пароль. Так прошли они внутрь дворца и заняли его изнутри. А другие части батальона курсантов в это время штурмовали дворец снаружи.
Файзулле недавно исполнилось двадцать четыре. Сумеет ли этот юноша управлять целым государством, достойно находиться во главе его? Он стал членом ЦК компартии Бухары. Не слишком ли тяжелая ноша на еще не окрепшие плечи?..
Нет, нет, в двадцать четыре года Куйбышев не стоял во главе государства, не мог стоять, да и не помышлял ни о чем подобном: он был в нарымской ссылке, потом в томской тюрьме. Сколько лет прошло с тех пор? Ему уже тридцать два... Как стремительна жизнь... Летит, летит, и каждый день доверху наполнен все новыми и новыми горячими событиями.
Михаила Васильевича он разыскал во дворце эмира. Фрунзе что-то торопливо писал. Увидев Куйбышева, поднялся, бросился навстречу.
– Объясните мне, пожалуйста, Михаил Васильевич, что такое полномочный представитель? – попросил Куйбышев, явно настраиваясь на шутливый тон.
Но Фрунзе игры не принял, даже не заметил, что Валериан Владимирович одет в штатский костюм, при галстуке.
– Завтра уезжаю в Москву, – сказал он без всяких предисловий. – И не в командировку, а к месту новой службы. Завтра. Срочный вызов товарища Ленина.
Все это было так неожиданно, что Валериан Владимирович застыл на пороге.
– К месту новой службы? – переспросил он. – А где теперь будет место вашей новой службы, Михаил Васильевич?
Фрунзе неопределенно хмыкнул, сощурился:
– На войне! Назначают командовать фронтом против барона Врангеля – вот мое новое место службы. Наше место службы всегда в бою, в драке – где же еще?
В такую скоропалительность событий даже как-то не верилось: еще дымятся развалины Бухары, еще не выловлены приспешники эмира, а Фрунзе уезжает. Уезжает... Удастся ли им свидеться еще когда-нибудь?
Куйбышев порылся в памяти: Врангель... Потомок прусского генерал-фельдмаршала графа Врангеля Фридриха Генриха Эрнста. Подавлял революционное восстание в Берлине в 1848 году. Потомок... А может быть, и не потомок? Не все ли равно?
– Возьмите меня с собой. Мы наломаем ему бока. В тех местах где-то воюет мой брат Коля...
– Я ждал вашего приезда сюда с нетерпением, – сказал Михаил Васильевич. – Боялся разминуться...
Оба погрустнели. Сидели молча, не замечая красоты убранства внутренних покоев ханского дворца.
Валериан Владимирович порылся в полевой сумке, вынул томик Цицерона, протянул Михаилу Васильевичу. Тот с удивлением повертел книжицу и хотел вернуть.
– Это самая дорогая для меня вещь, – сказал Куйбышев. – Здесь пометки моего отца. Есть и мои пометки. В тюрьмах и ссылках делал. О старости, о дружбе, об обязанностях.
– О старости почитаю с удовольствием, – сказал, нехотя улыбаясь, Фрунзе. – Можно ведь и не дожить до нее, а узнать, что это такое, хочется. – Полистал. томик, прочитал вслух: – «Так же, как борзый конь после многих побед олимпийских, бременем лет отягчен, предается ныне покою...» Кстати, о борзом коне. Вы знаете моего англо-араба? Мне его подарил Василий Иванович Чапаев. Возьмите чапаевского любимца – теперь он ваш. И не возражайте!
Куйбышев сделал протестующий жест:
– Но... Никогда! У меня есть добрый конь.
– Знаете, что говорил Василий Иванович, передавая своего красавца: «Он мне вроде дитяти малого. Сберечь хочется. А как его сбережешь, если себя не бережешь? У вас-то он целее будет. Богом прошу, не отказывайтесь». Вот и я богом прошу – возьмите! Не везти же мне его в Москву, а потом на новый фронт? Он навоевался, хватит...
И была странная непривычная мягкая ласковость в словах Михаила Васильевича.
Они поднялись, прошли в конюшню. Конь повел на них фиолетовым глазом. Михаил Васильевич прислонился щекой к его мягким губам, постоял так немного, потрепал по холке, потом дал кусочек сахару.
– Вот твой новый хозяин, – сказал он негромко, указывая на Куйбышева, будто конь в самом деле мог понять его. – Служи ему так же, как служил Василию Ивановичу и мне...
Когда уходили, конь тоненько и печально заржал. Но Фрунзе не обернулся. Валериан Владимирович почувствовал, как у него перехватило горло.
Уехал Фрунзе. Уехал Фурманов. Словно распалась какая-то связь. Не то чтобы Валериан Владимирович чувствовал себя в глухом одиночестве, нет. Те, кого он знал близко и успел узнать здесь, уезжали на новый фронт. А он оставался без их духовной поддержки в необычной роли дипломата.
Он думал о своем младшем брате Николае. Где Коля сейчас? Еще в восемнадцатом добровольно вступил в Красную Армию, командовал бригадой, дивизией, освобождал Орел, Курск, Донбасс. Разгромил и уничтожил десант врангелевского ставленника Назарова, который пытался поднять восстание на Дону.
Конечно, Валериан Владимирович не может знать, что скоро, очень скоро, всего через месяц, его брат Николай поступит в распоряжение командующего Южным фронтом Фрунзе и 9‑я стрелковая дивизия Николая Куйбышева в боях с Врангелем покроет себя неувядаемой славой. Особенно беззаветно будет драться 77‑й полк этой дивизии: он весь поляжет в неравном бою, но не отступит. О Николае и его героической дивизии Валериан Владимирович узнает из газет, из печатного выступления Фрунзе: «Рабоче-крестьянская Россия может гордиться такими своими защитниками; пока в рядах Красной Армии будут такие геройские полки, как 77‑й, легший костьми на поле брани, но ни пяди не уступивший врагу, – она будет непобедима».
Так братья Куйбышевы навсегда вошли в биографию Фрунзе, а он вошел в их биографии.
Где сейчас Дмитрий Фурманов, с которым Валериан Владимирович хоть и редко общался, но успел оценить как незаурядного человека с глубоким, серьезным и героическим отношением к жизни? Он тоже на фронте, на Таманском полуострове.
Война не затухает. Будут жертвы, и, возможно, немалые. Но что-то изменилось в мире.
Валериан Владимирович осознавал важность своей миссии в Бухаре. Он с головой ушел в разработку договора, регулирующего отношения между РСФСР и Бухарской Народной Советской Республикой. Чем больше вдумывался он в смысл происходящих событий, тем необыкновеннее они ему казались. Что такое Бухарская Народная Советская Республика? Почему народная, а не социалистическая?
Во всем следует разобраться. Надо понять, взвесить... Без этого нельзя правильно определить линию поведения. Бухарская революция – явление необычное в деятельности Коминтерна, у нее нет примера в истории.
Психическое напряжение не ослабевало и оттого, что бежавший эмир не угомонился: создал в Восточной Бухаре армию, командование которой поручил басмачу Ибрагим-беку. Готовились к походу на Советскую Бухару и курбаши Курширмат, Муэтдин, Исраил. Национальных кадров не хватало. Плохо было с продовольствием. Внутри самой Бухары зреет заговор мулл, баев и притаившихся беков.
Самостоятельное государство... Казалось бы, какое дело полпреду другой страны, пусть даже дружественной, до всех этих трудноразрешимых вопросов? Разве он обязан думать о хозяйстве или военных делах этой страны? Он дипломат, лицо, уполномоченное своим правительством для переговоров и дипломатических отношений с представителями других государств. Он не советник, а полпред.
Куйбышев перелистывал старые книги по истории дипломатии. Новых просто еще не существовало в природе. Советская дипломатия только рождалась, и она резко отличалась от дипломатии буржуазных стран. История прежних дипломатий изобиловала описанием всякого рода пустячков. Собственно, в книгах слово «дипломатия» означало не внешнюю политику или международное право, а искусство ведения переговоров. Тут же приводились образцы искусства. Вильгельм II якобы изобрел формулу: «Бестактность – признак мужества». Бельгийскому королю канцлер заявил без обиняков: «Я не могу уважать монарха, который чувствует себя ответственным перед депутатами и министрами, вместо того чтобы отвечать только перед господом на небесах. Тот, кто в случае европейской войны не будет со мной, тот будет против меня». Коротко и ясно. Сколько амбиции! А где сейчас Вильтельм II? Вилли и Никки сыграли свою партию. Оба на свалке истории.
Модус вивенди... Что бы это значило?.. Говорят, русский дипломат прошлого века князь Горчаков настолько оттачивал ноты, что по своим стилистическим качествам они приближались к художественным произведениям. «Россия сосредоточивается» – крылатая фраза Горчакова. Он дружил с Пушкиным и Тютчевым...
На фоне советской дипломатии вспыхнула яркая звезда: Георгий Чичерин. Потомственный дипломат, из древнейшего дворянского рода. Одно время мать и сестры Валериана Владимировича жили в Тамбове. Как-то приехав к ним, он впервые услышал о Чичерине, который родом был из Тамбова. Здесь Чичерин учился в гимназии, обратил на себя внимание огромной начитанностью, умом, музыкальностью. Стал наследником родового имения. Поступил на службу по дипломатической части задолго до революции. Как этот человек пришел к большевизму?
Куйбышев видел прославленного дипломата в Москво. Лысоватый мужчина лет пятидесяти, с бородкой клинышком, короткими усиками, с длинными музыкальными пальцами. Ослепительно белая рубашка, пестрый галстук, запрятанный в жилетку. А главное, разумеется, глаза – спокойные, как бы бесстрастные, созерцательные. Друг Карла Либкнехта. Еще в девятьсот седьмом был избран секретарем Заграничного бюро РСДРП, отдал на нужды партии все свои средства. Это ему принадлежит крылатая фраза о служении революции: «Надо уметь понять величие сознательного отдавания себя!» За революционную деятельность сидел до восемнадцатого года в английской тюрьме. Теперь он нарком иностранных дел. Он много делает, для того чтобы капиталистические страны признали Советскую Россию. Конечно же полпред в Бухаре Куйбышев даже в мечтах не осмелился бы поставить себя рядом с Чичериным, выдающимся дипломатом, признанным на Западе. Слава богу, полпреду Бухары не нужно облачаться во фрак. Но заняты они, по сути, одним и тем же делом: дипломатией, какой еще не было и какой просто не могло быть – открытой дипломатией, лишенной коварства, вероломства, где дипломат всегда посол мира. Это Чичерин подписал Брестский договор, высмеяв заявление Троцкого, предлагавшего сдать немцам Петроград и Москву, чтобы, мол, этой мерой «держать весь мир в напряжении».
– У Кутузова была стратегия, – сказал Чичерин, – а вот что у Троцкого, не пойму. Он готов все сдать: Москву, Петроград, Россию. Наверное, они ему не так уж нужны. А мы не отдадим!..
Да, рождение Советского государства нанесло сильный удар по методам и приемам тайной дипломатии империалистов, «золотой век» старой дипломатии закатился.
У Куйбышева все больше складывалось представление о дипломате не как о неком чиновнике министерства иностранных дел, а как о политическом работнике, который в своей практической деятельности должен опираться не на красивые фразы и приятные улыбки, не на ловкость дипломатов, а на учение партии, на учение Ленина. Дипломатия – это особый вид государственной, а не чиновничьей деятельности. Через нее осуществляется внешняя политика РСФСР. Дипломат не должен выступать наперекор закономерному процессу общественного развития, а должен помогать ему.
Все эти мысли вызревали в его голове, будоражили; хотелось разобраться теоретически в смысле и существе бухарской революции.
Нет, не только дипломатическим представителем чувствовал он себя в новой Бухаре. Он хотел быть ее строителем, одним из создателей небывалого государства. Он не мог отделить себя от ее народа, от того, что здесь происходит.
Он догадывался, что здесь еще будут битвы и с заговорщиками, и с басмачами. Не угомонится эмир, не угомонится Джунаид до самой смерти.
И Файзулле Ходжаеву возглавить последнюю борьбу с бандами басмачей. До полного их искоренения.
Тревожная жизнь, ставшая привычной. В любой час можешь получить нож в спину из-за угла. Чем сладостнее улыбка недобитого бая, тем он опаснее. Мадамин-бек надеялся переманить на сторону Советской власти своего прежнего приятеля басмача Курширмата. Он и красный командир Сергей Сухов отправились к Курширмату. Курширмат, улыбаясь во весь рот, усадил их за стол. По его знаку нукеры набросились на Мадамина и отрубили ему голову. Сухов выхватил из кобуры наган и начал расстреливать басмачей. Потом, когда патроны кончились, отбивался рукояткой нагана. Его схватили, привязали к хвосту полудикого коня. Два басмача принялись бить лошадь нагайками. Конь рванулся вперед, поскакал. Два часа гонял Курширмат коня по камням и ухабам. Успокоился лишь тогда, когда тело Сухова было разорвано на куски.
Но полпред не боялся басмачей, заговорщиков, убийц. Он глубоко презирал их. Это все была идейная шпана.
Ему вдруг показалось, что наконец-то он нашел себя. Нашел вот в этой новой, необычной дипломатии, где требуется предельная четкость политического мышления и психическая стойкость.
Он вызвал в Бухару семью: обосновываться так обосновываться!
Модус вивенди... В самом деле, что это такое?
9
...В дни нарымской ссылки Валериан Куйбышев, замыслив побег через болота, тщательно обследовал обские протоки. И угодил в трясину. Провалившись по пояс, не испугался: думал, легко выберется. Но не тут-то было. Хватался за чахлые кустики, за кочки. А его засасывало все глубже и глубже. Стал кричать, звать на помощь. Благо, неподалеку оказались охотники из местных. Вытащили, отругали. Но начальству не донесли. Самому трудно выбраться из трясины. Не окажись охотников поблизости...
Ну а если у тебя на глазах твой друг угодил в трясину и его засасывает?..
Валериан Владимирович последнее время был озабочен поведением Файзуллы Ходжаева. Оказавшись у власти, Файзулла повел себя странно. Под видом выдвижения национальных кадров на все ответственные посты стал сажать своих бывших друзей младобухарцев – бухарских кадетов, как еще совсем недавно он их сам называл, – людей, зараженных национализмом. Младобухарскую партию он, правда, сразу же после победы над эмиром распустил, но старые привязанности сохранил. В государственных органах процветало кумовство. Все это напоминало рыскуловщину. О чем Валериан Владимирович сказал Ходжаеву прямо. Тот обиделся.
Не то чтоб Файзулла сознательно отказался от классового принципа подбора кадров, нет: просто в свои двадцать четыре года он не всегда мог разобраться в людях, верил на слово недавним врагам республики. Сам он был кристально чист. Он искренне хотел блага дехканам, ненавидел угнетателей. Недоставало жизненного опыта. И политической закалки. Несмотря на молодость, Файзулла считался видным деятелем джадидизма, националистической организации зарождавшейся местной буржуазии с ее проповедью пантюркистских и панисламистских идей. И не так-то просто стряхнуть с себя сразу все это, отрешиться от старых связей. Многоопытные политиканы из бывших баев решили прибрать его к рукам, творить свои антисоветские делишки, прикрываясь его именем. Именем любимца народа.
Тревога Куйбышева росла и росла. Его избрали делегатом на Всероссийский съезд Советов, он должен был выезжать в Москву. Оставшись один, без строгого партийного присмотра, Ходжаев может натворить дел...
Куйбышев отправился к Файзулле. Тот сидел у себя в кабинете, что-то писал. Увидев Валериана Владимировича, быстро отбросил бумаги, поднялся, широко улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы. Он всегда радовался приходу Куйбышева. Даже несмотря на частые размолвки.
– Еду в Москву, – сказал Валериан Владимирович, усаживаясь на стул. – Пришел проститься.
– Я знаю. Трудно добираться в Москву. Много дней надо. Из Москвы еще труднее. Не задерживайтесь там, без вас мне будет очень трудно. В Восточной Бухаре басмачи опять зашевелились.
Он говорил просто и сердечно, но Куйбышев не размягчился.
– Прошлый раз вы обиделись на мои прямые слова. Но извиняться все равно не буду. Хочу их повторить снова.
Файзулла нахмурился:
– Похвалу слушай одним ухом, а критику – двумя – так у нас говорят. Но, я думаю, критика бывает справедливая и несправедливая.
– Нужно всегда смотреть, кто ругает: друг или враг. Если ругает враг – радуйся: враг недоволен тобой. Если критикует друг – радуйся вдвойне: друг хочет видеть тебя без сучка, без задоринки. Критикуют, как правило, за результаты, а не за намерения. Не нужно бояться справедливой критики. Тем более несправедливой. Помните: когда спотыкается мудрец – за ним спотыкается весь мир.
Файзулла провел языком по воспаленным губам, усмехнулся:
– Вы от меня требуете классовый принцип. Где его взять? Я сын купца, марксизм знаю только с ваших слов. Где пролетариат в Бухаре? На кого опираться? Говорят, вы потомственный дворянин, Откуда у вас взялся классовый принцип? Знатный человек – и большой революционер, друг пролетариата.
– Ну по этому поводу древний мудрец Сенека сказал так: «Все люди одинаковы по существу, все одинаковы по рождению, знатнее тот, кто честен по природе». Недавно в Ямбурге белые казнили Александра Панфиловича Николаева. Захватили в плен. Он бывший царский генерал. По старым понятиям – из знатного сословия. Перешел на сторону Советской власти, командовал бригадой. Белые предложили ему дивизию. Он отказался. Тогда генерал Родзянко приказал повесить его на базарной площади Ямбурга. Николаев сам накинул себе на шею петлю. И знаете, что он крикнул в лицо Родзянко: «Я терял чины, ордена, вы отнимаете у меня жизнь, вы отняли все, но не отнимете веру в грядущее счастье людей!» Грядущее счастье людей... Ну а то, что в Бухаре нет рабочего класса – дело поправимое: нужно создать его. Да, да, создать, построить заводы, фабрики. Не скоро будет? Наберемся терпения. Главное – знать, чего хочешь, иметь ясную цель. Основа есть: Каган, Чарджуй, Термез, Керки с их заводами и фабриками. Ведь Российская республика передала вам все это навечно и безвозмездно. Будет у вас и своя интеллигенция, свой рабочий класс. Все будет.
Файзулла слушал едва дыша, глаза блестели, сквозь смуглоту щек проступил румянец. Он был весь воля и решительность. Но одной воли мало, нужно знать, куда идти, куда вести за собой. Сила, не знающая цели, слепа. Богатство сильного – рука, богатство сильнейшего – мысли.
– Ваша слабина – доверчивость. Вам кажется: если подбирать ответственных работников по признаку родства, то на таких можно положиться – свои люди! Круговая порука. Хорошо, пусть будет родственник, если он предан бухарской Советской власти. А вы, если говорить прямо, по-большевистски, дали утвердиться контрреволюционерам. Он – родственник по крови, а по убеждениям – заклятый враг. Рано или поздно он постарается подмять вас. Вы должны принять самые жесткие меры, чтобы очистить бухарское правительство от чуждых элементов, от родственных связей.
– Теперь это будет трудно сделать.
– Но придется. Иначе из болота не выберетесь! Это внутренние басмачи. Когда приходит победа, всякий шакал старается выдать себя за льва. А ваша опора – дехкане. Их следует выдвигать, они главная сила народной диктатуры. Хватило же у вас смелости и силы воли распустить партию младобухарцев, хотя их было большинство!
– А что делать с басмачами?
– Вы лично должны возглавить борьбу против всех сил контрреволюции. Лично! Если натыкаешься на зло, не нужно ждать, пока его одолеют другие.
– Очень трудно следить за всем: и за басмачами, и за хозяйством целого государства...
– Трудно, – согласился Валериан Владимирович. – Бухара – большое государство. Одних мулл пятьдесят тысяч. Реальная опора контрреволюции. Когда мне бывает трудно, я вспоминаю Ленина. Знаете, чем Ильич занимался в восемнадцатом году? И в прошлом году, и в этом? Не только гражданской войной. Проблемой орошения земель в Туркестане! «Орошение больше всего нужно и больше всего пересоздаст край, возродит его, похоронит прошлое, укрепит переход к социализму», – вот что говорит Владимир Ильич. Ленину до всего есть дело. Он лично занимался разработкой положения об автономии Туркестана и его взаимоотношениях с центральными органами Советской власти. Я знаю, что под его руководством разработаны декреты о мерах по восстановлению хлопководства в Туркестане, выделены средства, намечена целая программа действий: ввести обязательный севооборот, улучшить научно-исследовательскую работу в хлопководстве, создать селекционные станции, обеспечить дехкан семенами, инвентарем, удобрениями, промышленными товарами. Это называется хозяйственный фронт. Такой же тяжелый, как и военный. Теперь вот надвинулся новый – голодный фронт. Все требует колоссальной энергии. Ильича хватает на все: и на военный, и на хозяйственный, и на культурный фронты...
– Хозяйственный фронт, – повторил Файзулла в тяжелой задумчивости, и кожа на его высоких скулах натянулась. – Я понимаю: Бухара – маленькое государство. Управлять им доверили Файзулле. Народ доверил. А как управлять, чтобы все были довольны? Как подбирать кадры?
– Мне думается, прежде всего нужно обращать внимание не на слова говорящего, а на его намерения. А вот разгадывать намерения надо учиться.
Как управлять государством? И не просто государством, а Советской республикой – вот что хотел узнать Файзулла. Но Куйбышев никогда не управлял государством. Афоризмы из Цицерона тут не годились.
Однако он хорошо знал гениальные труды Ленина, которые вобрали в себя весь положительный и отрицательный опыт построения нового общественного строя. Обладая огромной памятью, Валериан Владимирович мог бы цитировать наизусть каждую ленинскую строку, так как каждая жгла его сердце, будила воображение. Ленинские принципы хозяйствования вошли в него навсегда, стали частью его мировоззрения.
Если Файзулла поймет главное, научится видеть неразрывную связь экономических и политических задач Советского государства, – это избавит его от деляческого подхода к задачам строительства нового общества. Очень важно, чтобы он не увяз в малых делах, не растворился в них. Планомерная организация экономики, плановое ведение хозяйства, господство общественной собственности, научность, централизованное руководство, инициатива, энтузиазм тружеников, участие населения в управлении, кооперирование крестьянства, ориентация на крупную машинную промышленность, постоянная, сознательно поддерживаемая пропорциональность, наконец, материальная ответственность за организацию оборота средств, административные, экономические, социально-политические методы управления – все это очень важные, до конца не познанные категории, в которых хозяйственное управление тесно переплетено с государственным. Управление обществом, управление государством, управление производством и экономикой... О, быть государственным мужем не так-то просто, Файзулла Ходжаев! И все-таки нельзя, недопустимо управление хозяйством растворять в государственном управлении. Тонкая наука. Учись разграничивать, различать аппарат собственно государственный и аппарат хозяйственный.
Не забывай, завяжи узелок, десять узелков: природа Советского государства выражает интересы большинства народа – вот краеугольный камень, вот основа для правового регулирования. В Советском государстве принуждение тоже особое: оно перестает быть главным методом. Основную ответственность за управление несет партия, она руководит всеми органами народной власти, является их ядром. И не забывай, не забывай об интернационализме – важнейшей черте управления государством...
Я понимаю тебя, Файзулла Ходжаев, тебе хочется знать, какими качествами должен обладать человек, оказавшийся на вершине власти. Не знаю...
– Я буду учиться, Койбаши-ака... Только скорее возвращайтесь в Бухару...
Они засиделись допоздна. Валериан Владимирович рассказывал о Фрунзе, о Кирове, о Чапаеве, о годах ссылки и тюрьмы, о том, как впервые увидел Ленина. Он говорил о том, что каждый приходит к пониманию необходимости диктатуры пролетариата своим, подчас очень трудным, путем. Он, Куйбышев, не сразу понял дело рабочего класса как дело освобождения всего человечества от эксплуатации и угнетения. Это пришло потом, когда стал понимать работы Ленина. А когда понял, решил служить рабочему классу до последнего дыхания, ибо нет и не может быть другого, более важного дела. Вся семья Куйбышевых поняла это. Ленин на весь мир один, и у него нужно учиться всему: воевать, хозяйствовать. Ильич ненавидит фразерство, игру в администрирование, у него к любой проблеме строго научный подход. Деловой подход. Когда Ильич выступает, то его выступление подчинено единой большой идее, которая с каждой фразой как бы просветляется сквозь факты, уточняется. Он знает в совершенстве сложную науку управлять массами. Не хозяйством как таковым, а массами, так как управление хозяйством, страной можно осуществить лишь через сотни и тысячи людей.
– Всякий раз, встречаясь с ним, я удивляюсь ему по-новому, – сказал Валериан Владимирович. – Когда он успевает делать все? Приходит почти на каждое заседание Большого Совнаркома, Малого Совнаркома, Совета Труда и Обороны, а здесь всякий раз нужно выслушать не меньше полсотни докладчиков. И он их выслушивает, во все вникает. Важные проблемы решает, привлекая десятки специалистов. Когда Ильич занимался разработкой положения об автономии Туркестана, то привлек к этому делу народного комиссара юстиции, представителей народных комиссариатов национальностей, а также работников комиссариатов внутренних дел.
Казалось бы, ничтожный вопрос на фоне огромных государственных вопросов – управление домами. Мне рассказали, в какое негодование пришел Ильич, когда ему принесли текст положения «Об управлении домами». В ответной записке он указал, что речь должна идти не о том, чтобы иметь «Положение», а о том, что дома наши находятся в безобразном, антисанитарном состоянии, «загажены до последней степени, до подлости». И распорядился арестовать в административном порядке несколько нерадивых комендантов и оповестить население об этом через газеты. Небольшой штрих. А рядом с этим – пристальное внимание к разработке фронтовых и даже армейских операций, связанных с освобождением важных экономических и политических центров. Все, что происходит в Туркестане, Бухаре, Хиве, – все живо интересует Ленина.
Так учил Валериан Владимирович Файзуллу Ходжаева ленинскому стилю руководства и управления. То была сложная, увлекательная наука, своеобразное искусство, четкие принципы государственного мышления.
– Государственное мышление не придет само собой, нужно настойчиво развивать его в себе, уметь подниматься над грудами мелочей, выделяя генеральную линию. И не следует обманываться, будто один можешь поднять всю громаду. Ты прежде всего организатор. Ты должен организовать массы, сплотить их, а для этого необходимо найти подход к каждой нации, учитывая уровень ее развития, особенности. Перед тобой экономическая и культурная отсталость. Но ты должен преодолеть ее. Перед тобой яростная попытка контрреволюционеров использовать в своих целях наследие прежней национальной вражды, буржуазный национализм и великодержавный шовинизм, сопротивление национал-уклонистов внутри самой партии. Но ты обязан преодолеть все это. Помни: идеология – это борьба. Вот когда вернусь, вплотную займемся марксизмом, – пообещал Валериан Владимирович. – Владимир Ильич однажды сказал моему давнему приятелю Григорию Ивановичу Петровскому: «Нам могут служить примером якобинцы. Комиссары периода якобинской диктатуры действовали смело и решительно. Так должны действовать и мы. Отставание от революции опасно, им может воспользоваться классовый враг и уничтожить все завоевания революции».
Файзулла заинтересовался:
– Расскажите о якобинцах. Я немного слышал о них.
– О якобинцах нужно начинать рассказывать с самого начала. Это значит рассказать историю великой французской буржуазной революции. Якобинцы совершили самый радикальный переворот в истории человечества того времени. Робеспьер перед казнью сказал: «Смерть – это не вечный сон... Это дорога к бессмертию». Вернусь, расскажу и о Робеспьере, и о Сен-Жюсте, о Кутоне и других... Да, да, отставание от революции опасно.
Разве мог он знать, что больше не вернется в Бухару, в Туркестан?..
Для скорости продвижения по железной дороге надел шинель, шлем со звездой, навесил сбоку маузер, серебряную шашку, которую ему преподнесли в знак благодарности за освобождение Бухары. И сразу все осталось позади – басмачи, беки, узорные минареты, купола древнего города, куча нерешенных вопросов. Но и в поезде, неторопливо ползущем через немыслимые заснеженные пространства, он продолжал думать о Бухаре, о Файзулле Ходжаеве, о том, что нынешний год в степи выдался страшный – джут, гололедица, большой снег, массовый падеж скота. На станциях – покалеченные, исковерканные паровозы, разбитые вагоны. По сути, транспорт парализован. Толпы беженцев. Куда бегут? В Ташкент? Там тоже хлеба нет.
Он пробирался по разрушенной стране, по стране голодающей, застывшей, гибнущей от сыпняка и черной оспы. Молчаливые корпуса заводов и фабрик. Ночью ни огонька на сотни верст. Бирючья темень, вьюга. Никто не удивляется финансовому хаосу, в который втянута республика. Каждый крупный город имеет свою денежную фабрику. Используются даже винные этикетки. На мадере местный нарком финансов, послюнявив карандаш, пишет от руки: «1 рубль». Этикетка от кагора почему-то ценится выше – в 3 рубля, от портвейна – в 10 рублей, от хереса – в 25 рублей. Фантастическое время. Во всем Туркестане и Бухаре свои деньги – широкие плотные шелковые ленты с бахромой.
