Текст книги "Бахмутский шлях"

Автор книги: Михаил Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

– Нет. Понимаешь, предупредили, чтоб мы не лезли, можем помешать.

– Кому? – презрительно смотрел на меня Митька.

– Партизанам.

– Врешь ты все, Петька. Я вижу по глазам, что врешь. Ты просто трус. – Он помолчал. – Придется с Васькой, пожалуй, действовать, тот, как видно, посмелее тебя.

– И поумнее тебя, – выпалил я.

Митька обиделся.

– Ну, ты не очень, тоже умник нашелся! Давай уходи отсюда!

Мне было стыдно, что он меня гонит и ничему не верит. Я злился на Митьку, злился на себя, что не могу ему все сказать. Слезы подступили к горлу, я не в силах был выговорить слова. Чтоб не заплакать при Митьке, я направился к выходу. Митька крепко схватил меня за рукав, дернул к себе. Он стал передо мной с перекошенным от злобы лицом, сверкая одним глазом и тяжело дыша, проговорил сквозь зубы:

– Но смотри! Если где-нибудь хоть пикнешь – пропал. Иди! – он отступил в сторону, я полез с чердака.

Дома не выдержал, решил обо всем рассказать Лешке. Выслушав меня, Лешка сказал:

– Да, отчаянный парень. Надо поговорить. Я схожу к нему один, ты останься дома.

Поужинав, он пошел к Митьке. Вернулся поздно, я уже лежал в постели.

Мы спали на дворе, на завалинке.

Луна висела как раз над нашим двором, на ней видны были какие-то тени. Митькина бабушка говорила, что это брат брата вилами колет, на самом деле это, конечно, горы. Узорчатая тень от акации лежала на стене. О белую стенку хаты бились ночные бабочки. Было тихо-тихо. Даже на тополе листья были спокойны.

Не заходя в хату, Лешка разделся, лег возле меня.

– Ну что? – спросил я.

– Крепкий парень, – сказал Лешка. – Он вроде Миши Зорина. Но ничего, как будто бы уломал. Ты ж ему толком ничего не рассказал?

– Дядя Андрей не велел.

– Эх, дядя, дядя… Как он мне сейчас нужен, – вздохнул Лешка.

– А что у вас, не получается?

– С чем?

– Да с группой.

– Туго идет дело, – признался Лешка и добавил про себя: – Но ничего, пожалуй, это и правильно. Тут особенно спешить нельзя, можно дров наломать.

– А песку в буксы тебе удалось насыпать?

– Спи.

– Ну скажи?

– Удалось.

Я прижался к Лешке, но, размечтавшись, долго не мог уснуть.

6

Утром меня разбудил Митька. Он щекотал мне подошвы ног и смеялся. Я проснулся и, увидев его возле себя, обрадовался, но ничего не нашелся сказать, кроме как:

– Ну чего ты?

– Вставай, – не унимался Митька. – А то Гришака придет, палкой огреет, будешь знать, как дрыхнуть.

В воротах с лопатой стоял Васька. В руках у него был узелок с харчами.

– Пошли, уже поздно. Опоздаем – может попасть, – подал голос Васька.

Возле волости собрались почти одни подростки, за исключением нескольких женщин.

На крыльцо вышел староста. С трудом можно было узнать, что это тот самый староста, который зачитывал немецкий приказ, когда повесили Егора Ивановича и Вовку. Теперь он не озирался по сторонам, как загнанный пес, держался уверенно, солидно. Лицо лоснилось, глаза заплыли жиром.

Окинув взглядом собравшихся, проворчал недовольно:

– Одна детвора. – Повысил голос, чтобы все слышали: – Но, вы! Имейте в виду – работать пришли! Чтоб без баловства! А то живо плетки отведаете.

– А что делать будем? – раздался чей-то голос.

– Окопы рыть, – ответил полицай с желто-белой повязкой на руке, которому староста сказал, чтоб он отвел нас к месту работы.

– Окопы? – удивился Васька. – Позавчера везде расклеивали свои сообщения, что они скоро вступят в Сталинград, а сегодня окопы рыть. Чудно что-то.

– А ты верь побольше фашистской брехне, – оборвал его Митька. – Сталинград им захотелось! По всему видать – прижали немцев на фронте. Я читал листовку, наши бросали: на Западном и Калининском фронтах, это, кажется, где-то западнее Москвы, наши прорвали фронт немцев, одних орудий захватили чуть ли не тысячу штук, автомашин больше двух тысяч, не считая винтовок, пулеметов. Да уничтожили больше этого. Пятьдесят километров прошли, и наступление продолжается. А ты говоришь! Тут ясное дело, скоро удирать будут фашисты.

У Васьки глаза светились от радости, он смотрел прямо в рот Митьке, будто ловил каждое его слово.

– Неужели правда? – спрашивал Васька.

– Твое дело, можешь не верить.

– Как было бы хорошо, если правда!

Нас провели через поселок к железнодорожной насыпи. Мы шли втроем в самом хвосте группы, разговаривали. Ваську так захватило Митькино сообщение, что он не мог успокоиться, все время улыбался и придумывал разные варианты: как, с какой стороны могут прийти наши.

– Они могут, знаете, как? Через Минск прямо в Берлин. Гитлеру капут сделают, а эти тут останутся и без боя сдадутся. Вот тебе и войне конец, у нас и боев не будет. А что, может так быть? – искал Васька поддержки своим планам.

– Конечно, может, – сказал Митька, и Васька так обрадовался, что побежал вперед и крикнул:

– Пошли быстрее, смотрите, как мы отстали.

– Успеешь, окопы-то немцам, не нашим, – проворчал Митька.

Вдоль дороги тянулся толстый резиновый кабель. Митька вдруг приподнял лопату и, проговорив: «Шпрехают, черти, наверное», с силой рубанул. Концы кабеля змеей изогнулись, расползлись в разные стороны, сверкнув туго набитыми внутренностями – металлическими жилами.

– Что ты наделал? – схватил я его за руку.

– А что? Откуда они узнают, кто это? В этот момент, может, как раз Гитлер важный приказ передает, а телефон перестал работать. – Митька сделал шага три и рубанул еще раз, отшвырнув ногой в сторону вырубленный кусок кабеля. – Чтоб подольше не могли соединить, – пояснил он.

Эх, знал бы Митька, что последует за этим!

Мы перешли через насыпь и увидели у свеженарытой земли нескольких немцев. Здесь уже кто-то раньше копал. Быстро разогнав нас по местам работы, они заставили копать глубокий противотанковый ров. Немцы ходили вдоль трассы, то и дело кричали, так как работали мы очень медленно. Наступив левой ногой на лопаты, мы подолгу качались на них, вдавливая в землю, будто это была не земля, а камень. Немцы выходили из себя, двум или трем ребятам расквасили носы, но дело все равно подвигалось медленно. Какой же дурак станет копать ров против своих танков!

После того как немцы начали пускать в ход кулаки, Васька, струхнув, заусердствовал. Он выбрасывал лопату за лопатой, вспотел, раскраснелся.

– Старайся, старайся, – сказал Митька шутливым тоном. – Отец придет – я ему скажу, как ты тут против него канаву копал, немцам помогал.

Васька остановился, вытер рукавом со лба пот, посмотрел на Митьку скорбными глазами, моргая белесыми ресницами. Его рот скривился, казалось, Васька вот-вот заплачет. В шутку или всерьез сказал Митька, все равно это была правда, и Васька теперь не знал, что ему делать, как доказать нам, что он просто случайно опростоволосился.

– А я разве… – начал он, заикаясь и еще сильнее моргая. – А что я?..

Он не договорил: откуда ни возьмись подскочили три мотоциклиста с пулеметами. Приехавшие закричали что-то немцам, которые были возле нас, а те приказали полицейскому собрать всех работающих и построить в одну шеренгу.

Вылезая наверх, я увидел офицера. Он стоял, широко расставив ноги в хромовых сапогах, и, хлопая по голенищу куском резинового кабеля, наблюдал за нами. Возле него стояли два солдата с автоматами на груди.

Увидев кабель, я сразу понял, в чем дело. В груди вдруг что-то кольнуло, ноги ослабели, во рту пересохло. Я хотел отвести глаза от куска кабеля и не мог: еще теплилась надежда: «Может, это не тот кусок…»

Я посмотрел на Митьку – он был весь белый, в лице ни кровинки. Догадался, наверное, и он.

Офицер ходил вдоль шеренги и в четвертый или пятый раз задавал один и тот же вопрос, помахивая куском кабеля:

– Кто этьо сделаль? Не знайт? Карашо! – он обернулся к солдатам, бросил: – Fünfte!

Солдат подбежал к шеренге, стал считать:

– Ein, zwei, drei, vier, fünf. – Он схватил пятого, выбросил к свеженарытой земле, продолжал считать: —…drei, – ткнул он рукой Митьку, – vier, – ударил меня в грудь тыльной стороной руки, – fünf, – солдат схватил Ваську за рубаху, рванул из шеренги.

Васька споткнулся, упал, загремев лопатой и выпустив из рук узелок, из которого выскочили два разваренных початка белой кукурузы. Не поднимаясь, он стал собирать харчи, потянулся за лопатой, но немец толкнул его. Васька ткнулся носом в землю, быстро вскочил, стал рядом с теми, кого вытащили из строя. Лицо у него было в земле, руки, прижимавшие к груди узелок, заметно дрожали. Он растерянно смотрел по сторонам, на нас, на немцев.

Тринадцать человек «пятых» стояли ни живы ни мертвы. Офицер тряс перед каждым кабелем, спрашивал:

– Кто этьо сделаль?

– Не… зна… не знаю, – заикаясь, сказал Васька.

Митька повернулся ко мне, прошептал:

– Пороть будут. Я скажу, пусть одного меня…

– Не надо, – покрутил я головой. – Одного могут убить, а всех…

В этот момент раздался выстрел, а за ним длинная очередь.

Солдаты, прижимая к груди автоматы, в упор расстреливали ребят. Те с криком падали на землю, скатывались с бруствера в ров. Васька упал головой к нам, сполз по рыхлой земле вниз, засучил ногами, вытянулся, замер. Кукурузный початок медленно катился вниз…

Митька не выдержал, закричал:

– Гады! За что вы их? Я, я!..

Митька рванулся вперед, но я вовремя подставил ему ногу, и он растянулся тут же возле нас. Чтобы Митька не мог подняться, я сел ему на спину, прижал к земле. Митька хрипел, вырывался.

Немцы, наверное, не поняли, в чем дело. Офицер закричал:

– Мольчать! – и огрел раза два меня кабелем по спине, потом ударил Митьку по голове, затем, идя к мотоциклу, хлестал всех подряд, крайнюю женщину пнул сапогом в живот, вскочил в коляску мотоцикла и уехал. За ним умчались остальные.

…Тяжело переживал Митька этот расстрел, болел, стал каким-то кротким и даже робким. Долго он находился в таком подавленном состоянии. А когда время немного сгладило впечатление и боль зарубцевалась, Митька крепко сдружился с Лешкой.

Глава шестая
ВЗРЫВ ДЕПО

1

Группа сколотилась небольшая – всего семь человек, считая и нас с Митькой. Кроме Лешки, Миши Зорина и Маши, в группу входила еще одна девушка, которой я до этого ни разу не видел, а знал о ней лишь то, что она работает переводчицей на бирже труда, и Саша Глазунов – высокий как каланча, с огненно-рыжими волосами девятиклассник. «Двухметроворостый» – звали его в школе. В частых спорах между Лешкой и горячим Мишей Зориным Саша обычно брал сторону Лешки.

Он был весельчак, постоянно шутил, иногда даже казалось, что Саша – несерьезный человек. Но это не так. Первую листовку, выпущенную нашей группой, сочинил он, Саша. Это была листовка против людей, которые связались с немцами, вроде Мокиной. В конце помещались слова песни на мотив «Спят курганы темные».

Листовка имела такой успех, какого никто из нас не ждал. Особенно всем нравилось то, что в ней были названы фамилии продавшихся немцам и песня, которая после этого быстро распространилась среди молодежи, ее пели. С неделю только и разговору было в поселке, что об этой листовке.

Саша был доволен. Даже Миша Зорин раздвигал свои насупленные брови, улыбался.

– Ну что? А ты говорил! – подталкивал его Саша, хитро подмигивая.

Миша молчал. Он вообще, как и Митька, когда-то был против листовок и настаивал объявить немцам настоящую войну – убивать, взрывать.

– Войну против фашистов надо вести, а не играть в листовочки, – говорил Зорин, не поднимая головы. Он смотрел исподлобья, словно бычок, который собирался боднуть. – Войну, понимаешь?

– С кем и с чем? – спрашивал Лешка. – Семь человек нас, а на вооружении два пистолета и одна граната. Много навоюешь?

– Много! – упорствовал Зорин.

– Много!.. – проговорил Лешка. – Листовками тоже нельзя пренебрегать. Ведь мы ими вовремя предупредили молодежь, никто не явился на биржу. Так ведь?

– Так, – согласился Зорин, – А теперь я предлагаю взорвать жандармерию. Тол я достану. Взорвем – это будет дело. И нечего нам ждать, пока свяжемся с партизанами. Где они? Пусть они нас ищут, а не мы их.

– Надо ждать, – сказал Лешка. – Если мы точно знаем, что здесь действует подпольная организация, которой руководят коммунисты, наша обязанность связаться с ней и стать под ее руководство, а не действовать автономно. – Лешка обвел всех глазами, пояснил: – Мы не знаем, что сейчас главное, а действовать вслепую нельзя: можем помешать настоящим партизанам.

– Ясно, слышали не раз, – качнул головой Зорин. – Будем пока листовки клеить.

– Да хватит тебе! – прекращал спор Саша, кладя на стол свою длинную руку, – Ты, Мишка, всегда вот так: зарядишь свое, и все! Я тоже думаю, что с жандармерией надо подождать.

– Главное сейчас – бить немцев, – стоял на своем Миша.

– В самом деле, давайте рискнем? – первой поддержала его Маша.

Лешке с трудом удалось отговорить товарищей и подождать еще несколько дней. Когда все ушли, он насел на меня:

– Ну, неужели ты не знаешь, где дядя Андрей? Так ничего он и не оставил, никаких следов?

– Нет, – двинул я плечами. – Какие следы? – И тут я вспомнил про сапожника: – Стой! Есть следы! Сходим к сапожнику!

Попытка была неудачной. Вышедшая из хаты женщина подозрительно посмотрела на нас, спросила:

– Чего вам?

– Туфли починяете? – начал я.

– Никаких туфлей мы не починяем, – отрезала она и повернулась уходить.

Женщина была та же, что и первый раз, поэтому я остановил ее:

– Теть, да вы не бойтесь. Это мой брат – Лешка. И нам очень нужно увидать сапожника. Очень, понимаете?..

– Никакого сапожника я не знаю, – и она ушла.

Мы потоптались на месте и повернули обратно ни с чем.

Лешка заставлял меня целыми днями рыскать по поселку – искать дядю Андрея, Сергея или сапожника, но все было напрасно. По всей вероятности, в поселке их не было. Уж кого-кого, а дядю Андрея и Сергея я узнал бы, какие б бороды они на себя ни цепляли и не отращивали. Раза два ездил в город. Но где там! Город не поселок. Там человека, пожалуй, потруднее найти, чем иголку в стоге сена.

И все же нам повезло. Как-то вечером, когда мы с Лешкой уже укладывались спать, неожиданно пришла та самая тетка, которая не захотела разговаривать с нами, когда мы ходили к сапожнику.

Увидев, что мы одни, она улыбнулась:

– Вам починка требовалась?

– Да, – неуверенно проговорил Лешка.

– Пойдем, – она кивнула и направилась на огород. – Собаки нет?

– Нет, – сказал Лешка и пошел вслед за ней.

Уже от сарая он бросил мне:

– Если спросит мама, скажешь – скоро приду.

Но пришел он не скоро. Я терпеливо ждал его, хотелось узнать результат.

Ночь была темная, прохладная, чувствовалось наступление осени. Безлунное небо казалось выше обычного, а похожие на россыпь золотистого пшена звезды еще поблескивали в бездонной высоте. Откуда-то прилетел комар, долго и нудно ныл около уха, пока я его не прихлопнул.

Я завернулся в одеяло, прислонился спиной к стенке, напряженно всматривался в темноту. Тихо, будто и войны нет. Слышны какие-то непонятные, похожие на предутренние, ночные звуки. Где-то далеко-далеко поднялся луч прожектора, черкнул по небу концом, погас. Через некоторое время луч опять вспыхнул, постоял секунду, как столб, вертикально и тут же плашмя упал на землю.

«Какие-то сигналы подает, наверное», – решил я.

Лешка пришел один.

– Ну что? – спросил я. – Видел дядю Андрея?

– Видел. Сообщишь всем, чтоб завтра собрались. Там все скажу. О дяде Андрее ни слова. А теперь спи.

2

Я созвал всех, даже Ксению, которая работала на бирже и которую, чтоб не вызвать подозрения, почти никогда не приглашали на наши собрания.

Лешка волновался: он был рад, что, наконец, встретился с дядей Андреем и получил задание. Прежде чем сказать обо всем, Лешка встал, будто готовился произнести большую речь, накрутил на палец бахрому скатерти, раскрутил ее, перевел дыхание, усмехнулся.

– Не знаю, как и начать… – Он сел на стул. – Дело в том, что нам дали задание… Оказывается, о нас знали партизаны, значит, мы не очень скрытно работали, а?

– Да ты не тяни, говори, какое задание? – не вытерпел Зорин.

– Задание серьезное, ребята. Сейчас немцы все силы кладут, чтобы взять Сталинград, перерезать Волгу. Так мне объяснили. Большая часть эшелонов идет и через нашу станцию. Короче говоря, нам поручено взорвать депо. Срок две недели. Трудность вот в чем. В депо работают только двое – я и еще один, который будет всем этим делом руководить. Так что мы не одни. Но этого мало, людей в депо нужно больше. Вот смотрите. – Лешка развернул листок бумаги. – Это план депо. Взрывчатку нужно заложить в трех местах, тут кружочками отмечено, и одновременно взорвать. Это вот котельная, – показал Лешка на один кружочек, – это центр, а это мастерские…

– Да, – сказал Миша, не отрываясь от плана.

– Дело серьезное, – проговорил Саша. – Нам с Мишей надо как-то устраиваться тоже в депо.

– Конечно, – оживился Зорин.

– На Ксению вся надежда, – сказал Лешка, взглянув на нее. – Как, Ксень? – Она молчала. – Может, не обязательно прямо в депо, а просто на станцию устроить на работу? А?

– Посмотрю, – сказала она. – Раз надо – значит, надо. – И уже уверенно добавила: – Сделаю.

– Вот и хорошо.

– А я? – спросил Митька.

Лешка посмотрел на него, потом на меня и Машу, сказал:

– А ты… а вы… А вам пока делать нечего. Но это пока, а там будет видно.

– Что я, маленький, не могу работать на станции смазчиком или хотя каким-нибудь подметалой? – заворчал Митька.

Лешка положил ему на плечо руку.

– Не надо так, Митя. Дело серьезное, и дисциплина должна быть железная. Иначе ничего не получится, если мы будем делать, что кому вздумается. Провалимся сами и дело провалим. Ты смелый и не маленький, и поэтому у нас от тебя, как и от других, секретов нет, но пока некоторым нечего делать, и обиды никакой быть не может. Решили – все, закон! Как, ребята?

– Правильно.

Митька склонил голову, молчал.

– Ты как думаешь, Митя? Согласен?

– Согласный, – хмуро сказал он. – Разве я против, что ли…

Миша Зорин и Саша Глазунов устроились хорошо. Сначала один оформился в депо, потом, дня через два, другой поступил осмотрщиком вагонов. На работе они вели себя так, будто друг с другом совсем не знакомы. У каждого из них был свой участок, который они готовили к взрыву. Ежедневно они приносили с собой по куску тола, похожего на стиральное мыло.

В это время нашлась работа и мне: я каждый день носил Лешке обед и, чтоб ускорить дело, по куску-два «мыла», как мы для маскировки называли взрывчатку.

Наступил день, когда мама в последний раз налила в глиняный горшок борща, сверху поставила в железной мисочке кукурузную кашу, завязала в узелок, и я пошел, прихватив с собой последние два куска тола.

Мама не знала о готовящемся взрыве депо, но догадывалась, что мы заняты чем-то очень серьезным. Улучив момент, она в сенцах остановила меня, обратилась ласково:

– Скажи, сынок, что вы затеваете?

– Ничего, – я сделал удивленное лицо.

– Что-нибудь опасное? Что ж вы от матери скрываете, чужая я вам, что ли? Может, я помогла бы вам чем-нибудь, а может, отговорила… А вы все скрытничаете.

Мне стало жалко маму, я наклонил голову, молчал.

– Что это за бруски такие ты каждый день носишь? – спросила она.

– Мыло, – выпалил я.

– Мыло! – мама горько усмехнулась. – А почему же мне не даете, хоть бы я вам рубахи постирала? Золой стираю, а у вас вон его сколько… Скажи, сыночек?

– Уже, мам, все… Я пойду, а то опоздаю.

– Ох, господи! Сколько вы здоровья у меня отнимаете. Ну иди, да будь осторожней и Леше скажи. Храни вас господь, – мама перекрестила меня. – Иди. Чует мое сердце беду… Тот утром пошел – лица на нем нет. И ты какой-то ненормальный.

В этот день я немного припозднился, еще не дошел до станции, как загудел гудок на обед. Станционные пути были забиты составами с пушками, танками, солдатами. Но я не мог отвести глаза от платформ с искореженными «тиграми» и разбитыми самолетами.

«Здорово дают наши жару! – с восхищением думал я, глядя на платформы. – Везите, везите, пусть и в Германии посмотрят, что из ваших «тигров» получилось!»

Лешка уже сидел на куче балласта возле депо, ждал меня.

– Что случилось, почему опоздал? – спросил он, развязывая дрожащими руками узелок.

– Да мама задержала, спрашивала.

– Сказал?

– Нет, – Я увидел проходившего мастера, замолчал.

Не глядя на нас, мастер вдруг заворчал:

– «Мыло», «мыло» в щебенку спрячьте, Боров идет.

Я одним махом руки засыпал взрывчатку сухой щебенкой.

Из-за угла показался Боров. Мелкими шажками он подошел к нам, что-то бормоча и жуя.

– Тише ты, – замахнулся на меня Лешка. – Играешь все, маленький! Klein Kinder, – сказал он, улыбаясь немцу.

Боров будто машинально повторил несколько раз слово: «klein», заглянул в горшочек:

– Was ist das?

– Борщ, – сказал Лешка.

Немец поморщился, проговорил:

– Schweinenessen, – и заковылял от нас.

Когда он скрылся, Лешка сказал:

– Видал, каков! Свиная еда! А сам, наверное, понятия не имеет о борще, Боров. – Лешка съел обед, завязал снова узелок. – Забирай. Иди домой.

В эту же ночь к нам наведался дядя Андрей. Присев на завалинку, он спросил у Лешки:

– Как у вас дела?

– Все в порядке.

– Все сделали, как говорили?

– Да.

– Никто не следит за вами?

– Как будто нет.

– Хорошо. Пора действовать. Завтра нужно. Скажи ребятам и старику.

Старик – это тот самый мастер, который учил Лешку работать.

– Как ребята – не трусят?

– Нет! – уверенно сказал Лешка.

– Ну что ж, тогда действуйте! Будьте осторожны. Если какая неудача – кто-то заметит или еще что – домой не возвращайтесь. Уходите в лес, что возле хутора Песчаного. Ну, удачи вам, – дядя обнял Лешку, ушел.

Утром, уходя на работу, Лешка предупредил маму:

– Сегодня будем работать две смены, так что вечером не ждите.

– Что так?

– Паровозов нагнали, заставляют спешно ремонтировать. Не кончим в срок – пришьют саботаж.

– Ой, горе мне с вами… – проговорила мама, словно догадывалась о наших делах.

Когда стемнело, словно сговорившись, к нам пришли сначала Митька, чуть позднее Маша. Девушка села на завалинке возле мамы, старалась о чем-то разговаривать, но беседа у них ке клеилась, все они были очень взволнованы.

Мы с Митькой ушли на огород, сели в подсолнухах, ждали взрыва.

– Как думаешь, не провалятся? – спросил он.

– Кто его знает. – У меня от волнения пересохло в горле. Мной овладело чувство страха. – Тут главное, чтоб этот шнур не подвел, как его?

– Бикфордов?

– Да.

– Шнур надежный, – убежденно сказал Митька. – Главное – всем вовремя поджечь и вовремя убраться оттуда.

– Часов десять есть уже?

– Должно быть.

– Время как долго тянется, правда?

Митька кивнул.

– Хоть бы все благополучно было! Я вот… – Митька не успел договорить, как раздался огромной силы, как от бомбы, взрыв, за ним через полминуты второй.

Мы вскочили и, вытянув шеи, смотрели в сторону станции, ждали третьего взрыва.

– Только два, – сказал я.

– Да, – проговорил Митька. – Что ж такое?

– А может, два слились в один? – спросил я.

– Нет, все равно бы заметно было.

Мы прибежали с огорода и увидели девушек и маму, стоящих на завалинке и смотрящих на бугор, словно им видно было, что делается на станции. Мама, не переставая, охала. Они оглянулись на нас, но ничего не сказали. Маша старалась успокоить маму:

– Теть, да вы не волнуйтесь, все должно обойтись хорошо.

В этот момент раздался третий взрыв, Митька торжествующе посмотрел на меня:

– Вот он! Что я говорил? Ну, кажется, порядок!

– Не загадывай вперед-то, – сказала мама, опускаясь на завалинку. – О, господи, спаси их!..

Минут через двадцать прибежал Лешка. Увидев во дворе нас, он остановился у калитки, оглянулся по сторонам и, узнав, что это свои, вскочил во двор и направился прямо в хату. Мы кинулись вслед за ним.

– Что вы собрались?! – зашептал он, еле переводя дыхание. – Разбегайтесь побыстрее. Вдруг нагрянут сюда? Всех же накроют! Уходите.

– Ты хоть скажи, все ли в порядке? – просила Маша.

– Не знаю. Сашки так и не видели. Он что-то замешкался там. Мы ждали его в условленном месте, он не пришел. Как бы его не пришибло нашими взрывами. Да уходите вы побыстрее отсюда, уходите!.. Петя, воды дай, пересохло все в горле.

3

Ночью спать не ложились – ждали: вот-вот нагрянет полиция или немцы, загремят в дверь, ворвутся, арестуют. Каждый случайный звук на улице, порыв ветерка заставлял вздрагивать, настораживаться. Но до утра все обошлось благополучно, никто не пришел.

Когда рассвело, стало спокойнее, будто вместе с темной ночью миновала опасность.

В комнате было душно, мы вышли во двор и, чтобы отвлечься, стали искать себе работу. Вынесли из сеней для просушки кукурузу, высыпали из мешка шляпки подсолнуха.

День начинался тихо и спокойно. На траву выпала роса, над лугом, вдоль речки, внизу клубился легкий туман. В чистом воздухе явственно слышны свистки паровозов и даже лязг буферов трогавшегося в путь состава.

Бабка Марина прошла по своему огороду, на обратном пути окликнула маму:

– Эй, девка! Да ты своим ребятам и позоревать не даешь. Ни свет ни заря работать заставила.

– Зима ж уже скоро, приготовиться надо, – сказала мама.

– Да, да, – бабка стала на меже своего огорода. – Правда твоя – зима не ждет. Ты глянь, как рано зори стали холодные, это ж диковина. Климант зменился, что ли… А бурак, ты скажи, как на грех, растет, бушует. Пойду своих будить, зимой выспятся.

– Ты на работу пойдешь? – спросила мама Лешку.

Он пожал плечами, откровенно признался:

– Не знаю, что и делать.

– Не ходи лучше.

– Не идти – сразу подозрение будет, а пойти – вдруг там…

– Может, Петя пойдет и узнает, что и как?

– Нет, я сам пойду, – решил Лешка.

– Не ходил бы? Сам к ним в лапы лезешь… – говорила мама.

Но Лешка пошел как ни в чем не бывало, как ходил каждый день до этого в течение нескольких недель.

Не успел он уйти, к нам прибежала мать Саши Глазунова. Еще с улицы, увидав маму, она спросила:

– Да скажите мне, дома ваш или нет?

– Только сейчас на работу ушел, – сказала мама, идя ей навстречу.

– Ой, головушка моя горькая, где же его шукать? Пропал Саша… Со вчерашнего дня, как пошел, так и не вертался. Там на станции нынче ночью взрыв был, на поселке многих уже немцы похватали. Может, и он попался под руку… Черти б его взяли, никак не нагуляется. И в кого он такой… Ох, боже мой, где, у кого еще спрашивать? А сердце чует – что-то случилось с сыночком. – Она подхватила рукой подол, побежала по улице.

Мама обернулась ко мне – на ней не было лица, – сказала:

– Беги, на одной ноге скачи, догони Лешу, чтоб сейчас же домой вертался. Натворили делов! – схватилась мама за голову.

Я не успел завернуть за угол, как увидел возвращавшегося домой Лешку.

– Ну что там? – спросил я у него.

– Арестовывают рабочих, – ответил он.

– И мастера?

– Не знаю.

– А Саша?

– Тоже ничего не узнал…

– Мать его только что приходила, спрашивала.

Лешка промолчал. Дома на мамин вопрос: «Что теперь будет?» – небрежно, стараясь как можно спокойнее, ответил:

– Да ничего. Не пойду – и все.

– А как придут?

– Не придут. Я адрес там неправильный оставил, имя и отчество – тоже.

– Начнут шукать – так поможет твой адрес, – покачала мама головой. – Иди в хату, не маячь тут на виду, чтоб люди-то тебя не видели.

Лешка горько улыбнулся: «При чем тут люди», но ничего не возразил, ушел в комнату. Он понимал, что мама сильно волнуется и сама не знает, как отвести беду.

День прошел спокойно. Перед заходом солнца неожиданно пришел Митицка Богомаз.

– Привет! – бросил он весело Лешке, не успев открыть дверь. – Как живешь?

– Ничего, – ответил Лешка. – Садись.

Богомаз сел, закурил, пустил двумя струями дым из своего большого носа.

– Дай мне сигарету, – попросил Лешка.

– Ты ж не куришь?

– Побалуюсь, – криво усмехнулся Лешка, прикуривая.

– Слышал ноцью сегодня?..

– Что?

– Депо взорвали. Смело! – покрутил головой Богомаз. – Оцень смело! Говорят, одних паровозов штук восемь накрылось… Неужели не слышал?

– Да так что-то слышал от баб…

– Тоцно! А я думал, ты все знаешь, – взглянул Богомаз Лешке в глаза. – Ты же работаешь там?

– Э-э, давно уже бросил. Как облава на безработных прошла, так бросил, – сказал Лешка.

– Стихи социняешь?

– Нет, что-то поэзия не идет в голову. Не быть мне, наверное, поэтом…

– Новые слова на «Спят курганы темные» не твоя работа? – спросил Богомаз, словно не слышал ответа на его первый вопрос.

– Что ты! Сам завидую – хорошо сделано!

– Хорошо, ницего не скажешь, – согласился Богомаз. Он долго молчал, сосредоточенно сбивая пепел с сигареты. Потом выпрямился на стуле, не глядя на Лешку, сказал: – Пойдем к нам?

– Нет, – быстро ответил Лешка, словно давно ждал этого вопроса.

Богомаз сделал большую затяжку и открыл рот, наполненный дымом, который клубился во рту, но наружу почему-то не выходил. Словно наслаждаясь приятным вкусом, Богомаз закрыл рот, проглотил – огромный кадык скользнул вверх-вниз – и выпустил дым через нос.

– Как ты не поймешь, что колесо истории обратно не повернуть?

– Конечно, не повернуть, в том-то и дело, – сказал Лешка.

– Да ведь, смотри, уже фронт где – немцы у Сталинграда и на Северном Кавказе. Теперь каждому ясно, цто они победят.

– Я не хочу с тобой об этом спорить, время покажет. А ты, видать, рад? Раньше ты другое о немцах говорил.

– Я и сейцас не отрицаю. Но борьба против них будет длительной. А снацала надо завоевать их доверие и постепенно копить силы. Пойдем к нам.

Лешка проводил Богомаза до калитки, холодно попрощался с ним, вернулся.

Когда совсем стемнело, на минуту заглянул Миша Зорин. Он пришел тайком через огороды. Не поздоровавшись и не заходя в комнату, Миша сказал Лешке:

– Думаю уйти из дому, хоть на время…

– Почему?

– Оставаться опасно – могут сцапать. Пойдешь со мной?

– Да ну, Михаил, ты преувеличиваешь опасность, – сказал Лешка. – Тебе что-нибудь известно? Где Саша – знаешь?

– Его подобрали в депо тяжело раненным, он умер…

– Эх, как жалко! – стиснул кулак Лешка. – Его, конечно, пытали?

– Наверное.

– Ты думаешь, он проговорился?

– Нет, не думаю. Но уйти надо, пока эта, катавасия пройдет. Сегодня видел в окно «ворону» – Богомаза, куда-то спешил.

– У меня был, – сказал Лешка.

– У тебя? – присвистнул Миша. – Зачем приходил?

– Да опять приглашал идти к ним работать. Националистов вербует.

– Какой он националист! Просто продался немцам. Не доверяй ему – предаст. Ну, идешь со мной? Нет? Тогда пока…

Миша быстро ушел. Мама слышала весь их разговор, осторожно заметила:

– Может, и правда лучше пока скрыться?

– Да нет, мама, опасность, по-моему, миновала. Прошли целые сутки – не пришли, значит, и не придут, да у них и никаких подозрений нет. Ты не волнуйся, ложись спать. А мы с Петькой еще разок переспим на дворе – ночь сегодня теплая… Ты как, Петя?

– Угу, – согласился я, хотя думал совсем не о том, где мы будем спать. Я размышлял, как лучше: уйти ему или нет? «Если уйдет, – думал я, – придут, а его нет, сразу все будет ясно. А если будет дома, хоть и придут, увидят – не скрывается, значит не виноват… Пожалуй, лучше, что он остался», – решил я и полез на чердак за сеном для постели.