Текст книги "Избранное"
Автор книги: Михаил Кольцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)
Но среди врагов до сих пор – еще и еще! – продолжают занимать видное место Чепухевичи. Многодумные чиновники в погонах рационализаторов и с функциями дезорганизаторов.
Чепухевичи не переводятся! Они работают, рассуждают, надоедают, загаживают дорогу для настоящей, реальной жизненной рационализации. Они гораздо опаснее в роли друзей, чем в настоящем своем облике врагов.
Последняя гастроль Чепухевичей – на торфе. Работники-торфяники Московского района волками взвыли, столкнувшись с новыми ухищрениями бюрократов от рационализации.
На торфоразработки МОГЭС явились представители союза горнорабочих проверить рационализацию. Рабочие обрадовались – свои, союзовские пришли, не какие-нибудь там спецы.
Свои, явившись, расстегнулись, отфыркались, откашлялись, вытерли подледеневшие на морозе усы, полезли в портфель и преподнесли торфяникам тетрадь.
– А это что будет?
Программа обследования. Так сказать, списочек вопросов.
В списочке – девять разделов. Пятьдесят вопросов. А что Чепухевичи считают одним вопросом, можно судить хотя бы по пункту сорок третьему:
«43. В чем выразилось участие низовых профорганизаций (общих и делегатских собраний, производственных совещаний и контрольных комиссий) в работе по рационализации:
а) На каких собраниях обсуждался план рационализации в целом и его отдельные части, укажите важнейшие изменения плана по предложениям рабочих и были ли эти предложения проведены.
б) На каких собраниях обсуждались основные рационализаторские мероприятия, кроме плана, наиболее важные предложения рабочих, были ли они приняты и проведены.
в) На каких собраниях и комиссиях обсуждались наиболее важные мероприятия в области улучшения условий труда в связи с рационализацией, какие предложения внесены рабочими и какие из них приняты и осуществлены.
г) На каких собраниях обсуждались вопросы сокращения и использования рабочей силы, предложения рабочих по этим вопросам и их осуществление».
Рационализация на торфяных разработках идет. Может быть, есть ошибки в работе. Наверняка нужна помощь. Но долго ждать этой помощи от Чепухевича. Он держит торфяника за пуговицу и нудно, без конца выспрашивает. Торфяник хмуро отбивается.
– А какова динамика удельного расхода топлива и энергии на силовых станциях?
– Такая-то.
– А какова стоимость тонны пара и киловатт-часа?
– Столько-то.
– А… гм… а… гм… а в каком объеме и по каким линиям возможно проведение дальнейшей рационализации производства? Возможны ли, скажем… ну… более или менее крупные достижения в отношении увеличения производительности труда?
– Возможны.
– Ага. А… э… скажем, н-ну… экономия, снижение себестоимости без крупных денежных затрат, это тоже возможно?
– Тоже возможно.
– Угу. А возможно ли… что я такое хотел спросить… Возможны ли… э… какие-нибудь серьезные препятствия на пути рационализации?
– Возможны.
– Более серьезные или менее серьезные?
– Более или менее серьезные.
– Угу. А… что предпринято в отношении нейтрализации и устранения вредных моментов в рационализаторских мероприятиях?
– Ничего не предпринято. Хотя кое-что следовало бы предпринять.
– Что же?
Торфяник угрюмо молчит. Чепухевич выжидательно замирает с записной книжкой в руках.
– Что же следовало бы предпринять? Для вредных-то этих моментов?
– В шею бы вас следовало погнать, чтобы не мешали работать. Для вредных-то этих моментов…
Чепухевич обиженно отворачивается. Людям добро делаешь, участие в них принимаешь, вопросы задаешь, – а они тебя в шею. Э-эх, народ.
Да, Чепухевич, не понимает вас народ.
1928
Все, как принято
– Заседание возобновляется, – сказал председательствующий, – слово для доклада о работе фракции райисполкома имеет товарищ Долотов.
Партийная конференция поудобнее уселась на стульях, кто-то цыкнул на шумевших у двери делегатов, в задних рядах делегаты приложили к ушам самодельные, из газетной бумаги, рупоры – лучше слышать.
– Интересно, как повернет! – шептались в зале.
– Тсс!
– Площадь района в его установленных границах, – начал докладчик и прокашлялся, – составляет 50 105 квадратных километров, или 5 010 500 гектаров, или 4 586 500 десятин. По своей обширности он занимает второе место в округе и составляет 33,8 процента общей площади нашего округа. По приблизительным данным, среднюю температуру зимы следует считать минус 5 градусов, лета плюс 16 градусов.
– Ишь ты, с цифр начинает! – многозначительно перемигнулись слушатели.
– Температуру вегетационного периода надо в среднем считать 13 градусов. Продолжительность его – 135 дней. По количеству осадков, исчисляемых в 400 миллиметров, наш район надо относить к сухому поясу. Вообще же большая часть района северной параллели может быть охарактеризована как область с очень волнистыми местами, с высоко поднятым над уровнем моря рельефом.
– Намек, – шепнулись в президиуме. – Определенно намекает, неизвестно только на что.
– Тут мы имеем, – с подъемом продолжал председатель исполкома, – тут мы определенно имеем большое обилие каменистых подзолистых почв, чрезвычайно развитых мховых болот и сильно заболоченных раскисленных луговых почв. Это следует подчеркнуть гораздо меньше в отношении южной части района, где почвы встречаются почти те же, но по рельефу ниже над уровнем моря, однако они менее скелетны и не так заболачиваемы.
– К чему это он? Наверное, неспроста!
– Да, уж наверно…
Докладчик, точно упомянув о том, что в районе имеется девять почтово-телеграфных отделений и пять радиоустановок, перешел к путям сообщения,
– Водных путей на территории района исчисляется 486 километров, трактов, подъездных путей и колесных дорог – 1198 километров, причем они распределяются следующим образом…
Тут оратор хлебнул воды и, набравши полную грудь, начал с неумолимой фактической точностью сообщать, сколько в районе есть железнодорожных станций и какая станция от какой отделена сколькими километрами. Далее товарищ Долотов подробно рассказал, сколько на реках имеется перекатов и мелей и какая глубина воды исчислялась в них по данным 1909 года. Указал далее в точных цифрах количество лесных насаждений, сколько из них приходится на хвойные и сколько на лиственные.
Конференция встревоженно загудела. Ясно было, что председатель исполкома задумал сделать грандиозный доклад и что географическая часть есть лишь скромное вступление к дальнейшему.
– Здесь, в лесах, – заливается докладчик, – встречаются козули, сохатые, изюбр, белка, лисица, горностай. Также и рысь, но редко, не говоря уже о птице.
«Сам ты птица хорошая, – уныло думали свою думу делегаты, – пока ты до дела доберешься, засохнем мы тут».
Но Долотов продвигался довольно быстро. Уже с трибуны журчали новые цифры и данные.
– В нескольких словах коснусь истории приисков на реках Джалинде, Уркане и Ольде. Впервые промыслы возникли здесь в 1866 году по инициативе инженера Абросова… Оборот Винторга равен 319 210 рублям и составляет 14 процентов к общему обороту… Овец и коз имеется 79, свиней 624.
– Пожалуй, скоро и до дела доберется! Долотов действительно начал переходить к советскому строительству.
– Аппарат нашего исполкома подразделяется на три отделения. Общее отделение, где сосредоточена работа президиума, политпросветработа, народное образование, вопросы военные, земельные и здравоохранения. Затем – налогово-финансозое отделение и административное отделение.
Далее председатель исполкома с очевидным знанием дела перечислил комиссии н секции, состоящие при общем и налоговом отделениях. Что же касается отделения административного, то товарищ Долотов с сожалением указал на отсутствие при нем комиссий, за исключением одной – бюро принудительных работ.
Упомянув также о том, что в сельсоветах имеются женщины, и о том, что в комитетах общественной взаимопомощи состоит 2325 членов, докладчик вытер пот со лба и начал укладывать бумаги в портфель.
В зале прошел легкий ропот. Попросили слово к порядку.
– Товарищи, я предлагаю товарищу Долотову продолжать доклад, не делая обеденного перерыва. Тогда он сможет уложиться в сегодняшний день, и уже завтра с утра мы откроем прения.
– Вы не поняли, – сказал, усмехнувшись, председатель. – Товарищ Долотов доклад свой кончил полностью и добавить больше ничего не имеет. Прошу записываться в прения по докладу.
Зал облегченно вздохнул. Упревший докладчик весело раскланивался с делегатами.
Никто не оспаривал данных председателя исполкома о расстояниях между железнодорожными станциями. Никто не критиковал рельеф местности, никто не возмущался по поводу того, что в районных лесах водятся белки, а не жирафы.
Ораторы не спорили. Они лишь дополняли. Вносили отдельные детали.
Деталь: исполком продал частникам дома, заселенные рабочими, и зимой выгнал рабочих на улицу.
Деталь: исполком получил семь тысяч бревен для дорожных мостов. Оставил их лежать без присмотра, и бревна сгорели.
Деталь: у одного исполкомовского милиционера участок тянется 250 километров по линии железной дороги. Когда милиционеру надо прогуляться по участку, он садится зайцем в поезд, из поезда его гонят в шею, и он не знает что делать, денег на билет не отпускают.
Деталь: школьная сеть работает отвратительно, нет ни учителей, ни пособий.
Деталь: райисполком совершенно не интересуется работой сельсоветов. Председатели пьянствуют и хулиганят, граждане боятся входить в советы, чтобы их там не побили.
Деталь: исполком ничего не сделал, чтобы получить семенную ссуду для района.
Деталь: все комиссии и секции никакой работы не ведут, существуют только на бумаге.
Деталь: на селе идет ожесточеннейшая классовая борьба, дикая эксплуатация батраков, ни к чему этому исполком никакого касательства не имеет.
Деталь: когда председатель исполкома решил прочесть отчетный доклад перед железнодорожниками, клубное помещение было занято под театральную постановку. И авторитет председателя был настолько велик, что… он клуба так и не получил.
Прения кончились. Докладчик получил заключительное слово. Он с удовлетворением отметил, что выступавшие товарищи, в общем, не возражали по существу доклада и тем самым подтвердили правильность линии исполкома. Что касается сообщенных в прениях деталей, то, само собой, работа исполкома была не без недостатков, и это совершенно естественно, ибо не может же работа давать одни только достижения! Не ошибается тот, кто ничего не делает.
Приняли резолюцию на двух страницах. В ней подчеркнуто было удовлетворительное политическое и экономическое состояние района, активное участие трудящихся в мероприятиях партии и советской власти, – за вычетом частичного выступления кулацко-зажиточной части деревни, направленного к срыву этих мероприятий Советской власти. Что касается работы самого исполкома, то и тут был отмечен «ряд достижений в работе комфракции» и выражено три пожелания для дальнейшей ее деятельности. Во-первых, пересмотреть состав медработников и упорядочить выписку медикаментов. Во-вторых, улучшить снабжение школ учебниками. И, в-третьих, больше обратить внимания на инструктаж в области секционной работы.
– Будут ли какие замечания по резолюции? Нет. Кто за, против, воздержался? Нет. Принято единогласно. Заседание считаю закрытым, предлагаю спеть «Интернационал».
Делегаты встали и, осторожно разминая затекшие ноги, сначала тихонько, но затем все громче, – стройным хором запели.
1929
Демократия по почте
Избирали президиум, избирали почетный президиум.
Избирали мандатную комиссию, избирали редакционную комиссию. Просили избранных товарищей занять места. Занимали места. Оглашали приветствия. Пели «Интернационал». Просили в зале не курить. Делали обеденный перерыв. Обедали. Опять заседали. Слушали приветствия. Принимали подарки. Ораторы, разгоряченные, в мыле, опустошали графины. В президиум стрелой летели озабоченные записки: «будет ли кино»; «отчего у оратора зуб со свистом»; «объявите перерыв, – оратор очень скучно говорит»; «я третий раз прошу слова, а вы меня затираете»; «почему не избран в почетный президиум Анри Барбус?»… Словом, сыр-дарьинская окружная партийная конференция заседала.
Тов. Ушаков, ответственный секретарь и руководитель организации, зорким оком опытного лекаря наблюдал за пульсом, температурой и общим состоянием своей паствы.
Несколько раз закоченевшие от сидения и речей делегаты взывали о закрытии прений. Сыр-дарьинский вождь делал из этих записок кораблики и окунал их в чернильницу.
– Еще пусть потреплются. Не взопрели еще. Сок из них не вышел.
– Устали все очень. Смотри, многие уже второй день на конференцию не приходят. Надо бы кончать.
– Никак нельзя. Худо-бедно, а еще день-полтора пусть помусолят.
– Так ведь потом еще с резолюциями возня!
– Ерунда, дело знакомое. Резолюцию тогда надо вынимать, когда народ в последнем издыхании. Тут еще человек двадцать совсем свежих, вот один, стерва, даже смеется. А этот яблоко грызет как ни в чем не бывало! Пусть их укачает дотошна, тогда можно и с резолюциями.
На седьмой день конференция была совсем готова. Половина делегатов позеленела от слушания речей, как от морской болезни. Другая половина нейтрально дремала или делала покупки по чимкентским магазинам.
И тогда мудрый товарищ Ушаков встал, небрежно держа на ладони толстую пачку листов.
– Товарищи! Тут вот у меня резолюции… О задачах парторганизации, о конфискации имущества у баев-полуфеодалов, ну, там и о работе окружкома… Я думаю, народ устал, вопрос ясный, так что разрешите не оглашать? А?
Конференция встрепенулась. Измолоченные делегаты хмуро переживали внутреннюю борьбу.
– Надо бы все-таки, того… прочесть. Неудобно как-то – не читая.
Ушаков игриво сощурил глаза.
– Собственно говоря, читать особенно незачем, одна формальность. Все всем известно, притом публика тут вот жалуется – очень устала. Так, может, не читать, а?
– Может, прочтем, товарищ Ушаков? Уж все равно, столько сидели – посидим еще…
– Если хотите, прочту, пожалуйста, мне что… Только уж не пеняйте, они у нас во какие!
Окружной секретарь угрожающе взмахнул стопой густо замаранной бумаги. По рядам прошла опасливая дрожь.
– Ладно, чего там; пожалуй, не стоит, Ушаков, читать.
Руководитель торопливо спрятал бумаги в портфель.
– Дело ваше, уговаривать больше не буду, не хотите читать, и не надо. Считаем резолюции в основе принятыми.
– А как же с поправками быть? С дополнениями?!
– Это, пожалуйста, вносите.
– Как же вносить, если мы резолюций не слышали? Товарищ Ушаков!
На это председатель окружной конференции, уже сходя с трибуны, иронически улыбнулся.
– В газете резолюции прочтете, тогда и присылайте поправки – по почте. У нас ведь демократия!
В зале испуганно захихикали.
По справедливости вовсе не следует обращать все громы и молнии и скорпионы на голову одного сыр-дарьинского окружного секретаря.
По Сеньке и шапка, по Сенькиной матери и кафтан. Попробовал бы Ушаков устраивать свои фокусы в другой организации. Наломали бы бока.
А в сыр-дарьинской – прошло.
Почему?
Казахский краевой комитет, прослышав о том, что у нас показано выше, созвал новую, чрезвычайную партийную конференцию, заставив тех же делегатов, в том же составе, но по-настоящему, без халтуры, обсудить свои дела.
И тогда выяснились веселые дела.
Тогда рассказано было, что в некоторых районах введены любопытные дополнения к нашему партийному уставу. В партию принимаются только сыновья баев, торговцев, да и то не моложе тридцати лет.
В других районах бай (полупомещик) приглашает к себе закусить весь партийный актив, и актив является и смирненько ест из баевых рук.
В третьем месте совет при обсуждении всех дел вызывает баев и муллу для консультации. Вместо Госплана – Магомет-план!
В четвертом месте совет предлагает мулле совершить молебствие по случаю открытия партийного собрания…
А в общем, выяснилось, что в райкомах, в советских органах, в ячейках Сыр-Дарьинского округа густо сидят просто жулики, настоящие мошенники, подлинные воры, прямые разбойники и что с этим добром партия должна пойти на перевыборы советов.
Партия готовится к чистке. Подход к ней – осторожный, спокойный, без излишней торопливости.
Самая чистка пройдет последовательно в разных частях Союза. Но такую организацию, как сыр-дарьинская, можно было долго не держать в ожидании. Товарищи, пропустите сырдарьинцев вне очереди. Им очень нужно!
1929
Те, кто угощает
Я близко знаю одного поистине счастливого, с антиалкогольной точки зрения, человека.
Человек этот не таит в себе громокипящего гнева против пьяниц. Он не считает пьющих людей исчадием ада. Он не уходит демонстративно из-за стола, если увидит на нем бутылки вина и графинчики водки. Он не покрывает своим негодующим рыком подымаемые в его присутствии тосты. Он сам, может быть, не прочь выпить в хорошей компании с хорошими людьми. Но…
Но он не пьет.
Вы думаете, врачи?
Нет, врачи не запрещали моему человеку потребление алкоголя. По той простой причине, что он к врачам не ходит. Человек мой вполне здоров.
Человек не может пить. Ему противно.
Какое-то особое устройство вкусовых центров. Какое-то механическое сопротивление организма. Идиосинкразия – называют врачи это явление.
От капли алкоголя мутит – даже когда она не в желудке, а на языке. Не то что противно выпить рюмку водки – неприятно даже съесть шоколадную конфету с ромом. Спиртовой привкус убивает удовольствие даже от легких виноградных вин – тех, что кажутся такими приятными и безобидными на вид.
Человек садится вместе с друзьями за накрытый стол. Он оживлен, у него хороший аппетит. Ему предлагают выпить – отказывается. Еще раз предлагают – еще отказывается.
Пьют без него. Веселеют. Человек веселеет вместе с компанией, хотя не пил. Его только всегда удивляет: как они могут все это пить? Неужели не противно? Ведь это все равно что касторка!
Бутылки с разноцветными этикетками, и в них касторка. Графинчик, и в нем касторка. Еще – большая чаша, и в ней в касторке плавают куски льда, ломтики апельсина. Касторка со льдом и фруктами – это крюшон. Такая вкусная вещь – ломтики апельсина; но в касторке – это противно. Если очень хочется апельсина, – человек вылавливает из чаши ломтик плода, дает ему обсохнуть и съедает.
Человека, которому противно пить, можно поистине считать счастливым. Но это имеет и кое-какие обратные стороны. Главное – это пререкание с окружающими.
– Да выпейте немножко, будет вам ломаться!
– Уверяю вас, не могу. Рад бы, честное слово. Но не могу.
– Врач запретил? Да бросьте вы, батенька! Вот тоже врач сидит – он вам разрешает. Сам, видите, как хлещет.
Врач, запихивая в рот кильку с хлебом, беззвучно кивает и глазами одобряет. Перед ним самим ассортимент всяких рюмок.
Человек, который физически не может пить, – и ему иногда приходится, чтобы прекратить приставание, поднести стакан к губам, дотронуться до вина и, не глотнув, поставить на место.
А что делать в таких случаях тому, кто не испытывает врожденного отвращения к вину? Тому, кто только принципиально против алкоголя, но органически приемлет и даже тянется к нему?
Такой человек, конечно, беззащитен. Придя в гости к товарищам с самыми трезвыми намерениями, он, поддаваясь уговорам, пьет. И еще пьет. И напивается. И часто сам превращается в пьяницу, который пропагандирует других.
Одинокое пьянство распространено. Но это все же редкое явление рядом с основным видом потребления алкоголя, – компанейским.
Пьяный коллективизм, взаимная алкогольная пропаганда – вот что самое отвратительное и опасное в вине! На самую интересную беседу трудно собрать даже близких людей. А для выпивки объединяются самые далекие. Классово чуждые. Разноязычные. И агитируют друг друга – знаками, жестами, восклицаниями!
Как ни далеко пойдет агитация антиалкогольная – она будет слаба, пока не будет нанесен серьезный удар агитации встречной, алкогольной. Мало агитировать за революцию – надо бить контрреволюцию.
Короче говоря – нам надо создать новую традицию, новую моральную, этическую норму, согласно которой подговаривание на выпивку, индивидуальная агитация соседа, друга за рюмочку – общественно осуждались бы и карались сильнее, чем самое запойное пьянство.
Если алкоголизм – болезнь, как можно равнодушно относиться к активным распространителям ее и обращать свой гнев только на зараженных?!
Надо покончить с симпатичной разновидностью «хорошего человека», который угощает водкой своих знакомых налево и направо. За «хорошим человеком» спрятан либо карьерист, спаивающий нужных ему людей, либо опустившийся, которому тоскливо гибнуть одному в вонючей спиртовой луже… О женщине, бескорыстно, но слишком часто дарящей свою благосклонность мужчинам, холодно и враждебно говорят: «проститутка». Почему о милом хозяине, у которого вечно валяются под столом пьяные гости, не говорят в сто раз более враждебно: «кабатчик! притоносодержатель! шинкарь!»?
Новую, сильную ветвь должно теперь пустить антиалкогольное движение. Нужно объявить священную войну всем, даже мелким, индивидуальным бытовым агитаторам за водку и вино, всем этим тароватым и веселым угощателям.
Объявить их поведение аморальным!
Преследовать их, беспартийных – в общественном, профессиональном, корпоративном порядке, партийных – по контрольным комиссиям.
Перейти на них в наступление. Запугать, обезоружить, обезвредить!
1930
Куриная слепота
Совершенно секретно. Госплан СССР.
Экономическо-статистический сектор.
Заместителю председателя сельскохозяйственной секции т. Н. М. Лишевскому.
Уважаемый товарищ!
Мною получена копия вашей важной и срочной телеграфной директивы. Она, директива, касается переписи скота в колхозах и единоличных хозяйствах на территории всего Союза. И согласно ей, директиве, при переписи предлагается производить совместно с учетом крупного и мелкого, рогатого и прочего скота также учет кур.
По этому поводу у меня, товарищ Лишевский, имеется ряд вопросов и неясностей, которые я прошу вас в том же срочном порядке разрешить.
Прежде всего. Видели вы, товарищ Лишевский, когда-нибудь курицу?
Мы говорим, конечно, о курице в живом виде. Ибо в разных других видах она вам несомненно попадалась.
Вы, наверно, имели перед собой курицу, жаренную в масле с сухарями и варенную сюпрем с рисом; и паровых цыплят с грибной подливкой; и куриный паштет с тушеными шампиньонами; и луковичный соус из курицы с мелко нарезанным, обжаренным в русском масле картофелем; и чахохбили из крупных цыплят с помидорами и растертыми желтками, и, наконец, простые паровые куриные котлеты с петрушкой и морковью.
Но обыкновенную, живую крестьянскую курицу видели вы когда-нибудь, товарищ Лишевский?
Если в самом деле имели случай видеть и наблюдать, – не приходили вам в голову соображения о необычайной трудности учета кур, этих малокультурных и в то же время весьма быстроходных животных? По наблюдениям ученых (видимо, неизвестных в статсекторе Госплана), названные животные из отряда куриных (Alectoridorithes) при быстром приближении людей, будь то даже статистики, обращаются в бегство, оглашая воздух так называемым кудахтаньем (особый вид звука) и не давая возможности угнаться за собой.
На мой вопрос вы ответите, что хотя курицу в живом виде вы однажды наблюдали, но вообще-то кур изучать вы не обязаны, что на то есть Птицеводсоюз, который, кстати, и просил вас двадцать пятого февраля (за подписью т. Носова) произвести куриную перепись в его интересах.
Но тогда возникает мой второй вопрос, столь же жгучий, как первый. Вы-то сами, ответственный работник Госплана, как полагаете: действительно является столь целесообразной всесоюзная курячья перепись 1930 года?
Возможно, вы не станете даже отвечать на такой наивный, особенно со статистической точки зрения, вопрос. Вы холодно улыбнетесь и только напомните зарвавшемуся вопрошателю слова Ленина:
– Социализм – это учет.
Конечно, поскольку социализм – это учет, а мы становимся все ближе к социализму и у нас крепнут с каждым днем социалистические элементы, постольку должны расти и объекты учета. На данной стадии развития можно приступить к переписи кур, на следующем этапе взять на учет всех сохранившихся на свободе, в колхозах и в индивидуальном секторе, вшей. А там, у самых врат социализма, переписать и все волосы – как на голове, так и на других частях тела – как мужского, так и женского населения.
Именно так развиваете и проводите вы в жизнь ленинскую мысль. Не находите ли вы сами этот поход немного… ну, куриным, что ли?
И потом – почему усиление учета именно в птичьем направлении? Нам кажется, сам Ленин, видя такое странное продвижение своих слов, предпочел бы переписи кур спешную перепись некоторых видов людей – головотяпов, бюрократов, бездушных чиновников, со специальным назначением такого учета. Кстати, вы нигде на учете не состоите, товарищ Лишевский?
На это, я знаю, вы возмущенно ответите целым потоком доводов специального порядка"
Я услышу: «Недопустимое невежество!!»… «Напряженный куриный баланс Союза!!»… «Недооценка куропроизводительных ресурсов пятилетки!!»… «Проблема птичье-пуховой гегемонии на мировом цыплячьем рынке!!»… «Аккумуляция петушиной энергетики районов и областей!!»… «Избыточно-товарный комплекс куриного помета!!»…
Комплексом вы меня, товарищ Лишевский, перекроете. Я не знаю, что такое комплекс. Это слово, если и имело когда-нибудь некоторый отвлеченный смысл, теперь, от нескончаемого повторения на заседаниях, и особенно в Госплане, потеряло его навсегда. Комплексом называют что угодно, а чаще всего – ничего. На комплекс возразить нельзя. Услыша комплекс, я умолкаю. Сдаюсь на милость победителя. И на прощанье задам только один вопрос.
Ну, хорошо, куриная перепись необходима, как воздух, она ведет нас прямо к социализму.
Верите ли вы также, товарищ Лишевский, что она своевременна?
Вы и на это, конечно, раскричитесь кучей терминов и лозунгов: «Разбазаривание мясного фонда! Укрыватели частной собственности! Утечка обобществленного сектора!»
Тише, товарищ Лишевский. Я все это знаю. А знаете ли вы, что происходит за дверями вашего госплановского кабинета?
Знаете ли вы – ну, хотя бы из газет – о перегибах при коллективизации, об извращениях, о раздражении середняка и даже бедняка придирками не в меру ретивых администраторов к его более чем скромному домашнему имуществу?
Знаете ли вы, что вся страна с величайшим напряжением готовится к севу, который будет решающим для закрепления всех наших исполинских успехов в деревне?
Знаете ли вы все это? Неужели не знаете?
А если знаете – как вы смеете соваться в деревню к севу с вашей идиотской куриной переписью? Ведь вашего переписчика местные организации, не говоря уже о крестьянах, самого, как курицу, прогонят палками! И это еще будет дружеский прием. Может быть хуже!
Вас и это не трогает? Вам и на это наплевать? Вам вынь да подай в кабинет общую цифру куриного стада СССР, чего бы это ни стоило?
Ну, тогда я скажу просто: при таких директивах ваше собственное дальнейшее пребывание в кабинете становится проблематичным. Кабинет ваш – тово. На курьих ножках!
Ведь вот хорошо – я пишу вам строго по секрету. А вдруг предадут эту штуку огласке? Вдруг попадет ваша директива в газеты? Да еще в центральные! В самое «Правду» попадет!! И пропишут вам, рабу божьему, всесоюзно!
Ужас только подумать. Засмеют, проходу не дадут…
Нет, товарищ Лишевский, давайте без споров, а просто послушайте бывалого человека. Немедленно, по телеграфу, отмените насчет курей.
Преданный вам, с курино-статистическим приветом Михаил Кольцов.
1930
Душа болит
– Разве же это порядок?! – возмущенно сказал товарищ Воловский Эдуард Карлович. – Какой это к черту порядок, ежели у нас в Наркомторге перепутаны на работе все специалисты! Инженер-текстильщик ведает импортом химического оборудования, спец по черным металлам регулирует ввоз машин для строительной промышленности, я – морской инженер и судостроитель – руковожу, изволите видеть, импортом для черной, цветной металлургии и машиностроительной промышленности, а мою, мою кровную работу по ввозу судов и оборудованию их поручили, простите за выражение, спецу по обработке металлов!
– Да, в самом деле это ненормально.
– Ненормально? Это попросту безобразно! Это черт знает что! Да разве кого-нибудь убедишь? Только душа болит за социализм.
– Но вот вы сами, зачем вы, например, Эдуард Карлович, согласились пойти на работу не по специальности? Один смотрит на другого, вы подали пример, – вот и получается каша.
– А разве я по доброй воле пошел в Наркомторг? Меня обстоятельства принудили! Сидел я, заведовал секцией судостроения в Гомзы, а потом из-за склоки пришлось уйти и искать себе новой ответственной работы. Мне себя не жалко, я без хлеба не останусь, я, как видите, вот уже третий год в Наркомторге на ответственной работе. Мне, как незаменимому, отпуска не дают. Но каково достается нашему советскому судостроению! Кто им командует?! Мне это тяжело! У меня за это душа болит!
– Кто же вас выжил из Гомзы? И за что?
– Да мало ли кто. Всех склочников ие упомнишь. Плохо, говорят, разбирается в технических вопросах. Это я плохо разбираюсь! Я, квалифицированный инженер, кораблестроитель с многолетним стажем!.. Кто же тогда разбирается?!
– Вы где кончили институт?
– У себя на родине, в Швеции, Стокгольмский политехникум. По судостроительному факультету. Там, знаете, учат всерьез, не то что у вас, тяп-ляп.
– Вы отлично говорите по-русски…
– Обрусел сильно. Но ведь вообще мы, шведы, морской народ, языки знаем в совершенстве. Лично я, не скажу много, а шестью языками, кроме родного, владею в совершенстве. Английским, норвежским, финским, французским, польским и вот – русским.
– Вы и зачеты все сдали там, в Стокгольме?
– А то как же! Все зачеты мною сданы.
– А диплом ваш где?
– Где же ему быть! Само собой, в моем личном архиве. Хотя, припоминаю, затерял его где-то во время гражданской войны. Да разве в дипломе дело, в бумажке! Диплом инженерский вот где должен быть!
И «старый» кораблестроитель выразительно постучал себя пальцем по лбу.
– Это правильно… Скажите, товарищ Воловский, у вас там высшую математику, конечно, проходили?
– А то как же! Это только у вас, знаете, все тяп да ляп, политграмота…
– Простите, у нас высшая математика проходится во всех втузах и даже в ряде техникумов. Не скажете ли вы, Эдуард Карлович, в чем назначение дифференциального исчисления?
Воловский недоуменно и иронически поднял бровь.
– Вы, кажется, вздумали меня проверять? Однако!..
– Ну, проверять не проверять – просто любопытно. Ведь вы знаете это?
– А то как же. Знаю, но точно, по параграфу ответить не смогу. Где же все упомнить! За годы практической работы эти школьные формулировки выветриваются.
