Текст книги "Избранное"
Автор книги: Михаил Кольцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)
Б ю н г е р (убеждающе-вопросительно). Ван-дер-Люббе, вы были в рейхстаге до поджога?
В а н-д е р-Л ю б б е. Да.
Б ю н г е р. Когда?
В а н-д е р-Л ю б б е. До поджога.
Б ю н г е р. В день поджога или накануне?
В а н-д е р-Л ю б б е. В день поджога.
Б ю н г е р (та же игра). Вы уже были в этот день в рейхстаге?
В а н-д е р-Л ю б б е (выходит из роли). Нет.
Председатель сконфужен. Диалог сорван.
Суд опять растерян и, по-видимому, возлагает надежды на новый перерыв, который, возможно, будет назначен с 7 по 10-е, поскольку 10 октября слушание процесса предположено перенести в Берлин.
«Партбилет» Ван-дер-Люббе… фашистским
5 октября
Как известно, допрошенный на суде один из свидетелей обвинения заявил, что считал Ван-дер-Люббе членом компартии, так как видел у него какую-то карточку красного цвета.
Метод определения партпринадлежности по таким признакам не нуждается в комментариях. Но любопытно, во-первых, что партбилеты германской и голландской компартий имеют черные переплеты, а во-вторых, это можно прочесть в отделе партийных извещений национал-социалистских газет, – билеты национал-социалистской партии как раз имеют обложку красного цвета. Извещения так и гласят обычно: являться на регистрацию и для уплаты взносов, имея на руках красные членские билеты.
Фашистское судилище в Берлине
10 октября
Сегодня лейпцигский суд возобновил свою «поучительную» деятельность на новом месте. Уже до начала процесса вокруг рейхстага собралось много народа. Но приблизиться к рейхстагу не так просто. Он оцеплен усиленным полицейским кордоном. Все, даже имеющие пропуск в рейхстаг, подвергаются строгому обыску. Журналисты, конечно, не составляют исключения.
Процесс происходит в отремонтированном зале № 12,– том самом, где еще совсем недавно разбиралось так называемое «дело фон Папена». Все «дело» заключалось в том, что социал-демократы, выкинутые из министерских кабинетов, убеждали Папена, что он поступил не по-парламентски и не по-товарищески. Жалуясь суду, они просили посадить их обратно в министерские кресла прусского правительства.
Сейчас зал № 12 спешно приспособлен для трибунальских надобностей. В глубине – суд. Направо – свидетели и эксперты. Налево – подсудимые.
В Берлине суд намерен расположиться если не всерьез, то надолго. Предстоит допрос целой роты всяческих сторожей, пожарных и прочих личностей. Режиссура, если ей удастся, хочет проделать следующий трюк: Ван-дер-Люббе будет сам ходить по зданию и наглядно показывать, как он искусно в один миг воспламенил громадную постройку.
Начался суд с опозданием. Почему-то поздно привезли обвиняемых.
Повторяя лейпцигские «традиции», председатель опять произносит вступительную речь, в которой заявляет, что первый период процесса имел целью… определить отношение каждого из обвиняемых к обвинительному акту. Теперь же слово принадлежит свидетелям. Форменным издевательством звучат слова председателя о «свободных и независимых» свидетелях, ответственных «только перед богом и собственной совестью». Прошедший уже перед судом «свидетельский материал» – достаточно наглядная иллюстрация к выспренним заявлениям Бюнгера.
Первым допрашивается новый свидетель – студент Ганс Флетер, который ежедневно проходил мимо рейхстага, возвращаясь из библиотеки.
В день поджога свидетель, по его словам, проходил мимо рейхстага около девяти часов вечера. Вдруг он услышал звон разбитого стекла. «Мои взоры, – говорит свидетель, – естественно направились в сторону шума, и я очень ясно видел человека, который взламывал стекло. Я видел также, что он держал в руках что-то горящее». Увидев это, свидетель «не потерял ни одной минуты», он не бросился за поджигателем, а побежал ко входу в рейхстаг в надежде найти там служащего. Нашел он, однако, не служащего, а полицейского. Он рассказал полицейскому все, что он видел.
До сих пор свидетель рассказывает все более или менее гладко. По-видимому, дальше он недоучел, ибо вдруг заявляет, что после всего этого он, словно утратив всякий интерес к замеченному, ушел домой и только там узнал от привратницы то, чего он не успел заметить, будучи возле рейхстага. Узнал, что рейхстаг горит.
Во время показаний этого «свидетеля» Димитров встает и требует слова. Но ему отвечает даже не судья, а его собственный «защитник», который делает ему замечание, что он сможет просить слова лишь после того, как свидетель закончит свои показания.
Неудачный спектакль
13 октября
Вчера режиссеры суда поставили новый спектакль. Как полагается театральному представлению, оно начинается около восьми часов. Картина спектакля, по сообщениям иностранных корреспондентов из Берлина, такова.
Полиция сегодня перегородила половину столицы. Нельзя пройти в центре города двух кварталов, чтобы не натолкнуться на заграждение и контроль. Эти чрезвычайные меры вызваны были сведениями о готовящихся рабочих демонстрациях. Однако такие демонстрации-летучки все же состоялись в шесть часов вечера и собрали несколько сот участников.
Сто двадцать иностранных корреспондентов, юристов и других обладателей пропусков подвергаются семикратной проверке, пока добираются до площади перед рейхстагом. Но игра не стоит свеч. Журналистов поместили на сорок шагов, от места действия, вдобавок за полицейским оцеплением. Освещение тоже очень скверное. Большинство присутствующих вообще ничего не разобрало в той возне, которой суд придает особо важный смысл: суд организовал наглядный показ того, как, по мнению обвинения, был учинен поджог.
Видно было только, как полицейский с факелом в руке долго прогуливался взад и вперед у знаменитого окна, через которое якобы влез Ван-дер-Люббе в рейхстаг.
Самому Ван-дер-Люббе показать этот акт не предложили. Его лишь спросили, как он это сделал, на что он благоразумно ответствовал молчанием.
Полицейский у окна помахал несколько раз факелом, что не внесло, однако, никакой ясности в вопрос. Затем суд, обойдя рейхстаг, останавливается у входа № 2. Это уже совсем далеко от журналистов, – ничего не видно и не слышно. По слухам, суд уточняет здесь показания свидетеля, который видел у этой двери убегавшего человека.
И это все!
В ближайшие дни предстоит подобный же спектакль в расширенном масштабе: будет показана якобы вся сцена поджога. По-видимому, показана будет в тех же издевательских условиях полного отсутствия контроля и простой возможности наблюдать. Но в протоколе появятся самые необходимые страницы: суд заверит, что он воочию убедился, как малютка Ван-дер-Люббе в один миг развел огонь в тринадцати местах рейхстага.
Только о протоколе теперь остается заботиться лейпцигскому судилищу. Больше, чем на протокол, ему в смысле успеха рассчитывать не приходится. Да и протокол-то получится очень похабный.
Новые изобличающие вопросы
тов. Димитрова
18 октября
Сильнейшим моментом семнадцатого заседания и одним из самых сильных и важных моментов процесса явился вопрос Димитрова, обращенный к свидетелю – чиновнику Шольцу и одновременно к суду, к его организаторам и ко всем тем, кто поистине отвечает за поджог рейхстага.
Приподнявшись с своего места, болгарский революционер громко и раздельно спрашивает: «Не прошли ли поджигатели через подземный ход, ведущий в рейхстаг?»[15]
Зал притихает. Может быть, в самом деле сейчас всплывет главный пункт в деле о поджоге, тот пункт, о котором настойчиво твердит «Коричневая книга», о котором говорилось в посмертном письме Оберфорена и в десятках других документов и показаний, – тот пункт, о котором вполголоса продолжают говорить до сих пор во всей Германии?
Минута замешательства. Но нет! Председатель Бюнгер мгновенно врывается в разговор. Прежде чем свидетель Шольц успевает произнести хотя бы один звук, председатель грозно обрывает: «Этот вопрос ставиться не будет».
Ну, раз ставиться не будет, тогда, конечно, не о чем больше и спорить, нечего ожидать… Вспышка интереса в зале сразу стихает, журналисты опускают записные книжки и карандаши, взятые было на изготовку. В подтверждение своей линии председатель сразу объявляет заседание закрытым. Можно идти обедать…
ОБВИНИТЕЛЬНЫМ АКТ ВЫДАЕТ С ГОЛОВОЙ
ФАШИСТСКИХ ПОДЖИГАТЕЛЕЙ
24 октября
Первая трещина
Уже в самом начале процесса о поджоге рейхстага обратил на себя внимание тот факт, что обвинительное заключение не было прочитано на суде (кроме самых ничтожных выдержек и резолютивной части). Хотя такой порядок нередко применялся в германских судах, но он вовсе не предписан законом и особенно в таком деле, как настоящее. Учитывая открытое недоверие мирового общественного мнения, можно было ожидать соблюдения мало-мальского приличия со стороны суда и оглашения обвинительного акта хотя бы в основном.
Этого не было сделано. Объемистый том прокурорских трудов остался достоянием судей, казенных адвокатов и самого автора – прокурора. Как зеницу ока берегли этот документ от нескромных посторонних глаз. Обвинительный акт должен был после процесса уйти в недра секретных архивов или, может быть, исчезнуть совсем.
Но ничего нет тайного, что раньше или позже не стало бы явным. На этот раз это случилось даже очень своевременно. Еще до окончания лейпцигского судилища. Упрятываемый обвинительный акт может стать предметом показа и обсуждения для всего мира. Ваш корреспондент получил копию текста обвинительного акта.
Достаточно бегло прочитать это произведение верховной германской прокуратуры, чтобы сразу понять, почему оно так скрывалось от посторонних. Перед нами документ величайшего юридического и логического убожества, полный путаницы, непрерывных противоречий, а главное – абсолютной бездоказательности и неумения свести концы с концами. Не будет никаким преувеличением сказать, что обвинительный акт сам по себе нисколько не менее скандален, чем весь процесс, такой, каким он был проведен за весь месяц.
Обвинительный акт начинается с декларативной части о преступной деятельности германской компартии. Она построена по общему образцу подобных вступлений, какие практиковались на предыдущих коммунистических процессах. Следует только отметить, что поджог рейхстага приводится, как основное доказательство этой преступной антигосударственной деятельности. Поджог и государственная измена в акте не разделены, между тем как на самом процессе суду пришлось держаться другой тактики.
Весьма путанно излагается социальное положение Ван-дер-Люббе. Он представлен и безработным и одновременно «не имеющим никакой профессии».
По словам акта, Ван-дер-Люббе был осужден в Гронау только за бродяжничество. Следовательно, не за распространение коммунистических листовок, как утверждалось на суде.
При беседах на бирже труда в Нейкельне Ван-дер-Люббе, как полагается «настоящему коммунисту» из фашистских кинофильмов, разгуливает в нахлобученной на лоб московской кепке и размахивает красной книжкой («партбилет»). Но этот «ответственный голландский большевик» не знает, согласно обвинительному акту, где находится ЦК германской компартии (это было известно всему Берлину). Он также подробно на страницах 32, 33 и 34-й обвинительного акта рассказывает о своей поездке в Москву, хотя, по словам того же акта, поездки этой не было.
Ван-дер-Люббе в своих показаниях о попытке поджога в Нейкельне сообщает, что не разбил стекла, чтобы не наделать шума. Однако впоследствии, при большом и настоящем поджоге, он с большим грохотом ломает и бросает на тротуар громадное стекло.
Переходим к главной части обвинительного акта, говорящей о подготовке поджога и самом поджоге. Здесь сразу обращает на себя внимание важнейшая трещина, раскалывающая весь литературный труд господина прокурора и тех, кто стоял за ним.
Обвинительный акт утверждает, что поджог мог быть подготовлен только большим числом людей, и старается это доказать. Но самый поджог после его подготовки акт приписывает только одному Ван-дер-Люббе.
Почему?
Потому что, памятуя о запертых входах в рейхстаг, невозможно объяснить внезапное исчезновение всех лиц, подготовлявших пожар. На это есть простейший ответ: подземный ход. Но именно этого ответа избегает автор обвинительного акта.
Между тем именно из самих сотен страниц обвинительного тома непреклонно явствует: поджог подготовляла группа людей, и только целая группа могла его провести в жизнь.
Возьмем начало пожара. На страницах 66-й и 68-й бранд-майор Клотц (он еще не допрошен судом) показывает, что, явившись по телефонному вызову на место пожара в 9 час. 24 мин., он застал пламя, которое могло разгореться только в течение 30 минут. Вычитая 30 минут, получаем фактическое начало пожара – 8 час. 54 минуты, то есть за 20–25 минут до проникновения Ван-дер-Люббе в здание, как указывалось в официальной версии.
74 Действия в пять минут
Если допустить даже, что Ван-дер-Люббе явился вовремя, к началу пожара, – на все поджигательные действия в его распоряжении было, по данным акта, от 10 до 20 минут. Именно за этот срок голландец должен был развести колоссальный костер. Возьмем среднюю цифру – 15 минут и подсчитаем, строго придерживаясь обвинительного акта (стр. 56 по 91), отдельные действия, которые должен был совершить Ван-дер-Люббе за этот промежуток времени, действуя в одиночку.
1. Ван-дер-Любе зажигает снаружи рейхстага пакет с углем. 2. Ван-дер-Люббе, держа горящий уголь в руке, разбивает ногой стекло. 3. Ван-дер-Люббе прыгает (пальто мешает) внутрь здания. 4. Ван-дер-Люббе бежит (пальцы обжигаются горящим углем) несколько метров до буфета, к прилавку. 5. Ван-дер-Люббе бросает горящий уголь на стол позади прилавка. 6. Ван-дер-Люббе зажигает второй пакет с углем. 7. Ван-дер-Люббе бросает его перед прилавком. 8. Ван-дер-Люббе бежит назад к разбитому окну. 9. Ван-дер-Люббе срывает тяжелый занавес. 10. Кладет занавес на пол, а конец его на стол. 11. Кладет третий пакет с углем на занавес. 12. Бежит назад в буфет. 13. Зажигает третий пакет. 14. Воспламеняет этим пакетом большой занавес у входа в пленарный зал. Занавес ярко горит. 15. Ван-дер-Люббе открывает двери за занавесом. 16. Бежит в проход к пленарному залу. 17. Бросает остаток угля на ковер, создавая этим новый очаг огня. 18. Ван-дер-Люббе снимает пальто. 19. Развязывает галстук. 20. Снимает воротничок. 21. Пиджак. 22. Жилетку. 23. Подтяжки. 24. Рубашку. 25. Кладет на пол все эти предметы. 26–30. Откладывая в сторону рубашку, надевает все прочее обратно на себя. 31. Пристегивает подтяжки к пуговицам брюк (показание Скраневица на стр. 65). 32. Ван-дер-Люббе вытаскивает из пиджака кусок мыла. 33. Кладет мыло на пол. 34. Поднимает рубаху. 35. Идет с ней к огню. 36. Поджигает рубаху. 37. Бежит, держа горящую рубаху позади себя, сквозь горящий занавес, нисколько от этого не страдая, обратно в буфет. 38. Обжигает себе рубахой руку (об ожоге – на стр. 8). 39–41. Ван-дер-Люббе создает новые очаги пламени своей рубахой. 42–43. Несколько раз еще бегает по буфету. 44. Открывает дверь комнаты официантов. 45. Идет до стены этой комнаты. 46. Вынимает из кармана отмычки. 47. Открывает холодильный шкаф (или ломает его, согласно показаниям свидетелей на стр. 82). 48. Вынимает из шкафа скатерть. 49. Разворачивает ее. 50. Бежит через комнату официантов и буфетную. 51. Зажигает скатерть большим пламенем. 52. Ван-дер-Люббе открывает новую дверь. 53. Запирает ее отмычкой (по-видимому, так, ибо после него дверь оказалась запертой). 54. Ван-дер-Люббе бежит через весь проход, окружающий пленарный зал. 55. Он бежит и дальше по лестнице в первый этаж, держа все время горящую скатерть! При этом ни один из половиков, протянутых по лестнице, не загорается… 56. Внизу Ван-дер-Люббе наблюдает: две двери заперты, на окнах решетки. 57. Ван-дер-Люббе влезает на окно. 58. С горящей скатертью в руке пролезает через решетку, как верблюд через игольное ушко. 59. Влезает в комнату через кухню. 60. Пробегает ее. 61. Вбегает в кухню. 62. Кладет горящую скатерть на деревянный топчан и поджигает его. 63. Ван-дер-Люббе снимает пиджак. 64. Ван-дер-Люббе кладет пиджак на пол. 65. Отстегивает подтяжки. 66. Снимает рубашку, на этот раз не верхнюю, а нижнюю. 67. Пристегивает обратно подтяжки (внимание к мелочам!). 68. Надевает опять пиджак. 69. Зажигает рубашку от скатерти. 70. Бросает скатерть и с горящей рубашкой в руках бежит дальше. 71. Бежит через столовую. 72. Ван-дер-Люббе натыкается на запертую дверь. 73. Достает тарелку (откуда?!). 74. Разбивает тарелкой окошко для выдачи блюд между кухней и столовой.
Все эти действия Ван-дер-Люббе должен был совершить ровно в пять минут, ибо (стр. 75) он слышал у окошка для выдачи пищи, как рядом стрелял полицейский Буверт. А Буверт заявляет, что стрелял ровно через пять минут после вторжения Ван-дер-Люббе через наружное окно.
Пять минут для всего проделанного – недурные темпы!
2,5 километра в 10 минут
Но послушайте, что успел проделать летучий голландец в последующие десять минут, к тому моменту, когда полицейский Лайтейт и брандмейстер Клотц увидели пламя в пять метров вышины, охватившее всю внутренность рейхстага!
Мы берем страницу 84-ю обвинительного акта и следим дальше, до стр. 121.
75. Ван-дер-Люббе карабкается с горящей нижней рубашкой в руках через окно для подачи блюд. 76. Бежит к раздевалке депутатов. 77. Бежит все с той же неиссякаемой горящей рубашкой еще через две комнаты, нисколько не страдая от ожогов. 78. Открывает дверь уборной. 79. Поджигает остатками рубашки уборную. 80. Ван-дер-Люббе бросает (наконец-то!) горящую рубаху. 81. Он берет из уборной полотенце. 82. Он скручивает полотенце. 83. Подбирает с пола горящие обрывки рубахи. 84. Зажигает полотенце о рубаху (мы идем точно по страницам обвинительного акта). 85. Ван-дер-Люббе бросает горящее полотенце на каменный пол. 86. Он бросает на горящее полотенце плетеную корзину из-под бумаг. 87. Берет еще несколько полотенец из уборной. 88. Зажигает их от корзины. 89. Опять бежит, как племенной жеребец орловского завода, по всему коридору, окружающему пленарный зал, и волочит за собой хвост горящих полотенец.
Страница 131-я обвинительного акта (показания национал-социалиста Богуна) приписывает Ван-дер-Люббе еще, кроме того, впуск и выпуск в уборную не кого иного, как Танева. Но для этого Люббе должен был бы в две с половиной минуты совершить гораздо больше, чем он сделал до сих пор. Мы вынуждены поэтому оставить свидетеля Богуна на 131-й странице и вернуться к Ван-дер-Люббе, опять-таки строго следуя обвинительному акту.
90. Люббе подбирает в коридоре брошенное им пальто и прочее. 91. Бросает горящее полотенце прочь. 92. Зажигает свою жилетку. 93. Она плохо горит. 94. Видя это, Люббе вместо того чтобы поджечь пальто, с которым он неизвестно зачем таскается, почему-то снимает пиджак. 95. Поджигает его. 96. Бежит весьма далеко через ряд комнат. 97–99. При этом отпирает и аккуратно запирает массу дверей, например, дверь пленарного зала. 100–102. Люббе поджигает пленарный зал в трех разных местах. 103. Замечает вверху на стене деревянный щит. 104. Почему-то принимает этот щит за дверь и трогает его руками. 105. Снимает щит вниз. Почему? «Потому что я его тронул руками» (стр. 87-я обвинительного акта). 106. Ван-дер-Люббе поджигает щит, а затем деревянную обшивку зала, подложив что-то горючее. Что именно горючее? Две рубахи уже сгорели, полотенца – тоже, пиджак – тоже. Может быть, жилетку, которая плохо горит? Нет, мы увидим, что жилетка еще понадобится Люббе, чтобы поджечь президиум.
107. Люббе достает из уже сгоревшего пиджака остатки угольного пакета. Странная операция! Но она зарегистрирована на стр. 87-й обвинительного акта. 108–111. Люббе остатками сгоревшего угля из кармана сгоревшего пиджака заново поджигает этажерку, набросав туда бумаги. 112. Он бросает туда же, наконец, пальто, но оно не хочет гореть, и его потом находят у западного выхода. 113. Люббе опять открывает дверь пленарного зала. 114. Бежит через весь зал в президиум и поджигает тяжелые занавесы президиума при помощи жилетки. Одна эта операция потребовала бы у другого четверть часа. У Люббе президиум от плохо горящей жилетки воспламенился мгновенно.
115. Люббе срывает один из горящих занавесов. 116. Тащит его за собой к западному проходу. 117. Закладывает четыре костра в комнате № 69. 118. Несет обратно в зал и в президиум. 119. Хватает горящий кусок занавеса. 120. Мчится опять по проходу. 121. Несется опять по другому проходу. 122. Отодвигает кожаный диван. 123. Отрывает тяжелую оконную портьеру. 124. Зажигает ее. 125. Бросает кусок горящей портьеры на кожаный диван. 126. Поджигает на другом окне другую портьеру. 127. Поджигает на третьем окне третью портьеру. 128. Четвертую портьеру. 129. Бежит опять по западному проходу почти до самого президиума. Здесь он уже слышит голоса. Однако в последующие три минуты он успевает еще кое-что сделать.
130. Он бежит через Бисмарковский зал. 131. Пробегает через противоположную дверь. 132. Открывает ее. 133. Бежит дальше через южный проход. 134. Поджигает его при помощи неизвестно чего. 135. Поджигает голыми руками кожаные кресла. 136. Бежит обратно в Бисмарковский зал. 137–139. Поджигает здесь ковры в трех местах. 140. Бежит в 57-ю комнату. 141. Становится в нишу. 142. В этой темной нише и темной комнате дожидается весьма неторопливо ареста.
Поджог – дело рук фашистов
Итак, согласно обвинительному акту, Ван-дер-Люббе – не человек, а фантастический феномен, чудо всех времен и народов. Неслыханный силач. Несгораемый факир, проникающий через двухметровую стену огня без всякого для себя беспокойства. Призовой бегун с препятствиями – рейсы по горящему рейхстагу составили всего около 21/2 километров все в те же пятнадцать минут. Личность невероятной выдержки и хладнокровия, действующая мгновенно, без секунды промедления или раздумья… Как странно, что такой сверхчеловек на суде вдруг превратился в больного немого теленка!
На самом деле обвинительный акт самим перечислением всего проделанного во время поджога категорически убеждает, что поджог – дело организованной группы людей, организованно и хладнокровно ушедших из рейхстага удобным путем.
Весьма пугливо и осторожно обходит обвинительный акт свидетельства и экспертизы о замеченных в залах рейхстага потоках горючих жидкостей. Эти жидкости могли быть своевременно внесены в здание только через подземный ход. Из этого опять-таки хода легко могли быть приведены в движение электрические вентиляторы, увеличившие тягу во время пожара.
Забавно, что этот ход, ведущий, как всем известно, из рейхстага во дворец Геринга, обвинительный акт повсюду стыдливо называет «ходом в котельную». Обвинение считает (стр. 127), что прохождение поджигателей через этот ход маловероятно, так как «об этом не поступило никаких заявлений». Мы знаем, что на самом процессе свидетель – сторож Адерман – отлично объяснил, как поджигатели могли вполне тихо и спокойно использовать ход.
Дальнейшие заключения обвинительного акта опять идут по шаблону старых процессов. Не обходится, конечно, и без «русского посольства», которое приплетено в особо трогательной, беспомощной форме. 27 февраля, в восемь часов утра, двое национал-социалистов якобы видели (стр. 10) Ван-дер-Люббе на вокзале Фридрихштрассе. Ван-дер-Люббе им сказал только одно слово: «Посольство», после чего бравые штурмовики немедленно указали ему дорогу не в голландское и ни в какое другое, а именно в советское посольство, чем Люббе будто бы был очень доволен (стр. 11). Все это очень мило, но на странице 74-й тот же обвинительный акт утверждает, что 27 февраля утром Ван-дер-Люббе был в Геннингсдорфе и только к двум часам дня приехал в город. Какой же странице верить – 10-й или 74-й? Ах, господин председатель Бюнгер, как хорошо вы сделали, что засекретили эту бездарную и нелепую стряпню! Как плохо, что она все-таки рассекретилась!..
Теперь, когда в наших руках вся эта чудовищно нелепая прокурорская стряпня, именуемая «обвинительным актом», понятно все развитие процесса, понятны следовавшие один за другим скандальные провалы.
Обвинительный акт в целом окончательно выдает с головой как само лейпцигское судилище, так и подлинных поджигателей и их инспираторов.
Еще одна неудача
25 октября
Заседания суда 23 и 24 октября являются весьма важным, хотя и искусственно урезанным этапом процесса. В эти два дня был развернут подлинными поджигателями рейхстага новый маневр, тут же провалившийся и принесший его авторам неисчислимый вред. Чувствуя, что версия о том, будто Ван-дер-Люббе поджег рейхстаг в одиночку, стал уже всеобщим посмешищем, организаторы суда решили эту версию «исправить». Да, Ван-дер-Люббе действовал один, но ему помогли, заготовив для него воспламеняющиеся вещества в большом количестве. Кто помог? Конечно, коммунисты!
Для того чтобы доказать это, на суд были вызваны эксперты, заслушанные с большой помпой.
Но эксперты перестарались. Они выболтали такие вещи, которых от них и не требовалось. Эксперты оказали обвинению медвежью услугу, последствия которой приходится теперь лихорадочно замазывать.
– Не меньше двадцати кило быстро воспламеняющихся веществ, – заявляет один эксперт.
– Да еще каких, засекреченных государством, – добавляет другой.
В судебном тупике
31 октября
Что делать дальше? Как выбраться из тупика, как распутать невообразимо запутавшийся узел? Как вообще довести до какого-нибудь конца бесконечно затянувшийся процесс и увенчать его каким-нибудь подобием приговора? Вот вопрос, над которым ломают себе головы и бесконечно заседают высшие фашистские инстанции в Берлине.
Процесс тянется уже сорок дней, допрошено много десятков свидетелей. А судебное следствие не продвинулось ни на шаг в желаемом для фашистов направлении. Наоборот, каждая новая серия свидетелей и экспертов прибавляет, часто помимо своего желания, новое доказательство полной непричастности коммунистов к поджогу, новые улики, изобличающие подлинных поджигателей – фашистов.
Режиссура решила «освежить» процесс агитационными выступлениями высокопоставленных свидетелей – Геббельса и Геринга, но еще никак не наладила этот спектакль. В фашистской газете «Дер фюрер» помещен календарь избирательных выступлений обоих министров, по которому они должны говорить ежедневно до десятого ноября включительно и произносить речи в ряде германских городов. Но, может быть, и выступления на суде будут засчитаны Герингу и Геббельсу в нагрузку по избирательной кампании?
Существует намерение самый приговор использовать для избирательной кампании в качестве агитационного материала и для этого вынести приговор около десятого ноября, в самый канун выборов. «Идея эта была признана в правительственных кругах весьма приемлемой. Но остановка за малым… За самим содержанием приговора! Это содержание до сих пор ставит в тупик организаторов процесса. Приговорить всех подсудимых одинаково за поджог? Это было бы совершенно неслыханно. Ведь даже судьи, даже казенные защитники, даже прокурор – все они вынуждены были в ходе судебного следствия признать алиби коммунистов. После полутора месяцев процесса валить в одну кучу Ван-дер-Люббе и подсудимых-революционеров стало невозможным даже для г-на Бюнгера и его коллег.
Приписать поджог одному Ван-дер-Люббе, а остальных судить по статьям, карающим за государственную измену? Да, эти статьи также допускают применение смертной казни. Но в обвинительном акте государственная измена обвиняемых усматривается все в том же поджоге рейхстага. Других примеров государственной измены обвинительный, акт не приводит. Следовательно, просто формулировка «государственная измена», помещенная в приговоре, будет означать даже формально юридически не обвинение, а оправдание четырех подсудимых. Оправдание, сопровождаемое смертной казнью.
Какой из двух вариантов будет избран для приговора?
По существу это безразлично.
Оба приговора стоили бы один другого, оба они стоили бы всего процесса. Положение с судом осложнилось еще из-за целого ряда неприятнейших для режиссуры инцидентов, которыми оброс со всех концов процесс. Беспрерывные высылки и аресты иностранных журналистов, беспрерывные связанные с этим международные конфликты, протесты посланников и консулов необычайно взвинтили нервы в правительственных кругах.
По нашим сведениям, берлинские органы надзора неустанно требуют, чтобы процесс был если не сейчас же окончен, то хотя бы перенесен, обратно в Лейпциг, ибо там гораздо больше возможностей наблюдать за корреспондентами и всякой другой публикой, вращающейся вокруг Верховного суда. Полиция считает, что обвинительный акт был бы сохранен в полной тайне, если бы трибунал не выезжал из Лейпцига.
31 октября
Сегодня международная следственная комиссия по делу о поджоге рейхстага, созвав представителей всей французской иностранной печати, предъявила им снимки обвинительного акта (впервые опубликованные и прокомментированные на страницах «Правды»).
Члены комиссии дали корреспондентам «разъяснения» по поводу целого ряда противоречий, которыми переполнен этот удивительный документ, столь тщательно укрывавшийся фашистской прокуратурой от посторонних глаз.
Затем адвокат Гейс, вернувшийся с процесса, рассказал о своих впечатлениях, убеждающих его в полной невиновности обвиняемых коммунистов.
Георгии Димитров
обвиняет преступника Геринга
День 4 ноября 1933 года навсегда вошел в историю как большая памятная дата. В этот день Георгий Димитров величайшим усилием воли окончательно изменил течение лейпцигского процесса, превратив его из суда над революционерами в суд над организаторами процесса – фашистскими авантюристами. Со скамьи подсудимых он учинил допрос самому Герингу, который совершил одну из крупнейших ошибок за свою карьеру, решившись явиться в суд в качестве свидетеля.
Геринг рассчитывал своим появлением в зале суда укрепить позиции обвинения, столь подорванные всем ходом предыдущего судебного разбирательства. Он думал, что ему удастся терроризировать Димитрова и заставить его покорно склонить голову перед палачами.
Вышло иначе. Димитров с первых же минут этого изумительного поединка, происходившего на глазах растерявшихся от неожиданности судей, захватил инициативу в свои руки и перешел в стремительное наступление на Геринга. Геринг был разбит, разгромлен Димитровым, и это предопределило весь дальнейший ход и исход процесса. Тщетно попытался несколько дней спустя Геббельс поправить дело своим появлением в суде, – Димитров сразил и его. В конце концов суд был вынужден отказаться от обвинення. Это была великая победа сил демократии над силами фашизма. Это была победа прогрессивного общественного мнения, требовавшего во всем мире освобождения облыжно обвиненных деятелей. Это была победа коммунистических партий, поднявших рабочий класс всех стран на борьбу за спасение революционеров, над головами которых фашистский палач уже занес свой топор. И это была победа Георгия Димитрова, который мужественно вел борьбу против фашизма со скамьи подсудимых, превратившись из обвиняемого в прокурора.
