Текст книги "Веселое горе — любовь."

Автор книги: Марк Гроссман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 39 страниц)

ШАТУН ПЕТЬКА ЦЕЛКОВЫЙ

Может, вас удивит, что у голубя такое имя? Ничего хитрого тут нет. Просто я купил этого носатого длинного босяка за целковый.

На базаре можешь просить за свою птицу сколько хочешь. И бывают простофили, которые за рублевую чайку[25]25
  Чайки – гонные голуби.


[Закрыть] отдают даже десять рублей. Случается и наоборот: дорогого голубя берут совсем за бесценок.

А Петьке Целковому, действительно, по фамилии цена.

Но – давайте с самого начала.

Торговал Петькой озорной дядя с красными от мороза руками и добрыми глазами, немножко навыкате.

– Полное кило – за руп! – весело аттестовал он свою птицу. – Берите хозяйкам на суп!

– Совсем ославил птицу! – сказал я продавцу.

– Это верно! – засмеялся он. – Иная слава хуже поношенья. Зато честно.

Я купил Петьку под веселые пересуды всей голубинки.

– Видать, поиздержался, – услышал я за своей спиной, – вон что покупает.

– Случается, – примирительно добавил еще кто-то – верно, из моих дружков.

И те и другие ошибались. Деньги у меня были. А купил я Петьку для интереса. Вот такие – самые что ни на есть дешевые птицы – доставляют мне много удовольствия. Сейчас скажу – почему.

Дорогой породистый голубь всегда под присмотром. Еще бы – не дай бог, улетит! Не заболел бы! Не прибрала бы кошка к лапам! Ну, вот – и выходят из таких птиц тихони да аккуратисты. А я их не люблю.

Мне подай такого орла, чтоб сам все умел делать: и в нагон идти, и из беды выкрутиться, и пропитанье себе добыть, когда у хозяина с деньгами туго. Вот такой голубь мне по душе.

А Петька на вид и был именно такая птица. Здоровенный, носастый, нахальный – ни дать ни взять – портовый гуляка.

Пришел я домой, подсадил его в ящик к одной вдовушке рябенькой, и ну – начал Петька волчком крутиться! Хвост веером, зоб надул, вертится, как заведенный!

Я не успел и глазом моргнуть, а рябенькая уже кланяется Петьке, голову ему клювом причесывает. Вот как быстро влюбилась!

Выпустил я Петьку с голубкой на балкон, живо они квартирку чью-то нашли и сидят в ней, будто так и надо.

«Ну, этот не пропадет, – подумал я, – говорок-парень».

Ладно, идет время, вгнездился Петька в чужое жилье и в ус не дует. А желтые голуби, которых он из дома выжил, устроились кое-как между голубятней и стеной, сена натаскали, живут негромко.

Кончилась зима. Пришло золотое времечко – зашалила, загуляла по земле весна-распутица, махнула одной рукой – цветы на лугах засветились, махнула другой – ручьи чуть от песен не захлебнулись. Очень хорошо!

Вышел как-то на балкон, вижу – рябенькая на притолоке скучает.

«Что такое? А Петька где?».

Заглянул в разные углы, на чердак забрался, – пусто.

«Вон что! – догадался я. – Увела его весна в старый дом, к любви его прежней».

В воскресный день забежал на голубинку, встретил веселого дядю с глазами навыкате, спрашиваю:

– Как Петька поживает?

Удивился дядя, даже руками развел:

– Откуда ж я знаю? Ведь тебе продал.

Только он это сказал, вижу – девчушка маленькая моим Петькой торгует. Я – к ней.

– Откуда он у тебя, девочка?

– Папка поймал.

– И прижился он у вас?

– Ага, прижился.

– Так продаешь тогда зачем?

– А папка сказал: опять к нам прилетит.

Засмеялся я и говорю:

– Ну, иди – торгуй. Может, купит кто.

Через час вижу: идет с пустыми руками. Продала беспутного гуляку Петьку Целкового. Вернулся я домой и говорю голубке:

– Придется тебе пока, рябенькая, одной поскучать. Вертихвост у тебя муж оказался.

Недели через две завернул я опять на голубинку. Хожу, птиц высматриваю.

Ба, старый знакомый!

Носит Петьку в садке безвестный голубятник. А Целковый – хвост трубой – и соседке по садку зубы заговаривает. Выходит, снова куда-то перекочевал, и снова его на базар потащили.

Хотел было я к садку подойти, – продали Петьку. Поехал шатун за пазухой в новый дом.

Вернулся я к себе. Присел на балконе отдохнуть. Вижу, рябенькая голубка на притолоке скучает, нахохлилась. Только хотел ее утешить, – смотрю: подняла головку, повеселела, глаза блестят. Что такое?

Прямо из облака упал со свистом черно-белый комок. Петька Целковый – собственной персоной!

Покосился я на него, вижу – на одном крыле нитка болтается. В связках ушел, мошенник!

Да недолго у них с рябенькой любовь была. Исчез Петька. Потом опять появился. Снова поворковал ей да и пропал. Через неделю – сидит в гнезде и песни поет, как ни в чем не бывало.

Дошли до меня слухи: живет Петька сразу в трех домах, моего не считая. Все четыре хозяина его своим называют, не связывают. Ну, вот он и пользуется.

Мне иногда сильно хочется поговорить, что ли, с голубем. Как-нибудь расспросить – где был, что делал?

Вот и сейчас – смотрю на Петьку, слушаю его залихватское воркование и понять хочу, о чем речь.

И вот что у меня получается.

Гладит рябенькая беспутного мужа клювом по голове, спрашивает:

– Ну, как поживаете, Петенька Целковый?

– Ничего. Все в одной шкуре, женушка.

– Как же это все в одной шкуре, Петенька Целковый? Вы же, говорят, еще три раза поженились. И ко всем женам в гости летаете...

– Ох, – вздыхает Петька, – верьте – не верьте: все несчастные браки.

Тут кто-нибудь из голубей не выдержит:

– И не стыдно – свой дом бросать, жен оставлять?

Распушит Петька хвост, покрутится вокруг самого себя и скажет:

– Молодой квас – и тот играет.

Удивляются голуби:

– Весна уже с земли слетает. И глазом смигнуть не успеешь – лето пройдет. А у тебя гнездо развалилось.

Отшучивается Петька:

– В дождь крышу не кроют, а в добрую погоду сама не каплет.

И снова петли по балкону выписывает.

Глядел я, глядел, да и цапнул Петьку за хвост:

– Ах ты, шатун бессовестный!

А Петька свой хвост у меня в кулаке оставил, свечой в небо – и поминай, как звали!

Через неделю опять является, крутящая голова, и снова безвольной жене своей речи воркует.

Слушаю я Петькины речи и решаю: не пущу я этого шатуна больше в голубятню! Пускай летит на все четыре стороны, путь ему чистый. Никому он такой не нужен.

Вот и выходит – совсем никудышный попался мне голубь.

А теперь я вам хочу вопрос задать: стоило, или не стоило мне эту птицу покупать?

По-моему – стоило.

А то как бы мы узнали об этом дурне – Петьке Целковом?

НА ГОЛУБИНКЕ

В воскресный день мы с Леночкой опять на голубинке. В руках у дочери садок – фанерный ящичек, накрытый проволочной сеткой. Голубинка – это голубиный базар. Находится он неподалеку от реки, у какого-то склада, где лежат огромные железные бочки, мотки проволоки, кипы стекла. Здесь же продают кроликов, певчих птиц и охотничьих собак. Но главный, настоящий товар базара – домашний голубь.

Твердых цен на него нет: каждый просит за свою птицу столько, сколько считает возможным, не опасаясь подвергнуться насмешкам.

А смеяться тут любят и умеют.

– Ха-ха-ха! – покатываются два мальчугана. – Вот посмотрите на эту бороду. Борода хочет три целковых за того вон почти покойника.

И, наверно, потому, что «бороде» никак не больше шестнадцати лет, он не знает, что отвечать, и беспокойно оглядывается по сторонам.

– Ха-ха-ха! – не унимаются ребята. – Да погляди ты, горе-человек, за что деньги просишь?! Это же не нос – это хобот, вот что оно такое!

– Проходи, проходи! – мрачно советует «борода».

– Ну, за какой цвет ты цену заворотил? Отвечай: за какой цвет?

– Ну, за белый, – еще беспокойнее отвечает неискушенный продавец.

– Ох-ха-ха! – снова хватаются за бока мальчишки. – Белый! Да гляди ты сюда, Митроха!

Они тыкают пальцем в черное перышко в хвосте «покойника» и торжествуют:

– А это что?

– Перо, – отвечает вконец растерявшийся «борода».

– То-то и оно! – неожиданно мирно говорят ребята. – Пе-ро... Черное оно перо, вот какое. А ты – три целковых!

Рядом торгует птицей продавец-забулдыга. Он с утра уже поклонился бутылке – и оттого не держится за цену. Подняв высоко над головой мутную потертую птицу, отворковавшую свой век, он озорно предлагает:

– Кому девушку? Кругла, бела, как мытая репка. Гривенник за все.

– Девушка невестится, а бабушке ровесница! – посмеивается кто-то из стариков. – Одна голова на плечах, да и та на ниточке.

На дешевую птицу, вздыхая, посматривает несколько совсем мелких мальчишек. Они б и купили ее – цена сходная, – да купила нет.

Наконец, один из них – самый храбрый и самый богатый – выуживает из карманов несколько медяков. Пересчитав их, справляется у продавца, отойдя на всякий случай на благородное расстояние:

– А за семь копеек можно?

– Веселая цена! – хохочет продавец и трагически машет рукой. – Бери! Помни Филю Багану!

Осчастливленный мальчишка, не веря в удачу, исчезает с базара.

В сторонке торгуются двое:

– Чем же не птица?

– А чем птица?

– А чем не птица?

– Тьфу ты! Говорю, – рожей подгулял. Прямо осетрий носище у голубя!

– Ну, неладно скроен, да крепко сшит.

– Что «крепко»? Мокрая курица, а тоже петушится!

– Кто «курица»?

– А то не курица!..

Леночка тянет меня от продавца к продавцу, норовит купить каждого голубя. Вот она остановилась подле мальчишки, в руках у которого унылый красно-рябый птенец, и смотрит на меня, поеживаясь от нетерпения:

– Ну, что ты, дочка, – говорю я, – зачем нам эта птица с помарками? Надо что-нибудь почище. Давай выберем белого голубя, и чтобы на плечах у него по красному или желтому кружку. Вот такой плекий нам подойдет.

– Вот он! – кричит Леночка и бежит к малышу, продающему пеструю «сороку».

– Нет, это не то. Поищи еще, – советую я дочери.

Однако Леночке трудно сосредоточиться среди смеха, шума и споров базара. Она отходит в сторонку, где тихо разговаривают или важно молчат солидные продавцы.

Солидный продавец не носит птицу ни в руках, ни в сумке, ни в клетке. У такого продавца голуби в прочных садках и ящиках.

И покупатель здесь твердый, знающий.

– Сколько? – спрашивает дядя в полушубке у парнишки, независимо лузгающего семечки возле одного из ящиков.

– За кого? – не оборачиваясь и продолжая пощелкивать подсолнухом, спрашивает продавец.

– За красноплекого.

– За красноплекого – пять...

– Покажи.

Дядя в полушубке осматривает голубя. Зорче всего глядит на голову красноплекого.

– Курносый, – вслух соображает дядя, – ничего не скажешь, курносый. Глаза в одну масть, тоже подходяще. Перо чистое, белое. Так... это идет. Дальше...

Он считает перья в хвосте голубя, осматривает ноги, заставляет птицу махать крыльями: не подбиты ли? И, наконец, молча лезет в карман за деньгами.

Леночка грустно смотрит на меня и вздыхает:

– Он купил нашего голубя.

Вскоре дочку окружают малыши всех дошкольных возрастов. Это – истинные любители птицы, бескорыстные поклонники голубиной красоты. У большинства из них нет денег на покупку птицы, и они рыцарски помогают другим выбирать голубей.

Взрослые не очень-то принимают их помощь, и малыши вертятся около своих сверстников, особенно возле редких здесь девочек, неукоснительно выполняющих их советы.

– Ты этого не бери, слышь, – солидно говорит дочери кто-то из сопровождающих мальчишек, указывая на голубя. – Первое – цвет нечистый. Голова, опять же, смотри сама, – плоская. Глупый, одним словом, голубь... А купи ты вон того, гонца. Видишь: у него глаз какой – с веселинкой! Этот – резать будет!

Что гонец будет «резать», «Леночка не очень понимает. Но она берет в обе ладошки голубя и, посмотрев на меня, опускает его в наш садок.

– Эт-то будет голубь! – внушительно заключает мальчишка. – Ты ему, слышь, только засиживаться не давай.

Мальчуган тут же излагает дочери систему обучения и воспитания голубя: чтобы кормила гонца пшеницей, упаси боже – не хлебом, – разжиреет, чтобы добавляла в корм яичной скорлупы и песка...

Особенно много покупателей у ящиков с почтовыми голубями.

Здесь к птице подходят совсем с другими мерками. Если у обычного голубя ценится маленький клюв, круглая голова, лохматые ноги, то при оценке почтаря никому и в голову не придет насмехаться над огромным клювом с шишковатой восковицей у основания или над голыми красными ногами.

При продаже почтарей рассказываются неслыханные истории.

Оказывается, дед продаваемого почтаря прошел триста километров за три часа сорок три минуты, а мать вернулась «считай что из-под самой Москвы» за трое суток, «но вернулась ведь!» Высказываются предположения и догадки, в которых километры делятся на часы, а названия пунктов, из которых следовало бы кинуть почтаря, явно вычитаны в географической карте мира.

Леночку не очень занимают эти разговоры. Она уже устала и тянет меня за рукав.

Я беру у нее садок, и мы медленно выбираемся из толпы.

Полдень.

Над голубинкой раздается сильный свист крыльев.

Это мальчишки, не продавшие своих плеких и красных, «сорок» и «чаек», тульских и омских, выбрасывают их в воздух, чтобы не трудиться, не нести их домой. Птицы, покружив над базаром, уходят к своим голубятням.

Юные покупатели, засунув приобретенных птиц за пазуху, в мешочки, в сумки и клети, несутся вприпрыжку восвояси.

Медленно везут свои ящики на колесах солидные продавцы.

Голубинка пустеет.

БАРЫГА

Никто не знает, какая у него настоящая фамилия. Все зовут его, – Ванька Филон. Он нигде не работает. У Ваньки длинное лошадиное лицо, крупные желтые зубы и покладистый – кошачий характер.

Ванька Филон – барыга. Я не знаю точно, откуда на голубинке и иных базарах появилось это словцо. Может, от слова «барыш» рождено. А вернее всего – немного подправленное давнее «ярыга», «ярыжка» – шатун и мошенник. Не зря в старину говорили: «Кто с ярыжкой поводится – без рубахи находится».

Каждое воскресенье Филон привозит на голубинку ходок, похожий на телегу, снимает с него огромный ящик, покрытый сеткой, и хозяйственно устраивается посреди базара.

Если вы заглянете в ящик, то увидите захватанных несчастных голубей, удивительно чем-то напоминающих дворовых собак. Это, наверно, потому, что Ванькины птицы голодны, перья на них торчат, как грязная шерсть, а в глазах горит тоска, смешанная со страхом.

Ванька добывает этих голубей по дворам – у мальчишек, которым дозарезу нужен рубль на мороженое или в кино; скупает птицу у темного люда. Иногда Филон уезжает куда-то на поезде и возвращается домой с тяжелым ящиком, закрытым от посторонних глаз тряпкой.

Голубинка люто ненавидит Филона и предпочитает не иметь с ним дела. Поэтому Ванька нацеливается главным образом на женщин и детей.

Вот он увидел где-нибудь на краю базара растерявшуюся от шума и споров женщину, которую тянет за собой малыш с горящими глазами. Барыга устраивает на своем лице громоздкую и ледяную, как торосы, улыбку и кричит кошачьим контральто:

– Дамочка, а дамочка! Купите птичку! Ах, какая, простите за выражение, птичка! Возьмите почти что даром!

У Ваньки – дурацкий язык человека, делающего неправедное дело. Филон старается показывать голубинке свою покладистость и уважение к нормам общества, в котором живет. Но все это – наносное, игровое – и немедленно слезает с Ваньки, как кожа с змеи, когда он почует в ком-нибудь соперника.

Женщина, увлекаемая малышом, подходит к барыге.

– Как тебя зовут, сынок? – расстилается Филон, и его желтые лошадиные зубы оголяются до самых десен. – Вова? Очень великолепно, Вова! Вот тебе дешевый бухарский трубач.

Ванька с величайшей торжественностью вытаскивает из ящика замусоленную беспородную птицу и двумя руками подает ее женщине.

В центре голубинки немедленно происходит движение, и возле Ванькиного ходка вырастает военное каре. Мальчишки – эти беспощадные и благородные рыцари базара – приготовились к бою.

– Хе! Трубач! – говорит кто-нибудь из них. – Это почему же он трубач, Ванька Филон?

– А как же? – мурлычет барыга. – Взгляните, дамочка, будьте добры, вот сюда. Хвост трубой? Трубой... Голова гордая? Гордая... Чистый трубач, извините за выражение...

– Трубач не за хвост, а за голос так называется, – поясняет кто-нибудь из рыцарей. – А твой «трубач», Ванька Филон, в трубе сидел...

Ванька горько улыбается, сожалея о человеческой темноте и несправедливости, но его глаза начинают блестеть от злобы.

– Отойдите, которые не покупатели, – с вежливой яростью требует он и снова ныряет головой в свой ящик. – Прошу поглядеть вот этого... – сует он в руки женщине новую несчастную птицу. – Редкий ту́рман из Тулы...

Иногда Ваньке удается продать голубя, и он, добыв из-за пазухи бумажник, прячет в него деньги, такие же помятые и замусоленные, как и проданный голубь.

Через некоторое время вы уже снова слышите Ванькино контральто. Барыга кому-то пространно рассказывает, как он долгие годы «выбивал» свою породу, скрещивая редких заморских голубей. Ванькины слушатели посмеиваются или морщатся от этого безбрежного вранья.

Но вдруг Филон бледнеет, вскакивает и кидается в самую гущу голубинки. Вот он догнал мальчонку в непомерно большом картузе, сползающем на глаза, и цепко хватает парнишку за плечи.

– Покажи.

Мальчик вручает Ваньке птицу.

– Ерунда! – презрительно говорит барыга, дотошно осмотрев голубя. – Сколько?

Услышав ответ, Ванька всплескивает руками. Его глаза, рот, даже, кажется, нос изображают неподдельный ужас:

– Рубль – за это?!

– Ну, да – рубль. Он и больше стоит, только мне деньги быстро нужны.

– Тридцать копеек, – ледяным тоном говорит Ванька. – Больше не могу. С помарками голубь.

– Где же тут помарки? – удивляется продавец.

– А вот тут, – тыкает барыга наугад.

Мальчонка молча забирает птицу и уходит.

Ванька догоняет мальчишку, кладет ему на плечо тяжелую руку и говорит жалким, свинячьим голосом:

– Разорил ты меня совсем, мальчик! Раздел донага. Вот тебе пятьдесят копеек.

Посадив новую птицу в свой ящик, Ванька тут же без всякого зазрения совести начинает торговать ею.

– Дешевка, граждане! – кричит он на всю голубинку. – Желтый из-под Москвы. Три целковых. Берите, грабьте Ваньку Филона.

Ведра, ушаты и бадьи презрения окатывают Ваньку с головы до ног. Особенно любит над ним поизмываться старик Карабанов. Делает он это с величайшей вежливостью, от которой у Ваньки начинают трястись губы и мокнуть лоб.

– Это у тебя помесь вороны с мотоциклом? – ласково справляется старик. – Очень хорошо. Мне нужен мотоцикл. Беру.

Дед Михаил с серьезным видом лезет в карман, но внезапно изображает глубокое смятение:

– Погоди, а где у него запасные бачки с бензином?

Ванька Филон дурацки хлопает глазами, пытается сложить губы в улыбку:

– Очень прекрасная шутка...

– Какое там «шутка»! – гневается старик. – Зачем мне мотоцикл без бензина?!

Филон не находит правильного ключа к разговору и слабо сопротивляется:

– Дак это ж не мотоцикл, это ж голубь, Михайло Кузьмич.

– Как не мотоцикл?! – свирепо раздувает усы Карабанов. – Шура, поди-ка сюда!

«Шура», которому уже давно за пятьдесят, вывинчивается из толпы и устремляется к Карабанову.

– Это что будет, Шура? – спрашивает его Карабанов. – Мотоцикл или не мотоцикл?

– Сейчас посмотрю... – Подошедший достает из чехла железные очки, медленно надевает их на нос и долго разглядывает птицу.

– Ну да – мотоцикл, – без тени улыбки говорит он. – А то кто ж еще?

Ванька Филон неприятен и опасен, как заразная болезнь. И с болезнью этой голубинка борется самыми решительными средствами.

Вот кто-то из стариков заметил, что вихрастый мальчик в тельняшке покупает и тут же продает птиц, наживая на этих операциях пятак или гривенник.

Кто-нибудь подзывает мальца к себе, вежливо берет у него голубя, передает соседу. Потом мягко пригибает голову мальчишки к своему уху и трясет ее.

Послушает, потрясет и опять слушает.

– Ну, что? – интересуются голубятники. – Есть у него что-нибудь в голове, Андрей Иваныч? Или не слышно ничего?

– Маленько есть, – неуверенно сообщает Андрей Иваныч. – Но, может, это медяки у него там стучат. Надо еще потрясти.

Пока Андрей Иваныч или Сидор Михалыч вытрясают из юного торговца интерес к спекуляции, кто-нибудь громко говорит, чтобы слышал Ванька Филон:

– Сколько тебе лет, мальчик? Ну, вот видишь: тринадцать. А мозги у тебя старые и ржавые, как у капиталиста. Откуда бы это? Не от Ваньки ли Филона, а? Ванька – пропащий человек, мальчик, его совесть бумажный рубль стоит. Вот ты обернись и погляди на него, на жадного дурака. Он же не любит голубей, ему барыш нужен, Ваньке. А ты обожаешь птицу. Так ведь? А тоже – в капиталисты лезешь...

Мальчишка давно уже шмыгает носом, готов провалиться сквозь землю, и можете быть уверены, что он никогда больше не станет наживать капитал.

А Ванька Филон морщится, смотрит вперед невидящими глазами, нервно лузгает семечки. Он делает вид, что слова старика его не касаются. Но все понимают – барыга только пытается играть свою жалкую роль.

К обеду голубинка расходится, но Ванька торчит посреди базара, жадно поглядывает по сторонам: хоть бы покупателя бог принес.

Покупателя нет. Люди обходят Ваньку Филона, не стесняясь, говорят ему обидное, смеются. А он, сгорбясь, стоит над своим ящиком, человек, который никого не любит и которого все ненавидят.