Текст книги "Веселое горе — любовь."
Автор книги: Марк Гроссман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 39 страниц)
ПОЧТОВЫЙ 145-Й
Я заплатил за этого голубя двадцать рублей при шумном протесте дяди Саши.
Слесарь хлопал себя ладонями по бедрам, что-у-него служило признаком высшего возбуждения, и кричал на всю голубинку:
– Голова у тебя есть или нету, я спрашиваю?!
Я пожал плечами и спросил:
– Что ж, не сто́ит голубь этих денег?
– Да как не сто́ит! Он и тридцать стоит, голова ты садовая!
– Тогда я тебя не понимаю: что ты шум поднял?
– А то, – уже почти спокойно объяснил дядя Саша, – что уйдет он у тебя. Знаю я этого жулика.
«Жулик» был старый, блестящей синей окраски почтовый голубь, известный далеко за пределами нашего города. На одной из его ног было алюминиевое кольцо: «СССР – 145».
Я принес почтаря домой и, не связывая, сунул его в голубятню. Хотел посмотреть, как он будет себя вести.
Старик поднялся в свободное гнездо, приткнулся к углу и замер.
– Вот что, – проворчал слесарь, – оборви ты его, что ли, на худой конец. Леший этот и в связках уйдет.
И, не дожидаясь моего согласия, дядя Саша достал почтаря и вырвал из его крыльев маховые перья.
– Ну вот, – удовлетворенно заключил слесарь. – Теперь он, по крайней мере, на месте будет. Я что-то еще не слыхал, чтобы голуби домой пешком ходили...
Была весна – время года, когда каждый голубь ищет себе пару, чтобы заложить гнездо и вывести птенцов. Для почтового 145-го не было свободной птицы его породы. И я предложил ему в подруги маленькую красноплёкую[18]18
Плёкие – белые голуби с цветными «щитами» на крыльях.
[Закрыть] голубку.
Казалось, 145-й забыл о старом доме. Во всяком случае, он начал ухаживать за своей подругой, и та вскоре стала кланяться ему и принимать его ласки.
Через некоторое время красноплекая голубка положила яйца, а спустя восемнадцать дней из них вылупились совсем махонькие птенчики.
Я торжествовал. Встречая дядю Сашу, тащил его к гнезду, показывал подрастающих птенцов и посмеивался:
– А ну, покажи, как ты кричал на всю голубинку... Еще через некоторое время у старого голубя отросли маховые перья. Он уже ходил по кругу[19]19
Ходить по кругу – держать правильный круг над домом, в котором находится голубятня.
[Закрыть], – и я стал выезжать на электричке и забрасывать почтаря из соседних сел. Дядя Саша был посрамлен.
Когда голубята немного подросли и оперились, я позвал младшую дочь и сказал ей:
– Как мы назовем их, дочка?
Леночка пропустила вопрос мимо ушей и спросила:
– А их надо манкой кормить или чем?
– Папа с мамой сами их накормят. Так как же назовем, дочка?
Тогда Леночка спросила:
– А они – брат и сестричка?
– Брат и сестричка.
– Ну, пусть они будут Паша и Маша.
– Решено, – сказал я Леночке. – Теперь они – Паша и Маша.
Синий голубь терпеливо и заботливо выращивал свой выводок. Он много раз в день кормил малышей, очищал их от соломинок и всякой шелухи и вместе с красноплекой голубкой оберегал детей от опасности.
Двадцать девятого июня голубята впервые стали самостоятельно клевать зерно, а тридцатого почтовый 145-й свечой взмыл в небо и, даже не сделав круга над домом, ушел на восток, туда, где находилась его старая голубятня.
Тотчас на балконе у меня очутился дядя Саша. Ухмыляясь, он спросил:
– Показать тебе, как я кричал на всю голубинку?
Паша и Маша росли не по дням, а по часам. Они унаследовали многие качества своих родителей. Перо у них было синевато-красное, клювы большие, с наростами у основания, ноги голые. Фигурами пошли в отца: стройные, высокие, широкогрудые.
Шестнадцатого июля голубка-мать подняла детей в первый полет. Они смешно растопыривали крылья, пытаясь планировать. Садясь на крышу, допускали ошибки: пролетали намеченные для посадки места; прежде чем .опуститься на голубятню, долго сидели на крыше и мотали головами.
Двадцать седьмого июля на кругу появился почтовый 145-й, и в то же мгновение в воздух взвилась красноплекая голубка. За ними, хлопая крыльями, ушли дети. Отец увел их к себе.
Но через четыре дня Паша и Маша вернулись: они были уже взрослые голуби и хотели жить самостоятельно там, где родились.
НЕПУТЕВЫЙ
Этого голубя никто не хотел покупать. Мальчуган, продававший птицу, дважды понижал цену, но покупатели только посмеивались над ним.
Завсегдатаи голубинки обычно хорошо осведомлены о качествах почти любой продаваемой птицы. Одни знают какую-нибудь желтоплекую или черно-рябую потому, что не раз бывали в гостях у их хозяина и толковали о достоинствах и недостатках голубятни, другие безошибочно определяют качества птицы по внешнему виду и поведению.
Человека, впервые попавшего на базар, удивит совершенная уверенность, с какой здесь говорят о самых, казалось бы, неведомых свойствах птицы.
«Ум» голубя определяют раньше всего по глазам. У голубя «умного» – глаз «веселый» и даже «злой». Пустяшный глупый голубь нередко является обладателем прекрасных черных очей, в которых светят миролюбие и доброта.
Именно такие глаза и были у продаваемого голубя, хотя расцветка его имела прямое отношение к дорогим «монахам»[20]20
Монахи – гонные голубя.
[Закрыть]: голова и хвост белой птицы были окрашены в черный цвет.
Расплачиваясь с мальчуганом, я заметил в его глазах озорной лукавый огонек.
«Ну, дяденька, – говорили эти глаза, – и ловко же я провел тебя! Наплачешься ты со своей покупкой. Ох, наплачешься!».
– Что, неважная птица? – спросил я мальчугана.
– Куда уж хуже! – весело согласился он. – Ни на вот столечко ума, честно говорю. Вроде кролика.
– Почему ж – «вроде кролика»? – поинтересовался я.
– А то нет! – охотно пояснил мальчишка. – Где еда – там и дом. Какой же это голубь? Так, имя одно!
Вернувшись домой, я не стал связывать новичка и выпустил его в открытую голубятню. Он как ни в чем не бывало подошел к сковородке с пшеницей и стал клевать зерно.
Выходит, мальчишка был прав! Хороший голубь, выпущенный в незнакомом месте без связок, никогда не станет есть и даже просто не опустится на землю. Он рванется вверх, просвистит над крышей и уйдет к старому дому. А этот уписывал пшеницу и, казалось, совершенно забыл о жилье, в котором, возможно, родился и вырос.
В тот же день новичок поднялся с другими птицами и набрал хорошую высоту.
Как-то мои голуби решили побродяжить. Иногда у них появлялось такое желание, и стая уходила на чужие круги. В этот раз птицы скрылись из глаз. Через четверть часа они вернулись без новичка.
Вечером меня вызвал свистом Пашка Ким и сказал:
– Монах – у Кольки-пионера. Выкупать будете?
– Нет, Паша, не буду. Непутевый он голубь.
– Верно! – согласился Пашка. – На что он вам? Легкая голова.
Еще через два дня под балконом появился Колька-пионер. Он спросил:
– Монах вернулся?
Я покачал головой.
– Злыдень! – в сердцах произнес Колька. – Развязал утром, весь день он летал со стаей, а сейчас вот куда-то провалился. Беспутная птица.
В следующее воскресенье я снова увидел монаха. Продавал его совсем маленький мальчонка с добрыми синими глазами, с носиком, сплошь усыпанным веснушками.
– Не купите, дядя, а? – спросил он меня, помаргивая синими своими искорками.
– Откуда он у тебя? – поинтересовался я.
– Поймал, – сообщил мальчугашка. – Сначала обрадовался я, а теперь опостылел мне этот дурень. Так не надо вам?
– Нет, – отказался я. – Был он у меня. Ушел.
– Так купите тогда вот этого, омского, а монаха я вам в придачу дам, – предложил продавец.
– И в придачу не надо.
– Что же мне с ним делать? – расстроенно сказал мальчуган. – Вот ведь беда какая. Кабы в деревне, так свой корм, а у нас зерно покупное. Денег-то у меня и нету...
Я вспомнил свое детство, постоянную нехватку денег на зерно и, пожалев мальчишку, купил монаха.
Неподалеку от базара открыл чемоданчик и выбросил голубя в воздух. Монах взлетел было не очень высоко, потом сложил крылья и свалился на землю.
Он сидел возле моих ног и мелко дрожал. Если б мог, он, наверно, пожаловался бы сейчас на свою неудавшуюся жизнь, на всеобщее презрение людей к нему, на вечные нитяные оковы, которые влачил на себе чуть не с самого детства.
Я понимал монаха. Действительно, жизнь у голубя получилась нескладная какая-то, тюремная жизнь. У него не было всесильной тяги к дому, той тяги, которая позволяет голубям не только выбирать верное направление, но и преодолевать на пути всякие рогатки. Из-за этого он чуть не каждую неделю оказывался в новой голубятне, ему вязали крылья, выдерживали и только тогда выпускали в воздух. Но в тот же день он появлялся в другом месте, и там повторялось то же самое. На крыльях монаха не затягивались рубцы от постоянных связок.
Теперь он сидел передо мной на земле и дрожал.
– Знаешь что? – сказал я ему. – Могу тебя кормить при одном уговоре: ты устроишь гнездо вместе со старой почтовой голубкой, которая никогда не променяет свой дом на другой. Думаю, у вас будут отличные детишки, умные и верные голуби. Ты станешь любоваться на них и забудешь свое печальное детство. Хорошо?
Непутевый молча согласился.
И сейчас у него растет смышленая и славная детвора.
Я верю – она не повторит ошибок своего отца.
ПАША И МАША
Помните вы рассказ о 145-м почтовом и его детях? Вы не забыли, что Паша и Маша вернулись домой?
С тех пор брат и сестра заметно выросли и превратились в красивых сильных птиц. Они целыми днями сидели на коньке голубятни и чистили свои красно-синие перья.
Надо сказать, что голуби вообще очень чистоплотные птицы. Иной раз они часами теребят свои перышки, причесывают и приглаживают их, выискивают в перьях соринки или склевывают с ног прилипшую землю.
Паша и Маша были большие чистюли. Они причесывались и прихорашивались, не жалея на это времени.
Когда Леночка по утрам хандрила и не хотела расчесывать свои тонкие русые волосы, я подводил ее к голубям и спрашивал:
– Дочка, что делает Маша?
Леночка смущенно смотрела мимо птиц куда-то вверх и говорила:
– Вон на небе тучка...
– Нет, дочка, – не сдавался я, – отвечай, что делает Маша?
– Папа! – сердилась Леночка. – Я же еще не причесывалась, а ты меня все спрашиваешь и спрашиваешь...
* * *
В середине лета голуби стали бродяжить. Началось это с того, что Паша и Маша, всегда отлично державшие круг над домом, внезапно ушли в сторону и скрылись из глаз. Вскоре исчезла пара желтых, а за ними и остальная молодежь: плекие, красные, синие.
Через час Паша и Маша просвистели над головой, обошли круг и опустились на голубятню. Затем вернулись остальные птицы.
Мальчишки, немедленно появившиеся под балконом, острили:
– Ты их, видать, по заданию отправлял? А?
Мне лень было отбиваться от ребят. Я мог бы объяснить мальчишкам, что так обычно бывает с молодыми голубями, когда они почувствуют настоящую силу крыльев и захотят себя показать и людей посмотреть. Я сказал:
– Да, да, по заданию, ребята. Они летали за дворником, который очень не любит, когда мальчишки шумят под окнами.
– Отдать швартовые[21]21
Швартовые – причальные канаты на корабле.
[Закрыть] и лечь на обратный курс! – скомандовал Пашка Ким, главный атаман ватаги.
Ребята не случайно перешли на морской язык.
С того дня, когда на моем балконе появилась голубятня, мне довелось побывать в Заполярье, поплавать по Ледовитому океану и пожить на тамошних островах. Вездесущие и всевидящие мальчишки немедленно заметили на мне матросскую тельняшку и с тех пор разговаривали со мной на очень густом морском языке.
Они сильно досаждали мне, то и дело появляясь под балконом и требуя объяснения разных морских слов и команд. У них где-то в одном из сараев была организована «школа юнг». Там учились вязать морские узлы и «драить палубу». Какой моряк не умеет делать этого!
И вот сейчас они неслись в свой сарай, размахивая руками и крича по-петушиному: явно намекали на моих голубей.
В конце концов это возмутило меня. Когда один из парней в белой майке, раскрашенной синими полосами, появился под балконом и закаркал вороной, я сказал:
– Ну, вот что, юнга. Подбрось угля в топку и – на всех пара́х домой. Не обращай внимания на дождь. Прикажи команде взять голубей. Через десять минут чтоб все были здесь!
Мальчишка издал горлом звук, не очень-то похожий на гудок парохода, и со скоростью пяти морских миль[22]22
Миля морская – 1852 метра.
[Закрыть] в час отбыл восвояси.
Через четверть часа мальчишки бросили якоря́ под моим балконом.
– Эй вы, морские волки! – сказал я, когда ребята стихли и задрали головы. – Мои голуби не хуже ваших, Я вам докажу.
Раздались вопли радости и мрачный смех.
– Давай! – закричали ребята. – Будем спорить!
По требованию мальчишек я спустился вниз, в «кубрик»[23]23
Кубрик – жилое помещение для команды судна.
[Закрыть], как назвали они площадку под балконом, – и мы совместно выработали условия состязаний.
Собственно говоря, не очень-то совместно. Мальчишки диктовали свои условия, а я принимал их.
Вот что это были за условия.
Мы повременим и, когда дождь пойдет сильнее, когда он, может быть, превратится в ливень, – выпустим голубей на дальнем конце города. Каждый выбросит пару своих птиц.
В такой туман не видно никаких примет местности, голуби должны полагаться только на свое «чувство дома». Победит тот, чья пара – обязательно пара! – придет первой. Все остальные отдают своих голубей счастливцу. Сбор и предъявление птиц у балкона.
Я осторожно полюбопытствовал:
– А если я выиграю?
Мальчишки от души рассмеялись.
Мы высадились на конечной остановке трамвая в ту пору, когда дождь разошелся вовсю.
У меня в чемоданчике были Паша и Маша.
Дождь лил, как из бадьи, и не было никакой надежды, что голуби пойдут в такую погоду. Но никто из нас не просил пощады и, значит, надо было выполнять решение.
Мы выкинули в воздух двенадцать пар. В воздух – это не совсем точно. Мы швырнули птиц в бушующие потоки воды, между которыми лишь прослойками метался воздух.
Около двух десятков голубей немедля повалились на крыши, полезли за трубы и в чердаки, ища спасения от ливня. Пять или шесть голубей поднялись на крыло.
Одна из птиц – черная с белыми крыльями – ушла было вверх, но ее окатило водой, и она бросилась вниз, на подоконник пятого этажа.
– Куда твоему, Лешка, – сказал, ухмыляясь, Аркаша Ветошкин, – не терпит морской погодки! Мой-то вон гребет.
Голубь Аркашки действительно «греб» крыльями. Он медленно тащился вперед, пытаясь пробиться на юг, к дому, сквозь потоки воды.
Среди поднявшихся птиц были Паша и Маша. Я немного свысока посмотрел на ребят.
Тогда самый маленький мальчишка задрал голову, засунул руки в карманы штанов и, посмеиваясь, сказал:
– А мы еще поглядим! Может, твои еще сядут где да и не придут совсем. А наши посидят и придут.
Что можно было возразить против таких доводов?
Вернувшись домой, я заглянул в голубятню. Паши и Маши там не было.
Ребята не шли в квартиру, а дежурили у меня под балконом, чтобы не прозевать голубей. Все смотрели на север, откуда должны были появиться птицы.
Голубей не было.
Тогда маленький мальчишка снова выступил вперед и заявил:
– Твоих тоже нет. Значит, они не лучше наших.
Это уже было отступление. Ребята, высокомерно именовавшие моих голубей «курицами» и «бродягами», теперь ставили их на одну доску со своими птицами, которым «и цены-то нет».
Однако я не принял белого флага. Я сказал:
– Подождем, юнги. Кажется, кто-то летит.
Но никто не летел. Туман опускался все ниже и ниже, заволакивая весь наш район клубами сизого пара, а дождь и вовсе не думал униматься.
Мальчишки раньше меня заметили приближение голубя. Он будто вывалился из тумана, сильными тяжелыми взмахами крыльев пробивая себе дорогу. В ста метрах от дома голубь резко пошел вниз.
Ребята молчали.
Паша плюхнулся на конек голубятни, поджал ноги и закрыл глаза. Он смертельно устал. С него текла вода, перья стояли торчком, и весь он походил на жалкую маленькую мокрую курицу. Но мне в эти секунды, честное слово, показался красавцем.
Подумать только: неодолимое чувство звало его к дому, властно вело вперед через дождь и туман, к родной голубятне.
И он пробился через все, он пришел.
Совсем стемнело, когда явилась Маша.
– Ну, вот что, старые морские волки, – сказал я. – Если ваши голуби прилетят ночью, разрешаю их тащить ко мне немедля.
И с победным видом покинул балкон.
Весь следующий день мальчишки носили ко мне голубей. Было принесено девятнадцать птиц. Три голубя потерялись в пути.
Вечером я велел одному из ребят позвать всех участников спора. Я сказал им:
– Ребята! Мне нечем кормить ваших голубей. На такую прорву у меня не запасено пшеницы. А покупать – капитала не хватит. Забирайте их себе.
Тут я не удержался – и с моего языка слетел вопрос, который мог испортить все дело:
– Так чьи голуби, ребята, все-таки лучше?
Но старые морские волки, потрясенные небывалым благородством победителя, не задумываясь, закричали во все горло:
– Паша и Маша, дядь!
ЗОЛУШКА
Золушка была самой обыкновенной породы. Вроде дворняжки среди собак. Дядя Саша не особенно церемонился с ней и гонял почти без отдыха.
– Пусть зарабатывает себе на хлеб, – сурово философствовал он.
И красно-рябая птица, прощая мелкие обиды, честно отрабатывала свое зерно. На кругу она набирала крайнюю высоту; уходя «в точку», никогда не присоединялась к чужим стаям. Если ее выпускали вдали от дома, – быстро и точно шла к себе.
Ей, видно, все-таки нравилась новая жизнь. Кормили здесь почти всегда аккуратно, жилье было вполне сносное. И что особенно важно – никогда не тискали за пазухой или в кулаке, как это бывало у ее старого хозяина. Дядя Саша купил Золушку у бритоголового мальчишки, умевшего с величайшим добродушием выматывать из голубей все силы.
Птица прожила у старого слесаря год, и за это время прочно привыкла к новому дому. Среди ту́рманов, почтарей, монахов она казалась бедной родственницей в кругу очень важных особ. Знатные родичи мало внимания обращали на эту «простушку», почти не замечали ее, предоставляя Золушке право выполнять самую черную работу.
И она делала эту работу всегда терпеливо и с любовью, как Золушка в сказке. Если к дяде Саше являлась компания разновозрастных голубятников поспорить, чей голубь ходит быстрее, то старик, жалея дорогих породистых птиц, забрасывал красно-рябую. И она исправно выигрывала спор. Если на кругу появлялся чужак и надо было дать «тряску», то есть подкинуть кого-нибудь из голубей в воздух, чтобы бродячий незнакомец опустился с ним во двор, в ход шла та же Золушка.
Чуть не каждое воскресенье дядя Саша совал голубку в садок – фанерный ящик, привязанный к багажнику велосипеда, и вез ее на базар. Старик продавал красно-рябую не торгуясь, твердо зная, что она поспешит домой, как только ее развяжет новый хозяин.
И она, действительно, всякий раз возвращалась в зеленый домик и скромненько усаживалась на самой дальней и неудобной полочке, отведенной ей под жилье.
Дядя Саша даже не купил Золушке голубя, чтобы ей было веселей и чтобы она не чувствовала своего одиночества.
Как-то к слесарю заглянул мальчишка – бывший хозяин птицы.
– Ну, как моя – живет? – больше для приличия спросил он, цепко осматривая важных обитателей голубятни, сидевших на коньке крыши.
– Хм, – высокомерно улыбнулся мой сосед, – ты когда-нибудь слыхал, чтоб у дяди Саши птица уходила?
И хотя все окрестные голубятники хорошо знали, что именно у старого слесаря этот грех случается весьма часто, мальчишка покрутил головой и даже вздохнул:
– Что ты, дядя Саша...
Однажды на кругу появился чужак редкого светло шоколадного цвета. Дядя Саша вырвал красно-рябую из гнезда и швырнул ее вверх. Но в этот раз она почему-то не пошла в лёт. Может, ей нездоровилось, а может, хотела пить или есть, только «дворняга» сложила крылья и села на голубятню.
Чужак уходил. Тогда дядя Саша схватил длинный гибкий шест, которым он поднимал птиц и сгонял их в голубятню, – и ткнул в направлении красно-рябой.
Обычно она стрелой уносилась в воздух, прежде чем конец шеста успевал приблизиться к ней. Но теперь не тронулась с места, – видно, все-таки была нездорова.
Удар пришелся ей в правое крыло, и красновато-белый взъерошенный комок упал к дверям голубятни.
Дядя Саша подбежал к Золушке и взял ее в ладони. Птица мелко дрожала, сердце у нее билось часто-часто, как маятник стенных часов, с которого сняли грузик.
– Что – больно, дурочка? – спросил старик, поглаживая голубку по спине.
Но, заметив, что я укоризненно смотрю на него, круто перешел на обычный тон:
– Ничего, до свадьбы заживет. Не велика принцесса...
Голубка хворала около месяца. Она одиноко сидела на своем месте, уткнув голову в грудь, редко сходила есть и пить и всякий раз, когда дядя Саша пытался взять ее, пугливо забивалась в дальний темный угол.
На исходе месяца она вышла из голубятни, проверила крылья, сильно помахав ими, и – резко поднялась в небо.
Быстро набрала высоту и вскоре скрылась из глаз.
Через час явился бритоголовый мальчуган, независимо засунул руки в карманы штанов и стал разглядывать что-то в небе.
– Чего глядишь? – отлично понимая мальчишку, спросил дядя Саша. – Красно-рябая у тебя?
Мальчуган скосил глаза на старого слесаря, еще раз посмотрел в бездонные просторы неба и ухмыльнулся:
– А где ж ей быть? У меня.
Вечером дядя Саша зашел ко мне, молча выкурил трубочку и так же молча поднялся. Уже прикрывая за собой дверь, вздохнул и сказал резко и громко:
– Наука тебе, старый черт! Не обижай Золушек!
