Текст книги "Красная сестра (ЛП)"

Автор книги: Марк Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

Глава 35

Наконец академик привел их в большой зал, который, прорезав все четыре этажа здания, вел к многооконному куполу на главной крыше. Галереи окружали периметр зала на каждом этаже, десятки академиков или сотрудников Академии стояли, наблюдая, некоторые облокотились на каменные балюстрады, другие собрались небольшими группами и разговаривали между собой. Некоторым пожилым людям принесли из кабинетов стулья с высокими спинками, чтобы они могли хорошо видеть происходящее.

Нона почувствовала, что потеет, и схватилась рукой за живот. Казалось, что яд, которым отравил ее Раймел, просто спрятался и, по какой-то причине, именно сейчас решил просочиться обратно в кровь.

В самом зале не было никакой мебели, кроме длинного дубового стола с дюжиной стульев позади него и восьми простых деревянных табуретов у противоположной стены. Четыре академика и священник Предка сидели за столом в одеяниях разных цветов, каждый своего. Сестра Сковородка заняла свое место за столом, а одетый в черное академик ушел тем же путем, каким их привел.

Внимание Ноны привлек один из академиков. Небесно-голубая мантия скрывала его болезненную худобу, хотя выпуклость позвоночника и длина шеи все равно были видны; на его маленькой голове застыла ухмылка черепа. Он смотрел на нее бледными, ничего не выражающими глазами. Она уже видела его раньше: в Калтессе, рядом с Раймелом Таксисом. Возможно, магия академика спасла жизнь ее врагу, а может быть, это сделали демоны, прятавшиеся под кожей геранта. Может быть, этот академик отравил ее в тот момент, когда она пыталась отнять жизнь у Раймела? Был ли он здесь сегодня по приказу Таксиса, чтобы закончить работу? Нона замерла, чувствуя челюсти капкана вокруг себя. Она могла бы рассказать Сестре Сковородка, но тогда разве они не нанесут Академии смертельное оскорбление? Кроме того, монахиня может просто повторить слова настоятельницы, напомнив Ноне, что Туран Таксис поклялся самому императору. Что дело закрыто. Нона стиснула зубы, когда тошнота снова напомнила о себе.

Самый старший из академиков поднялся на ноги, седовласый человек, чья кожа, казалось, была ужасно обожжена давным-давно, а в глазах застыла молочная слепота.

– Мы приветствуем последних из наших гостей – Сестру Сковородка из монастыря Сладкого Милосердия и трех послушниц одного возраста с нашими учениками третьего года обучения. – Он замолчал, и вежливые аплодисменты пробежали по галереям наверху. – Прошу прощения, Госпожа Путь, но время поджимает. Если вы готовы, мы начнем немедленно. – Он указал на табуреты у двери, и Сестра Сковородка жестом пригласила послушниц сесть.

Пять из восьми табуретов были заняты. На них сидели три студента Академии в серых туниках, ближе всех – яркая блондинка, затем Чара и Виллум. Чара выглядела такой же суровой, какой ее помнила Нона, черные волосы были подстрижены так близко к черепу, что под ними виднелась темная кожа. Виллум казался чуть менее непривлекательным, чем раньше, за два года его подбородок стал четче, а глаза – ярче. Два последних табурета занимали два послушника в коричневых рясах братства Предка: крупный рыжеволосый мальчик с красными щеками и слегка улыбавшийся Маркус. Нона, не дожидаясь разрешения, доковыляла до свободного табурета и упала на него, прислонившись спиной к стене. Гесса устроилась рядом с ней.

Академик прочистил горло.

– Мы начнем с... – Он наклонился и приложил ухо к губам угловатой женщины, сидевшей справа от него. – С Послушницы Гесса и Проксимы Чара. – Он хлопнул в ладоши.

Сестра Сковородка со вздохом поднялась на ноги и, подойдя к двери в левой стене, поманила Гессу. Академик, сидевший справа, встал и проводил Чару через дверь в правой стене. Сестра Сковородка обещала объяснить, чего от каждого из них ждут перед схваткой, и Нона предположила, что это оно и есть. Ее собственные шансы сделать что-то большее, чем просто упасть в обморок, казались ничтожными.

Пока Гесса и Чара прятались в боковых комнатах, одетый в черное академик вернулся и поставил железную корзину с горящими углями между двумя дверями. Он ушел, и где-то через минуту ударил гонг.

– Значит, Чара поработает огонь-работником. – Маркус, через два места от Ноны. Она повернулась, чтобы посмотреть на него, сумев сквозь боль отозваться на его нервную улыбку. – Студентам нужен легкий источник.

Снова прозвучал гонг, и обе двери открылись, показывая участниц. Чара поспешила к корзине с углем и склонилась над ней так близко, что Ноне показалось, будто у нее загорелись волосы. Гесса хромала, опираясь на костыль, и сосредоточенно хмурилась, глядя на Чару. Нона ожидала, что Гесса глубоко погрузится в безмятежность. Гесса, возможно, и не смогла бы сделать шаг без посторонней помощи в обычном мире, но на Пути у нее были более проворные ноги, чем у Ары, и обе они далеко превзошли Нону, которая все еще не могла сделать больше, чем мимолетное прикосновение.

– Что она делает? – Боль превратила слова Нона в выдох.

– Нить-работу, – сказала Ара.

Чара стояла, в ее глазах горел огонь. Она сложила руки, и пламя вспыхнуло среди углей, не угасая, а сворачиваясь и поднимаясь, пока не превратилось в змею, обвившуюся вокруг нее. Каким-то образом жар змеи не достигал Чары, ее кожа осталась незапятнанной, туника даже не опалилась. Но боль Ноны нарастала от плохой к нетерпимой, звеня в костях. Она порылась во внутренних карманах рясы, обхватив пальцами свое несчастье. После экстаза возни она достала пузырек с черным лекарством.

– Сдаешься, послушница? – спросила Чара с явным презрением. Она протянула руку к Гессе, змея обвилась вокруг руки, подняв голову, чтобы ударить.

Хмурый взгляд Гессы прояснился, словно в этот момент она решила головоломку.

– Есть нить, которая привязывает твое пламя к углям. – Пока она говорила, ее рука двигалась, большой и указательный пальцы были сжаты вместе, как будто она дергала за какую-то невидимую нить. Она стояла там, ее пальцы работали, пряди волос развевались на ветру, которого не было.

– Что? – Настала очередь Чары нахмуриться. Змея, быстрее, чем поднялась, по спирали спустилась вниз по ее руке, снова обвилась вокруг тела и вернулась в огонь-корзину.

– Они все еще связаны друг с другом, – сказала Гесса.

Чара скривила губы и сжала обе руки в кулаки. И снова пламя вырвалось из раскаленных углей, уже не так яростно, как раньше, и неуверенно потянулось к ней.

– И все части угля все еще соединены... – В голосе Гессы прозвучало удивление, как будто близость Ковчега раскрывала в поразительных деталях то, что она только мельком видела раньше. – Так много... – она оперлась на костыль и подняла обе руки, сложенные чашечкой, и развела пальцы, словно перебирая невидимые нити. Пламя над огонь-корзиной втянулось обратно в пылающие угли, дым неестественно быстро закружился и устремился вниз, исчезая из воздуха. И, несмотря на рычащее сопротивление Чары, в течение нескольких мгновений свечение угасло, угли потемнели, огонь исчез, как будто его никогда и не было.

Чара рухнула на пол, задыхаясь, как будто все это время она задерживала дыхание и только теперь могла дышать. Гесса, с искренней улыбкой на лице, шагнула вперед и протянула руку:

– Спасибо за уроки, проксима.

Чара отмахнулась от нее и, нахмурившись, вернулась на свое место. Гесса тоже вернулась и села между Арой и Ноной. За столом академики шепотом обсуждали происходящее, на галереях наверху зрители, тоже шепотом, обменивались наблюдениями.

– Сестра Сковородка расскажет тебе, чего ожидать, – сказала Гесса. – Мы не хуже друг друга, так что мы не должны причинить боль друг другу.

Нона сидела так тихо, как только могла, черное лекарство было так крепко зажато в ее узловатом кулаке, что она боялась, как бы пузырек не разбился.

– Что делала Чара? – выдохнула она сквозь стиснутые зубы, желая отвлечься.

– Многие марджалы работают со стихиями. Самая частая – воздух. Проще всего работать с чем-нибудь легким. Потом огонь. Вода встречается реже. Земля – очень редко. – Гесса нахмурилась. – Думаешь, она меня не помнит? Она смотрела так, будто никогда не знала меня… С тобой все в порядке, Нона? Ты выглядишь ужасно.

Нона отмахнулась от вопроса:

– Откуда ты все это знаешь? Сестра Сковородка никогда не учила нас этому. Или учила?

Гесса пожала плечами:

– Кое-что она уже успела рассказать, прежде чем ты присоединилась к Красному Классу. Но бо́льшую часть я прочитала в библиотеке, пока вы там колотили и пинали друг друга.

Старший академик снова поднялся на ноги:

– Следующая пара – Послушница Арабелла и Проксим Виллум.

Как и прежде, Сестра Сковородка пошла в одну комнату с Арой, а академик повел Виллума в другую. Огонь-корзину убрали, на ее место ничего не положили. Двое соперников появились при звуке гонга, Ара – золотая и сияющая, Виллум —бледный и нервный. Его студенческая туника была заменена мантией с длинными рукавами, доходившими до пят, и украшена сигилами, вышитыми золотой нитью. Казалось, она весит столько же, сколько он сам.

– Похожи на те, что в Башне Пути, – сказала Гесса. – Сигилы отрицания, именно для Пути. – Она прищурилась. – Некоторые более общие. Впрочем, все отрицания.

Ара и Виллум шагнули навстречу друг другу. Но ничего не произошло. Они стояли лицом друг к другу, губы Ары подергивались от эха ее мантры безмятежности, Виллум, не обращая на нее внимание, уставился на свои сжатые кулаки.

– Ах, – выдох вырвался, когда боль Ноны вспыхнула ярче. Она поднесла лекарство к губам, ее рука судорожно повиновалась ее требованиям.

– Нона! – прошипела Гесса, протягивая руку, чтобы остановить ее. – Ты что, с ума сошла?

–О-отравлена!

– Тогда проси о помощи! Мы же в Академии. Здесь больше марджалов кровь-работников, чем во всей остальной империи, вместе взятой!

– Ч-что он делает? – Нона кивнула в сторону Виллума, чтобы отвлечь Гессу. Она не собиралась отдавать себя в руки академиков. Человек, сидевший за столом напротив, вероятно, был тем, кто защитил Раймела от ее клинков. Что еще он приготовил, чтобы помочь Таксису?

– Он строит стену, – сказала Гесса, не отводя взгляда. – Невидимую стену. Есть недостатки во… всем… изъяны в вещах мира, места, где путь соскользнул и оставил дефект. Виллум поворачивает их и собирает в стену. Говорят, что коснуться ее – все равно, что коснуться стекла. Редкий талант. Его стена статична, но, говорят, гроссмейстеры могут делать подвижные стены. Говорят, что у одного Дарн-мага есть дефект-меч, невидимое лезвие, которое пронзит любую сталь, поднятую против него! – Гесса протянула руку и схватила ладонь Ноны, не выпускавшей флакон изо рта. – Не надо!

– Мне нужно. Я... – но, пока Нона говорила, лезвие, воткнутое в живот, слегка притупилось, сведенные судорогой мышцы расслабились и она наклонилась вперед, извергая кислоту на пол.

– Он закончил.

Нона выпрямилась, не обращая внимания на недовольный взгляд студента слева от нее. Виллум стоял и ждал. Если он и построил какую-то стену, она ее не видела. Прошло несколько минут, пока Ара погружалась в транс и невыносимая боль Ноны сменялась тупой и острой тошнотой. Ей хотелось снова оказаться в туннелях под монастырем, чтобы увидеть, как близко Йишт находится к корабль-сердцу, и снова испытать то облегчение, которое она испытала в последний раз, когда ей было так плохо.

Наконец Ара заговорила глубоким и звучным голосом:

– Ты закончил?

Виллум кивнул, облизнув губы.

Нона чувствовала эхо шагов Ары, когда та шла по Пути. Один. Два. Три. Четыре. Ара никогда не заходила так далеко. Возможно, в присутствии Ковчега даже Нона смогла бы сделать второй шаг. Пять.

Ара вернулась, встряхнув все тело, ее волосы взметнулись золотым облаком вокруг головы. Энергия Пути окутывала ее ярким коконом, сочилась из плоти. Нона решила, что она бы с таким не справилась, но Ара направила силу вперед и послала ее в сторону Виллума зубчатым пламенем, походившим на горящую молнию.

Атака Ары ударила в стену Виллума в ярде от того места, где он стоял, и зал содрогнулся от взрыва. Нона уловила краткое впечатление раскаленной добела энергии, расплющивающейся и разливающейся вокруг полукупола; только слабое эхо проникло через него и ударило в грудь студента, но золотые сигилы поглотили ее, как будто были отверстиями в какое-то другое месте.

По галереям прокатилась легкая волна аплодисментов. Виллум нерешительно поклонился и вернулся в комнату, из которой вышел.

– Что? Он выиграл? – спросила Нона.

– Нет. Ара. Виллум был бы ранен, если бы не носил сигил-мантию – и они стоят больше, чем поместья большинства лордов, так что не входят в стандартный академический гардероб. Но это было впечатляюще – он смог почти полностью остановить такой мощный взрыв. Вряд ли Ара смогла бы сделать в спешке еще один.

Академики снова принялись за свои дискуссии, старший из них быстро задавал вопросы Сестре Сковородка. Нона наклонилась вперед, чтобы посмотреть на Маркуса. За последние два года он заметно вырос, а может быть, всегда был эффектным, а она этого не замечала. Симпатичный, но не как Раймел Таксис, высокомерие которого сделало уродливыми даже правильные черты лица и квадратную челюсть.

– Что ты можешь сделать? – спросила она его.

– Я эмпат.

– И что это значит?

– Ну… Я могу тебя рассмешить.

– Не можешь!

Он скривил лицо, высунул язык и скосил глаза. Она расхохоталась, отчего дискуссия в конце зала затихла.

– Это обман, – прошипела она.

– Разве не в этом заключается магия? – Он ухмыльнулся. – Но я могу. Я могу залезть тебе в голову и заставить тебя смеяться... или плакать. Или, если мы столкнемся друг с другом, я заставлю тебя сдаться.

– Не скажу насчет смеяться или плакать, но заставить меня сдаться ты не сможешь.

– Ну. Я бы очень постарался. – Маркус улыбнулся, но без особого энтузиазма.

– Это не сработает. Сдаваться – это не то, что я делаю. Ты ведь помнишь меня, правда? – Но, произнося эти слова, Нона гадала, что он может помнить о ней. Она помнила его серьезным, склонным к соперничеству мальчиком, от которого осталось совсем мало. Два года в монастыре изменили его, или, возможно, его изменила собственная сила. Возможно, ты не можешь проникать в головы людей без того, чтобы часть их не потянулась назад и не сформировала тебя.

– ...Послушница Нона и Проксима Люта. – Старший академик поднялся на ноги, в то время как мысли Ноны были далеко.

С табурета поднялась третья студентка, высокая девушка со светлыми волосами, закрывавшими половину ее лица. Видимый глаз был темным и враждебным, а скула – такой острой, что об нее можно было пораниться.

Нона последовала за Сестрой Сковородка в комнату для подготовки. Когда она вошла, тошнота отступила. Она стояла озадаченная, но успокоенная, глядя на картины, развешанные по стенам, пока Сестра Сковородка закрывала дверь. Академики в черных мантиях смотрели на нее со всех сторон, их нарисованные лица были одинаково суровы.

– Нона, твой противник – тень-ткач.

– Она, что, собирается спрятаться в тенях и прыгнуть на меня? – Нона нахмурилась. – Можно мне ее ударить?

– Нет! – Сестра Сковородка топнула ногой. – Никаких ударов! – Она вздернула подбородок. – Ты не будешь лягаться, кусаться, бодаться головой или делать еще чего-нибудь такое, чему тебя научила Сестра Сало. Только Путь.

– Но я едва могу дотронуться до Пути. И как это поможет против теней? Можно мне ее взорвать?

– Я не думаю, что сможешь, Нона, нет. Но если ты вдруг овладеешь этой способностью – а в такой близости от Ковчега случались и более странные вещи, – она будет в сигил-мантии, и да, ты можешь взорвать ее. Было бы упущением с моей стороны не добавить, что мантия рассчитана на десять ступеней. Устрой взрыв сильнее, и ты проделаешь дыру в студенте Академии. А это было бы очень плохо.

– Итак... что я могу использовать? Грубый язык? Наорать на нее? – Нона нахмурилась. – А что она может сделать мне?

– Тень-работа гораздо глубже, чем то, что тебе успела показала Сестра Яблоко. Сокрытие – наименьшая из таких манипуляций. Одни тень-работники умеют вызывать страх. Другие могут быть способны впустить в тебя тьму. Слепота – самый легкий вред, но целая конечность может тебя подвести, если заразится тенью.

– Вы уверены, что я не могу просто дать ей по морде, прежде чем она начнет?

– Ты, Нона, обретешь безмятежность и в ее доспехах будешь защищена от всех подобных нападений.

– Даже от инфекции?

– Да.

– И это все, что есть? Безмятежность побеждает тени?

Какое-то мгновение Сестра Сковородка жевала внутреннюю сторону щеки.

– Раздиратель может использовать для атаки собственную тень. Он может разорвать плоть, и нет никакой физической защиты. Умная нить-работа может победить такой злой умысел. Или можно просто проделать дыру в тень-работнике. Но раздирание – редкий талант, и в том маловероятном случае, если юная Люта обладает этой силой, академик Антаст сейчас говорит ей не использовать его против тебя, точно так же, как я говорю тебе не бить бедную девочку.

Нона подумала о зрителях, ожидающих ее там. Все эти суровые и серьезные академики, чьи умы были полны волшебных хитросплетений марджала. Она чувствовала себя достаточно нервной даже здесь, под нарисованными взглядами зрителей на стене…

– Не думаю, что смогу… Я плоха в безмятежности даже там, в монастыре, с друзьями. Здесь... со всеми этими незнакомцами...

– Это представление, Нона. – Сестра Сковородка улыбнулась. – Ты же воин. Может быть, Путь и течет в твоих жилах, но в глубине души мы обе знаем, что ты боец. А что такое бой, если не представление? – Она остановилась и театрально подняла руку. – Каждая звезда, вращаясь в черной глубине небес, горит только потому, что человечество подняло лицо, чтобы посмотреть. Каждое великое деяние должно быть засвидетельствовано. Иди туда и сделай что-нибудь великое.

– Итак... – Нона обвела взглядом нарисованное на стенах неодобрение. – Безмятежность... – Она начала прокручивать в голове слова лун-песни.

Она падет, она падет,

Луна, л...

Сестра Сковородка повернулась к двери.

– Она будет работать быстро. Так что обрети безмятежность как можно быстрее.

– Вы мне не поможете!

– Мир редко так поступает, девочка.

Глава 36

Нона вышла в зал. Люта появилась из двери напротив мгновением позже, бледная за бледным водопадом волос, ее взгляд был напряжен.

Она падет, она падет,

И скоро будет не видна.

Люта огляделась. Зал был хорошо освещен окнами купола, но у основания восточной стены лежали неглубокие тени. Более глубокие тени лежали под столом академиков, к которому вернулась Сестра Сковородка.

Лед придет, лед придет,

Но нет луны, но нет луны.

Люта подошла к восточной стене, пошла вдоль нее, и там, где она прошла, тени становились все тоньше, сгущаясь вокруг нее подобно платью из серого тумана. Нона стиснула зубы, когда боль и тошнота поднялись вместе. Она взглянула на одетого в синюю мантию академика. Это он? Играет с ней по приказу Раймела?

Мы все падем, мы все падем,

И скоро будем не видны.

Нона не чувствовала безмятежности. Ее тошнило. Ей хотелось кататься по полу и корчиться от боли, чтобы хоть немного успокоиться. Ей захотелось броситься к девочке и сбить ее с ног ударом в шею.

Люта прошла мимо судейского стола, бормоча свои собственные заклинания. Когда-то ее тень на полу была тонкой и понятной, но теперь она стала многоугольной, темные углы двигались, ножки и спинки стульев тянулись вперед, как веретенообразные щупальца какого-то огромного черного насекомого. Мучительная боль вспыхнула в костях Ноны, но почему-то не смогла впиться в нее зубами.

Она падет, она падет,

И скоро будет не видна.

Нона представила себе безмятежность как толстую белую шубу, мех белого медведя, мягкий, обволакивающий, заглушающий суровость мира, выдергивающий жало из любой колючки. Она накинула шубу на плечи. Ее боль стала чем-то далеким, принадлежащим кому-то другому. Объект любопытства, не более того. Она не разрешила себе думать о том, как долго она будет оставаться в отдалении.

Тени вокруг Люты закружились, внутри замелькали силуэты, колеблющиеся, становящиеся любой тревожащей фигурой, которую Ноне могла себе вообразить. Там лежали ее кошмары, питаясь тем, что она им давала. Это была темнота, в которой Раймел Таксис неуклюже топтался на заднем плане, в то время как впереди падал сломанный Четыре-ноги, пытался подняться и снова падал.

Люта подняла руки, и тени хлынули вперед, свернулись спиралью вокруг Ноны, касаясь ее кожи холодными, воздушными ласками. Изнутри – не снаружи – поднялся страх. Ужас, который она испытала на тропе через Лес Реллам, когда темнота щипала ее за пятки, а деревья шептались со всех сторон. Страх утонуть в Стеклянной Воде, и оказаться среди костей мертвых девушек глубоко в черной грязи внизу. Страх потерпеть неудачу. Страх перед ее правдой, перед тем, что ее разоблачат как чудовище, перед концом любой дружбы.

Возможно, без обволакивающей безмятежности, которая притупила атаку, Нона могла бы убежать или упасть на пол, свернувшись калачиком вокруг своего ужаса. Возможно. Но Нона так не думала, не под куполом, не под пристальными взглядами стольких незнакомцев. Темной лунной ночью в каком-нибудь пустынном квартале... скорее всего.

Тени окутали ее плотнее, покрыв ее плоть неровной серой черепицей. Она чувствовала их, как холодную и грязную воду, пытающуюся проникнуть под кожу, но так же, как и вода, они убегали.

– И это все, что у тебя есть? – Нона говорила сквозь стиснутые зубы, ее боль все была еще огромной, но далекой.

Люта обмякла, и только ее собственная тень собралась у ее ног. Она открыла рот, чтобы заговорить, но в это мгновение боль Ноны вернулась к ней, и в то же самое мгновение лицо Люты исказила судорога, превратившая покорность в животную ярость. Она вытянула руки перед собой – плечи вперед, пальцы растопырены под неудобными углами, – и тень потекла вперед, словно за девочкой садилось солнце; она вырвалась из своей лужи и развернула веером призрачные когтистые руки.

За один удар сердца Люта перешла от поражения к слепой ярости. В ту же раздробленную секунду, когда тень скользила по полу, Нона замедлила движение мира, но не смогла остановить взбирающуюся на нее тень, и там, где она касалась ее плоти, кожа расступалась, словно под острым лезвием ножа. Нона почти не сомневалась, что, как только она достигнет шеи и лица, порезы станут глубже: выражение лица Люты не оставляло места для жалости.

Сидевшие за столом в центре зала академики едва ли заметили, что Люта передумала: когда они сообразят и начнут действовать, все будет кончено. Нона начала нырять назад и в сторону, но тень может двигаться так же быстро, как свет, и она знала, что уклонения будет недостаточно. В отчаянии она призвала свои клинки и, когда тень поднялась, рубанула находящейся впереди рукой, зная, что не сможет порезать себя. Эффект был мгновенным. Когда невидимые лезвия встретились с тенью, они рассекли ее, и все следы тени над срезом исчезли. И в то же мгновение мир Ноны взорвался яркими осколками боли, такими ослепительными, что она не увидела, как пол поднялся, чтобы принять ее, и не почувствовала, когда он ударил.

Нона услышала голоса, и эти голоса вытащили ее из глубин, которые ее держали.

– ... с ней? – Мужчина.

– Как она вообще отбилась? Это было раздирание! – Женщина, моложе мужчины.

– Да. – Голос Сестры Сковородка. – Да, раздирание. Как вы могли выставить такую неуравновешенную студентку против моей послушницы? Будут последствия. – Она придвинулась ближе к Ноне. – Многие будут твердо убеждены, что это не было случайным нападением. Они спросят: как далеко в Академию простирается золотая рука Турана Таксиса?

Нона поняла, что ей больше не больно. Она даже не почувствовала боли в том месте, где раздирающая тень порезала ей ноги.

– Посмотрите на своих, сестра. – Мужской голос. Они находились в гораздо меньшей комнате, чем зал для испытаний. Нона не открывала глаз, боясь прервать их разговор.

– Моих? – Сестра Сковородка возмущенно повысила голос.

– Проксима Люта не выполняла никакого тайного приказа. Вы же ее видели. Ее пришлось вытаскивать из зала, полную ярости. Даже повреждение ее тени не испугало ее, – сказала женщина. – Один из монастырских эмпатов вложил в нее этот гнев. Вам нужно поговорить со священником, или с Братом Джаксом в Санта-Круа.

– Я ни на секунду не поверю, что слуга Предка, брат или послушник, мог...

– Но как она с этим справилась? Нет никакой Путь-магии, которая сделала бы это... не так ли? Как она повредила тень Люты? – Женщина вернулась к своему первоначальному вопросу. – И почему она так страдала от незначительных порезов?

– Она справилась, потому что она марджал, – сказал мужчина.

– И она страдает из-за кровь-войны, бушующей в ней. – Голос Сестры Сковородка. – Марджал борется с кванталом.

– Кровь-война, – сказал мужчина. – Усугубляется близким применением заклинаний марджал… Интересно, что же ее спровоцировало? Должен был быть какой-то серьезный вызов системе. Вроде бы ваша Госпожа Тень – марджал прайм, верно? Не было ли какой-нибудь достаточно серьезной тень-работы, которая ее разожгла?

– Девочка прикоснулась к Раймелу Таксису две недели назад, – ответила Сестра Сковородка и сухо добавила: – Разве ваши академики не оставили мальчика полным демонов?

Пауза.

– Этого могло быть вполне достаточно.

– Марджал против квантала – всегда самое трудное сражение, – сказала женщина. Похоже, слова Кастрюли ее не убедили. – Но даже если и так, я никогда не читала о таком ужасном случае. Ее метаболизм опасно нарушен. Она должна мучиться от нестерпимой боли. Я не понимаю, как...

– Она три-кровка, полн-кровка хунска.

– Предок, пусти мне кровь!

Минута молчания охватила комнату и задержалась.

– Три-кровка? – В голосе мужчины послышалось сомнение. – Вы понимаете, что...

– Я понимаю лучше, чем вы думаете, Рексус Дегон. – Голос Сестры Сковородка впервые выдал ее настоящий возраст.

– Вам лучше вернуть ее в монастырь, пока об этом не услышал император. И скажите Невису. Он лучший первосвященник из всех, что у вас были за последнее время, – не то чтобы это о многом говорит. По крайней мере, с ним на вашей стороне, у вас есть шанс.

Нона слышала эти слова, но не могла сложить их в уме так, чтобы они подходили друг другу. Если она три-кровка… Значит ли это, что она Избранная? Кто же тогда Ара? Она обратила свои мысли к чему-то более понятному.

– Я не отравлена? – Нона открыла глаза. Потолок над ней был бледно-голубым, как небо – она никогда не видела такого, – и оштукатуренные гипсовые украшения тянулись со всех сторон, как странно причудливые и угловатые облака.

– Ты не отравлена. – Сестра Сковородка наклонилась вперед. – И как долго ты подслушивала?

Нона села.

– Но у меня всегда были мои клинки...

– Твои? – Женщина, та самая, которая говорила, академик с длинными седыми волосами и в белом халате.

– Клинки. – Они отнесли ее в санаторий, похожий на санаторий Сестры Роза. Она лежала на одной из кроватей в галерее с низким потолком.

– Клинки? – Женщина нахмурила лоб.

Плавным движением Сестра Сковородка извлекла из своего одеяния нож, серьезный, девять дюймов темной стали, отточенный для потрошения.

– Покажи мне, – она протянула его Ноне.

Нона наклонилась вперед, вспомнила болезненный, влажный щелчок, когда Раймел сломал руку Сайде, и провела рукой по ножу, близко, но не касаясь. Сестра Сковородка хмыкнула от усилия, потребовавшегося, чтобы удержать его, и, когда Нона убрала руку, поперек стали остались три линии, три параллельные зарубки на режущей кромке.

– Замечательно! – Старший академик, Рексус, наблюдавший за состязаниями, подошел ближе, чтобы осмотреть повреждения.

– Я всегда была способна это делать...

– Мы называем это шуткой крови, – сказала женщина. – Изолированный талант марджал. Самодостаточный и бессознательно порожденный. Это не такая уж редкость у детей, когда кровь еще не проявила себя должным образом... – Она нахмурилась, глядя на нож в руке Сестры Сковородка. – Хотя дефект-клинки, конечно, я почти никогда не видела.

– Оррен из Маннерс Рич может создать и поддерживать передвижную дефект-стену... – Взгляд Рексуса не отрывался от руки Ноны. – Но вот это... – Он покачал головой. – Заберите ее, сестра. Быстро и тихо.