Текст книги "Красная сестра (ЛП)"

Автор книги: Марк Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

Архонт Фило поднял лицо к залу:

– По-видимому, в этом судебном деле нет оснований для разбирательства. – Он не казался счастливым по этому поводу, но Нона спросила себя, бывал ли он когда-нибудь счастлив по любому поводу.

Архонт Анаста уставилась на Настоятельницу Стекло таким пристальным взглядом, что Ноне показалось, будто она протягивает руку, чтобы найти между ними нечто материальное, невидимый железный прут:

– Это можно было бы сделать лучше, Стекло.

– Я знаю.

– Чище. Резче. Яснее. Как я всегда учила. – Архонт сузила и без того узкие и искусанные губы. – Это... это было грязно, неаккуратно, неуверенно.

Настоятельница Стекло склонила голову.

– Но ребенок не должен страдать от твоей ошибки. Это не то дело, за которое надо отвечать.

Настоятельница начала сползать на пол, охранник шагнул вперед, чтобы не дать ей упасть.

– Архонт Невис, решение остается за вами. – Первосвященник подошел и встал за креслом толстого архонта. – По крайней мере, я знаю, что на вас можно положиться в понимании того, где лежат наилучшие интересы церкви.

Архонт Невис бросил взгляд поверх шеренги своих собратьев-архонтов. Он нервничал, пот выступал маленькими колечками в седых волосах, прилипших ко лбу.

– Я...

– Прошло больше лет, чем нам обоим хотелось бы упоминать, Невис, – сказала Настоятельница Стекло, стряхивая с себя охранника и выпрямляясь. Она говорила так, словно их было только двое, а Нона и остальные – не более чем тени. – Тот мальчик и та девочка не узнали бы нас. Мы уже стары. Изменились. Но я помню. Однажды ты сказал. Однажды. Что я смогу попросить тебя о чем угодно. Я сомневаюсь, что ты думал, что мне понадобится так много времени, чтобы попросить. И этот единственный раз – сейчас. И это «о чем угодно» – вот это.

– Я помню. – Невис побледнел еще больше, каждая жилка на мраморе его тела посинела. – Мы были детьми, Шелла. Играли в детские игры. Ты не можешь ожидать...

– Фокус луны, Невис. Лед вокруг нас загорелся красным и начал испаряться...

– ...и коростели поднялись в небо и их песня...

– Очень трогательно. – Первосвященник Джейкоб с треском опустил свой посох. – Но архонт Невис больше не мальчишка с круглыми глазами, вздыхающий по дочке кожевника. Великий Предок, женщина! Невис платит свои долги всей церкви. Тот, кто повелевает казной веры, занимается долгами более взрослого характера. Архонт, давайте покончим с этим фарсом.

– Я... – Архонт Невис поднял палец к груди, так, чтобы первосвященник его не заметил. Только настоятельница. – Дело не имеет под собой никаких оснований. Ему не на чем стоять.

По залу прокатился шепот одобрения среди охранников и слуг. Снаружи раздались восторженные крики, хотя Нона понятия не имела, как эта новость так быстро дошла до женщин и девушек, стоявших перед залом. Архонт Краттон уже был на ногах, его кресло качалось позади него.

– Снимите с нее эту проклятую колодку! Она – настоятельница церкви!

Нона обнаружила, что стоит прямо и без всякой поддержки, ее путы теперь не были бременем, а на губах зазвучал крик вызова.

Охранник двинулся, чтобы повиноваться, держа наготове тяжелый ключ. Громкий треск посоха первосвященника о камень прорезал громкие голоса:

– Отменить.

– Что? – Нона вытаращила глаза. Даже архонты выглядели потрясенными. Она взглянула на настоятельницу. – Он не может...

Из всех них только Настоятельница Стекло, казалось, не удивилась:

– Это большой шаг, Джейкоб. Ты уверен, что хочешь...

– Это суд, и вы будете обращаться ко мне по титулу! – Первосвященник Джейкоб тяжело опустился в свое кресло. – Ваше беспокойство замечено, настоятельница. Я уверен, что вы беспокоитесь обо мне, а не о своем неизбежном и... неудобном... уходе из этого монастыря и из церкви в целом.

Настоятельница Стекло поджала губы:

– Должность первосвященника покоится на четырех столпах. Мой долг – посоветовать вам не выбивать их из-под себя.

– Отмечено. – Первосвященник повернулся к своей помощнице в черном, скрипевшей пером по свитку. – Обязательно запиши это, Греха. Теперь – к вынесению приговора.

– Я забрала Нону из тюрьмы, потому что она – Щит. Предок приказал мне сделать это в видении. – Настоятельница Стекло не повышала голос, но каким-то образом сумела собрать все внимание, которое первосвященник держал минуту назад, и, в тишине зала, сосредоточить его на себе.

– Чепуха! Чепуха... – Первосвященник попытался отмахнуться от этой мысли. – Это глупость, отчаяние. Это было бы неправдоподобно, даже если бы эти слова были первыми из ваших уст, когда мы прибыли. Но произнести их за мгновение до того, как вас приговорят к отрезанию языка... ну... это ниже вашего достоинства. Это ниже настоятельницы Предка!

– Чт... – Нона хотела спросить, что такое Щит, но настоятельница поставила свою большую ногу поверх маленькой.

– У Щита будет почти столько же врагов, сколько у Аргаты. Моим долгом было защищать ее до тех пор, пока она не сможет защитить себя и Избранную. Она всего лишь ребенок. И она была в безопасности, пока никто не знал ее тайну. К сожалению, вы заставили меня сделать пагубный выбор: раскрыть правду о ее личности или позволить вам утопить ее в неведении.

– Это просто смешно, Настоятельница Стекло. Любой может претендовать на святое видение, чтобы спастись от правосудия.

– Разве мои первые слова, обращенные к вам в начале суда, не были приглашением подумать, почему я так поступаю? Вместо того чтобы всерьез задуматься над этим вопросом, вы предпочли свалить все на материнский инстинкт, который совершенно отсутствовал до того, как мои менструации прекратились. Я спрашиваю вас еще раз – зная то, что вы знаете обо мне, вы серьезно верите словам, которые вылетели из ваших уст?

Нона знала, что ей чуждо чувство такта, но даже для ее ушей у настоятельницы, похоже, не очень-то получалось убедить гордого человека изменить свое мнение. Она не давала ему ни отступления, ни спасения, и все же он обладал всей властью. Даже архонты не могли сказать ему, что делать.

Первосвященник Джейкоб откашлялся, подобрал свою рясу, как будто ему было холодно, и поставил посох рядом со стулом.

– Вы меня не убедили, настоятельница. Приговор этого суда таков, что...

– Я требую испытания.

– Испытания? Какого испытания? – Первосвященник посмотрел по сторонам, словно что-то упустил. Отвечая на его вопрос, одетый в черное помощник наклонился в нему и что-то прошептал на ухо. Первосвященник нахмурился, морщины на его лбу становились глубже с каждой секундой. Потом улыбнулся: – Ты хочешь поставить эту девочку перед Красными Сестрами и позволить им стрелять в нее стрелами? Это, конечно, более интересная форма казни, чем утопление. – Помощник поднял голову от раскрытой книги, которую держал в руках, и снова наклонился вперед. – Но ребенку, несомненно, придется согласиться на такое испытание.

– Нет. – Настоятельница покачала головой, давление на ногу Ноны усилилось. – Это было бы просто смешно. Испытание Щита – это испытание для любой сестры, претендующей на титул. Оно никогда не предназначалось для послушницы. И уж конечно, не для той, кто носит рясу чуть больше недели. Испытание, о котором я говорю, стало юридическим прецедентом после видения Сестрой Тростник Трех Ковчегов. – Настоятельница подняла ногу, освобождая ногу Ноны. – Вам придется заглянуть в книгу Лорки о церковных доказательствах. Я полагаю, что у слуги архонта Фило есть копия в самом низу стопки, которую он сложил у кресла архонта...

– Почему бы вам не избавить нас от хлопот, Настоятельница Стекло, и просто рассказать нам? – Первосвященник поставил одну руку на кулак другой и положил на нее подбородок, упершись локтями в колени.

Губы настоятельницы дрогнули в улыбке.

– Меня так и подмывает сказать, что я должна подтвердить свое видение каждому архонту, и, поскольку я невеста Предка, этого будет достаточно. – Она подняла руку, когда Первосвященник Джейкоб поднял голову, чтобы возразить. – К сожалению, испытание, которому подверглась Сестра Тростник, чтобы доказать свои слова, было довольно неприятным. – В в ее голосе послышалась дрожь.

В наступившей тишине заговорила архонт Анаста:

– Монахиня, о которой идет речь, держала руку над пламенем свечи, пока ей не поверили. Прецедент заключается в том, что либо председательствующее должностное лицо склоняется к тому, чтобы поверить показаниям, и позволяет свидетелю убрать свою руку. Или свидетель убирает руку без разрешения и тем самым признает свою ложь. Или, я полагаю, свеча догорает, что должно быть достаточным доказательством чего-то экстраординарного для любого человека. Все это архаично, варварски и изобилует суевериями, но опять же пророчество, на которое ссылается Настоятельница Стекло, архаично и изобилует суевериями, а наказание, которое Первосвященник Джейкоб, похоже, намерен наложить, несет в себе еще большую степень варварства и древности... – Старуха беспомощно подняла руки. – У кого есть свеча?

Просьба архонта прошла через цепочку помощников и охранников к сестрам, ожидавшим снаружи. Последовала тишина, поскольку, по-видимому, монахини разбежались в поисках обетной свечи.

– Как ваша сожженная рука изменит его мнение? – спросила Нона. Ее запястья начали болеть, к пальцам вернулась некоторая чувствительность, хотя колодка был не менее тесной. – Ему все равно: он любит причинять людям боль.

– Первосвященник увидит всю глубину моего убеждения. Каждая секунда промедления опозорит его перед архонтами, против которых он высказал свое мнение. Он будет знать, что женщина, которая может выдержать пламя, способна на все, и это поколеблет его. – Настоятельница говорила со спокойной безмятежностью, не сводя глаз с Первосвященника Джейкоба, сидевшего в кресле напротив.

Нона спросила себя, как Настоятельница Стекло может быть такой спокойной. Сама Нона обожгла пальцы в углях костра, когда едва могла ходить, и эти мгновения невероятной боли навсегда отпечатались в ее сознании.

– Если женщина способна на такое, значит, она тоже способна солгать?

– А его это волнует? Как и правда. – Настоятельница не сводила глаз с Первосвященника Джейкоба. – Если он решит причинить мне боль, то в конце концов ему придется отпустить меня. Думаешь, у него есть яйца для этого?

Нона знала, что на месте настоятельницы она бы вспотела. Искала бы выход. Готовая к бою. Но женщина выглядела такой... безмятежной.

– Вы ведь это делаете, не так ли? Этой игре разума учит Сестра Сковородка. – Затенение Пути, так это называли послушницы. Не следовать по нему, как квантал, но подойти достаточно близко, чтобы изменить способ работы их умов.

– Безмятежность. – Настоятельница медленно кивнула.

Нона нахмурилась. Безмятежная или нет, настоятельница все равно будет гореть.

Вошла молодая церковь-страж в промоченном дождем плаще и сдвинутом набок шлеме. Она подошла к архонтам, сжимая обетную свечу так, словно это был священный артефакт.

– Снимите с пленницы колодку и приведите ее к нам, – приказал первосвященник. – Поставьте стол... вон там. И веревку, чтобы она не подняла руку слишком высоко над пламенем.

– Вряд ли в этом есть необходимость. Я...

– Она доказывает это мне, а не вам, архонт Краттон, и я считаю это необходимым! – Он вытер рот. – Приведите и девочку.

Рядом с Ноной охранник работал тяжелым ключом, вращая винт, который позволял медленно отделить колодку, удерживающую руки Настоятельницы Стекло по обе стороны от ее головы. Устройство издавало болезненный звук, иногда визг, иногда более глубокий скрежет.

– Будет лучше, если ты отвернешься, дорогая Нона, – сказала настоятельница, высвобождая одну руку из колодки, когда страж потянулся, чтобы освободить другую. – Не вмешивайся, ты мне не поможешь. Мне нужно сосредоточиться.

Нона смотрела, как с шеи Настоятельницы Стекло сняли колодку, и она, разминая запястья, пошла туда, где на столе стояла свеча. Нона спросила себя, не спасла ли ее настоятельница от петли, как она сама сначала сказала, по какому-то принципиальному поводу, возмущенная коррупцией и провалом имперского закона? Или потому, что она ценила навыки, продемонстрированные Ноной? Или ее действительно вело видение? Или это заявление было сделано в отчаянии? Все это не имело никакого смысла. Настоятельница сказала, что слова – это шаги по пути: главное – попасть туда, куда идешь. Интересно, подумала Нона, знает ли настоятельница, куда она сейчас идет, или эта игра ускользнула от нее в тот день, когда она вышла из тюрьмы Хэрритон, держа Нону за руку?

Церковь-страж, который вел Нону за настоятельницей, напомнил ей человека, который вел ее на виселицу: высокий, седеющий, вероятно, чей-то дед. Если настоятельница не выдержит испытания, то именно он столкнет Нону с края провала и отправит ее тонуть в воде.

– Она надежно привязана? – Первосвященник спустился со своего возвышения и наклонился над столом, оказавшись почти лицом к лицу с Настоятельницей Стекло, словно опасаясь обмана. Две веревки, обвязанные вокруг раненого запястья настоятельницы, вели к противоположным ножкам стола, где они были закреплены. Она могла двигать рукой из стороны в сторону, но не поднимать ее.

Обетная свеча, толстая, но короткая, стояла рядом, ее пламя мерцало, когда стражи обходили стол, проверяя путы настоятельницы.

– Настоятельница? – Первосвященник указал на пламя. – Я жду, чтобы меня убедили.

Четыре архонта подались вперед в своих креслах, и зал затаил дыхание. Нона слышала, как дождь барабанит по крыше над ними, брызгая из высоких водостоков. Настоятельница Стекло подняла раскрытую ладонь над пламенем, всего дюйм отделял кончик его языка от кожи. Испытание не выглядело впечатляющим. Нона знала, что дикари в Дарне, доказывая свою правоту, висят на деревьях на веревках, прикрепленных к железным крюкам, закрепленным под мышцами их грудей. Но, несмотря на кровь и стоны такого театрального зрелища, испытание настоятельницы было по-своему притягательным. У каждого человека в зале были свои воспоминания о поцелуе огня. Тот поцелуй преподал им урок, который нужно выучить раз и навсегда. Горячий, не трогай.

Настоятельница Стекло не сводила глаз с первосвященника, с его холодных серых глаз, с ухмылки, подергивающейся на его губах, – развлечение? Смущение? Ее лицо оставалось безмятежным, и Нона представила себе, что настоятельница, должно быть, идет широкими шагами по какой-то тропинке, ведущей к покою, мягкими поворотами находит дорогу в тихие уголки мира, где ветер держит язык за зубами, а свет умирающего солнца мягко ложится на землю.

Прошло несколько долгих мгновений.

– Ах. – Быстрый вдох. Щеки настоятельницы напряглись, в глазах застыла далекая боль.

– Ты должна бросить эту глупость сейчас, Шелла. – Первосвященник Джейкоб наклонился вперед, его голос упал до шепота. – Ты можешь сжечь всю руку до черных костей, и я все равно буду знать, что ты лжешь. На этот раз ты проиграла. Ты сыграла в свою игру и проиграла.

Настоятельница Стекло стиснула зубы, широко раскрытыми глазами уставилась на первосвященника, дыхание перехватило: «Стекло. Я – Стекло». Из-под ее ладони донесся слабый шипящий звук. Нона принюхалась. Это мог быть бекон, горячий со сковороды и наваленный в миски в трапезной. В животе у нее урчало, даже когда ее вырвало.

Дыхание настоятельницы, трудный прерывистые вздохи, отсчитывало время ее мучений. Низкий рост Ноны сделал ее единственной свидетельницей того, что пламя делало с настоятельницей: сначала на ее ладони возник красный круг, затем в нем поднялись белые волдыри, потом они надулись и почернели.

Слезы наполнили глаза настоятельницы и покатились по ее щекам, пот бисеринками выступил на лбу, собрался в складках под подбородком. Крик, вырвавшийся у нее, был таким внезапным и громким, что Нона отпрянула назад, а половина стражей потянулась за мечами. Настоятельница начала задыхаться и стонать, издавая глубокие гортанные звуки, которые было больно слышать. Она попыталась поднять руку, но веревки не поддавались. Ее рука дрожала от напряжения, но не двигалась ни вправо, ни влево, чтобы спастись от жара огня.

– Это бессмысленно! – Первосвященник поднял руки и оглянулся на архонтов. – Сдавайся, Шелла, ты только мучишь себя. – Если уж на то пошло, то первосвященник выглядел так, словно его мучили – его лицо было почти таким же красным, как и у настоятельницы. Она была вне всякого позора, глубоко в каком-то месте, где не существовало ничего, кроме нее и ее боли.

– Аррррргггггххх! – На этот раз рев агонии. Нона видела, как из сморщенных развалин над пламенем свечи капает жир. Теперь, казалось, пламя поднялось еще выше, словно пыталось лизнуть ладонь. – Аррррггггхххх! – Крик такой ужасный, что Нона зажала бы уши руками, если бы они были свободны.

Нона снова увидела плавное движение, с которым умная рука настоятельницы нарисовала ее изображение на рабочем свитке в классе сестры Колесо. Как теперь будут действовать эти пальцы? Смогут ли они когда-нибудь снова рисовать?

– Убери руку! – Нона обнаружила, что это говорит она. Но она была не одна – по всей комнате мужчины и женщины бормотали это. – Убери руку! – Помощник архонта Фило потерял самообладание и закричал на настоятельницу, сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

– Это просто смешно! – Первосвященник в гневе стукнул посохом. – Я не позволю себя шантажировать... – Еще один крик боли оборвал его. Нона едва могла видеть из-за слез. Из носа у нее текло, и она не могла вытереть его; в горле пересохло от крика, требующего, чтобы настоятельница остановилась.

На лице Первосвященника Джейкоба застыла болезненная гримаса. Он повернулся и пошел обратно к своему креслу, преодолевая три ступеньки возвышения одним шагом, его путь перемежался криками настоятельницы. Он повернулся, заправил мантию под колени и сел.

– Я буду следить за тем, как плоть... – еще один крик, – ... будет капать с твоих костей, прежде чем я позволю тебе продать мне эту... – крик, в котором не было ничего человеческого, – ...эту жалкую ложь.

– Я пройду испытание щитом! – Никто не слышал Ноны среди криков и почти непрерывного воя настоятельницы. Она рванулась вперед, ударившись всей тяжестью своей колодки о стол. Свеча дернулась, упала и покатилась прочь. – Я пройду испытание Щита! – крикнула Нона в ошеломленную тишину. На мгновение воцарилась полная тишина. Затем настоятельница рухнула, и все заговорили разом.

Глава 17

Дождь обрушился на Нону, холодный и сильный, когда она вышла из дверей Зала Сердца. Его удар потряс ее и, казалось, разбудил, дав возможность понять ее положение. То, что она стояла в зале перед архонтами в их пышных нарядах, было настолько далеко за пределами ее опыта, что события приняли характер сновидения, закончившегося кошмаром. Тут, под ледяным дождем, мрачная реальность вновь обрела свою власть.

Она почти ничего не видела, кроме спин идущих впереди стражей и, по обеим сторонам, серых силуэтов сестер и послушниц, почти потерявшихся в ливне, съежившихся в своих одеяниях и прижавшихся к стенам в поисках укрытия. Ледяная вода обжигала запястья там, где колодка содрала кожу. Она быстро размяла руки, зная, что скоро они ей понадобятся. Дождь стекал с кончиков ее пальцев, как будто они были трубками, разбрызгивающими его изнутри.

Процессия шла быстрым шагом. Нона не отставала. Освободившись от тяжести колодки, она чувствовала себя так, словно плыла, словно одним сильным ударом ноги могла сбросить путы земли и достичь крыши Зала Меча, темного силуэта, колеблющейся впереди них. Через несколько мгновений они уже стояли в дверях, а за ними толпилось еще больше народа.

Двое стражей отвели Нону в сторонку, не обращая особого внимания на то, как они ее держат, словно она была всего лишь маленькой девочкой, а не заключенной, обвиняемой в убийстве и готовящейся к испытанию, которое мало кто мог выдержать даже из полноценных Красных Сестер.

Первосвященник и архонты вошли в двери и стояли на песке, с них капала вода, их роскошные наряды были испачканы. Мама Ноны говорила, что дождю все равно, как долго ты расчесываешь волосы, он все равно будет падать на тебя. Жители деревни верили, что в дожде есть боги, как и в каждой реке и в каждом лесу. Им можно было молиться, но обычно, когда они подходили достаточно близко, чтобы услышать молитвы, было слишком поздно оставаться сухим.

Оказавшись за дверями, архонтам пришлось быстро искать себе место, так как все больше народа напирало на них сзади. Сначала священники и служители церкви, потом монахини, а за ними послушницы, и никто не пошевелился, чтобы остановить их.

Почти не говоря ни слова, все собрание прошаркало по левой стороне зала и поднялось на многоярусные сидения в дальнем конце. Последние садились на свои места сзади, когда Настоятельница Стекло вошла в главные двери в сопровождении двух церковь-стражей. С одной стороны ее поддерживала Сестра Скала, крепкая остролицая Красная Сестра, а с другой – Сестра Роза, все еще поправлявшая края массы льняных повязок, превративших руку настоятельницы во что-то почти сферическое. Настоятельница Стекло, казалось, нетвердо держалась на ногах, позволяя вести себя. Стражи подвели ее к нижнему ярусу сидений. Проходя мимо Ноны, настоятельница бросила на нее быстрый взгляд, мимолетный, но достаточно долгий, и Нона увидела те же проницательные темные глаза, которые оценивали ее в тот первый день у подножия виселицы.

Нона взглянула на трибуну. Классы перемешались, послушница сидела рядом с монахиней, но она заметила Клеру и Рули, сбившихся вместе на втором ярусе. Отблеск цвета немного позади девочек привлек внимание Ноны: рыжие волосы сестры Яблоко выбились из-под ее головного убора, сестра Чайник сидела совсем рядом с ней, не менее близко, чем Клера и Рули.

Первосвященник стоял на самом верхнем ярусе, его шляпа была сброшена, мокрые седые волосы прилипли к покрасневшему лбу.

– Сестра Колесо... Сестра... – Он взглянул на одетого в черное мужчину рядом с собой, который что-то пробормотал. – Сестра Роза. Вы, как я понимаю, старшая по рангу сестра в Сладком Милосердии? Наделенная полномочиями в отсутствие настоятельницы, которая, как узница церковного закона, лишена власти. Итак, вам предстоит провести испытание Щит для этой... послушницы.

Сестра Роза пробормотала что-то неразборчивое и поспешила к Ноне, ее жир дрожал и трясся вокруг нее.

– О, моя дорогая... – она тяжело опустилась на колени, не обращая внимания на охранников, и взяла руки Ноны в свои.

Внезапно Ноне захотелось заплакать. Она почувствовала себя ребенком, каким была в тумане своей памяти, когда объятия матери были крепостью и убежищем. Она высвободилась из объятий Сестры Розы. Мать позволила отдать ее в руки похитителя детей; слабость, которую предлагала Сестра Роза, ей не поможет.

– Что я должна делать? – спросила она.

Взгляд сестры Розы метнулся мимо нее туда, где на своих круглых основаниях стояли тренировочные манекены, каждый из которых был похож на кожаного человечка ростом около шести футов, избитого бесчисленными ударами и пинками. Манекены при ударе откидывались назад, поглощая силу удара, а затем прыгали вперед, когда свинец в их основании снова поднимал их в вертикальное положение.

– Ну... со старшими девочками, новыми сестрами, я имею в виду... прошло уже несколько лет... Чайник была последней... она взяла копье и кинжал... – Сестра Роза с трудом поднялась на ноги, качая головой. – Эй, вы, там! – Она махнула рукой паре стражей у главного входа. – Нам нужно, чтобы одна из тренировочных фигур переместилась к той стене. – Она повернулась к Ноне, посмотрела на трибуны, потом снова на Нону. – Но... но это же безумие!

Безумие это или нет, но два церковь-стража подошли к манекенам и начали тащить один из них к тому месту, которое указала Сестра Роза, оставляя на песке ровную и широкую полосу.

– Подождите! – Первосвященник поднялся со своего места на самой высокой скамье. – Щит защищает Аргату, драгоценный дар Предка, а не какой-то комок лошадиных волос, завернутый в кожу. Пусть она защитит плоть и кровь, чтобы было хоть какое-то эхо давления, под которым должна быть проделана такая работа. – Он протянул руку к Ноне и огляделся, улыбка вернулась к нему. – А кто пойдет добровольцем? – Он посмотрел налево, потом направо. – Неужели вы не верите в этот Щит?

Сестра Чайник закусила губу и попыталась встать, но Отравительница схватила ее за руку и посадила обратно на скамью. Они начали яростно шептаться.

– Никто? – Первосвященник развел руками и расплылся в улыбке.

– Я. – Сестра Сало поднялась на ноги всего в пяти шагах от первосвященника, одновременно снимая с руки мокрую повязку. Она двинулась вдоль скамьи к ступеням, монахини и архонты встали, чтобы пропустить ее.

– Думаю, что нет. – Первосвященник направил свой посох на Сестру Сало, когда она подошла к нему. – Госпожа Меч, не так ли? Откуда нам знать, тем из нас, у кого медленные глаза, если ребенок защищал вас или вы защищали себя?

– Я вам скажу. – Сестра Сало сузила глаза и уставилась на него таким взглядом, что Нона почувствовала себя неловко на другом конце зала. Первосвященник его не выдержал.

– Да, да... – Тут его осенила новая мысль, и он овладел собой. – Но ребенок вряд ли сможет защитить такого высокого человека, как вы, Госпожа Меч. Она едва достает вам до бедра. Мы должны поставить ее в пару с кем-то близким к ней по росту, не так ли? Для честного испытания. – Он не стал дожидаться ответа. – Нам нужна послушница. Если нет добровольцев, то это отсутствие веры говорит само за себя – она вряд ли может быть Щитом, если в нее никто не верит. Помимо защиты, Щит должен представлять и нести нашу веру. – Первосвященник огляделся, его взгляд скользнул по переполненным сиденьям. – Послушница! Девочка из ее собственного класса была бы наиболее подходящей. Кто готов отдать свою жизнь в руки этой преступницы?

Нона спросила себя, сколько из присутствующих видели испытание Щита. Ни одна из послушниц, если Сестра Чайник была последней, кто прошла его. Возможно, были демонстрации, а может быть, просто рассказы, и иногда рассказ вызывает больше страха, чем реальность. В любом случае, никто из Красного Класса не вскочил на ноги. Клера опустила глаза и уставилась на чей-то затылок. Сидевшая рядом Рули, по крайней мере, смотрела на Нону широко раскрытыми и безнадежными глазами. Она заметила Кетти и Генну вместе, первая была бледна, рот полуоткрыт, вторая сердито нахмурилась, как будто ее только что оскорбили. За ними и справа две бритые головы. Джула, казалось, плакала, Арабелла собиралась открыть рот, возможно, чтобы рассмеяться.

– Никто? – Первосвященник Джейкоб сложил губы в тонкую улыбку. – Дело кончено...

– Я. – Гесса наклонилась за костылем. Теперь она воспользовалась им, чтобы подняться на ноги.

Глаза Ноны затуманились. По монастырю гуляла история о том, как ей не удалось спасти Сайду. Как она позволила своей подруге умереть. Она не ожидала, что кто-то из них доверит ей свою защиту. Она посмотрела на свои руки, сложила их в кулаки и сжала до боли.

Гесса спускалась с места с мучительной медлительностью, неуклюже ступая по ступенькам, и все глаза были устремлены на нее. Первосвященник наклонился к более нижнему ярусу и похлопал Сестру Колесо по плечу. В тишине, когда Гесса спускалась по последним ступеням, голос Первосвященника Джейкоба донесся дальше, чем он, возможно, намеревался:

– ...не выбрана быть Красной Сестрой. Она не квантал?

Сестра Колесо что-то пробормотала в ответ. Нона услышала в ответе первосвященника слово «расточительство». Возможно, он считал, что кровь квантал слишком драгоценна, чтобы проливать ее в таком упражнении, но Сестра Колесо казалась равнодушной, возможно, желая заплатить такую цену, чтобы избавить монастырь от крестьянки. И от калеки.

Гесса заковыляла по песку, чтобы присоединиться к Ноне и Сестре Роза, покачивая своей иссохшей ногой, оставляя за собой неглубокие следы волочения. Она неуверенно улыбнулась Ноне, и ее голубые глаза стали темнее, чем Нона когда-либо видела.

– Ты не должна этого делать, – сказала Нона.

– Я – твой друг, – сказала Гесса. – Кроме того, ты защитишь меня.

Глаза Ноны расширились:

– Друг?

– Конечно, глупая. Ты же не думаешь, что Клера – твоя единственная подруга? Люди могут быть друзьями, не говоря об этом.

Нона открыла рот и обнаружила, что у нее кончились слова. Она поклялась, что никогда не подведет друга, что сделает все, что угодно, для любого из них, чтобы защитить их. Клятва, более священная для нее, чем Предок, более священная, чем церковь от самого высокого шпиля до самого низкого склепа. Мысль о том, что кто-то может считать ее другом без ее ведома или согласия, внезапно усложнила ситуацию.

Сестра Роза положила руки им на плечи:

– Вы обе понимаете, как проходит испытание?

Нона покачала головой, но Гесса ответила:

– Я должна стоять спокойно, и Нона должна защищать меня от брошенного копья и метательной звезды, и... есть ли четыре стадии в полном испытании или три?

– Есть...

– Сестра Роза! – крикнул первосвященник с трибуны. – Приготовьте их, если хотите. И снабдите капитана Рогана копьем. – При этих словах один из церковь-стражей, стоявших у главного входа, шагнул вперед – не герант, но значительно выше шести футов ростом и крепкий в груди и руках. Он снял шлем и откинул назад короткие каштановые волосы, так же посыпанные сединой, как и его короткая каштановая борода. Бледный шрам растянул его рот в усмешке. Его глаза, однако, не были ни жестокими, ни добрыми, только безразличными, как будто метание копья в маленьких девочек было просто еще одной ежедневной обязанностью.

Сестра Роза подвела девочек к той части стены, которая была прикрыта расколотым деревянным щитом. Нона почувствовала, как дрожит рука женщины.

– Постарайся, Нона. – Ее голос дрогнул. – О, дорогая. И Гесса, не бойся. Сестра Сало говорит, что Нона очень быстрая... и... Я уверена, что настоятельница права... У нее было видение, и... – Монахиня поперхнулась следующим словом, вместо этого обняв их обоих и прижав к своему жиру. Нона с удивлением обнаружила, что не хочет, чтобы ее отпускали. Испытание не пугало ее до тех пор, пока первосвященник не доверил ей жизнь человека – и этим человеком оказалась Гесса. Ее подруга, Гесса.

– Сестра Роза! – Голос первосвященника, недовольного задержкой.

Монахиня, рыдая, поднялась на ноги и позволила сестре Кремень увести ее. Кремень оглянулась, один раз, темные глаза нашли взгляд Ноны, короткий кивок, и она отвернулась, помогая Сестре Роза пройти в конец зала.

Нона повернулась и подошла к Гессе так близко, что их носы почти соприкоснулись.