сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)
— Но зачёты магистр Жданек всегда принимал письменно! — возмущённо заявил он.
— Считайте, что я тоже, — не осталась в долгу. — Напишете всё, что знаете по билету, а потом озвучите это передо мной. Ничего сложного, верно?
И, обведя взглядом остальных, добавила:
— Я не магистр Жданек, да опахнёт его крылом великая Кахут. Начинайте к этому привыкать!
Милошу достался не самый сложный билет — «Подготовка самоцветов к изготовлению амулетов. Принципы создания оберегов», и он уселся с кислой миной отвечать почти сразу же.
Я нарочно потянула время, проведя перекличку на предмет отсутствующих (таких не оказалось), смахнув со стола невидимые пылинки и поправив значок факультета на преподавательской пелерине. Её мне выдала всё та же панна Збижнев ещё вчера после ужина. Она попыталась мягко настоять на том, чтобы я всё же смыла красную краску с волос, но меня невожно было переубедить.
Пелерина оказалась впору, но в ней я ощущала себя непривычно скованно и серьёзно.
— Можно начинать? — с неприязнью глядя на меня, угрюмо спросил Эрицис.
Я посмотрела на студентов, прилежно скрипящих самопишущими ручками по бумаге, и милостиво махнула рукой:
— Приступай! — и приготовилась ощутить превосходство мастера, обладающего обширными знаниями, перед учеником, урвавшим их жалкие крохи.
Милош открыл рот и заговорил. Спустя несколько секунд моё самодовольство покрылось жгучими пятнами стыда.
Когда я вчера просматривала список вопросов, казалось, что знаю всё. Теперь же, слушая студента, поняла, что «всё» обозначает «помню только основы» и что к зачёту всё же надо было готовиться.
Если про подготовку самоцветов я всё прекрасно знала, то в проклятых принципах создания оберегов не просто плавала, а тонула, камнем отправляясь на дно самолюбования.
Эрицис тараторил, а я кивала, стараясь не выдать охватившую меня панику.
Вот скажите на милость, принцип равнозначности действительно входит в список или Милош его только что придумал?
А принцип взаимодействия? Синтонности? Анфилий их знает!
— …это всё, — закончил свой пространный ответ Эрицис и выжидающе уставился на меня.
Я нервно сглотнула, но не подала виду, чтобы не опозориться совсем.
Студенты разом, как по команде, подняли головы. Я оказалась абсолютно беззащитна перед обстрелом двух десятков глаз, и немедленно показалось, что паника отчётливо проявилась на моём лице.
Сейчас они поймут, что я ленивая самозванка.
— Вы уже подготовились? — хрипло уточнила, облизнув пересохшие губы.
Головы тут же испуганно опустились, и я перевела дух, возблагодарив Кахут.
Сделаю вид, что всё в порядке, выпровожу этого наглого юнца, и дело с концом!
— Неплохо-неплохо, — милостиво отозвалась, покачивая ручкой над ведомостью. — Вижу, что ты изучил материал. Так уж и быть, поставлю тебе высший балл. Давай сюда зачётку…
— Но как же так, магистр Мёдвиг! — раздался из аудитории высокий девичий голос.
Я вздрогнула и посмотрела на студентов: рыжеволосая девушка подняла руку и отчаянно размахивала ею.
— Что ещё, панна…
— Румир, магистр. Беата Румир. Почему вы не поправили Милоша, когда он назвал принцип синтонности? Ведь он неприменим к оберегам…
— Заткнись, Румир! — гаркнул тот, красный не то от стыда, не то от гнева.
Я хлопнула ладонью по столу, от души выругавшись про себя.
Ненавижу всезнаек-выскочек!
— Придержите язык, пан Эрицис! — прошипела я, натянуто улыбнувшись Беате, и процедила сквозь зубы:
— Похвально, панна Румир. Вы единственная, кто не только готовился к ответу, но и внимательно слушал своего однокурсника. Жалко, что остальные не оказались такими же, как вы. Ваше замечание совершенно справедливо. Я нарочно проверяла всех таким образом.
Беата просияла, а я перевела дух. Выкрутилась!
Милош украдкой показал Румире кулак. Это от меня не укрылось.
— Снимаю вам один балл, пан Эрицис, — ледяным голосом сказала я и протянула руку за зачёткой. — И советую впредь держать свою невоспитанность и наглость при себе!
Тот швырнул на стол тёмно-синюю книжечку с оттиском головы Кахут на обложке и пробормотал что-то неразборчивое под нос.
Остаток первого моего занятия прошёл из рук вон плохо. То ли я всё же где-то дала слабину, то ли студенты после моего промаха с ошибкой Милоша поняли, что преподаватель из меня липовый, но дисциплина в аудитории была нарушена окончательно. К концу зачёта они, уже совершенно меня не стесняясь, шелестели шпаргалками, несли какую-то ахинею, а на замечания и окрики отвечали усмешками и показным покаянием.
Кончилось всё тем, что я кое-как заполнила ведомость, расписалась трясущейся от ярости рукой в последней зачётке и выпроводила всех вон.
Захлопнув дверь, рухнула на своё место, ощущая себя солдатом, который в одиночку защищал родной городок от наплыва мертвяков. Протёрла саднящие от напряжения глаза и уставилась в потолок, испещрённый трещинами.
— Чтоб их всех йорму задрали! — с чувством выдохнула, начиная понимать безжалостного к студентам Штайна.
Неужели я была такой же лоботряской? В глубине души поднялось тёплое чувство стыда. Захотелось немедленно сорваться с места и слёзно просить прощения у всех преподавателей, кому досаждала.
С улицы донеслись слабые вскрики. С мстительным удовольствием представив себе Эрициса, медленно насаживаемого на пику статуи, я заставила себя подняться, добрела до окна и выглянула наружу.
Во дворе Совятника группа студентов, выстроившихся в три ряда, синхронно размахивали руками, делали па, очень похожие на танцевальные, и что-то выкрикивали. В воздухе перед ними то и дело вспыхивали золотистые искры, взметались клубы снега и периодически валил синеватый дым.
За студентами, скрестив руки за спиной, наблюдал Стефан в короткой зимней мантии. Я подтянулась, залезла на широкий подоконник и уселась полубоком, прислонившись лбом к холодному стеклу. На душе скребли острые когти тоски, жалости и ненависти к себе самой и собственной же лени.
Первый день в качестве полноценного преподавателя — и такая неудача. Урок мне на будущее: готовиться к занятиям, бороться с ленью и самоуверенностью, не надеяться на слепую удачу и на то, что кривая вывезет.
Я прикрыла глаза, стиснула кулак и подсунула его под голову.
«А будет ли оно, это самое будущее, в Совятнике? — спросил безжалостный внутренний голос. — Может, ты вообще не создана для преподавания? Да и договор ты так и не подписала. Зайдёшь сейчас к матери, возьмёшь расчёт и вперёд — на вольные хлеба».
Такие мысли заставили окончательно пасть духом. Я почувствовала себя загнанной в угол лисой, к которой медленно подбирается охотник с ружьём наперевес.
Подбирается медленно, смакуя каждое движение и зная, что лисе никуда не убежать.
А не пойти ли этому охотнику к Анфилию с Миртизой вместе взятым?
— Будет! — твёрдо сказала я и пребольно, с вывертом, ущипнула себя за локоть.
Это помогло прийти в норму и обрести подобие твердости духа и ясности ума.
— Я не сдамся, — прошептала, крепко зажмурившись и сжав зубы, — не раскисну из-за каких-то там наглых безмозглых малолеток!
Перед глазами встал образ ухмыляющегося Милоша. Я скривилась от ярости и представила, как стираю с его лица эту мерзкую улыбочку и снисходительный взгляд.
Осталось только придумать как.
Кто-то мягко дотронулся до моей руки. От неожиданности взвизгнула и едва не слетела вниз.
Глаза открылись сами собой, и я возмущённо воскликнула:
— Пан Штайн, ну нельзя же так подкрадываться!
Стефан, стоящий напротив меня, выглядел непривычно обескураженным. Зимнюю мантию он держал в руках, оставшись в тёмно-синем строгом сюртуке до колен, подвязанным широким узорчатым кушаком. При свете дня Штейн выглядел моложе, чем при нашей первой встрече, но ненамного. Тёмные волосы, влажными завитками спадающие на высокий лоб, придавали ему несколько залихватский вид.
— Прошу прощения, панна Мёдвиг, — ответил Стефан, чуть склонив голову. — У вас всё в порядке?
— Извинения приняты, — пробормотала и протянула руку.
Не сказав ни слова, он подал свою, и я спрыгнула на пол.
— Что вы тут делаете? — сухо спросила, подойдя к преподавательскому столу.
— Заглянул к вам узнать, как прошёл первый день преподавания, — сдержанно ответил Штейн.
Я покосилась на него и принялась собирать исписанные студентами бумаги.
— Откуда вам известно, что это мой первый день? — недовольно спросила. — Может, у меня за плечами побольше учительского опыта, чем у вас.
Стефан пожал плечами и ничего не сказал. Это выглядело убийственно вежливо, но мне почудилась скрытая издёвка многомудрого учёного над бездарным неофитом. Просто так я этого оставить не могла.
— Так, пан Штайн, — с этими словами вручила ему кипу бумаг и пару учебников, отобранных сегодня у самых хитрых экзаменующихся, — вы же не откажете в любезности своей новой коллеге и поможете ей донести всё это до комнаты?
Тот посмотрел на свою ношу, потом перевёл взгляд на меня. У уголков его глаз собрались морщинки, словно он улыбнулся, однако лицо при этом осталось непроницаемым.
— Трудный день? — спокойно спросил Стефан.
— Замечательный! — отрезала я. — Лучше не придумаешь! Давайте по дороге поговорим о чём-то более приятном, пан Штайн. Например, о Зимнем бале. Вы же пойдёте на него?
— Все преподаватели обязаны пойти на Зимний бал, — ответил он.
Я первая пошла к двери и услышала его шаги за спиной.
— Это особое распоряжение директора ещё с Летнего солнцестояния. Магистры обеспечивают спокойствие и безопасность всех студентов.
Мы вышли в коридор, и я принялась запирать дверь. Замок снова заклинило: Стефан молча высвободил руку и толкнул дверь. Ключ с щёлканьем провернулся — я рывком вытащила его.
— Что значит «обеспечиваем спокойствие»? — непонимающе спросила, пока шли до моей комнаты. — А как же веселье? Ведь праздник же! Или ма… Или директор отменила его своим особым распоряжением? Раз преподаватель — значит, стой букой и подпирай стенку?
По дороге нам попались несколько студенток, уже привычно зардевшихся при виде Штейна. Тот подождал, пока они пройдут, и всё с тем же хладнокровием ответил:
— Вам так не хватает веселья, панна Мёдвиг?
— Мне не хватает праздника! — с горечью сказала, чувствуя, как радужные воспоминания развесёлой юности покрываются пылью. — Зимний бал — это волшебство и танцы, а не унылое наблюдение за великовозрастными оболтусами! Мы пришли, спасибо, пан Штайн.
Я отперла дверь и забрала у Стефана поклажу.
— Желаю удачи на преподавательском поприще, панна Мёдвиг, — сказал он на прощание. — Если вам будет нужна помощь, обращайтесь.
— Попробую справиться сама, — процедила. — Но за предложение спасибо.
Глаза Штейна сузились, и мне померещилось в них какое-то странное выражение — не то жалость, не то злорадство. Не сказав больше ни слова, Стефан откланялся и удалился.
***
«Зря я так рано избавилась от Штайна!»
Это было первым, что пришло мне на ум, когда шкаф начал на меня падать.
Всё произошло слишком быстро.
Когда я только подошла к письменному столу, чтобы положить свою ношу, тёмная громада стоящего позади шкафа с книгами начала заваливаться вперёд. Боковым зрением заметила подозрительное движение и отпрыгнула в сторону за миг до того, как весь этот деревянный колосс с уханьем обрушился вперёд.
Стекло со звоном брызнуло во все стороны, а бумаги разлетелись по полу. Несколько секунд я молча разглядывала шкаф, в мгновение ока превратившийся в груду бесполезных обломков, а потом медленно села, почувствовав, как разом отнялись ноги.
Дверь распахнулась, и в комнату влетел Стефан. Следом за ним ворвалась Криштина и ещё какая-то преподавательница, чьё лицо показалось мне смутно знакомым. Она замешкалась на пороге, пропуская кого-то. Этот «кто-то» оказался моей матерью.
— Агнешка, Агнешка, Агнешка! — безостановочно кричала она, и я отстранённо подумала, что впервые вижу такой сильный испуг на лице Белой Совы.
— Всё в порядке, — подняла я руки.
По ним стекало что-то тёплое, и, взглянув на тыльные стороны ладоней, увидела, что они изрезаны мелкими осколками, а из ран струится кровь. Но боли я совершенно не ощущала. Почему-то именно это успокоило меня окончательно.
— Всё в порядке! Не считая того, что ещё чуть-чуть — и вам пришлось бы искать себе нового преподавателя по амулетам.
Выпалив это, я расхохоталась: настолько нелепыми показались вытянувшиеся лица окружающих. Мама в ужасе попыталась дотронуться до меня, но её отстранил Штейн. Он что-то сказал ей, и она послушно отодвинулась. Сам же опустился передо мной на одно колено.
— Встать сможете, панна Мёдвиг? — отрывисто спросил Стефан. — Вам явно нужна помощь!
Я не смогла ответить ему: меня начал душить просто дикий смех. Я совсем сползла на пол и скорчилась, содрогаясь в конвульсиях истерического хохота.
Чьи-то — я догадывалась, чьи — руки бережно помогли мне подняться, подали чистый платок и подхватили под локти.
— Успокойтесь, Агнесса, — услышала я бесстрастный голос Штейна над ухом. — Вам нужно в медпункт.
========== Глава 6 ==========
Мазь ложилась густым слоем на кожу, неровным от многочисленных комковатых вкраплений. Сначала я не почувствовала ничего кроме ледяной прохлады и острого запаха полыни с ментолом, но потом по пальцам поползло вниз пощипывание. Оно становилось всё горячее, словно я опускала руки в чан с кипящей водой.
Я невольно охнула и закусила губу.
— Больно? — участливо спросила пани Сарка Лютрин, самая старая и по совместительству единственная целительница Совятника. — Потерпи, потерпи, сейчас всё пройдёт.
— Когда? — страдальчески спросила я, отгоняя от себя настойчивое видение: кожа на кистях покрывается волдырями, раздувается и сползает, как перчатка. — Почему нельзя было просто наложить исцеляющее плетение или формулу? Пан Штайн сам бы прекрасно справился. Ай!
Вспыхнув последний раз, боль утихла. Мазь принялась быстро твердеть.
Пани неодобрительно покачала головой и встряхнула моей многострадальной повязкой над раковиной. На дно каменной чаши со звоном посыпались осколки стекла.
Я молча наблюдала за ней, слегка потирая ладони и наслаждаясь облегчением.
— Плетения и формулы могут облегчить боль и ускорить заживление ран, это правда, — нравоучительно сказала пани, комкая повязку, — но я больше доверяю старым добрым лекарствам. Чары могут дать осечку, а целебные травы — никогда. Пан Штайн правильно сделал, что привёл тебя ко мне. Встань-ка.
Она выкинула комок ткани в ведро под раковиной и подошла к кушетке, на которой я сидела. Я послушно поднялась и взглянула на неё сверху вниз: сделай пани Лютрин шаг вперёд, непременно уткнулась бы острым носом в мою ключицу.
— Совсем взрослая стала, — удовлетворённо сказала она, оглаживая меня по плечам. — Я вас с сестрой помню, как носились тут по коридорам, а теперь, гляди-ка, саму преподавать позвали.
Упоминание Маришки заставило сердце тоскливо заныть. После того случая с гробницей наши отношения стали натянутыми. Пожалуй, даже чересчур натянутыми, и я очень опасалась, что в какой-то момент она могла решиться оборвать их совсем. Но со мной она ничего не обсуждала.
— Она сюда не заглядывала после выпуска? — тихо спросила я. Пани пожевала губами и сухо спросила:
— Ты что же, с сестрой совсем не общалась?
— Нет, — коротко ответила я.
Целительница вновь замолчала. Отошла к застеклённым полкам, открыла дверцы и зазвенела какими-то склянками. Повисшая тишина немного смутила меня, и я вернулась на кушетку.
— Может, оно и к лучшему, — вдруг пробормотала Сарка.
— Что? — встрепенулась я. Она отмахнулась и вновь подошла ко мне.
— Не обращай внимания. Покажи лучше руку. Да, ту саму, левую.
Я выполнила её просьбу. Женщина цепко обхватила меня за запястье, задрала рукав платья до локтя и быстрыми движениями ощупала внутреннюю сторону руки, до сгиба локтя.
— Без изменений, — вздохнула она, отпустив меня, — и слава Кахут. Не беспокоит?
Я посмотрела на свою руку так, словно видела её впервые.
Всё было по-прежнему. Едва заметные прожилки вен на запястьях, коротко подстриженные ногти, быстро подживающие порезы от стёкол злополучного шкафа.
И дорожка из синеватых точек, змеящаяся от основания пальцев, обвивающая ладонь и уходящая вверх, к локтю, чтобы оборваться на полпути.
Память о могиле Янжека Гризака.
Я посмотрела в добрые глаза пани и беззаботно ответила:
— Ничуть. Всё по-прежнему.
О недавних болях я решила промолчать. Во-первых, со мной опять могут начать носиться, словно с прокажённой, а во-вторых, я и сама этому не придавала особого значения.
***
Рухнувший шкаф быстро убрали из моей комнаты, оставив на память беспорядочно разбросанные повсюду книги, тетради и бумажные листы. Когда я вернулась из медпункта, в комнате уже не было никого кроме моей матери.
