сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)
Хватка слегка ослабла. Белая Сова молча разглядывала меня, а потом медленно разжала пальцы и привычным жестом поднесла ладони к вискам. Потёрла их и прикрыла глаза.
Внезапно нахлынувшее безумие понемногу отступало. Черты лица сгладились, и мама постепенно приходила в себя, но теперь она выглядела ужасно уставшей и осунувшейся.
— Агнесса, — тихо произнесла она и, сбившись, замолчала, словно запрещая себе говорить дальше.
— Госпожа Мёдвиг, — раздался в тиши кабинета властный голос Стефана. Мы с мамой, как по команде, вздрогнули — ручаюсь, она тоже про него забыла.
Магистр боевой магии встал с кресла, где безмолвно просидел всё это время, и подошёл к маме. Бережно поддержал её под локти, проводил за стол и помог усесться в кресло.
— Госпожа Мёдвиг, — повторил он, и голос его звучал уже мягче, — я возьму на себя смелость напомнить вам наш давешний разговор.
Мама быстро взглянула на него. Непонимание в её глазах сменилось растерянностью, а потом — непонятными мне сомнениями. Штайн поднял брови и кивнул, словно подталкивая её к какому-то решению.
Я чувствовала себя одураченной. По всему выходило, что мама и Стефан скрывали от меня какой-то общий секрет, но какой?
— Что происходит? — дрожащим голосом спросила я. — Ответит мне хоть кто-нибудь?
Стефан и мама вновь переглянулись и уставились на меня. К горлу подкатило идиотское хихиканье, и я выпалила первое, что пришло в голову:
— Вы что, решили пожениться и теперь думаете, как сказать об этом мне?
Стефан быстро выпрямился и отвернулся к высокому окну, закрытому тяжёлыми бархатными шторами, но, клянусь, я услышала едва заметный смешок. Спустя секунду до меня донёсся неприкрытый хохот — смеялась мама. Она прижала ладони ко рту, пытаясь подавить его, но смех всё равно прорывался наружу: нервный, икающий, с истерическими нотками.
Я перепугалась окончательно. Мама смеялась над моей дурацкой шуткой? Видимо, произошло что-то совсем серьёзное.
— Мама…
— Агнесса, — едва слышно перебила меня Белая Сова. Она кое-как взяла себя в руки и выпрямилась в кресле, смахивая с щёк невольно выступившие слёзы, — нам нужно серьёзно поговорить. Видит Кахут, ещё вчера я очень не хотела этого разговора, но сейчас поняла, что магистр Штайн прав. Постарайся спокойно выслушать меня.
Я последовала её примеру и вытянулась до боли в позвоночнике, сев неестественно прямо. В голове вихрем неслись мысли: что ещё могло случиться? Кто-то опять умер? Совятник закрывают? Студенты написали массовые жалобы, и теперь меня отправляют под стражу?
— Агнесса, — медленно произнесла мама, — прежде я хочу попросить у тебя прощения.
Мне показалось, что я сплю. Белая Сова извиняется? Как такое вообще возможно?
— За что? — хрипло спросила я, чувствуя, как слова скребут по пересохшему горлу.
Мама глубоко вздохнула.
— За то, что не рассказала обо всём сразу. Выслушай меня, пожалуйста, до конца и не перебивай. Постарайся понять меня.
От этих долгих вступлений у меня закружилась голова. Я только кивнула, чувствуя, как от нервной обстановки шея начала деревенеть, а лоб — покрываться холодной испариной.
— Это случилось за месяц до твоего приезда, — тихо заговорила мама. — Сначала всё шло хорошо — она прислала весточку, что вылетает из Листвицы, потом от неё пришло импульс-письмо из Ружан{?}[небольшой город на юго-восток от Листвицы. Славится своим медовым пивом]. А потом — тишина. Мне было не по себе, но я не могла даже допустить мысли о том, что больше её не увижу!
Мамин голос сорвался. Она сжала губы так, что они превратились в нитку, стиснула кулаки и прижала их ко лбу. Я в ужасе наблюдала, как под идеальным макияжем проступают глубокие фиолетово-синие тени, а на шее начинают пульсировать вены.
— Кого не увидишь? — хрипло спросила я. — Что вообще случилось? Кто пропал?
Мама отняла руки от головы и взглянула на меня. В её глазах блестели слёзы, на дне которых плавало безумие.
— Марисса, — глухо ответила Белая Сова. — Моя дочь. Твоя сестра.
Мир со скрежетом перевернулся. Я молча смотрела на мать. Её слова прозвучали в ушах, как эхо, отзвук чего-то очень далёкого, не торопящегося обрести смысл.
Белая Сова наблюдала за мной, явно ожидая какой-то реакции. Её щека мелко дёргалась, а пальцы дрожали. Она комкала в руках какую-то бумажку.
— Маришка… пропала? — еле выдавила я из себя. Язык отказывался произносить последнее слово, а из горла вместе с голосом вырвалось какое-то придушенное шипение.
Мама вздрогнула, и я вместе с ней. На её лице отразилась такая гамма чувств, что я бы не удивилась, вздумай она отхлестать меня по щекам за очередную неуместную шутку. Но вместо этого она сморщила идеальный лоб и часто заморгала. Что-то появилось на её лице, и я в ужасе поняла, что это слёзы. Белая Сова беззвучно плакала, и вместе со слезами утекали последние остатки её чопорной красоты и хладнокровия.
— Мама? — в панике пробормотала я. — Что… погоди, Маришка пропала?! На самом деле? Это не розыгрыш?!
В голове что-то щёлкнуло. Мамины слова стали понемногу обрастать плотью и обретать смысл. Я вцепилась в волосы и часто задышала. На ум полезли сотни вопросов, один другого бестолковее. Я отдышалась и задала главный:
— Почему ты мне сразу не сказала?
Белая Сова прижала ладонь ко рту и торопливо отвела глаза. Я поняла, что попала в точку. Где-то в районе солнечного сплетения набух и заворочался раскалённый комок. Он принялся разрастаться, давя на рёбра и отрезвляя.
— Почему, мама? — тихо повторила я, сжимая кулаки. — Ты прислала мне Посланника уже после… после того, что произошло, — даже Кахут не заставила бы меня упомянуть пропажу Маришки вновь, — и ни словом не обмолвилась?! Решила, что мне незачем знать?! Действительно, какие пустяки, всего-навсего сестра пропала, подумаешь! Агнессе же плевать, Агнесса и без этих новостей прекрасно проживёт!
Я уже кричала, захлёбываясь яростью и горькой обидой.
Стефан подошёл сзади к моему креслу, положил руки на плечи и с силой сжал пальцы. От неожиданности я замолчала.
— Я понимаю ваш гнев, панна Мёдвиг, — успокаивающе, но твёрдо сказал он, — но вам нужно успокоиться и попробовать поговорить с вашей мамой по душам.
Я сумрачно взглянула на мать, тяжело дыша. Она смотрела на меня с выражением отчаянной покорности. Это ещё больше взбесило меня.
— Агнесса… — вновь начал Стефан. Я раздражённо мотнула головой и сбросила его руки с плеч.
— Вы знали, пан Штайн? — сухо спросила я. — Вы знали?
И резко повернулась, чтобы взглянуть ему в глаза. Он выдержал мой взгляд и коротко кивнул.
— Замечательно, — с горькой иронией произнесла я. — Кто ещё знал? Весь Совятник? Все Гнездовицы? Или ещё и Роще растрепали? Одна я, как дура…
— Агнешка, пожалуйста, выслушай меня… — взмолилась мама, протягивая ко мне руки. Я отпрянула от них со Штайном и вскочила с кресла.
— Нет, госпожа директор. Я не желаю ничего слушать. Оставьте все ваши секреты при себе. Или поделитесь со Штайном — у него отлично получается их хранить! Dobrú noc{?}[dobrú noc [добру ноц[ — спокойной ночи (галах.)]!
И выскочила за дверь, постаравшись как можно сильнее ей хлопнуть. Меня трясло, перед глазами плыли алые круги. Слёз не было, только глухой крик, застрявший в горле и никак не желающий вырваться наружу.
— …возможность остыть, пани Мёдвиг, — услышала я голос Стефана перед тем, как дверь закрылась, и невесело усмехнулась. Остыть!
Если бы не проклятие, я бы прямо сейчас спалила весь Совятник к Анфилию!
***
Я лежала на спине на кровати и бессмысленно смотрела в потолок. Бушующее внутри пламя не утихло, но превратилось в тлеющие угли, обжигающие сердце. В голове было пусто, в горле пересохло. Кричать и плакать больше не хотелось. Вокруг царил полный разгром. Я не помнила, как вернулась, зато очень хорошо помнила, как металась по комнате, швыряя в стену случайные книги, попавшиеся под руку, куски самоцветов и заготовки для амулетов. Кажется, я даже что-то кричала.
«Наверное, всё же хорошо, что меня прокляли, — отстраненно подумала я, — иначе гореть бы сейчас всей Школе вместе с Гнездовицами».
Я вытянула увечную руку, медленно размотала повязку и уставилась на свою кисть, поворачивая её то тыльной стороной, то ладонью.
Может, в этом всё дело? Белой Сове, идеальной ведьме, могущественному директору Высшей Ведовской Школы, не нужна увечная дочь?
Я перевернулась на живот.
А ведь всё сходится. То, как она держится со мной, как подчёркнуто холодно разговаривает. Готова спорить на сто злотых, что с Маришкой она общалась по-другому!
Общается, в ужасе поправила я себя, общается!
Маришка.
Я уткнулась лбом в покрывало и глухо застонала, стиснув кулаки.
Могила Янжека Гризака стала не только источником моего несчастья. Именно из-за неё между нами с сестрой пролегла пропасть. Сначала крохотная трещина, надлом в отношениях, позже стремительно разрослась в ледяную бездну.
Я поморщилась: в левую руку вонзилась тонкая игла боли.
Наша развеселая прогулка на кладбище окончилась для меня медпунктом. Помню, как удивилась, обнаружив себя в койке, а пани Лютрин — рядом. Помню навязчивую мысль, что всё это не взаправду, что на самом деле моё тело так и осталось покоиться там, под каменной крышкой саркофага.
Маришка ни разу не напомнила мне о произошедшем. Она и матери так ничего и не рассказала. На все мои попытки заговорить она отвечала односложно, а потом и вовсе стала меня игнорировать, быстро скрываясь из виду, едва заметив меня в коридорах Совятника. Сначала я пыталась пробиться сквозь эту плотную стену молчания, которой она окутала себя, но сестра смотрела сквозь меня и торопливо уходила. Наверное, она злилась на то, что я вытащила её в тот злополучный день на кладбище, да только как бы узнать наверняка?
Нам даже не удалось толком попрощаться после моего выпуска. Я зашла к ней перед отъездом в Кёльин, но сестра не открыла дверь. Я знала, что она сидела там, в своей комнате, словно разом оглохнув и ослепнув, не замечая моего настойчивого стука. В конце концов, я сдалась. Тихо пожелав Маришке удачи и сбивчиво попросив прощения — в тысячный раз — я уехала, увезя на плечах тяжёлое чувство вины.
Рука заныла. Боль разрасталась, охватив уже локоть и подбираясь к ключице.
Я снова перевернулась на спину и глубоко, с хрипом, задышала. Непрошеные слёзы выкатились из уголков глаз и прочертили горячие дорожки к вискам. Руку саднило, словно все кости в ней разом провернулись на месте, обрывая сухожилия и мышцы.
Темнота за окном начала медленно рассеиваться. Наступало первое утро нового года.
***
Я сердито потёрла ладонями глаза и часто заморгала. Отличное начало года! Всё продолжает катиться к Анфилию! Надо попытаться хоть немного поспать. Завтра — уже сегодня — будет новый день, и я обязательно разберусь со всем тем, что на меня свалилось.
Я покрепче завернулась в одеяло, погасила пульсар над кроватью и попыталась зажмурить глаза, с огромным усилием отогнав от себя все переживания и не самые приятные воспоминания.
Сон не шёл. Что-то мешало. Не боль в руке — к ней я уже притерпелась. Что-то другое.
Я скрипнула зубами и принялась считать коров — по старому проверенному способу, которому меня когда-то научила Ринка.
— Одна корова и одна корова — две коровы. Две коровы и две коровы — четыре коровы. Четыре коро…
Счёт сбился. По голым ступням, высунутым из-под одеяла, пробежал холодок. Я торопливо согнула ноги в коленях и замерла.
Из мягкой и убаюкивающей, тишина незаметно превращалась в гнетущую и давящую. Словно всё вокруг замерло, готовясь кинуться на меня. Все звуки: поскрипывания, потрескивания, шорохи — исчезли. Грудь сдавил тяжёлый обруч, не давая вздохнуть.
Я лежала, широко распахнув глаза и боясь шевельнуться. Волоски на шее встали дыбом. Ладони покрылись липкой плёнкой пота. В комнате был ещё кто-то. Стоял совсем рядом с кроватью.
Меня сковал такой сильный ужас, что за все сокровища мира я бы не согласилась повернуть голову и проверить, кто находится сбоку от меня.
Прошла одна секунда. Две. Боль в руке нарастала толчками, и я с силой прикусила губу, чтобы не застонать.
Дзынь! На нижнем ярусе отчаянно зазвенело стекло в одном из книжных шкафов. Послышались звуки, словно множество небольших предметов разом принялось перекатываться, сталкиваясь друг с другом. Сердито зашелестели страницы книг.
Всё прекратилось. Я отчаянно закашлялась, жадно втягивая воздух. Ощущение присутствия чужака медленно таяло, и тишина вновь наполнялась уютом и привычными ночными звуками.
— Совы-сычи… — прошептала я.
На нижнем ярусе всё утихло. Я осторожно протёрла лицо уголком одеяла. Каждое движение вызывало колючий спазм в руке, поэтому я старалась шевелиться поменьше.
Глаза уловили лёгкое движение со стороны лестницы. Чувство страха уже притупилось. Я резко повернула голову набок и вновь застыла, но больше от неожиданности.
Над полом колыхалась белёсая фигура, словно сотканная из лёгкой дымки, какая плывёт над озером летними ночами. Очертаниями она напоминала кого-то невысокого и полноватого, в широкополой шляпе и развевающейся вокруг туловища не то короткой мантии, не то пелерине.
Кого-то страшно знакомого.
— Магистр Жданек? — вглядевшись, прошептала я.
Шляпа плавно повернулась в мою сторону. Предрассветные сумерки не давали толком разглядеть то, что находилось прямо под ней, но я была готова поклясться, что передо мной на миг появилось лицо Пауля Жданека: испещрённое морщинами, усталое и доброе.
— Здравствуйте, — пролепетала я, чувствуя ужасную растерянность: никогда ещё не доводилось встречаться с настоящими призраками лицом к лицу. — Рада вас видеть. Спасибо за конспекты.
«Как поживаете?» — чуть не ляпнул мой язык, но я, спохватившись, одёрнула себя.
Призрак качнулся на месте и неторопливо подплыл ко мне. Вытянул полупрозрачную руку, не то пытаясь дотронуться до меня, не то желая погладить по голове.
Я аккуратно отстранилась, прекрасно помня, чему учили на занятиях по монстрологии: следует избегать физического контакта с привидениями, иначе рискуешь заработать ожог от ледяного холода или онемение того участка кожи, который коснётся призрачной материи.
Магистр Жданек остановился. Мне показалось, что я почувствовала немой укор с его стороны.
— Извините, — с сожалением пробормотала я, — не хотела вас обидеть…
Рука призрака описала полукруг в воздухе и застыла в нескольких дюймах от моей проклятой кисти, лежащей на одеяле. Замерла. Потом быстро метнулась к моему лицу и вновь вернулась на прежнее место.
Мой предшественник пытался что-то мне сказать.
— Что такое? — недоуменно спросила я. — Что вы имеете в виду?
Где-то далеко внизу, со стороны Гнездовиц, донёсся едва слышный крик первого петуха.
Магистр Жданек опустил руку и печально растаял в воздухе.
Я осталась наедине с новыми вопросами и загадками.
========== Глава 10 ==========
До рассвета я так и не уснула.
Стоило мне закрыть глаза, как я видела Маришку. Сестра протягивала ко мне руки и что-то беззвучно шептала. За её спиной клубилась тьма, а лицо дрожало, расплываясь, как отражение в неверной воде.
С каждым вздохом во мне поднималось тревожное, сосущее чувство вины перед ней. Постепенно оно превратилось в настойчивый зуд в кончиках пальцев и где-то глубоко в горле. Почему я сижу, сложа руки? Нужно куда-то бежать, что-то делать, чтобы спасти сестру, вытащить её… откуда?
Я не знала.
Анфилий меня побери, я не знала ничего!
Мама очень успешно скрыла всё от меня. Именно благодаря ей я занималась какой-то ерундой, тратила драгоценное время на глупости, плясала на балах, пока моя сестра…
В носу защипало. Я сглотнула и яростно утёрла слёзы с глаз.
Сестра попала в беду. Я не знала ни единой подробности случившегося, но в этом была уверена точно. А раз так, то я обязана её спасти.
Судорога, скрутившая левую руку, была такой сильной, что я вскрикнула.
— Я вытащу Маришку, — стиснув зубы, прошептала я. — Откуда бы то ни было, но я спасу её! Не могу колдовать — и плевать! Есть сотни и тысячи людей, которые не могут, но это не мешает им действовать!
На ум пришла легенда о Морроу — одном из учеников Кахут. Он пытался изобрести эликсир вечной жизни, чем прогневал богиню. Она отняла у него способность к колдовству. Морроу стал странником, а потом удалился в горный монастырь, где открыл в себе способности лекаря и до конца дней помогал людям, излечивая даже самые тяжёлые болезни.
Конечно, ни в какой монастырь я не собиралась, но история Морроу воодушевила меня и помогла воспрянуть духом.
***
Спонтанное решение, принятое ночью, при утреннем свете обычно теряет свою привлекательность.
В моём случае оно просто превратилось в нечто иное, обзаведясь новыми подробностями.
