сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)
– Я рада, что вы решили работать сообща! – громко провозгласила мама, – так, может быть, уже приступите?
Я со страдальческим видом протянула руку.
***
Я никогда не боялась вида крови. Однокурсницы дружно бледнели и усиленно отводили глаза, когда на занятиях по целительству нам приходилось препарировать кроликов или жаб, но на меня вид разверстых внутренностей не производил никакого впечатления. А кровь – да что в ней такого? Просто красная густая жидкость с металлическим запахом и привкусом железа.
Однокурсники, подметив эту мою особенность, как-то раз даже принялись подначивать меня перейти на факультет боевой магии, но я отказалась. Во-первых, там много часов отводилось на физическую подготовку, а она у меня оставляла желать лучшего. Во-вторых, сама мысль о том, что боевым колдунам приходится убивать людей, мне претила.
Я тяжело вздохнула и потёрла лоб, пытаясь отвлечься от ненужных мыслей.
– Не волнуйся, детка, я быстренько, – проворковала пани Лютрин, пожалуй, чересчур сладким голосом. Я нахмурилась: такое обращение злило, и процедила:
– Пани, мне не три года.
Стефан отчётливо хмыкнул.
– Да-да, – рассеянно пробормотала целительница. Она отошла к своему столу, достала из шкафчика рядом с ним деревянный ящик, а оттуда – узкую стеклянную колбочку длиной с ладонь, небольшой шприц и какой-то тёмный сгусток. Разложила всё на столе и начертила в воздухе над ними несколько рун. Предметы тут же окутало ярко-голубое сияние. Я с любопытством наблюдала за этим: руны плетения были мне незнакомы.
– Формула Асатота, – пояснила пани Лютрин, поймав мой взгляд, – хорошо подходит для обеззараживания инструментов. Недавнее изобретение. Я выписываю «Целительский Вестник» из Листвицы, в последнем номере про него как раз рассказывалось.
– Любопытно, – протянул Стефан. Он подошёл к столу и наклонился, разглядывая инструменты, сияние на которых уже угасало, – а как же безотказное тройное плетение Чистоты?
Целительница махнула рукой:
– Люблю пробовать всё новое.
«Если так дальше пойдёт, эти двое устроят консилиум прямо тут», – устало подумала я, наблюдая за живо разворачивающейся дискуссией на тему целительства. Глаза у меня начали слипаться: сказывался полный переживаний день.
Мама с тревогой взглянула на меня и, повысив голос, властно сказала:
– Господа, может, вы обсудите всё это в другое время? Мне кажется, вы забыли об Агнешке!
Пани Лютрин охнула и, сметя ладонью тающие остатки сияния, поспешила ко мне.
– Руку, детка, – виновато пробормотала она. Я молча выполнила её просьбу, про себя мечтая лишь об одном: добраться до своей комнаты и рухнуть в кровать. Целительница провела пальцем по хитросплетениям синих завитков. Чуть надавила на них в паре мест:
– Так больно? А так? Если почувствуешь что-то, обязательно говори.
Я прислушалась к себе. Никаких необычных ощущений, рука как рука, только украшенная. Даже постукивание в ушах почти смолкло.
– Ничего.
Пани кивнула и, взяв наизготовку шприц, сказала:
– Я возьму немного крови здесь, – постучала пальцем по сгибу локтя, – и здесь, – коснулась синего завитка выше по плечу, – пусть у меня и нет такой лаборатории, как в Академии, но кое-что понять я смогу. Например, распространяется ли проклятье с током крови и... готово!
Я так заслушалась целительницу, что даже не заметила, как она ловко ввела иголку шприца мне под кожу и вытянула тёмно-красный столбик.
– Вот и умница, – удовлетворённо сказала целительница, – ещё один раз и всё.
Когда игла ушла под кожу с завитком, пани взглянула на маму:
– Пани директор, я хотела бы оставить Агнешку на ночь у себя. Думаю, нелишним будет понаблюдать за её состоянием, а к завтрашнему утру у меня уже будут готовы результаты анализов крови.
Этот вопрос явно застиг маму врасплох. Она моргнула пару раз, будто выдёргивая себя из мыслей, и, внимательно посмотрев на меня, кивнула:
– Разумеется. Я буду рада, что после случившегося Агнешка будет под вашим надзором.
Я подавила тяжёлый вздох. От больничного крыла у меня оставались не самые радужные воспоминания, по большей части, связанные с жёсткими скрипучими кроватями, щелями в оконных рамах и невкусной едой. Как будто Кахут завещала заботиться о больных как можно хуже, чтобы те стремились побыстрее выздороветь и удрать домой, к нормальной жизни.
– Пани Лютрин, – ворвался в мои размышления голос Стефана, – позвольте одолжить пару ваших шприцов и колб, а также вместе с вами воспользоваться вашей лабораторией? Я бы хотел проверить одну свою гипотезу касательно того, что случилось с Агнессой.
Он сдержанно поклонился сначала мне, потом маме:
– Если, конечно, вы не возражаете.
– Я полностью доверяю вам, магистр Штайн, – тут же заверила его мама, – делайте всё, что считаете нужным! Я хочу побыстрее узнать, что именно случилось с моей дочерью и как ей помочь.
Стефан кивнул и посмотрел на меня. Я пожала плечами. Спать уже хотелось просто неимоверно, и всё происходящее вокруг быстро теряло смысл.
– А у меня есть выбор?
***
Больничная палата немного изменилась с тех пор, как я лежала там в последний раз. Стены покрасили, а окна то ли поменяли, то ли хорошенько заткнули все дыры. По крайней мере, от них больше не дуло, а на самих окнах появились занавески веселенькой расцветки.
Пани Лютрин отвела меня к кровати в самом дальнем от двери углу, помогла улечься и, наведавшись в столовую, принесла мне ужин. Пока она бегала, мы с мамой и Стефаном смотрели друг на друга. Вернее, это они смотрели на меня, обступив кровать.
– Всё будет хорошо, Агнешка, – чуть дрогнувшим голосом заверила меня Белая Сова. Она присела на краешек постели, нашла мою руку и крепко сжала, – вот увидишь, всё будет хорошо.
Я хотела сказать, что в дешёвых романах так обычно утешают тех, кому недолго осталось, но не стала. Только сжала мамину руку в ответ и слабо улыбнулась. Потом посмотрела на Стефана.
– Пан Штайн, – сказала я строго, – что за гипотеза у вас появилась?
Стефан сощурился. Его лицо стало ещё более непроницаемым, чем обычно.
– Наберитесь терпения, панна Мёдвиг. Завтра вы всё узнаете.
«К чему такая секретность?» – досадуя на свою беспомощность, подумала я. На язык просилась тысяча возражений, но, глядя на Штайна, я понимала, что все они разобьются об него, как океанская волна – о скалы.
– Надеюсь, к утру я не окочурюсь, – мрачно пробормотала я и поковыряла вилкой принесённый пани Лютрин салат. Отправила в рот кусочек мяса и принялась жевать, совершенно не ощущая вкуса.
– Агнешка, – ахнула Белая Сова, а Стефан назидательно сказал:
– Судя по предварительному обследованию, распространение проклятия по телу прекратилось. Надолго ли, пока сказать сложно, но, думаю, до утра оно вас не побеспокоит, так что спите спокойно.
И, чуть помедлив, добавил, пристально глядя мне в глаза:
– Надеюсь, Агнесса, вам больше не придёт в голову пытаться колдовать?
Конечно, эти его слова и повелительный тон тут же вызвали страшное желание сплести каку-нибудь руну. Но левая рука отозвалась пронзительной болью.
– Не издевайтесь, пан Штайн, – просипела я, откинувшись на подушку. Стефан кивнул. Он выглядел совершенно удовлетворённым, и это было обидно. Мог бы и побольше сочувствия выразить.
Мама ещё раз обняла меня и поцеловала в лоб. Обхватила моё лицо ладонями и заглянула в глаза.
– Я прямо сейчас отправлю Призрачного Посланника профессору Гловачу, Агнешка. Постарайся побыстрее уснуть и не думай о плохом. Dobrú noc.
– Dobrú noc, мама, – откликнулась я. Сердце защемило от нахлынувшей волны благодарности и нежности, и я быстро-быстро заморгала, чтобы осушить непрошенные слёзы.
***
Проснулась я резко, вздрогнув всем телом и едва не скатившись на пол. Что-то грубо вырвало меня из сна. Я приподнялась на локтях и оглядела тёмную палату. Из-за двери доносилось едва слышное тиканье часов в приёмной целительницы, за высоким стрельчатым окном величаво плыла голубовато-белая луна. Тихо падал снег, где-то вдали выли то ли волки, то ли йорму – отсюда разобрать было сложно.
– И что за Анфилий не дал мне поспать? – хмуро пробормотала я и подняла правую руку, чтобы потереть лоб.
Дзынь!
Я едва не подпрыгнула от неожиданности.
С подноса соскользнула вилка и, прошуршав по одеялу, с громким звоном упала на пол, покрытый керамической плиткой. Очевидно, я как-то особенно неудачно повернулась во сне и задела поднос, стоящий рядом. Он накренился, и ложка упала, своим звоном и разбудив меня.
– Совы-сычи, – с досадой выругалась я, подняла вилку, откинулась на подушку и закрыла глаза, приготовившись вновь отплыть в мир снов. Но не тут-то было. Глаза распахнулись, словно они были на пружинах. Сон исчез, злорадно помахав рукой на прощание.
– Вот Анфилий!
Я решила не сдаваться и во что бы то ни стало уснуть. Повертелась с боку на бок, даже попыталась устроиться поудобнее на животе. Попинала подушку, добиваясь от неё удобной формы – всё без толку. Выдохнувшись от бесплодных попыток, я обречённо повернулась на спину и уставилась в потолок.
Бессонные ночи – отличное время для размышлений. Никто не отвлекает разговорами, лежишь себе в полной тишине и думаешь, думаешь, думаешь...
Передо мной возник образ Маришки. Сестра грустно смотрела на меня, словно желая что-то сказать, но никак не решаясь. Мои руки сами собой сжались в кулаки.
– Где же ты, Маришка? – глухо пробормотала я, сглотнув подступившие к горлу горькие слёзы, – где?
Я никогда не верила в возможность передачи мыслей на расстоянии, в предсказания и гадания, но в этот момент очень захотела – пожелала всем своим существом – чтобы была возможность, пусть даже призрачная, связаться с моей сестрёнкой, сказать, что я её люблю, что я обязательно найду её, вытащу из любой передряги, спасу от любой напасти... что всё будет хорошо.
Маришка печально улыбнулась мне и начала таять, как дым над банной трубой в жаркий летний день.
– Нет!
Я не выкрикнула это слово, а еле слышно прошептала. Что толку кричать, если тебя не услышит та, кому ты кричишь? Лицо сестры всё ещё висело передо мной, но и оно, вдруг дёрнувшись, исчезло, вспугнутое ещё одной мыслью.
Кладбище за Збигровским трактом.
Оно уже не в первый раз возникло в памяти. Почему я так упорно возвращаюсь к нему, если там никогда не была?
– Потому, что это важно, – прошептала я, даже не заметив, что высказала эту мысль вслух.
Каждый раз само название этого места заставляло сердце нехорошо ёкать и замирать. Я никогда не бывала там или даже неподалёку, но чуяла нутром: там кроется что-то нехорошее. И дело даже не в страшилках Иня. Всё гораздо серьёзнее. И самое жуткое – исчезновение Маришки вполне может быть связано с этим местом.
Эта догадка проскользнула в голове невесомой, как пушинка одуванчика, но разум тут же ухватился за неё. Пушинка мигом отрастила корни.
– Да чепуха это всё, – неуверенно пробормотала я, покусывая палец, – пустые фантазии.
Но сон испарился окончательно под натиском тоски, смешанной с беспокойством и растревоженным воображением. Чтобы хоть как-то успокоиться, я принялась обдумывать возможный маршрут сестры, которым она полетела из столицы сюда, в Совятник. Свернулась калачиком и попыталась воссоздать в уме карту Златой Рощи, Гнездовиц и окрестностей. Ничего хорошего у меня не вышло. Всё было скрыто плотным чёрным туманом, из которого, как острова, выглядывали разрозненные куски: Златая Роща, Гнездовицы, Листвица. Мама говорила, что Маришка летела из.... из...
– Стриган, – прошептала я, – нет, не то. Кроган? Крожан?
Ружан. Точно. Далеко ли от этого города Збигровский тракт? В какой стороне от него лежит пресловутое кладбище?
В голове было пусто, как в ларе с крупой после нашествия голодных мышей.
Без карты обойтись было никак нельзя. Да только вот я сильно сомневалась, что пани Лютрин держит в больничном крыле комплект карт на случай, если пациенты резко заинтересуются географией. Однако я точно знала, где можно найти кое-что подходящее.
В холле библиотеки висела огромная карта Галахии. На ней студенты тренировались прокладывать маршруты и вычислять расстояния. Ориентирование на местности было обязательным требованием пана Римбовича: без этого о зачёте по физкультуре можно было и не мечтать. Когда я вспомнила об этой карте, то почувствовала небольшое облегчение. Откинула одеяло, спустила ноги на холодную плитку пола и принялась нашаривать туфли под кроватью.
Возможно, во всём этом ничего такого и нет. Но проверить всё-таки стоит.
***
Широкий коридор напоминал длинный рукав рубашки, присборенный посередине: там, где из него выходила дверь в галерею, ведущую в западную башню, он сужался, а потом расширялся вновь. Я споро шагала вперёд, то окунаясь в белёсо-голубое сияние, льющееся из узких окон, то вновь ныряя в полумрак. На улице всё ещё продолжался снегопад, но теперь полная тишина зимней ночи сменилась на зловещее завывание ветра в печных трубах Школы. Я поёжилась и поправила платье, наспех накинутое перед вылазкой. Туфли, надетые на босые ноги, тоже не добавляли ощущения уюта, но ради карты и собственного спокойствия можно было и потерпеть.
Библиотека располагалась совсем недалеко от больничного крыла. Всего-то вверх по лестнице в конце коридора, потом завернуть направо – и вот она, как миленькая. До двери, отделяющей коридор от лестницы, осталось не больше пары десятков шагов, когда я резко остановилась, словно запнувшись о выступающий из пола камень.
Мне померещился какой-то посторонний звук. Я напрягла слух. Тишина. Лишь где-то откуда-то издалека доносится уже знакомое постукивание, но к нему я уже привыкла настолько, что почти и не замечала.
Показалось, что ли?
Словно отвечая мне, ветер тоскливо заплакал в трубах, швыряя в окна пригоршни снега.
– Показалось, – твёрдо заявила я, тряхнув волосами, и направилась к двери.
Стоило мне тронуться с места, как звук повторился. Он долетал будто бы из противоположного конца коридора, сначала неясный и подрагивающий, но с каждым моим шагом набирающий силу.
Клацанье. Железные когти стучат по плитке пола, подбираясь всё ближе.
Вглядись во тьму, Агнешка. Ты уже видишь этот синеватый отблеск снега на угольно-чёрных перьях? Видишь, как пронзает темноту остриё клюва?
Он знает, где ты.
Клацанье приближалось. Тяжело дыша от страха, я ускорила шаг и почти бегом преодолела расстояние, отделявшее меня от двери. И только у неё решилась обернуться.
В коридоре позади меня было пусто. На стенах плыли призрачные тени от падающего снега, растворяющиеся в полумраке.
В котором как будто бы что-то шевельнулось.
Я не стала проверять свою догадку. Быстро выскочила за дверь и плотно прикрыла её за собой.
***
Глядя на огромную – во всю стену – карту, я мысленно вознесла хвалу пани Татрин за то, что она когда-то решила разместить её в холле библиотеки, а не внутри.
Впрочем...
Я подошла ближе и запрокинула голову, ища Листвицу.
Впрочем, возможно, карта появилась здесь ещё задолго до того, как пани стала библиотекарем.
В сумраке холла значки на карте расплывались, а уж про то, чтобы прочитать надписи, можно было вообще не мечтать.
– Если б я могла обернуться, – строго сказала я самой себе, – не пришлось бы так страдать. Эх.
И, отогнав от себя видение совы, с умным видом читающей карту в кромешной тьме, я достала из кармана заранее припасённую зажигалку. Её я нашла в одном из ящиков стола больничного крыла. Пощёлкала кремнием и подняла светло-жёлтый огонёк повыше. Пришлось даже привстать на цыпочки.
Ага, вот и Листвица – самый большой кружок с короной, обозначающей столицу, на берегу полноводного Тронта.
Я переместила огонёк ниже, ища Ружаны. На это ушла пара минут, и Ружаны обнаружились на юго-западе.
– Замечательно, – пробормотала я, – теперь Злата Роща...
К востоку от Ружан. Ничего необычного. Пара дней лёта для опытной совы, а если бы Маришка устала, могла бы преспокойно воспользоваться порталами – вон, как сверкают голубые кристаллы, обозначающие их. И в Ружанах, и в Роще.
Теперь...
Огонёк дрогнул.
Збигровский тракт.
Чтобы отыскать его, пришлось потрудиться. Сначала я бестолково водила светильником между Рощей и Гнездовицами и только потом, когда плечи окончательно затекли, догадалась посмотреть восточнее.
Вот и он, Збигровский тракт. Узкая, как нитка, дорога, петляющая между многочисленных холмов, лесов и болот, и уходящая к Заячьему перевалу. Дальше – уже Алкедония, соседнее княжество.
