Текст книги "Путь к золотому дракону. Трилогия"
Автор книги: Мария Быкова
Соавторы: Лариса Телятникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)
Примерно то, что сказала бы Ликки, он и выложил владелице лавки. Та даже не пыталась его перебить, но с каждой его разгневанной репликой ее брови поднимались все выше. Под конец они совсем спрятались под челкой. Малиновый от гнева, Хельги почти выдохся и уже не знал, как еще выразить свою ярость, – только тогда эльфийка поправила шпильки, сложила руки в замок и очень выразительно сказала:
– Видите ли, молодой человек… Никогда прежде мы не получали жалоб на качество продукции, потому что вы первый наш клиент, ведущий столь активный образ жизни. – «Активный?!» – задохнулся от возмущения Хельги, но эльфийка продолжала, остановив его мягким движением руки: – Все прочие, сударь, лежат спокойно, а если вдруг и решают прогуляться, то ваши коллеги немедленно спешат положить этому конец. Вы поняли, что я имею в виду?
Хельги понял, но не поверил. Тогда эльфийка за руку вывела его на улицу и показала белую ленточку, повязанную на вывеске. День был ветреный, ленточка так и развевалась, грозя сорваться и улететь.
– Белый цвет – знак скорби, – наставительно сказала хозяйка. – У нас не принято писать на лавке «Ритуальные услуги» – это очень дурная примета. Да раньше все и так догадывались…
– Понятно, – процедил сквозь зубы вампир и поспешил ретироваться. Эльфийка, прикрывая ладонью глаза от солнца, смотрела ему вслед и только качала головой. «А соседи-то что решат!» – весело думала она. Не каждый день в лавку врываются полуголые адепты Академии Магических Искусств…
– У вампиров это что – народное? – по слухам, спросила Шэнди Дэнн, одной из первых прослышавшая об этой истории. – Сперва Ривендейл, теперь вот Ульгрем… сколько у нас там вампиров учится?
– Не суть важно, коллега, – смиренно вздохнул директор. – Только бы Рихтер вернулся – не к летней сессии, так хотя бы к зимней. А эти пусть бегают…
Но на этом история не закончилась. Хельги не был бы Хельги, если бы он не попытался повернуть все к своей выгоде. Договорившись с портным и сапожником, через день он уже имел на руках костюм с пришитыми рукавами, обувь на новехоньких подметках и был полностью готов к общению с семьей де Моран. Ликки же все равно не узнает!
Но Ликки знала все – история вмиг разнеслась по Межинграду. Хельги немедленно был учинен невероятный скандал; вампир уворачивался от кружек, тарелок, склянок с зельями и собственных подарков (последние он старался ловить, чтобы не сломались). Под конец девушка разразилась слезами и выставила Хельги за дверь, предварительно всучив ему оба заново оторванных рукава. Вампир обиделся, и отношения оказались на грани разрыва.
Возле Ликки немедленно возник Яллинг (может быть, впрочем, что не Яллинг, а Эллинг). Он улыбался, сочувственно вздыхал, открывал дверь и подавал чашку – и понемногу Ликки начинала выделять его из толпы, втихомолку прикидывая, как вписать новое свидание в исчерканный ежедневник. Хельги же тем временем извлек из неиссякаемых недр алхимического факультета какую-то Элен, коротко стриженную, с крашенными в рыжий цвет волосами, которая смотрела на него чуть приоткрыв рот и не уставала восхищаться его хозяйственностью.
Жизнь продолжалась.
3
– Но нам от тебя не того надо, – серьезно сказал Эллинг. Генри посмотрел на него: эльф выглядел собранным, деловитым, и в глазах его светилось нечто новое, суровое и чуточку мстительное. – Ты – герцог, сын герцога; может, захочешь поучаствовать в торжестве справедливости?
– Какой именно справедливости? – насторожился Ривендейл.
– А Валентин де Максвилль уже согласился… – невинным голоском сообщил Яллинг, но вампир не поддался на эту элементарную уловку.
– Еще скажи, что согласился Хельги Ульгрем!.. В чем именно проблема и что от меня требуется?
Братья переглянулись еще раз и одновременно указали на стоящее у дороги одинокое дерево. Это была могучая ива, ветви которой свисали почти до самой земли. Толстые корни выступали из почвы, и между ними у самого ствола стояла небольшая скамеечка. За серебристо-зелеными ветвями ее почти не было видно.
– Присядем? – озвучил общую мысль Яллинг. – А то в ногах правды нет!
Они сели, причем братья устроились с разных сторон от Ривендейла, и Генри понял, что чувствует военачальник, когда его армия попадает в кольцо.
– Помнишь, мы зимой сильно проигрались в карты? – начал Эллинг, по-прежнему нехорошо блестя глазами. – Пытались занимать у всех подряд, но не смогли покрыть даже трети долга?
Генри, помедлив, кивнул. У него самого тогда с деньгами было негусто, и он едва ли смог бы особенно им помочь.
– Тогда мы обратились к одному человеку… дворянину… которого все трое прекрасно знаем. Он занимается финансовыми делами – утверждает, что только для развлечения. Для развлечения, как же! – Яллинг презрительно фыркнул. – Да порядочные дворяне деньгами исключительно расплачиваются! Финансы – что за дело для дворянина! Охота, карты, куртуазия, военная служба, сопровождение сюзерена вплоть до самой кабинки с ромбиком…
– Далее, – суховато приказал Ривендейл, которому набросок идеального дворянина показался слишком уж ехидным.
– Далее, – Яллинг чуть наклонился вперед, – мы получили деньги под оговоренный процент. Через месяц нам прислали вспомоществование, да и стипендию начали выдавать… Словом, мы явились к этому… кредитору – и выяснили, что процент, оказывается, ухитрился вырасти вчетверо!
Генри присвистнул. Он был не де Максвилль, но и ему схема показалась откровенно грабительской.
– Вот-вот! – Эллинг малость успокоился и теперь опять был ехиден и многословен. – Нет, денежку-то мы заплатили… всю заплатили, до последней монетки, пол-Академии нам давало взаймы, два магистра в том числе! Но мы, Генри, не злопамятные, мы все записываем. – В подтверждение своих слов он вытащил из кармана длинную смятую полосу пергамента.
– Настало время и пробил час! – патетически возгласил Яллинг. – Будь уверен, этот прижимистый гад сто раз пожалеет, что посмел задеть своими грязными лапами наши…
– Кошельки? – усмехаясь, предположил Генри.
Повисла короткая пауза.
– Нет, – с достоинством объяснил Эллинг. – Профессиональные качества. Ты считаешь, это не повод?
Генри немного подумал. Общий знакомый был редкостной свиньей, несмотря на аристократическое происхождение. Сумма процентов, нежданно-негаданно выросшая вчетверо, поразила молодого герцога до глубины души. Он все же был вампиром, и экономность была у него в крови. Кроме того, лестно поучаствовать в одном деле с такими мастерами по творческому созданию неприятностей, как близнецы аунд Лиррен.
– Я думаю, это повод! – решительно сказал он, рубанув по скамейке ребром ладони. – Каков ваш план и какова моя роль?
Близнецы просияли. Кажется, они не до конца верили, что он согласится.
– План мы тебе сейчас расскажем, – торопливо заговорил Яллинг. – Он простой, но очень свирепый. А твоя роль только в том, чтобы делать морду ящиком, цедить слова в час по чайной ложке… ну, это ты и так… э-э…
– И так хорошо изобразишь – чай, всякого навидался, – перехватил Эллинг, бросив на младшего брата неласковый взгляд. – А вообще-то ты должен свести нас с ним на пиру и дать короткую рекламу нашему гениальному изобретению.
– И что же вы изобрели? – Генри сам не ожидал, что заинтересуется всерьез.
Близнецы скромно потупили очи.
– Да так… пустяки… – выдавил Яллинг. – Всего лишь машинку…
– Для превращения мусора в золото, – закончил его брат. – Хочешь опробовать?
Получасом позднее Генри закончил детальный осмотр гениального эльфийского изобретения. Близнецы не обманули: изобретение воистину было гениально. Самому Ривендейлу в голову не пришло бы такое решение, и он с изумлением понял, что аунд Лиррен способны быть очень опасными врагами.
Внешне машинка напоминала тумбочку. Была она невысока и коренаста, имела два отделения: одно большое, для мусора, второе – маленькое, для монет. За раз она могла выдать ровно одну золотую монету – новенькую, блестящую, с четко видимым профилем Державы Путятича. Перерыв между подходами к снаряду составлял ровно сутки. Как-никак машинка была пробным экземпляром!..
Впоследствии братья обещали повысить производительность агрегата.
Генри собственноручно засыпал совочек мусора в большой ящик и с нежностью наблюдал, как машинка заурчала и начала содрогаться в корчах. Посодрогавшись с минуту, она выплюнула в подставленную ладонь новехонький золотой. Естественно – не без злорадства подумал Генри, – монетка во всем походила на настоящую.
Месть была воистину ужасна.
4
На следующий день после этого знаменательного разговора состоялась очередная вечеринка, проходившая под девизом «исключительно для своих». Сливки столичного общества – аристократия, финансисты, богемный бомонд – собрались в одном из загородных поместий, где было принято спасаться от невыносимой жары. Жара в этот год была не такая уж и невыносимая, но не ломать же ради этого освященную веками традицию!
Ревнителем традиций и гостеприимным хозяином поместья был тот самый общий знакомец, еще не настигнутый коварной эльфийской местью. Звали его Мароу ди Бертолли, и был он выходцем из Южной Марки – следовательно, все выпады близнецов насчет подобающих и неподобающих для дворянина занятий теряли всяческий смысл.
Южная Марка, иначе – Эвксиера, крохотный клочок суши в Зеленом море, еще на заре времен поняла, что именно является главным двигателем прогресса. Сложно было этого не понять, обитая на пересечении всех торговых путей, ибо уже в те времена Зеленое море называли Кораблиной Лужей, намекая на изобилие триер, галер, кнорров и прочего водного транспорта. Из природных богатств на острове имелись горы, козы, непроходимые заросли шиповника и несколько чрезвычайно удобных бухт. Главными из них были две: Мраморная и Тихая.
Мраморная бухта была весьма гостеприимна: ее глубина и размеры позволяли принимать огромное количество кораблей практически любой осадки. Там наличествовали порт и таможня, а на ближайшей скале возвышалась круглая Дозорная Башня. Вдалеке извивалась городская стена, и в ясные дни из бухты было видно, как сверкает солнце на куполе Дворца Дожей.
Эвксиера конечно же была республикой.
Тихая бухта была почти полной противоположностью Мраморной. Там ничего не возвышалось, не блистало и не шумело, а если и шумело – то очень-очень недолго. На карты ее обычно не наносили, однако если бы нанесли, стало бы видно, что она имеет форму деформированной буквы Z, элементы которой отстоят друг от друга под почти прямым углом. Собственно бухтой называли нижнюю перекладину, глубоко вдававшуюся в сушу. Там никогда не бывало штормов – ветра с моря туда попросту не добирались, – и в синей, очень прозрачной воде кишмя кишела рыба.
Над Тихой бухтой не нависали сторожевые башни – ее защищала сама природа. На юге остров опоясывал горный хребет, и узкий вход в бухту закрывали поросшие лесом скалы. Не зная, где он, отыскать его было почти невозможно: как-то мимо него ровно двадцать три раза проплыл флот Аль-Буяна, посланный королем Альбертом, чтобы приструнить наконец эвксиерских пиратов. Разумеется, экспедиция кончилась ничем.
Но пиратов, как скажет вам любой эвксиерец, на острове нет. По берегам бухты селились обыкновенные рыбаки, – а плох тот рыбак, который не умеет управиться с длинным раскладным ножом! Плох тот старожил, который не поможет заблудившемуся кораблику найти правильную дорогу, и плох, в конце концов, тот хозяин, который не найдет, куда пристроить имущество с этого самого кораблика. Да и кораблик денег стоит.
Огибать южную оконечность Эвксиеры рисковал далеко не каждый. А умные люди, каковых во все времена было немного, разделяли остров на две части: Мраморную и Тихую.
Так вот, Мароу ди Бертолли появился на свет именно в Тихой.
Дворянство Эвксиеры рождалось в боях, но то были особенные бои. Бой за право иметь монополию на торговлю рабами; бой с конкурентами из Фредзигера, продававшими эмаль по вдвое более низкой цене; бой… но в истории Южной Марки подобных сражений было много. Кстати, никто уже почти и не помнил, кем был последний эвксиерский маркграф и какому сюзерену он целовал кольцо. Здесь не любили истории: она наводит патину. Эвксиерцы предпочитали блеск – тяжелый блеск золота, тонкий блеск серебра, гордое сияние начищенной бронзы. И быстрый, как змеиный укус, блеск раскладных ножей.
Мароу ди Бертолли был истинным сыном своего острова. Он любил деньги, демократию и искусство в лице Златы Бржезовой, примы царского танцевального театра. Последнее плохо сочеталось с первым и постоянно требовало жертв. По меркам Эвксиеры, ди Бертолли был довольно знатен, но на Большой Земле, куда он перебрался, спасаясь от вендетты, его сперва даже не считали дворянином. Не стоит рассказывать всю историю этого человека – целиком, пожалуй, ее знали только он да банковские гномы, – но, добившись известности и богатства, он так и не смог получить одного: аристократического происхождения. И потому единственным, что он по-настоящему уважал, был набор из древности рода, благородства крови и некоторых знаков на фамильном гербе.
Генри Ривендейл располагал этим набором в полном объеме. На его гербе были изображены перелетные птицы; род Ривендейлов насчитывал уже не одно тысячелетие; и достаточно было взглянуть на то, с каким скучающе-надменным видом Генри рассматривал вино на свет, чтобы сразу же сообразить – вот он, эталон аристократизма! Ди Бертолли уважал его и побаивался, но он и думать не смел, что наследник вампирского герцога в самом деле примет его приглашение.
Меньше всего на свете наследник герцога хотел посещать чье-то загородное поместье. Он прекрасно знал, что его там ожидает, и оказался прав: в первом же зале его окружило множество девиц на выданье, по обычаю одетых в розовые платья, украшенные жасмином. Обычай этот давным-давно не соблюдался, но был возрожден исключительно для великолепного герцога, пускай пока и всего лишь наследного. Каждая из девушек была неприятно удивлена, увидев соперниц в платьях столь вызывающего оттенка. То, что Генри придет именно сюда, было, разумеется, величайшей тайной, и вызнать этот секрет каждой девушке стоило немалых усилий, в том числе и в денежном эквиваленте.
Близнецы аунд Лиррен работали не покладая рук.
Окруженный девицами, их матерями, отцами, кузинами и дуэньями, Генри Ривендейл начинал склоняться к мысли, что прорываться придется с боем. Он отставил бокал с мускателем и стал незаметно разминать пальцы. В этот момент он услышал за спиной некоторое шевеление, и весьма почтительный голос произнес:
– Дорогой герцог, как давно мы вас не видели!
Генри обернулся. Позади, сияя бархатом, лысиной и золотой орденской цепью, стоял хозяин дома. Стоимость его костюма, включая ткань, пошив и украшения, превышала годовой бюджет небольшого горного княжества.
– Верно, мой друг, – небрежно отвечал вампир, отпивая из бокала.
Из-за широкой спины ди Бертолли выплыла Злата Бржезовая, и Генри понял, что сейчас ему придется туго. Голубые глазки знаменитой танцовщицы заблестели как две свечки, но синьор ди Бертолли был бдителен и не настолько уважал аристократию.
– Покушайте винограда, милая синьорина, – настоятельно посоветовал он. – А у нас пока исключительно мужской разговор.
Этот тезис опровергало розовое сборище, шелестящее, хихикающее и пахнущее жасмином, но умная Злата не стала спорить. Взяв с подноса бокал с золотистым вином, она медленно пошла к увитой розами арке, а хозяин дома принялся развивать заданную тему.
– Как вы редко у нас бываете, герцог! – отеческим тоном пожурил он. – Лишаете нас счастья принимать у себя потомка столь древнего рода… как говорится у эльфов… хм… – Тут он разразился длиннейшей цитатой на эльфаррине, смысл которой едва ли был ясен ему самому.
Для того чтобы выслушать ее со скучающим видом, Ривендейлу не пришлось прилагать никаких усилий. Это вышло само собой.
– Я действительно происхожу из древнего рода, – сказал он топом, от которого на бокалах появилась легкая изморозь. – И потому мне хорошо известно, что такое долг. Мой отец, двадцатый герцог Ривендейл, отправил меня в Межинград, чтобы я постигал там суть магической науки, и потому, увы, я лишен радостей света.
Девушки хором вздохнули, трепеща веерами. Мароу ди Бертолли, кажется, пытался припомнить подходящую цитату на эльфаррине.
– Учиться, учиться и еще раз учиться! – выспренно произнес он по-лыкоморски, так и не вспомнив эльфийского первоисточника. – Вы являете подлинный пример сыновнего послушания. Но разве достойно сына вашего отца обучаться здесь, в этом… Межинграде, когда в прекрасном Аль-Буяне к вашим услугам был бы древний Хогсфорд, оплот наук и…
Оплотом чего еще был древний Хогсфорд, слушательницы так и не узнали. Благородный Ривендейл с оскорбленным видом вскинул голову, и синьор ди Бертолли запоздало смолк.
– Надеюсь, сударь, – вкрадчиво начал Генри, демонстративно опустив ладонь на посеребренную рукоять фамильной шпаги, – вы имели в виду не то, что сказали. Двадцатый герцог Ривендейл не может ошибиться, тем более – выбирая поприще для собственного сына. Или, возможно, вы со мной не согласны?
Девицы затаили дыхание, предвкушая смертоубийство; телохранители синьора ди Бертолли задумались, в кого им, ежели что, надлежит стрелять; а сам синьор сперва замотал головой, потом, опомнившись, закивал, а потом, сам не зная что делать, только и смог отчаянно выдохнуть:
– О, mamma mia! Благороднейший герцог, я…
Помедлив, Генри убрал руку со шпаги. Девицы разочарованно присвистнули, вызвав недовольные возгласы дуэний, телохранители, напротив, мысленно вознесли хвалу небесам.
– Я вижу, вы просто не вполне владеете лыкоморским… – снисходительно обронил Ривендейл. – Это понятно. И потом, достаточно вспомнить, какие магистры преподают в нашей Академии, чтобы оценить уровень этого учебного заведения. К примеру, декан моего факультета – лучший боевой маг Лыкоморья.
Генри не стал уточнять, что за лучшим боевым магом охотится сейчас КОВЕН в полном составе, пока безрезультатно, что опять же только подтверждает уровень его мастерства.
– О мистрис Шэнди Дэнн и говорить не стоит. Ее имя и без того известно далеко за пределами обитаемого мира.
Мароу ди Бертолли побледнел, поплевал через левое плечо, не заботясь, кто там стоит, и сделал неумелый, но искренний знак от сглаза.
– А какие талантливые у нас адепты! – Генри восхищенно вздохнул.
Ди Бертолли тут же насторожился. Похоже, с талантами иных адептов он был знаком чересчур хорошо.
– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил он.
Генри развернулся налево, потому что правый профиль у него был более чеканным. Почти сразу его взгляд выхватил из толпы две невероятно скромные эльфийские физиономии, одну из которых украшали квадратные очки в массивной черной оправе. Глазки за очками были очень испуганными. «Вот шельма!» – восхищенно подумал Генри Ривендейл. Вслух же он промолчал.
Ди Бертолли проследил направление его взгляда. Встретившись с ним глазами, близнецы засмущались, порозовели, а тот, что напялил очки, снял их и принялся протирать маленьким платочком подозрительной чистоты.
– Кажется, – медленно начал эвксиерец, – мне знакомы эти молодые люди. Они также учатся в Академии?
Герцог с достоинством кивнул.
– Это краса и гордость нашего факультета, – не лукавя, поведал он. – Все деньги, что присылают им из дома и что удается им заработать тяжким, поистине каторжным трудом, эти достойные молодые люди тратят не на развлечения или, хуже того, азартные игры – о нет! Они покупают исключительно книги, свитки, древние инкунабулы – все, что может являться вместилищем знаний.
Синьор ди Бертолли чуточку расслабился:
– Неужели совсем все деньги?
– Абсолютно все! – Генри патетически взмахнул дланью. – Скажу вам как другу – все свободное время они проводят во владениях магистра Зирака, сиречь в библиотеке. – Это тоже было чистейшей правдой: с тех пор, как в библиотеке обосновался принц Саид, гном даже не пытался изгнать оттуда близнецов. – И усилия их увенчались успехом! Они сумели разрешить древнейшую проблему алхимии, традиционно считавшуюся неразрешимой.
Глаза синьора ди Бертолли разом стали напоминать медные пуговицы. В алхимии он разбирался еще хуже, чем в эльфаррине, но перебивать герцога, вещающего столь страстно и вдохновенно, мог только самоубийца. Чтобы поддержать разговор, он вежливо спросил:
– Да-а?
– Я вижу ваш искренний интерес, – возрадовался Генри, – и это понятно! Еще бы: ведь до сих пор никому не удалось осуществить превращения мусора в золото!
Мароу ди Бертолли вытаращил глаза, потом спохватился и сощурился. Было видно, что его раздирают два противоположных чувства: с одной стороны, хотелось поверить, с другой – даже неучи знали, что подобные операции невозможны. Список магически инертных материалов был не так велик, а золото всегда входило в него под первым номером.
Генри тем временем двумя пальцами выудил из внутреннего кармана тот самый золотой, что накануне выплюнула машинка, и торжественно предъявил его хозяину дома. Мароу ди Бертолли тупо уставился на профиль царя-батюшки, а Генри с интересом ожидал, когда до него дойдет.
Дошло на третьей секунде. Синьор ди Бертолли надкусил монетку, вновь уставился на миниатюрного Державу Путятича и перевел взгляд на изобретателей. Вот теперь было ясно, что живыми они от него не уйдут.
Близнецы тем временем развлекались вовсю. На вечеринку они явились в черной форме, выданной им полтора года назад гномом-завхозом. Все эти полтора года форма провалялась под кроватью, и сейчас это было очень кстати. Они краснели, заикались, не могли поддержать даже банального разговора о погоде и явно пугались малейшего женского внимания. Эллинг уронил веер одной из девиц, Яллинг сперва облил другую вином, а потом в знак извинения повел ее танцевать, где ухитрился оттоптать ей обе ноги. Для эльфа это было натуральным подвигом. Словом, они вели себя так, будто и впрямь никогда не вылезали из библиотеки, – и при этом девицы вокруг так и роились. «Вот интересно, – подумал настроившийся на философский лад Генри, – кто поймет женщину?» Близнецы и раньше пользовались достаточным успехом, но, во-первых, это было несравнимо с сегодняшними достижениями, а во-вторых, им приходилось прилагать определенные усилия.
«А Яльги бы в этой толпе девиц не было. Она совсем другая. И розовое платье она бы точно не надела. С ее-то чувством вкуса и тактом!»
Генри потряс головой. Он сам толком не понимал, что на него нашло, но в последнее время такие мысли появлялись совершенно из ниоткуда. Сейчас о Яльге Ясице не напоминало вообще ничто, а между тем Генри вспомнил ее так ярко, что мог описать и выбившуюся из косы тоненькую прядь позолоченных солнцем волос, и изящно очерченные брови, и маленькую темную родинку над верхней губой… Генри опять потряс головой. Синьор ди Бертолли смотрел на него с возрастающим испугом.
Чем дальше в прошлое отодвигалась Яльга, тем больше достоинств у нее выявлялось. Раньше она не казалась Генри и вполовину такой… такой совершенной; честно сказать, раньше он считал ее внешность вполне посредственной, а теперь точно знал, что подобной ей девушки не было и нет. Кто придумал лживую поговорку, что все рыжие похожи друг на друга?
От мыслей о Яльге Генри Ривендейла спас синьор ди Бертолли. Амурные дела у него всегда стояли на втором, если не третьем плане, ибо он справедливо полагал, что женщины – это прежде всего большие расходы.
– Друг мой герцог, – зашептал он с неожиданно прорезавшимся эвксиерским акцентом. – Прошу вас последовать за мной в кабинет. Мы не можем дальше надоедать этим прелестным синьорам и в особенности синьоринам нашими скучными деловыми разговорами! Дворецкий проведет туда же ваших достойных однокурсников…
– Они учатся курсом старше, – справедливости ради отметил Генри, но ди Бертолли только махнул унизанной кольцами рукой:
– Как имена этих достойных Перворожденных?
– Не лишайте их чести самим представиться вам…
На этой фразе, самой изысканной, которую только смог придумать Ривендейл, они переступили порог хозяйского кабинета. Это была идеально квадратная комната, обставленная полностью в эвксиерском стиле: стены, обтянутые золотистой тканью, изящная мебель, над рабочим столом – панорама Мраморной бухты. Ривендейл обратил внимание на высокое окно, завершавшееся двойной аркой, – посредине стояла изящная колонна, а стекла были витражными. Кроме того, стоили внимания мраморный стол, украшенный золочеными фигурками путти, и роскошное пресс-папье в виде геральдического льва с раздвоенным хвостом.
– Прошу вас оказать мне честь… – Ди Бертолли самолично пододвинул Ривендейлу стул.
Тот сел, привычно поправив шпагу. В тот же момент в комнату вошли близнецы. От роскоши, куда им случайно довелось попасть, у братьев в буквальном смысле закружились головы. Эллинг молча хлопал глазами, оборачиваясь то к столу, то к окну, то к картине (всякий раз, когда он смотрел на пейзаж, ди Бертолли почему-то начинал нервничать). Яллинг протирал свои очки полой куртки и беспомощно хлопал ресницами. Не знай Генри, что у эльфов к двум рукам и двум ногам прилагается стопроцентное зрение, он решил бы, что бедняга-адепт не видит дальше собственного носа.
– Мои дорогие юные друзья! – Голос синьора Мароу можно было намазывать на дорогие ячменные хлебцы. – В этом кабинете собралось благороднейшее собрание: древность рода дополнена жаждой знаний, столь редким и ценным в наше время товаром!
Яллинг вздрогнул, выронил очки и закрутил головой, словно не зная, где их искать. Синьор ди Бертолли птичкой выпорхнул из кресла, осторожно подобрал очки и бережно вложил их в дрожащую руку эльфа. Яллинг поблагодарил судорожным кивком и тут же напялил очки на нос.
– Не стоит благодарности! – Эвксиерец уже уселся на место и задумался, подбирая подходящую пословицу на эльфаррине. Но тут Эллинг вновь уставился на картину и произнес:
– Какая тонкая работа! Какая изумительная игра тени и света! Как тонко подобраны краски! Ах, синьор, я понимаю, что прошу многого, но не могли бы вы позволить снять…
– Нет! – прорычал ди Бертолли, из птички махом обратившийся в тигруса, но Эллинг, будто не заметив этого, закончил:
– …с нее копию?
Опомнившись, ди Бертолли произнес гораздо мягче:
– Что вы, мой друг! Не стоит трудов! Я распоряжусь, и вам доставят точно такую же: на что вам жалкая копия! Это будет еще один оригинал!
Яллинг и Эллинг как по команде вытаращили глаза. Столь изощренная логика даже им оказалась не под силу. На их лицах постепенно проступало самое настоящее восхищение, и Генри их понимал.
– Но вернемся к делу, – нежно напомнил эвксиерец. – Наш общий друг, благороднейший герцог Ривендейл, поведал мне о вашем чудесном изобретении…
– О котором именно? – уточнил Яллинг, глядя на ди Бертолли сквозь очки.
– О самом главном!
– О синьор, – Яллинг аж подпрыгнул, – так вам нужна дудочка, поющая на семи языках?! Элле, я же говорил, на нее непременно найдется покупатель, – а ты мне не верил!
– Нет-нет, – поспешно отрекся потенциальный полиглот, – дудочка – это в следующий раз. Я говорю о секрете превращения подручных веществ в золотые монеты!
На этот раз близнецы подпрыгнули одновременно. Яллинг вцепился в очки, Эллинг – в сиденье стула; переглянувшись, они уставились на ди Бертолли перепуганным взглядом и хором заявили:
– Да что вы, господин! Знать ничего не знаем, ведать ничего не ведаем! Какая такая машинка?
«Машинка!» Генри прямо-таки видел, как под роскошной сверкающей лысиной хозяина кабинета вертятся шестеренки. Герцог не мог солгать – такие опыты наверняка запрещены, – оба эльфа перепуганы и сболтнули лишку… А монетка-то настоящая, будто выпущенная на монетном дворе!
Или нет?
Извинившись, ди Бертолли вышел в коридор. Генри посмотрел на близнецов и увидел, как Яллинг подмигивает увеличенным очками глазом. Вслух никто ничего не сказал. Эльфы сидели, смиренно сложив ладошки на коленях, но прошло не менее минуты, когда дверь отворилась и на пороге появился Валентин де Максвилль. Близнецы опешили – Генри тоже, причем он-то как раз на самом деле. Зато некромант выглядел спокойнее удава.
Из-за спины Валентина послышался голос ди Бертолли:
– Благородный герцог, я был неправ! Только что я узнал, что в вашей Академии обучается сын Того Самого де Максвилля, и мне остается только снять шляпу и принести извинения! Разумеется, своих детей я отправлю учиться только в вашу Академию, и никуда больше!
Генри представил лицо директора Буковца и порадовался, что пока детей у эвксиерца не намечалось.
Валентин чуть поклонился, храня абсолютную невозмутимость.
– Чем могу служить, благородные господа? – очень спокойно и очень любезно спросил он.
Ди Бертолли порылся в кармане. Эллинг беспокойно наблюдал за его действиями, по-птичьи вытянув шею.
– Я попрошу вас проверить подлинность этой монеты, друг мой. – Эвксиерец подкинул тот самый надкушенный золотой и победно глянул на братьев. – Много ли времени это у вас отнимет?
– Пять секунд. – Валентин уже доставал из внутреннего кармана тоненькую серебряную пластинку. Положив ее на ладонь – мелькнула какая-то руна, – младший сын дома де Максвиллей подул на пластинку. В воздухе над ней возник и истаял герб банка «Максвилль и К°». – Прошу вашу монету…
Синьор Мароу трепетно протянул ему золотой. Близнецы следили за тем, как монета переходит из рук в руки, и на лицах их читалось все большее отчаяние. Валентин чуть поддернул манжеты и опустил монету на середину пластинки. Ее контуры немедленно вспыхнули ярким синим сиянием.
– Монета подлинная, – ровно сообщил Валентин. При звуке его голоса сияние погасло. Он снял золотой с пластинки и уронил в подставленную руку ди Бертолли. – Что-нибудь еще?
– Пока нет, но вы останьтесь, останьтесь…
Ди Бертолли прохаживался по кабинету, бросая на близнецов голодные взгляды. Братья вздрагивали и жались друг к другу, у Яллинга от ужаса запотели очки. Генри знал, что ломать комедию эльфы могут бесконечно, и потому решил немного подстегнуть процесс.
– Мне известно, – сказал он, полируя ногти предусмотрительно захваченной подушечкой, – что мои достойные друзья собирались представить свое изобретение на ежегодной научной конференции студентов-магиков. Они с полным правом рассчитывают завоевать первое место и получить диплом…
«И полагающееся денежное вознаграждение!» – мысленно закончил ди Бертолли, возликовав. Теперь игра шла на его поле, и зрители тут были не нужны.
Он дважды позвонил в серебряный колокольчик, и на пороге кабинета, как прекрасное видение, из ниоткуда возникла Злата Бржезовая. Взгляд ее порхал с Генри на Валентина и обратно.
