Текст книги "Путь к золотому дракону. Трилогия"
Автор книги: Мария Быкова
Соавторы: Лариса Телятникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 40 страниц)
Глава дополнительная,
последняя
1
Свадьбу Эгмонта Рихтера и Яльги Леснивецкой сыграли в конце лета. Конечно, по размаху ее никак нельзя было сравнить с памятным всему Межинграду бракосочетанием Полин де Трийе и кафского принца, – но лучшее есть первый враг хорошего. На празднике гуляло все графство и прилежащие к нему земли.
Изначально планировалось скромное семейное торжество. «Ну для своих… ты ведь понимаешь?» – изящно сформулировала госпожа будущая графиня. «Ага, – не стал спорить господин граф. – Кто составляет список?»
Составлять список не хотелось ни Яльге, ни Эгмонту, поэтому своих оказалось непредвиденно много. Приехали даркуцкие родственники невесты и хенгернские родственники жениха. Приехал печальный пан Богуслав Раднеевский, страдавший ровно до того момента, как на его пути не повстречалась новая прекрасная дама – эльфийка Гудрун с боевого факультета. Приехал веселый бестиолог Гюи – он привез в подарок какую-то глазастую и ушастую тварь, которая обреченно копошилась в картонной коробке. Тварь не хотела быть свадебным подарком, но ее никто ни о чем не спрашивал.
Вместе с Гюи приехал учитель Тэнгиэль, вместе с учителем – айлэри Арлаутар, вместе с Арлаутаром – Эллендар Четвертый и весь преподавательский состав Академии. Видели среди гостей и магистра Цвирта под руку с супругой.
Отдельно пировала небольшая, но сплоченная гномья диаспора.
От Конунгата на свадьбе официально присутствовали Аррани Лерикас, Рэнтар Нарроугард и Фенрир Волк – разумеется, это не считая Сигурда! Но отдельные гости утверждали, что видели как минимум восемь волков разных мастей и размеров. В конце концов, Сигурд, как любой волкодлак, отнюдь не был сиротой.
Братский эльфийский народ представляли принцесса Рандориэль и принц-консорт Родриго, известный среди своих под прозвищем Трубадур. Разумеется, их сопровождала свита. Эльфы, сколько бы их ни было, всегда создают впечатление толпы. То там, то здесь мелькали светлые макушки братьев аунд Лиррен.
Из официальных лиц остается упомянуть принцессу Кафскую – ее царственный супруг прибыл только на второй день, зато привез в подарок белого слона.
Все остальные присутствовали неофициально и оттого не подлежали пересчету. Ни один адепт не упустит шанса погулять на свадьбе декана – непринципиально, своего или не своего. Да об этом можно будет потомкам рассказывать! «Не верь им! Добрый Рихтер существует – я сам его видел!»
Ардис и Сигурд сидели рядом, и оборотень сиял, не обращая внимания ни на каких эльфиек. Артур успел подраться, помириться и еще раз подраться с наследным эльфийским принцем и только после этого озаботился узнать, как того вообще зовут.
Чуть поодаль, в окружении четырех северных эльфов, расположилась Ларисса-Чайка. К ее столику тянулся этакий смущенный ручеек поклонников; каждый робко кашлял, протягивал перо и пергамент и просил расписаться «вот здесь, пожалуйста». Ларисса расписывалась, улыбалась и обещала непременно спеть. Одного из ее спутников – высокого рыжего нордана – это явно нервировало, зато другой, хрупкий, черноволосый и неприметный, искоса поглядывал на все это и ухмылялся, когда думал, что его никто не видит.
В самый разгар празднования за столом аррского конунга обнаружились еще два гостя. К тому моменту почти все волкодлаки отправились танцевать, а эти двое пододвинули поближе бочонок с элем, обнялись по-братски и, размахивая кружками, запели древнюю фьордингскую песню:
Мы стойко бились, —
на трупах врагов
мы – как орлы
на сучьях древесных!
Со славой умрем
сегодня иль завтра. —
никто не избегнет
норн приговора!
Получалось пусть не очень музыкально, зато душевно.
– Это что, Эрик Веллен? – изумленно пробормотал жених.
– Да, кажется, – приглядевшись, ответила невеста. – Помнишь, ты же ему сам приглашение подписывал! Еще Лерикас попросил проконтролировать, чтобы он точно не отвертелся… Как это ты говорил? Он такой скромный, тихий… почти что книжный червь…
– Да уж, – сквозь зубы прошипел жених. – Да уж.
Вдруг лучи
блеснули у Логафьелль,
прянули молнии,
ярко сверкавшие:
девы в шлемах
с просторов небесных
мчались в кольчугах,
обрызганных кровью,
свет излучали
копья валькирий…
Этот куплет Эрик допел в одиночку. Сим, пыхтя, подкатывал к столу новый бочонок на смену опустевшему.
Вечером, когда все певцы, начиная с Эрика и заканчивая Трубадуром, выдохлись и охрипли, неприметный черноволосый нордан тяжело вздохнул и вышел вперед.
– Айлэ и айлэри, воргас и воркас, дамы и господа! – привычно начал он. – Меня зовут Морольт ан Финденгейро. Я рад поздравить друзей нашего дома…
Остальные его слова заглушили восторженные вопли разом протрезвевших морольтоведов и морольтолюбов. Одним движением руки нордан остановил кинувшуюся к нему лавину почитателей.
– Это потом, – несколько свысока сказал он. – А сейчас позвольте мне все-таки спеть. Кайлендаро, арфу!..
Младший нордан скривился, нарисовал в воздухе руну, и перед великим – нет, величайшим! – нет! а-ах! – словом, перед Морольтом ан Финденгейро возникла его арфа.
2
Как известно, все имеет оборотную сторону. Гулять на свадьбе было легко и приятно, но проблемы начались уже через несколько дней.
По возвращении в Академию магистр Марцелл Руфин Назон категорически отказался вести занятия у третьего курса боевого факультета. Объяснять свое возмутительное поведение он отказался, да этого и не требовалось. Именно на третий курс была успешно переведена студентка Ясица, вот уже четвертый день как откликающаяся на фамилию Рихтер.
– Марцелл, возьмите себя в руки, – пытался успокоить несчастного Ирий Буковец. – Вы преподаете этому курсу уже два года, и никаких серьезных проблем! В конце концов, вы опытный преподаватель!
Лесть на бестиолога не подействовала. Он был тверд и непоколебим как скала. Найти же нового магистра за два дня до начала учебного года было не просто трудно – невозможно.
Но Марцелл Руфин Назон боялся.
Студентка Ясица являла собой неприятную, но вполне терпимую ситуацию. С ней можно было примириться и даже как-то сосуществовать. Другое дело – графиня Рихтер, жена декана факультета боевой магии, близкая подруга Аррани Валери и много кого еще! Что с ней прикажете делать? А если она зачет завалит, что тогда?!
– Коллега Назон, вам не о чем беспокоиться, – очень убедительно сказал магистр Зирак. – Вы же знаете, что для Рихтера, – при упоминании страшной фамилии Марцелл вздрогнул, – нет ничего важнее долга. Так что теперь, наоборот, у нас будут дополнительные рычаги воздействия на эту конкретную студентку.
– Это раньше для Эгмонта не было ничего важнее долга! – запальчиво возразил Марцелл. – Вы просто не знаете, что может женщина сделать с человеком! Вы – мужчина, откуда вам знать, что такое женщина!
Парировать Зираку было нечем. Уж кем-кем, а женщиной он точно не был. Магистр Ламмерлэйк переглянулась с магистром Дэнн и ласково, как к тяжелобольному, обратилась к бестиологу:
– Марцелл, вы совершенно правы, коллега Зирак не знает, что такое женщина. Не спорьте, Зирак, это вопрос принципиальный. – Гном, открывший было рот, закрыл его, но на бестиолога смотрел по-прежнему нехорошо. – Зато я это знаю пре-вос-ход-но. И как специалист в данной области смею вас заверить: проблем с Яльгой будет значительно меньше. Больше всего сейчас она будет стараться не подвести мужа, оказаться взрослой и серьезной. Вспомните, дети всегда к третьему курсу становятся взрослее и ответственнее. Как правило, основные шалости заканчиваются к концу четвертого семестра. Вы сталкивались с этим уже не единожды!
Магистр Назон хотел было возразить, что со студенткой Ясицей – тьфу ты, уже Рихтер! – он сталкивается в первый и, хочется верить, в последний раз, но ему этой возможности не дали.
Рука Эльвиры мягко, но настойчиво легла ему на плечо, и Марцелл почему-то промолчал. «Интересно, – мелькнула и исчезла разумная мысль, – как она это делает?»
– И потом, вы упоминали, что вас нервирует привычка Яльги сидеть на лекциях в первом ряду.
Лишенный возможности говорить, бестиолог быстро закивал.
– Тогда вы можете читать лекции в новой аудитории. Помните, она вам так понравилась? А Эгмонт передаст Яльге наше настойчивое пожелание садиться… хм… подальше. Со слухом у нее проблем, кажется, нет, со зрением – тоже, так что этот вариант, я думаю, всех устроит. Правда, Марцелл?
На том и порешили.
3
Мы сидели на заднем ряду большой поточной аудитории. Аудитория была новехонькой, сверкавшей ремонтом недельной давности: от стен до сих пор пахло краской, а от парт – свежим деревом и лаком. Их поверхность все еще оставалась девственно-чистой – ни у кого рука не поднялась испортить ее рисунком или надписью. Хотя чесались-то руки у многих, и у меня в том числе.
Итак, аудитория была поточной, выстроенной в форме амфитеатра. Где-то далеко внизу у большой, во всю стену, доски бегал маленький, но очень деловитый Марцелл Руфин Назон. Иногда он забегал на кафедру, но долго устоять на одном месте не мог. На доске висел цветной плакат, изображавший внутреннее строение виверны. Виверна, с вывернутыми наизнанку внутренностями и совершенно целой головой, смотрела на гадов-студентов такими глазами, что хотелось стукнуть кулаком по парте и выкрикнуть что-то вроде: «Долой опыты на животных!» Даже портреты бестиологических светил, развешанные по стенам, смотрели на плакат с немой укоризной.
Новая аудитория нравилась всем без исключения. Педагогов радовала вместимость: сюда легко можно было загнать один, а то и два курса. У студентов же были свои радости. Во-первых, здешние скамейки были рассчитаны отнюдь не на двоих – они тянулись полукругом от стены до стены, а откидывающиеся крышки парт были прикреплены к спинкам скамеек нижестоящего ряда. Кроме того, от кафедры, если особенно не присматриваться, преподаватель почти не видел задних, то есть верхних, рядов. А в общении с бестиологом это был большой плюс.
Конечно, скамейки были не цельными – они состояли из отдельных секторов, но все равно так было куда удобнее и тому, кто списывает, и тому, у кого списывают. Кстати, на один сектор помещалось человек шесть. Вот и сидели мы вшестером: я, Генри, Хельги, Валентин де Максвилль и близнецы аунд Лиррен. Последним здесь было делать нечего, но братья объявили, что, во-первых, их настигла ностальгия, во-вторых, про эту аудиторию все говорят, а им тут ничего не читают, и, в-третьих, у них все равно свободная пара.
Не знаю как насчет аудитории, но вот ностальгию определенно следовало утолять в другом месте. Марцелл бегал, тыкая указкой изображение виверны то с одной, то с другой стороны; я отчаянно зевала, Хельги любовно глядел на длинную шипастую розу, лежащую рядом с ним на скамье, Генри был мрачнее тучи, но к этому я как раз уже привыкла. Честный де Максвилль контролировал записывающее заклинание, потому что на этот раз была его очередь снабжать конспектами остальных. Близнецы ерзали, пихали друг друга локтями в бок, громко шептались – словом, пытались развлекаться, как только могли.
– Слышь, Яльга, – наконец не выдержал Эллинг. – Ну, ты хоть это… расскажи нам – как оно, в графинях-то?
– Странно, – честно сказала я.
Генри покосился на меня с неожиданной надеждой, наверное, рассчитывая на более подробное продолжение. Я пожала плечами, вспомнив, как то же самое из меня пыталась вытянуть Полин. Хотя их тоже можно понять: я ж не за кого-нибудь вышла замуж, а за Рихтера, и никаких тебе до того романтических ухаживаний.
– Да, Яльга, что ни говори, а хорошо мы погуляли! – благодушно сказал Хельги и похлопал меня по плечу. Впрочем, вампир почти сразу же отодвинулся, насколько позволяла скамейка. – Молодец ты у нас, давно праздников не было…
– Слышь, госпожа графиня, а с колдовством-то у них как? – продолжил настойчивый эльф. – Я тут читал, раньше маги там сильные были, заклинания, говорят, круче, чем катапульта. Если по деревням поискать, наверняка можно много чего интересного нарыть…
– Да мрыс с ним, с колдовством, Элле, какой у них там фольклор! Я две тетради исписала, а там еще писать и писать… Вот, смотри! – Я щелкнула пальцами, и на парту плюхнулась толстая общая тетрадь с разлохмаченными листками. Генри глянул на нее зверем, и я сообразила, что на простенькой зеленой обложке крупно выведено: «Яльга Рихтер». Элементаль постаралась: я тетради подписываю всегда с внутренней стороны.
– Вот, держи! – Я торопливо сунула тетрадь Эллингу.
Валентин де Максвилль с интересом переводил взгляд с меня на Ривендейла и обратно.
Эльф пошелестел страницами и совсем было собрался что-нибудь зачитать, как из тетради вдруг выпорхнул небольшой обрывок пергамента. Яллинг наклонился за ним, и его брат тут же заинтересованно уставился на поднятое.
На листке был виден корявый рисунок, изображенный детской рукой. В нем смутно угадывалось некоторое сходство с основными магическими знаками, но прямого повтора я не обнаружила – иначе бы не стала прятать листок в тетрадь по фольклору. Чуть ниже моим почерком, меленько и со множеством сокращений, шел текст самого заклинания, записанный под диктовку.
Венчало все это огромное шоколадное пятно.
– Это что? – Эллинг встряхнул листочек. – Чары?
– Нет! – Я улыбнулась, вспомнив, как замечательно помог наладить контакт с детьми кулек шоколадных конфет, украденных со свадебного стола. Собственно, благодаря этому кульку речь и зашла о предмете заклинания. – Это схема для вызывания Матного Гномика.
– Мятного? – переспросил воспитанный де Максвилль.
– Ой, может, и Мятного… – Я смутилась и выхватила у эльфа листок. – Может, даже Магного, тут непонятно написано.
– Нет такого слова, – авторитетно заявил Яллинг. – Сойдемся на Мятном.
– А мне Матный нравится больше, – ухмыльнулся Хельги, но его прервали.
– А для чего его вызывают? – с любопытством спросил Валентин.
Я спешно освежила в памяти все фольклорные познания.
– Ну, дети любят все таинственное… – Фраза была осторожная, потому что точного объяснения я не помнила. – Вроде как возможность соприкоснуться с таинственным миром магии и духов… А, вспомнила!.. Если он Мятный, значит, то же самое, что Конфетный. Его конфетой угостить надо, и он тогда что-нибудь расскажет. Вот, здесь написано…
Тут влез Яллинг, предпочитавший словам действия.
– Да что мы голову ломаем?! – заявил он, отбирая листок. – Хельги, гони конфету, щас мы его живо вызовем!
– Да у меня… – начал было вампир, но эльф перебил его:
– Элен обойдется, давай сюда!
Недовольный Хельги полез в карман – судя по всему, бездонный – и вытащил оттуда конфетку в пестрой обертке. Эллинг выдернул ее у вампира из пальцев, и, прежде чем я успела сказать, что все это детские игры и полная чушь с магической точки зрения, эльфы хором зачитали текст с листа.
Раздался негромкий хлопок, и над партой в воздухе появился гномик. Был он мал, размером приблизительно с локоть, имел длинную бороду, нос картошкой и весьма недобрый взгляд. Откуда бы мы его ни вытащили, там определенно остались значительно более важные дела.
– Работает… – восхищенно выдохнул Эллинг.
Гномик медленно обвел нас взглядом и нехорошо прищурился. На конфету он, что характерно, не обратил никакого внимания. У меня появилось весьма нерадостное предчувствие: есть вариант, что Элен следовало сказать всем нам большое спасибо, потому как если даже конфетный гномик не в восторге от угощения, это о чем-то да говорит.
Тут конфетный дух перебрал ножками на одном месте, упер руки в боки, открыл рот и высказал все, что он о нас думает, таким отборным лыкоморским матом, что странно было слушать его из уст западного по сути своей существа. Гномик, точно прочтя эту мысль, перешел на эльфийский, и у Эллинга с Яллингом одновременно загорелись глаза и уши. Один из братьев даже потянулся за пером, но тут благородный Ривендейл вышел из ступора – первым, как и подобает наследнику древнего герцогского рода. Вампир взмахнул рукой, пытаясь ликвидировать гномика, и это оказалось стратегической ошибкой.
Сделав изящный пируэт, гномик легко ушел от чары, осыпав Генри фейерверком ругательств на его языке. Хельги даже закашлялся, а гномик помчался вдоль ряда, взбежал вверх по стене и оказался на потолке, вверх тормашками. Далее он просто нарезал круги, все наращивая скорость и с каждым разом приближаясь все ближе к застывшему от изумления магистру Назону.
Адепты бросили писать и ошарашенно внимали безднам родного языка, неожиданно открывшимся перед ними. Аунд Лиррен упоенно строчили, забывая лишний раз обмакнуть перо в чернила, Ривендейл шел пятнами, явно набираясь злости, чтобы предпринять вторую попытку, – пока что его останавливало внимание преподавателя. И тут аудиторию озарила алая вспышка.
Гномик заорал благим матом и помчался еще быстрее. Теперь мои глаза даже не замечали самих его перемещений: по полу, потолку и стенам мелькала цветная смазанная полоса. Зато вопли зазвучали громче – кажется, гномик обиделся. Еще бы, когда тебя ни с того ни с сего лупят боевым заклинанием…
Боевым?!
И тут до меня дошло. Сжав парту, я уставилась вниз, на магистра Назона, – а он, приняв классическую стойку, чуть прищурившись, швырял одно за другим мощнейшие заклятия по практически недосягаемой цели. Мысль в голове была только одна, да и та, похоже, выжимка из учебника: что-то насчет того, что в экстремальных условиях в человеке пробуждаются давно забытые навыки и умения.
Рядом громыхнуло особенно сильно. С потолка посыпалась известка. Заклинание срикошетило, и я автоматически выставила Щит. Оглянувшись, я заметила, что его поддерживают все пятеро сидевших рядом.
– Яльга, ложись!! – вдруг не своим голосом завопил Генри, и в следующий момент я очутилась под партой. Там было тесно, ибо мгновением раньше туда нырнули все остальные.
Сверху доносился шум битвы и запах гари. Не походило, что у Марцелла заканчиваются силы, наоборот, с каждым мгновением он входил во вкус. В воплях гномика прорезалась боевая тональность.
– Вот интересно, кто ж его так качественно боевой магии учил? – выразил общее мнение Хельги, озабоченно рассматривающий обожженную руку.
Генри хмуро глянул в мою сторону.
– Да мне только один такой известен, – заявил он. – Учитель…
Чувствовалось, что вампир хочет кое-что добавить, но паузу с успехом заполнил гномик, как раз в этот момент очень удачно проносившийся неподалеку.
Народ озадаченно замолчал, проводя несложные вычисления.
– Эй, Яльга, – дернул меня за рукав Яллинг, – это ж сколько тогда твоему мужу лет? Неплохо он сохранился!
– Сколько-сколько… – Я попыталась вспомнить. – По-моему, тридцать пять.
– А он тебе не наврал, а? – Пол дрогнул, с грохотом обрушилась доска. – А то стиль-то… э-э… чувствуется.
– Ну что, Яльга… – Голос Генри прямо-таки сочился ядом. – Теперь у тебя нет сомнений, как этот… гномик называется?! Мятный, значит, конфетно-мармеладный! Лыкоморским же языком написано было: Матный! Как в твоем возрасте можно быть такой наивной?!
Кажется, последнее слово он хотел заменить другим, но в последний момент решил поберечься. И правильно: когда сверху прицельно лупит Марцелл, а снизу добавлю я, мало никому не покажется.
На помощь мне пришел Валентин.
– Ну, Генри, – примирительно сказал он. – Она просто поверить не могла! Добро бы кто еще, а то – дети!
Над партой со свистом пронеслась очередная комета, взорвавшаяся двумя-тремя рядами выше. Сидеть там никто не сидел, потому обошлось без жертв, если не считать того, что шальная искра прожгла Генри дырку на штанах.
– Какие ж это дети?! – злобно возразил он, рассматривая дыру. – Это ж сволочи!
Миролюбивый де Максвилль пожал плечами. Возражений он, похоже, не имел.
Я тоже не ответила, прислушиваясь к обстановке снаружи. Взрывы и раскаты не прекратились, но стали заметно реже, а к запаху гари вдруг добавился тонкий цветочный аромат. Хельги вдруг ткнул пальцем в сторону: в просвете между сиденьем и партой виднелись две стройные ножки в эльфийских чулках и башмачках из василисковой кожи, на высоченных каблуках, выточенных из кости горгульи.
Твердые ногти выбили по крышке парты быструю дробь. Я осмелилась выглянуть наружу.
Магистр Ламмерлэйк щелкнула пальцами, призывая отвергнутую гномиком конфету, зашуршала оберткой – а миг спустя раздался еще один хлопок, и гномик исчез, прерванный на середине особенно заковыристой фразы.
Марцелл Руфин Назон по инерции выпустил еще серию боевых пульсаров, и в аудитории повисла звенящая тишина. Один за другим адепты выбирались из-под парт и осматривали учиненное побоище. Не уцелел ни один портрет, а в воздухе кружились хлопья сажи, которая еще недавно была свежей покраской и побелкой. Единственным уцелевшим наглядным пособием был плакат с виверной, которая все так же кротко и жалобно смотрела в аудиторию.
Я села на покосившуюся скамью. На ней, чудом пережив такую атаку, лежала моя тетрадь и чуть поодаль – несколько подкопченная роза Хельги. По очереди из-под парты вылезли и остальные. Я прижала тетрадь к себе и затосковала. Не далее как вчера я дала Эгмонту честное слово, что на занятиях у Марцелла буду тише воды ниже травы. Кто же поверит, что это не моя вина?
С другой стороны, клочок с вызовом сгорел, эльфы не признаются, ну а в вампирах я вообще была уверена, как в себе самой. Де Максвилль происходит из династии банкиров, а они умеют молчать еще лучше, чем мы все, вместе взятые. И кто теперь дознается?..
– Неплохо, неплохо, – нейтрально сказала Эльвира, и я вздрогнула, лишь потом сообразив, что ее слова относятся не к гномику, а к конфете. Алхимичка задумчиво рассматривала обертку, которую она уже успела свернуть в аккуратный квадратик.
– Адепт Ульгрем… – Хельги, горевавший над розой, быстро поднял голову. – Я настоятельно рекомендовала бы вам впредь не экономить на конфетах и цветах, ибо экономия есть исключительно женская прерогатива.
– Я хотел купить две розы, – брякнул Хельги, не подумав. – Но… денег не хватило!
Близнецы, переглянувшись, тихонько сползли обратно под парту. Алхимичка приподняла бровь:
– О… Тогда уж экономьте.
С этими словами она развернулась на каблуках, легко спустилась вниз, подхватила под руку застывшего сусликом Марцелла, и оба они исчезли самым прозаическим образом – через дверь.
– Дети, мр-рыс дерр гаст… – еще раз повторил Ривендейл. Он нагнулся и поднял с пола крошечный обрывок пергамента, обугленный по краям, но все-таки уцелевший. Я узнала его с первого взгляда, и сердце рухнуло куда-то под плинтус.
– Генри, дай сюда, это улика!..
Вампир, не отвечая, перевернул листок и с выражением зачитал:
– «На прощанье не забудьте поблагодарить гномика, не то он обидится и больше никогда не вернется!» – Он выдержал паузу. – Какой ужас, Яльга, мы же его не поблагодарили!
Я погрозила вампиру кулаком.
– Никогда себе этого не прощу… – выдохнул Эллинг.
Яллинг бережно прижимал к себе тетрадь с подробным конспектом.
– Весьма познавательная лекция, – подытожил Валентин.
До меня только сейчас дошло, что он так и не выключил записывающего заклинания.
Молчал только Хельги. Он страдал над розой – похоже, никак не мог решить, дарить ее или все-таки выбросить.
4
После побоища аудиторию поспешили проветрить, но дым уже успел расползтись по всему этажу. Отовсюду слышалось недовольное покашливание. Я сглотнула, энергично помахала ладонью, разгоняя дым, но это не помогло. В горле вдруг резко запершило.
– Кхм-кхм, – недовольно сказала я. Стало только хуже. – Кгхм-кхм-хм! Мрыс! Кх-х-хм! Ой!..
Объявление о спешном переносе занятий из аудитории № 308 вдруг вспыхнуло и осыпалось сиротливой кучкой пепла.
– Т-твою… э-э… некромантию… – выдавил Валентин де Максвилль, первым сообразивший, что произошло.
Близнецы переглянулись.
– А сокровищница у тебя уже есть? – зачарованно спросил Хельги.
– Кхм, – скромно ответила я.
И выдохнула целое облачко искр.
Омск – Евпатория – Омск
2010–2011
