Текст книги "Путь к золотому дракону. Трилогия"
Автор книги: Мария Быкова
Соавторы: Лариса Телятникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 40 страниц)
Мне отчаянно захотелось телепортироваться куда подальше, можно даже вместе с лошадью.
Пан Богуслав придержал коня, подкрутил ус и послал мне ободряющий взгляд.
– Вот и князь-воевода, – доверительно поведал он. – Ишь, как торопится – видать, давненько тебя поджидает!
«Давненько, – мрачно подумала я. – Лет так двадцать, не меньше!»
Честно сказать, мне сейчас было не до пана Богуслава. Крепче перехватив поводья, я выпрямилась в седле и медленным шагом поехала навстречу. Так, Яльга. Не торопись. Спокойно.
Я вдруг поняла, что шляхта, Сигурд и Эгмонт давным-давно остановились и я еду в полном одиночестве. Было очень тихо, только из леса доносился голос кукушки. До чего погожий день, мелькнула совершенно посторонняя мысль.
Всадник, что скакал первым, резко натянул поводья – конь, всхрапнув, присел на задние ноги. Несколько мгновений мы молча рассматривали друг друга. Не знаю, что он увидел; а я поняла, что двадцать лет ни для кого не проходят бесследно.
Нынешний Янош Леснивецкий был жестче и властнее прежнего. Он раздался в плечах, рыжие кудри уже не были такими огненными, а на виске появился шрам. Да разве это важно, в конце концов?
Я выпрямилась еще больше и произнесла холодным ровным тоном:
– Долгих лет тебе, князь Янош!
Князь, словно не расслышав, помолчал еще немного и неуверенно произнес:
– Ратори…
– Я не Ратори, – так же ровно ответила я. Помнит, значит. Уже хорошо.
Князь досадливо дернул плечом и повторил:
– Ратори… Она жива?
«Надо же, какой любознательный!» – злобно подумала я.
– Нет. Она умерла двадцать лет тому назад, в ту ночь, когда я появилась на свет.
В повисшей тишине к нам подскакали два других всадника – оба рыжие, в отца, старшему лет шестнадцать, а младшему не больше тринадцати. Фамильное сходство было налицо, и не только фамильное: старший смотрел на меня такими же добрыми глазами, как я сама – на князя-воеводу.
– Как назвала тебя твоя мать? – нарушил тишину князь.
– Яльгой.
– Яльга, – повторил он, будто пробуя имя на вкус. – Ядвига, значит. Ядвига Леснивецкая, как моя мать.
Глаза у старшего из моих младших братьев – привет, Эгмонт! разом стали еще добрее. Хотя казалось, дальше уже некуда. Я не успела ничего возразить, потому что в этот момент к нам подъехал пан Богуслав с компанией.
Пан Янош бросил через плечо:
– Михал, Ежи – это сестра ваша старшая, ясновельможная панна Ядвига Леснивецкая. И надлежит вам любить и почитать ее, как любят и почитают старшую единокровную сестру.
«Ага, как же!» – читалось в глазах новообретенных братьев, но вслух никто ничего не произнес.
– Пан Богуслав! – (Раднеевский воинственно встопорщил усы.) – Я вечный твой должник. Ты принес мне великую радость – и великое горе. Но то не твоя вина. Поскачем же в замок!
Возражать было глупо, да и кто бы стал меня слушать!
«Хвала богам, родственники на этом должны закончиться! – хмуро думала я, зажатая между двумя любящими братьями. – Хотя, с другой стороны, где-то кочует не охваченный нами табор…»
Аррани Лерикас молча усмехнулась и потянулась за вязанием.
4
Весь ужин Ежи просидел как на иголках. Мир не то чтобы перевернулся, но как-то рискованно накренился – в точности как фрегат на картине в отцовском кабинете. Еще утром здесь не было никаких посторонних Ядвиг, а тут гляди-ка – откуда ни возьмись объявляется неведомая панна! И нате, пожалуйста, – любите и почитайте ее, как надлежит любить и почитать старшую сестру!
Ежи был твердо уверен, что ни в каких сестрах он точно не нуждается. Если судьбе было угодно послать им нового родича – уж лучше бы это был брат, и желательно младший. А тут все наоборот. Опять же Михал – слепому видно – куда как недоволен, а он все-таки старший…
Хотя подождите-ка!
Это что же получается? Если она – старшая (а ей, похоже, не меньше двадцати), – то нет никакого старшего брата! Стало быть, Михалу пора перестать задирать нос! И потом, если приглядеться, то из всех возможных сестер эта была не худшей. Начать с того, что говорит мало, ни о каких кружавчиках не заикается, и собачки при ней нет. Ежи еще помнил белого пуделя панны Марыси, которого даже пнуть при случае было нельзя – а так хотелось! Клятая псина тогда здорово изгадила ему сапоги…
Опять же, если посмотреть, платьев она не носит – Ядвига то есть, не собачка. Прибыла, по всему видать, из далеких земель. Много чего повидала… может, она и море видела? А почему нет! Да и спутники у нее странные, тоже, видать, люди бывалые. Один волкодлак чего стоит! Не зря же пан Богуслав с ним так милостиво беседовал!
А раз старшая, так пускай исполняет свой долг и расскажет младшим братьям, где была, чего видела… А если Михалу неинтересно, так пускай и не слушает!
Придя к такому выводу, Ежи несколько повеселел, но тут и ужин закончился. Ежи со вздохом вылез из-за стола и вслед за братом подошел к отцу. Тот посмотрел на них очень внимательным взглядом. Братья переглянулись и нестройным хором сказали:
– Покойной вам ночи, панна Ядвига.
– Покойной ночи… э-э… сестра.
– И вам добрых снов, – душевно пожелала панна Ядвига.
Михала ощутимо передернуло, но он справился с собой и холодно кивнул в ответ, после чего развернулся на каблуках и, едва не печатая шаг, отправился в свои покои.
Ежи шел на два шага впереди и строил планы на завтрашний день. А день обещал быть интересным.
Покои у братьев были одни на двоих. Этим красивым словом обозначалась небольшая комнатка с двумя лежанками, большим сундуком и тем немногим, что потребно воину. Никто не скажет, что князь-воевода растит из своих сыновей изнеженных панночек! Ежи поудобнее улегся на жестком тонком матрасике и с любопытством принялся наблюдать за братом.
Михал отрывистыми движениями налил себе полный стакан воды и выпил его залпом.
– Нет, только подумать! – Стакан громко стукнулся о поднос. Михал заходил по комнатке взад-вперед. – Это – панна Ядвига Леснивецкая! Да это позор всего рода Леснивецких! Да мы в родстве с королями! Хотя что я говорю – это короли в родстве с нами! Хотел бы я знать, из какой дыры вылезла эта ясновельможная панна!
Последние слова он выговорил с таким великолепным пренебрежением, что Ежи ощутил острый укол зависти. Но тут же возразил, как подобает хорошему сыну:
– Отец сказал, она нам сестра. Значит, так тому и быть. Плохой мы ей будем защитой, если первые ее осуждаем…
– Защитой?! – взвился Михал, словно укушенный тем самым пуделем. – Да я… я же об отце и думаю! Ему ж еще эту… панну замуж выдавать надо! Хотел бы я знать, кто ее возьмет!
– Да хотя бы пан Богуслав! – безмятежно ответил Ежи.
Михал остановился как вкопанный.
– Пан Богуслав? – недоверчиво спросил он. – С чего ты взял?
– Сам слышал! – обиделся брат. – Такая, говорит, панна – всем паннам панна! Глаз не отвесть, вот как! А еще сказал, мол, породу сразу видать: нраву горячего, а с другой стороны – сердце доброе. И обхождения требует особого, не то что наши панночки… – И Ежи от себя добавил: – С пуделями!
– Ну, если пан Богуслав… – тоном ниже сказал Михал.
На том и порешили.
В эту ночь сон долго не шел к Михалу Леснивецкому. Ежи давно спал безмятежным сном, а Михал все ворочался и ворочался. Пан Богуслав – это, конечно, argumentum, но и своей головой думать надо. Пану Богуславу Ядвига не сестра.
Любому понятно, что отец прижил ее вне брака. До брака, точнее говоря. Ничего особенного в этом нет, Михал как мужчина прекрасно его понимал – красивых крестьянок в округе хоть отбавляй. Но признавать законной дочерью эту Ядвигу? Ставить ее на одну доску с ними? А как же честь их покойной матери?
За этими, бесспорно, сложными рассуждениями Михал как-то упустил одну незначительную мелочь: раньше он твердо был уверен, что долг благородного человека – отвечать за свои поступки. И если у него, Михала Леснивецкого, обнаружится незаконный сын, то он непременно признает дитя. Не то что князь… не будем называть имен! Но одно дело – абстрактный младенец, жалобным плачем взывающий к отцовскому долгу, и совсем другое – взрослая рыжая нахалка, явившаяся на все готовенькое!
Так это что, и наследство теперь на троих делить будут?!
Поразмыслив еще немного, Михал пришел к выводу, что его долг как брата – поскорее выдать Ядвигу замуж за пана Богуслава, пока тот не передумал. В конце концов, приданое не наследство, переживем. А породниться с Раднеевскими – не так уж и плохо. Для девицы из рода Леснивецких, конечно, это не партия, но для незаконнорожденной – невиданная удача.
На этом Михал наконец заснул, но сон его был беспокоен. Ему снился целый выводок старших сестер, и при каждой имелся если не злобный колдун, так уж точно беловолосый волкодлак.
Я проводила братьев задумчивым взглядом. Не сказать чтобы они мне сильно понравились, но, когда они ушли, разом сделалось неуютно. При сыновьях князь точно не стал бы выяснять семейных отношений, а мне как-то не хотелось общаться с папенькой на этот счет. Мне вообще с ним разговаривать не хотелось – хотя бы потому, что я не знала, как себя держать.
Я прекрасно жила без него все эти двадцать лет. И еще столько же прожила бы. С другой стороны, и он вряд ли горит желанием заключить меня в отеческие объятия и пролить над моей беспутной головой скупую мужскую слезу. Но… боги мои, я запуталась, я окончательно запуталась! В конце концов, он меня признал! А ведь скорее было бы ожидать, что он прикажет гнать плетьми самозванку!
И тут я вспомнила про КОВЕН. Мрыс дерр гаст! Здесь, на восточных отрогах Даркуцкого хребта, его власть была слабее, чем в Лыкоморье или на настоящем Западе, – но нам все равно следовало остерегаться. Нет, даже не так – нам стоило сматывать удочки, вострить лыжи, сваливать по-тихому, и все это в направлении эльфийских земель.
Каким бы ни был князь-воевода, но мы сидим за его столом и едим его хлеб. И было бы подло втянуть его в наше противостояние с КОВЕНом.
Осознав эту мысль, я немного приободрилась. Теперь я знала, о чем именно буду говорить с Леснивецким, – а то, что разговора не избежать, понятно даже старшему из моих младших братьев. Как его там? Кажется, Михал?
Здешнее панство любило гулять со вкусом, а обретение утерянной дочери – да, за это никак нельзя не выпить! Я сидела почти во главе стола, по правую руку от князя, и моим глазам открывался просто превосходный вид на все застолье. Особенно интересно было наблюдать за паном Богуславом – отсюда было плохо слышно, но он, кажется, успел найти с Сигурдом общий язык. И это при том, что оборотень ни слова не знал по-подгиньски! Я хмыкнула и после недолгих колебаний рискнула покоситься налево.
И тут же встретилась взглядом с князем-воеводой.
Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Потом он кивнул и поднялся из-за стола. Я ожидала чего-нибудь в духе: «Вы пируйте, паны рыцари, за все уплачено, а мы с дочкой пока потолкуем по-родственному!» – но князь молча подал мне руку. Я мигом вспомнила, как поступали в аналогичных случаях местные панны, и изящно оперлась о нее кончиками пальцев. Краем глаза я поймала изумленный взгляд Эгмонта и едва удержалась, чтобы не показать ему язык. Но так местные панны уж точно не поступали.
А кроме Эгмонта, никто и не заметил нашего ухода. Веселье в зале било ключом – только успевай уворачиваться.
Мы вышли из зала и, прошествовав по полутемному коридору, освещенному факелами, стали подниматься по широкой лестнице. На шаг впереди шел старый слуга с подсвечником. Лестница свернула вбок; узкий коридорчик, темная зала с охотничьими трофеями, еще один коридор – и наконец слуга распахнул перед нами тяжелую темную дверь.
В камине горел огонь – несмотря на лето, в замке было довольно зябко. Слуга обошел кабинет, зажигая свечи, поворошил угли в камине и молча посмотрел на князя.
– Ступай, – сказал воевода. Он стоял, заложив руки за спину, и смотрел в окно.
Слуга вышел. Я огляделась. У камина стояло два небольших кресла, между ними – круглый низкий столик. Возможно, мне стоило бы дождаться, пока князь предложит сесть, – но, в конце концов, я все-таки дама. Я села, придвинув кресло поближе к огню, и заметила, что на столике возвышается оплетенная бутыль вина, а рядом – ваза с яблоками. Подумав, я выбрала себе небольшое, чуть зеленоватое яблочко с румяным боком. Теперь главное – не хрустеть слишком уж нахально.
– Твоя мать тоже любила яблоки.
Князь развернулся ко мне, по-прежнему стоя у окна.
Я опустила руку с яблоком на колени. Вдруг стало очень обидно – он знает, что она любила, а мне даже на память ничего не осталось. Если бы не те несколько ночей на Драконьем Хребте, я не знала бы, как она выглядела, какой она была! Хорошо, что я не успела откусить – кусок непременно встал бы в горле.
– Яблоки, значит. – Я будто со стороны слышала собственный голос. – А что еще?
– А ты, значит, ее совсем не помнишь?
Кажется, я уже говорила ему, когда умерла моя мать.
– Можно и так сказать…
Разговор стремительно сворачивал не в то русло, и не в моих силах было что-то изменить. Ни за что на свете я не прервала бы этого разговора, ибо это был мой единственный шанс узнать хоть что-то о матери. Мрыс! Мне двадцать лет, и лет с восьми я не считала себя ребенком; куда же девается сейчас и насмешливость, и столь тщательно сберегаемый цинизм?
Князь-воевода подошел к массивному шкафу черного дерева, выдвинул ящик и достал оттуда маленькую квадратную шкатулку. Ее углы были оправлены в металл. Медленно он подошел к камину, опустился во второе кресло и поставил шкатулку на столик. Мы сидели довольно близко, и я увидела, что крышка была изрядно поцарапана. Повозившись с замком, князь открыл шкатулку – шарниры не заскрипели, но крышка поднялась так неохотно, что стало ясно: шкатулку давно никто не открывал.
– Это все, что у меня от нее осталось, – ровно сказал он. – Прости, но больше ничего нет.
Он пододвинул шкатулку ближе ко мне, и я заглянула внутрь.
Фиолетовый бархат, которым она была выложена изнутри, потемнел и обтерся от времени. На нем тускло мерцали какие-то серьги и – вот тут у меня впервые перехватило дыхание – лежала свернутая в кольцо нить с нанизанными на нее темными шероховатыми комочками. Когда-то эти комочки были ягодами – красновато-оранжевыми ягодами шиповника. Кто из девчонок не делает себе таких бус?
Осторожно я дотронулась пальцем до высохшей ягодки. Если бы можно было достать эти бусы, подержать на ладони!.. Но, вероятнее всего, они просто рассыплются в пыль.
– Спасибо, – искренне сказала я и отодвинула шкатулку. Вот уж не ждала от себя такого, – но сейчас я действительно была благодарна князю Яношу Леснивецкому. За то, что помнил, за то, что сохранил эти бусы на память о ней. За то, что понял, насколько это важно для меня.
Князь бросил на меня какой-то странный взгляд, немного поколебался и осторожно, чтобы не повредить бус, достал из шкатулки те серьги. Я готова была побиться об заклад, что Ратори их в жизни не видела, и потому сперва не обратила на них особенного внимания.
– Я заказал эти серьги ей в подарок, – негромко сказал Леснивецкий. – Из-за них я и промедлил тогда. Возьми. Они твои по праву.
Я не шелохнулась, и тогда он повторил:
– Возьми, Ядвига. Доставь мне радость.
Он правда собирается отдать их мне? Почти недоверчиво я протянула руку, и князь положил серьги мне на ладонь. Это была гномская работа, не стоило и сомневаться: никто, кроме гномов, не мог сделать камни настолько… живыми. Серьги были в виде ягод шиповника, с веточкой и крохотным листочком червонного золота. Я рассматривала их и так, и эдак, а князь терпеливо ждал.
«Спиритусом бы их протереть!» – мелькнула первая дельная мысль за весь вечер. Но из спиритусосодержащих рядом имелось только вино в бутыли, а воспользоваться вином было бы как-то… негигиенично, что ли? Поэтому я просто сняла обережные сережки, защелкнула их на цепочке с прочими амулетами и осторожно вдела подаренные серьги в уши.
– Благодарю, – сказал князь негромко.
И тут мне стало как-то нехорошо. Я разом вспомнила все: то, о чем собиралась предупредить, то, о чем раздумывала весь вечер… Если подло было бы подставить человека, просто принявшего нас в своем доме, – то вдвойне невозможно втемную использовать того единственного, кто до сих пор чтит память моей матери. Ни в уме, ни вслух я не могла выговорить коротенькое слово «отец». Ну извини, князь Янош, так уж вышло.
– Есть еще одно, – решительно сказала я. – Видишь ли, князь, мы для тебя – гости опасные. Не сегодня-завтра под стены твоего замка явится ковенский отряд. И тебе придется либо выдать нас, либо принимать бой. Первого ты не допустишь, а второго я не хочу.
Я хотела еще много чего сказать – про то, что это наша война, про то, что свои проблемы я привыкла решать сама, возможно, про то, из-за чего начался весь сыр-бор, – но князь перебил меня, причем так властно, что я не успела вякнуть ни словечка.
– А вот это хорошо! – заявил он и, встряхнувшись, разом стал моложе лет на десять. Ну на пять как минимум. – Давненько у нас доброй схватки не было! Повеселимся!
Я посмотрела на стену и встретилась взглядом со старинным портретом – предок, наверное, кто же еще? Сложно сказать, было это заслугой художника или в том следовало винить прыгающий свет, но в глазах у предка стояло ровно то же выражение хищного веселья. «А и повеселимся, панове!» – ясно говорил его взгляд.
Мне отчего-то стало жаль незадачливых ковенцев.
– Ступай-ка ты спать, панна Ядвига, – бодрым голосом распорядился князь Янош. – Добрых снов тебе. Эй, там – проводить панну в ее покои!
– И тебе добрых снов, – ответила я, чувствуя, что повторяюсь.
Глава девятая,
в которой магистр Цвирт осаждает замок, Эгмонт Рихтер обращается к своим алхимическим талантам, а Яльга Леснивецкая испытывает насущную потребность в гламурии
1
Комната, которую мне отвели, находилась на втором этаже. Там был камин – и дрова в нем почти прогорели, – но большую часть помещения занимала огромная кровать под пологом. На такой кровати можно было спать не только вдоль, но и поперек. А я улеглась наискосок.
Под одеялом лежала грелка – такая горячая, что всякий раз, прикоснувшись к ней, я быстренько отдергивала ноги. Да, за окном стояло лето; но, во-первых, ночи у Даркуцкого хребта недаром слыли холодными, а во-вторых, замок есть замок. Каменные стены и сквозняки не добавляют тепла.
Я долго лежала без сна, слушая, как в трубе свищет ветер. В комнате стояла абсолютная темнота – я погасила свечу, прежде чем лечь, – но понемногу предметы вырисовывались из мрака. Особенно четко был виден силуэт стрельчатого окна.
Мыслей было много – слишком много, и потому я старалась на них не задерживаться. Спать, надо спать; завтра, чует мое сердце, произойдет много всего интересного. Как там любит говорить Сигурд? «Завтра будет трудный день». Эту фразу оборотень повторял чуть ли не каждый вечер.
…Но если где и столкнуться с КОВЕНом в открытую, то лучше этого замка места не найти. Для здешних обитателей война и есть сама жизнь, а магов здесь никогда не любили, и для них наверняка припасено немало сюрпризов…
Не успев додумать эту мысль до конца, я заснула. Но снились мне не маги, не замки и даже не ясновельможный пан Богуслав Раднеевский. Мне снилась опушка какого-то леса, и я собирала там ромашки. Ромашке этак на двадцатой из-за цветущего куста вышел давешний знакомый Лис. Он поманил меня лапой и указал куда-то в глубь кустов. Я послушно подняла колючую ветку и замерла. Прямо передо мной была распахнута дверь, и там, в темном прямоугольном проеме, висела бесконечная золотая лестница. Лестница из ниоткуда в никуда.
В лицо мне ударил горячий ветер. Я отшатнулась. Лес, небо, полянка с ромашками – все это уже отодвинулось и выцвело, превратившись в скверно нарисованную картинку. А вот пустота за дверью с каждым мгновением становилась все ближе и ближе.
Меньше всего мне хотелось оказаться на этой лестнице в одиночку – впрочем, вместе с Эгмонтом и Сигурдом тоже. Я попыталась отодвинуться, нащупать дверь или хотя бы косяк, но меня неумолимо затягивало внутрь. Вот уже одна нога соскользнула с порога, и…
– Панна Ядвига, панна Ядвига! – откуда-то из-за спины позвал меня Лис тоненьким девичьим голоском. – Ну панна Ядвига, ну просыпайтесь, сделайте такую милость…
Лис всхлипнул и добавил со слезой в голосе совсем уж не к месту:
– А меня выпороть обещали, ежели вы и сейчас не спуститесь…
«Так тебе и надо, предателю!» – подумала я, но все-таки проснулась.
Вместо Лиса у моей кровати стояла совсем молоденькая девушка с длинной светло-русой косой. И на меня она смотрела так, что я почувствовала себя герцогом Ривендейлом. «Бедный Генри!» – с неожиданной теплотой подумалось мне.
– А вы точно проснулись? – дрожащим голоском осведомилась девушка. – Так я вам умыться подам?
– Куда уж точнее… – пробормотала я. Может, спать и хотелось, но возвращаться на давешнюю полянку не было ни малейшего желания.
У девицы слова не расходились с делом: она уже держала серебряный кувшин. «Порядочные люди из таких вино пьют, а не по утрам умываются!» Но что поделать, привыкай.
Главное, чтобы в кружавчики не обрядили.
– А водичка у нас ключевая, пользительная… – на одном дыхании выдала девица и щедро плеснула на меня пользительной водичкой.
Из последних сил я сдержала то, что очень хотелось сказать: водичка была и впрямь ключевая, то есть очень холодная. Но герцогини… тьфу ты, ясновельможные панны таким словам не обучены.
Нет, долго я здесь не протяну. И где там этих ковенцев мрысы носят?!
– Не погневайтесь, панна Ядвига, вам бы поспешить! А то все уже собрались, а пан воевода сильно кушать хотят.
Аргумент был весомый. Я как-то упустила из внимания, что замок – это не комната в общежитии и здесь принято садиться за стол одновременно. Еще один плюс тому, что я не задержусь у Леснивецких надолго.
Когда мы уже торопливо шли по каменному коридору («Коротким путем!» – пояснила моя провожатая, которую, как выяснилось, звали Кшисей), мне пришла в голову другая мысль.
– А почему меня раньше-то не разбудили?
Кшися печально вздохнула:
– Так будили же, панна! Как не будить! Целых два раза и будили! Вы у нас, панна, хорошая, добрая, плохим словом никого не обругали – ну ни разочка. Всякий раз говорили, что уже прямо сейчас и встаете, а потом глядишь – вы уже опять спите… Забывали, наверное…
– Наверное… – машинально сказала я и спохватилась: – Но подожди, я про это ничего не помню!
Кшися покивала.
– А будить вас в третий раз все забоялись. Вы же, говорят, чародейству обучены, а вдруг спросонья разгневаетесь! – Тут она поняла, что сболтнула лишнего и замолчала.
– Понятно, – хмуро произнесла я. – А ты у нас, выходит, самая храбрая?
– Не-э! – возразила справедливая Кшися. – Просто младше меня на кухне одни поварята.
И то верно. Их жалко. Им еще жить да жить.
Вопрос в другом: откуда народ разнюхал, что я магичка? Я не колдовала, книг не показывала, Эгмонт с Сигурдом тоже, думаю, проболтаться не могли…
– А вы и вправду волшебница? – Кшися, похоже, решила, что терять ей уже нечего, и пошла напролом.
– А тебе для чего?
Девушка смутилась и начала теребить косу.
– Ну… а вот говорят, мол, можно зелье сварить… такое, что любой тебя полюбит…
– Можно, – весомо сказала я. Перед глазами встала методичка для пятого курса алхимического факультета, за которую Полин заплатила тройную цену. – Но дорого выйдет.
«Причем для всех», – хотела добавить я, но промолчала.
Кшися печально похлопала ресницами и надолго умолкла. А я шла и думала, что ясновельможная панна должна быть щедрой. Еще ей полагается заботиться о своих подданных. А такая храбрость – пойти будить сонную магичку! – бесспорно, достойна вознаграждения.
– Я тебе лучше другое зелье сварю, – решилась я. – Будешь такая красивая, что словами не высказать. Хочешь?
– Как не хотеть – хочу! – выпалила Кшися, не задумываясь. – А… а… что сделать мне за это надо будет? Я много чего умею, вы не подумайте! Мне не надо для всех, мне надо… чтобы для одного!
– Будет тебе для одного, – твердо сказала я. – А что делать – там поглядим.
Кшися вздохнула не то радостно, не то обреченно. Но разбираться было некогда – я уже стояла на пороге обеденной залы, откуда на меня добрыми голодными глазами смотрели мои друзья и родственники.
– Всем приятного аппетита! – великосветски пожелала я, изящно присев на отведенное мне место.
– И тебе того же, дорогая сестра, – чуть слышно скрипнув зубами, произнес сидевший как раз напротив Михал.
Завтрак прошел в теплой семейной атмосфере – можно сказать, я купалась в лучах братской любви. Как назло, Михал сидел напротив и смотрел так, что я всерьез опасалась какой-нибудь неприятности. Ну там вилка у меня расплавится, вино в бокале закипит или жареная перепелка, хлопая крыльями, улетит куда подальше.
Однако вскоре мне надоело дергаться по пустякам. Нравится это Михалу или нет, но я его старшая сестра. Меня, между прочим, тоже никто не спросил, желаю ли я обрести разом отца и двух братьев. Меня вообще ни о чем не спрашивали – и ничего, сижу себе в платье с кружавчиками, орудую вилкой и ножиком и не сверкаю глазами, будто трагический актер в пятом акте эльфийской пьесы. Михалу, по крайней мере, хотя бы кружавчики не грозят.
С Ежи все было проще. То ли он оказался более послушным сыном, то ли просто не понимал по малолетству, что сестра ему досталась какая-то… неправильная, с изъянцем, как выражаются гномы. Младший сын князя-воеводы смотрел на меня вполне дружелюбно, пытался поддерживать светский разговор на безопасные темы, болтал ногами и все норовил дотянуться до перечницы. Но Михал был настороже.
За столом нас было семеро: кроме увеличившегося семейства присутствовали Сигурд с Эгмонтом и неизвестный мне шляхтич, обладатель длиннющих усов и весьма примечательного носа. Разговор шел размеренный, степенный; Эгмонта расспрашивали о знаменитых винных погребах барона Хенгерна, Сигурд многозначительно молчал, а мне полагалось хотя бы изредка вставлять свои пять монеток. Но на меня, хвала богам, обращали не больше внимания, чем полагалось. Усато-носатый шляхтич был несказанно рад свести знакомство с «паном графом»: оказывается, несколько лет назад ему довелось пивать хенгернское вино, и он явно был не прочь повторить сей приятный опыт.
Разговор принимал все более увлекательный оборот. Эгмонт уже закончил рассказывать об особенностях вина прошлого урожая и намекнул, что звезды обещают удачный год, когда его прервал негромкий почтительный стук. Практически одновременно дверь распахнулась, и в обеденную залу бодрым шагом вошел пан Богуслав Раднеевский. Михал замер с недонесенной до рта вилкой, усатый шляхтич тоже смотрел ошарашенно. А вот князь был совершенно спокоен.
Почуяв неладное, я быстро глянула на Эгмонта. Маг выглядел чуть настороженным – значит, на самом деле приготовился к худшему.
Пан Богуслав поклонился, правой рукой прижимая шляпу к груди. Глаза у него сверкали, усы топорщились, и даже короткий плащ ухитрялся лежать исключительно воинственными складками.
– Не изволь гневаться, князь-воевода, – произнес Раднеевский, смело глядя тому в лицо. – Знаю, что недолжно это, а не утерпел! Уж больно весть у меня радостная!
Князь едва заметно усмехнулся в усы. Я была уверена, что этого больше никто не заметил. Михал зачарованно смотрел на пана Богуслава, а все остальные сидели слишком далеко.
– И что же за весть ты нам принес, пан хорунжий?
– Явились, песьи дети! – чуть ли не с любовью проговорил Раднеевский. – Встали в виду замка лагерем, костры разожгли, мороком отгородились – да что нам тот морок! Дозволь, князь-воевода, саблей их чуток пощекотать!
«Мрыс эт веллер!» – чуть не выпалила я, и остановил меня только предостерегающий взгляд Эгмонта. Значит, КОВЕН нас все-таки догнал!
Ой, что теперь будет…
– И впрямь вести хороши… – протянул князь. – Саблей, говоришь, пощекотать? То доброе дело… А сперва садись-ка с нами, пан. Эй, там – вина!
Вино уже лилось в серебряный кубок – Янош Леснивецкий не слушал лекций почтеннейшего Легкомысла и едва ли знал хоть что-то о природе всеобщего равенства. Так что слуги у него были вышколены отменно. Пан Богуслав сел за стол, бросил шляпу рядом с собой на скамью, одним глотком осушил кубок и закусил подовым пирогом с зайчатиной.
Первым не выдержал Ежи.
– Отец, скажите… – замирающим голосом спросил он, – а это что… настоящая война, правда? И мне тоже можно будет…
Тут он заново обрел дар речи и выпалил:
– Отец, вы говорили, я почти взрослый! Вы ведь дозволите мне ехать с паном хорунжим? Отец!
Старший брат снисходительно усмехнулся. Ему-то уж точно никакого разрешения не требовалось.
– Не сейчас, – весомо сказал князь-воевода. – Мужчина знает, что такое воинский долг. Пока твой долг – охранить сестру. Слабой женщине никак не можно без рыцаря.
Пан Богуслав поспешно проглотил остатки пирога.
– Многие паны позавидуют этой доле! – произнес он, взирая на меня страстными очами.
Это не помешало ему, впрочем, ловко ухватить второй пирог.
2
С крепостной стены открывался просто замечательный вид: луга, холмы, излучина реки, темный лес вдалеке, освещенный ясным летним солнцем. Синие, словно нарисованные, горы на горизонте.
И лагерь ковенцев, окруженный радужной дымкой.
Утро выдалось ветреным и прохладным; я куталась в широкий плащ и тихо радовалась, что по-простому заплела волосы в косу, а не поддалась соблазну соорудить на голове что-нибудь эдакое. Справа от меня молча стоял князь-воевода, которого, кажется, даже ветер огибал стороной. Слева перетаптывался обремененный ответственностью Ежи Леснивецкий. Изредка оттуда доносились тяжелые вздохи.
Эгмонт и Сигурд стояли чуть в стороне, словно отгородившись невидимой завесой. Я вздохнула, невольно покосилась на печального Ежи и решила смотреть только на луг.
А на лугу между тем становилось все интереснее и интереснее. Из-за леса наконец появился небольшой конный отряд. Впереди летел неукротимый пан Раднеевский – его легко можно было опознать по общей воинственности и по золотым шнурам, сияющим на солнце. Следующим был, как легко догадаться по наследственной рыжей шевелюре, старший из моих братьев. Остальные человек двенадцать – пятнадцать держались кучно и следовали чуть позади.
– Глядите, сестра, – тронул меня за локоть Ежи, – как держится в седле пан хорунжий! А конь как его слушается! Какая стать, какая выправка! Многие, многие панны желали бы обрести это сокровище! – Тут Ежи многозначительно посмотрел на меня.
«Коня?» – чуть не ляпнула я, но вовремя сообразила, что речь идет о всаднике. Это что же: Ежи пытается сосватать мне пана Богуслава? Мне неожиданно стало смешно, и не только мне – князь-воевода изумленно покосился на сына, но ничего не сказал.
