Текст книги "Путь к золотому дракону. Трилогия"
Автор книги: Мария Быкова
Соавторы: Лариса Телятникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)
Но что-то во мне рванулось наверх, будто огонь свечи. Я сжала пальцы так, что ногти вонзились в ладони; я – Яльга Ясица, Яльга Леснивецкая, я боевой маг, я полуфэйри; я не из тех, кто так просто дает себя убить.
Я – одна из трех… есть и остальные!
Я опять закричала и опять услышала свой крик – низкий, нечеловеческий вопль, разорвавший и тьму, и снег, и неподвижный холод полузабытого чердака. Давным-давно мои родичи кричали так над горами, и эхо повторяло их голоса…Шло время, и шел снег; стояла тишина, но потом откуда-то из-за грани мира я услышала отклик. Один… и еще один.
Мое пламя вновь рванулось ввысь. Я почувствовала, как раскалились руны, начертанные у меня на животе. Огонь, тепло, движение, жизнь! В мире не было ничего – ни Академии, ни магии, ни единой живой души, – но огонь горел, и этого оказалось достаточно. Я прыгнула сквозь ледяную тьму, будто сквозь черную воду. Что там, внутри, – и есть ли там что-то, кроме мрака?
Я висела в пустоте, не видя даже собственных рук. Как понять, движешься ли ты, если нет никаких ориентиров? А может, я просто застряла здесь, как муха в янтаре, и когда огонь погаснет…
Он не погаснет!
В темноте передо мной вспыхнули глаза Лиса. Они прищурились, оценивающе рассматривая мое положение; из последних сил я бросилась вперед и неожиданно вырвалась из мрака.
Я очутилась на огромной лестнице, поднимавшейся в никуда из ниоткуда. Стояла абсолютная тишина. Я посмотрела налево, потом направо – ступень продолжалась в обе стороны, и было ясно, что конца ей не будет.
Когда я вновь посмотрела перед собой, воздух чуть замерцал, и из пустоты медленно проявилась дверь.
Это была самая обыкновенная дверь, каких в Академии полно: старенькая, крашенная в белый цвет, с медной ручкой-шариком. Вместо цифры, правда, к ней была прикручена какая-то руна, значение которой было мне неизвестно. Что еще? Замочная скважина, петли, поцарапанный косяк…
Дверь была приоткрыта.
Я вновь огляделась по сторонам. Тихо и пусто. Идти по лестнице вверх или вниз мне было страшно, и потому я потянула дверь на себя. Она оказалась неожиданно тяжелой.
Дверь распахнулась, и на меня дохнуло жаром, будто от рассерженного дракона. В узкий четырехугольный проем была видна багряная пустыня под черным небом, в котором висели две синие луны. Меня вдруг качнуло вперед; я едва успела вцепиться в косяк, потому что попадать внутрь у меня не было никакого желания. Из последних сил оттолкнувшись, я упала на ступень, и дверь громко захлопнулась, будто от порыва ветра.
– Яльга! – вдруг услышала я. Голос был знакомый, но я никак не могла вспомнить, как зовут того, кому он принадлежит. Приподнявшись на локтях, я увидела, что ко мне бежит огромный белый волк. На бегу он кувырнулся через голову и превратился в высокого человека.
– Ты в порядке? – спросил он, помогая мне встать. – Эй, чего молчишь?
Он встряхнул меня так, что моя голова резко мотнулась, и я от неожиданности вспомнила его имя.
– Си… Сигурд? – Язык не слушался, как если бы я не открывала рта несколько лет.
Человек – волк? – оборотень! – быстро закивал.
Я закрыла глаза, постаравшись успокоиться. Огонь, проснувшийся во мне, сейчас горел очень ровно, и понемногу снежные тучи безумия разошлись, открывая небо. Я заново вспомнила себя, от начала и до конца.
– Сигри… мрыс… что это было? Где мы?
– Я не знаю, – взволнованно ответил волкодлак. – Эгмонта бы найти, магам-то про такие штуки наверняка все ведомо…
– Хочется верить, – осторожно сказала я.
Голос звучал немного странно, однако я не могла понять, изменился он или нет. Сейчас я как вспоминала себя заново – словно шла знакомой дорогой, но смотрела на нее совсем другими глазами. И я смутно припоминала, что такое со мной уже случалось, причем совсем недавно. Да! Ночью летнего солнцестояния, когда мы трое, еще почти не знавшие друг друга, шли по пояс в мокрой траве…
Мир опять провернулся вокруг нас. Все опять стало с ног на голову. И я опять понимаю, что мне никогда не бывать такой, как прежде.
Откуда-то из-за спины вдруг раздались энергичные ругательства на эльфаррине, и я облегченно выдохнула. Какие бы кунштюки ни выделывало мироздание, непременно должны быть вещи, которые остаются неизменными. Что-то вроде точки опоры посреди бесконечного хаоса. Яльга Ясица любит молоко; Сигурд дель Арден тоскует по дому; Эгмонт Рихтер говорит по-эльфийски с жутчайшим акцентом.
Я обернулась. Эгмонт стоял парой ступенек ниже и выглядел, надо признать, весьма живописно. На левой щеке у него виднелось пятно сажи, правый рукав был прожжен в двух или трех местах, а нос украшала длинная ссадина. Складывалось впечатление, что маг вынырнул из самой гущи боевых действий, и мне сразу представилось, как следом за ним на лестницу, толкаясь и переругиваясь, вываливается целый ковенский отряд.
Эгмонт тщательно договорил последнюю, особенно зубодробительную фразу и, свирепо сверкнув на меня глазами, произнес:
– И не вздумай спрашивать меня, что это значит!
– Да ни за что на свете! – быстренько согласилась я. – Я лучше Сигурда спрошу. Если у нас кто и знает эльфаррин…
Оборотень усмехнулся. Что-то подсказывало мне, что он явно не был настроен делиться со мной сокровищами эльфийской культуры.
– Ты права, – глухо сказал Эгмонт. – Я ничего не могу. Я не в состоянии построить элементарный телепорт; вместо того чтобы заботиться и охранять тебя, я раз за разом втягиваю нас в новые неприятности. Я не знаю, как мы сюда попали, где мы сейчас находимся и, самое главное, как отсюда выбраться… Да что говорить, я даже эльфаррин знаю хуже Сигурда!
Эгмонт сел на ступеньку и обхватил голову руками. Я изумленно повернулась к Сигурду – от спокойного и уверенного в себе Рихтера как-то сложно было ожидать подобной реакции. Надо было что-то делать, и я, потоптавшись, села рядом и свесила ноги в пустоту между ступенями.
– Ты вообще-то много чего не умеешь, – бодро сказала я. – Шишки, например, свадебные печь. И что? А Сигурд не умеет наколдовать даже простейший морок, а я до сих пор не научилась пеленать младенцев. И ничего, все еще живы! Слушай, Эгмонт, разве сейчас это так уж важно?! Самое главное, что мы есть друг у друга! И потом, если бы не ты, разве я когда-нибудь смогла обрести семью?!
Произнося последнюю фразу, я несколько покривила душой. Собственно, я прекрасно могла бы жить и без князя Леснивецкого с сыновьями… Вот только – шкатулка… бусы из ягод шиповника… серьги, которые мой отец купил для моей матери…
Я невольно коснулась серег и повторила:
– Если бы не твой телепорт, этого бы не было! Да я тебе всю жизнь буду благодарна за это!
Эгмонт посмотрел на меня недоверчивым взглядом, но ничего не ответил. Я продолжила:
– А то, что ты не знаешь, куда нас занесло, – так этого, боюсь, вообще никто не знает. Сигри, а ты что молчишь?
Волкодлак молча сел рядом. Было очень удобно сидеть, свесив ноги в пустоту, правда, если не вспоминать, что там в самом деле ничегонет. Я поболтала ногами.
– Значит, так, – весомо произнес Сигурд. – Коли мы сюда смогли забраться, то уж выбраться наверняка сумеем. Не бывает так, чтобы вход был, а выхода не было. Выход есть всегда!
– Слышал? – подергала я за рукав Эгмонта. – И вообще, ты ведешь себя… – Я чуть было не ляпнула: «Не по-мужски», – но вовремя сообразила и закончила: – Некузявно!
– Как? – переспросил маг после короткой паузы.
– Некузявно! – со вкусом повторила я. – А это, магистр Рихтер, я объясню вам потом. Ну, скажем, после ужина. Так что пошли искать, как отсюда выбраться, а то еще немного – и я есть захочу. Здесь, похоже, кормить нас не будут.
Сигурд был прав: у нас было как минимум три выхода. Можно было прыгнуть в пустоту, простиравшуюся с обеих сторон от лестницы. Можно было открыть какую-нибудь дверь – стоило только присмотреться, как они оказались не такими уж и похожими. Ну и, конечно, можно было продолжать сидеть на ступеньке и ждать, пока на нас не свалится еще кто-нибудь.
Мы единодушно отказались от последнего варианта и, немного посоветовавшись, все-таки отвергли первый. По идее никакая пустота не может быть бесконечной, и внизу непременно должно обнаружиться хоть что-нибудь, но проверять это на собственной шкуре нам совсем не хотелось. Ну, если другой возможности не останется, тогда, конечно, да, а так…
Оставались двери: бесчисленное множество дверей, по две на каждой ступени. Мы пошли вверх, решив открывать те, что справа.
Первую – тонкую резную дверь светлого дерева, из-за которой доносилась негромкая музыка, – нам открыть не удалось. Вторая – выкрашенная в белый цвет и облупившаяся от времени – открывалась на себя, но на ней не было ручки. Третья, тяжелая, в каких-то сучках, поддалась неожиданно легко, но я захлопнула ее раньше, чем сообразила, что делаю. Потом были еще и еще, но все они либо слишком хотели впуститьнас, либо категорически отказывались сделать это.
Я устала. Лестница все никак не заканчивалась, подходящей двери не находилось; я даже не знала толком, какая она, эта подходящая дверь. Здесь было весьма неуютно, и особенно мешал сквозняк, которым тянуло откуда-то сверху.
Это было странное место. Нехорошее место, скажем прямо – хуже всех, в какие только заносила нас Судьба. И Старые Земли, и Драконий Хребет, и Слепой треугольник принадлежали нашему миру, а эта лестница… Мне не хотелось рассуждать, какие места она соединяет, но волей-неволей приходилось признать: она лежит вне нашего мира. Вполне возможно, это его Изнанка.
Но очередная дверь заставила меня остановиться. С нее, ехидно улыбаясь и высунув язык, смотрела гротескная бронзовая маска. Гротескная, но отнюдь не злобная. Я невольно улыбнулась, потом подошла ближе. Кажется, такие рельефные изображения называются маскаронами…
Маска показалась мне знакомой. Но удивительнее всего было не это.
Дверь была приоткрыта, и именно из нее тянуло тем самым неуловимым сквозняком.
Я осторожно дотронулась до двери кончиками пальцев, и она заскрипела, отворяясь от легчайшего прикосновения.
– Эгмонт? Сигурд? Может… вот эта?
– Посмотрим, – проронил волкодлак.
Я толкнула дверь сильнее, и она распахнулась. С той стороны на нас никто не собирался нападать. На голубом небе светило яркое солнце, а посреди густой травы цвели ромашки. Над ними мелькали синие стрекозы. Солидно жужжа, пролетел по своим делам тяжелый шмель.
Легкий ветерок пошевелил выбившуюся из косы прядь. Я вдохнула запах разогретой травы и поняла, что никуда не хочу отсюда уходить.
– Попробуем? – Я оглянулась на Сигурда и Эгмонта. – Или… пойдем дальше?
– А какая разница? – хмуро поинтересовался маг. Отодвинув меня, он первым перешагнул порог и пошел дальше, раздвигая траву руками.
Я шагнула туда, в летний полдень. Здесь, внутри,ветер был чуть сильнее, а запах разнотравья – ярче; до самого горизонта, сколько можно было видеть, расстилались поля цветущих ромашек. Захотелось лечь прямо в траву и лежать, ни о чем не думая, просто лежать и смотреть в небо, такое чистое и сказочно голубое…
Что-то промелькнуло и исчезло, какой-то блик, пятнышко, соринка… С трудом я оторвала взгляд от колышущегося моря цветов и пригляделась внимательнее, а поняв, закричала не своим голосом:
– Бежим!
Не было бескрайних просторов. Была до ужаса маленькая полянка, со всех сторон окруженная высокими, до самого неба, зеркалами. И отражения в этих зеркалах уже начинали плавиться, плыть, стекать полупрозрачными каплями, подобно воску. Эта волна начиналась вдалеке, но неумолимо шла на нас.
А дверь на лестницу, которую Сигурд оставил открытой настежь, дрогнула и стала закрываться. Я рванулась назад, уже понимая, что мы не успеем, – боги, о боги, когда же мы успели отойти так далеко?! Плавились уже не только отражения. Ромашки, иван-чай, подорожник – все сминалось, перемешивалось, текло, а зеркала, отражаясь друг в друге, повторяли этот ужас бесконечное количество раз. Во всем мире не было ни единой точки опоры, ничего постоянного и незыблемого. Вот уже эта волна докатилась до самых моих ног…
Не думая, я схватилась одной рукой за Сигурда, а другой – за Эгмонта. Маг и оборотень замкнули круг, взявшись за руки; тьма накрыла нас, и последнее, что я услышала, – это глухой возглас Сигурда:
– О великая Арведуэнн!
И пала тьма.
7
– Глупая девчонка, бездарнейшее из созданий земли! Или ты и впрямь думала, что сгодишься на что-то большее, чем воровать яблоки и чистить котлы? Ты – никто и всегда будешь никем! Твоя мать отдала жизнь, чтобы произвести тебя на свет, – и чем ты отплатила за эту жертву? Да и тебя ли она родила? Не утащили ли истинную Яльгу злые духи, оставив взамен нее собственное отродье – подменыша, бревно, которому черные чары наскоро придали человеческий облик?!
– Отродье фей, подкидыш и обманка! Как бы ты ни старалась прикинуться человеком, ты никогда не смогла им стать! И все чуяли твой обман. Вспомни, разве тебя хоть кто-нибудь любил? А ты – ты разве хоть кого-нибудь любила? Ты всегда считала себя выше всех, лучше всех! «Ах, у меня нет друзей – одни приятели!» Да последний неудачник лучше тебя – ибо он не врет, а ты врешь всегда! Своим видом, своим именем, своими ничтожными попытками колдовать. Ты – фальшивка, у тебя нет ни родины, ни матери, ни имени. Тебя – нет!
– Тебя нет. Тебя никогда не было. Ты – ошибка на пергаменте мира. И сейчас я беру нож – смотри, как он остер! Я подчищу тебя, а поверх впишу правильную букву. И никто даже не заметит подмены…
…Холодно. Как здесь холодно. Кругом, сколько видит глаз, – одни снежные пустоши, белая пустыня под черным небом. Пустыня? Нет, белый лист! На мне красная одежда, будто на приговоренной к смерти. Я – буква, заглавная буква на странице, и сейчас…
Холодно.
Холодно.
Холодно.
Это даже не смерть – это небытие.
…Но в правой ладони – рука Сигурда. А в левой – рука Эгмонта.
И в этот момент я вспыхиваю яростным огнем.
– Это ложь! – кричу я туда, в безумное небо. – Ты всегда лжешь! Я – живая, я – настоящая! Это тебя не было и нет! Я люблю Эгмонта! Я люблю Сигурда! Я люблю Академию, и Полин, и Генри, и Хельги, и… У меня есть семья, и ее я тоже люблю! Убирайся прочь, лживая тварь, я – тебя – не боюсь!
Я вся – единый язык пламени, и белая пустота вокруг меня понемногу начинает обгорать. Она не хочет сдаваться, она пытается сжаться вокруг меня, погасить меня, уничтожить меня – ну, это вряд ли! Я горю, я рвусь вверх, я отдаю этому пламени всю себя… так не может длиться долго, когда-нибудь огонь погаснет…
Он не погаснет!
Страница горит, чернеет и скручивается. Я становлюсь все больше, я грозно трещу, бросаюсь искрами, взлетаю вверх… дайте, дайте мне попробовать на вкус это черное, пустое, плоское небо! Я – огонь, я была всегда и буду всегда!
Я свободна!
Я свободна…
– Ты маленький ублюдок, Рихтер. Ты всегда был вторым, а сказать по совести – и вовсе десятым. Ты пролез сюда, как вор! Тебя взяли из жалости, тебе дали возможность учиться здесь, как подают нищему, чтобы отвязался и не клянчил больше. Но ничто не изменилось. Ты был никем – ты никем и остался!
Тонкая усмешка трогает красивые губы. Он стоит там, у самой черты – красивый, холеный, не знающий, какой кровью, каким трудом достается Эгмонту то, что ему достается даром. И ненависть захлестывает Эгмонта с головой; ах, как хочется стереть эту усмешку, вбить ее обратно вместе с зубами, изуродовать, исковеркать, смять! Что ты там говорил?! Я – никто?! Ну, так, значит, тебе ничто не грозит!
Заклинание.
Подсечка.
Увернуться и отбить.
Сила хлещет через край. Эгмонт понимает, что больше ему никогда не придется доказывать, кто здесь лучший. Да! Да! Значит, ты боевой маг?! Получи вот это! А это? Что, не выходит? Да ты – раздавленная лягушка, Хендрик ван Траубе! Это ты – ничтожество и пыль на моих сапогах!
Все кончается быстро, слишком быстро. Эгмонт чувствует разочарование. Сила бурлит в нем и требует выхода. Но Хендрик уже не двигается. Бесформенной кучей, грудой окровавленного тряпья он лежит у самой черты, и мало-помалу Эгмонт понимает, что живой человек так лежать не может.
– Эгмонт! – громко и отчетливо произносит учитель Тэнгиэль. – Ты убил его! Как же ты теперь собираешься жить дальше?
Эгмонт оглядывается. Вокруг – тесное кольцо тех, с кем он учился все эти годы. Он узнает лица: Родриго, Гюи, Рандориэль… Он пытается поймать чей-нибудь взгляд, но люди отшатываются от него как от прокаженного.
Холодно. Как же здесь холодно!
И сила, которая сжигает его изнутри…
Он может нести только зло. Он может только убивать. Кого и чему он хотел научить? Как он вообще взялся учить – он, умеющий только ломать и калечить? Яльга, беги от меня… Яльга! Я принесу тебе только беду!
Где-то далеко-далеко он держит Яльгу за руку. Надо отпустить, хотя пальцы и не хотят разжиматься. Пусть живет. Пусть будет счастлива. Она такая юная… в ней столько жизни…
Яльга вдруг спотыкается. Ее пальцы слабеют. Она еще пытается ухватиться за руку Эгмонта, но ее ладонь потихоньку выскальзывает. У нее уже не остается сил, и она зависает над пустотой. Еще миг – и ее не удержать.
Потом, все потом! Каков бы он ни был, без него Яльге не выжить! Он – ее защита, ее последняя надежда на спасение.
– Яльга, не бойся! Я лучший боевой маг Лыкоморья! Я сумею спасти тебя!
Эгмонт Рихтер крепче сжимает ладонь.
И сила, дотоле сжигавшая его изнутри, неожиданно вырывается наружу языком чистого белого пламени.
Сигурд дель Арден, спотыкаясь, идет по полуразрушенной мостовой. Доски давно прогнили, и между ними растет трава. Позади слышен мерный скрип, это ворота – нет! – единственная оставшаяся створка качается туда-сюда на ветру.
Арры больше нет.
Город мертв. Сигурд заглядывает в каждый дом, хотя сразу видно, что там никто не живет. Но он отчаянно надеется встретить хоть кого-то, увидеть хотя бы собаку… хоть что-то живое!
Тишина.
Яркий полуденный свет.
Вокруг – владения смерти.
Он никогда не думал, что сможет напугаться леса, но деревья, прорастающие через окна мертвых домов, внушают ему ужас. Арра мертва, потому что нет и никогда не было никакого золотого дракона, конунга Арры, Фергюс умер, и город умер вслед за ним.
Сигурд один. У него нет никого. Он один на всем белом свете. Вокруг него, на север и на юг, на запад и на восток, простирается немая жуткая тайга. Он зовет богов, но боги не откликаются, ибо они умерли вместе со своими детьми.
Смерть! Богиня в красном, собирающая жатву и приходящая к каждому в свой срок! Здесь правит не она. Здесь прошло нечто иное, более древнее, более ужасное… настолько неправильное, насколько неправилен весь этот мир…
Он подходит к палатам конунга. Черные, истлевшие стены; обрушившиеся купола; слепые окна. А во дворе, ухмыляясь одинаковыми улыбочками, стоят Чет и Нечет.
Стоит Князь Игры.
– Ты мой, – говорит он, и два голоса сливаются в один. – Час пробил, волкодлак! Теперь ты не уйдешь от меня, не спрячешься за бабью юбку. Все вокруг принадлежит мне. Твой город, твой род, твой конунг…
И тут на Сигурда накатывает злость.
Он был верен Фергюсу, потому что Фергюс был его конунгом! И не так важно, мертв тот или нет, – если Сигурд жив, его верность жива тоже! И не так важно, существует ли на самом деле Аррани Валери! Даже если она есть игра его воображения – Сигурд верен ей! Сигурд любит ее!
И не грязному духу осквернять обитель конунгов Арры!
Выхватив меч, Сигурд бросается вперед. В нем горит ярость, чистейшая ледяная ярость; пламя отражается в его клинке, пламя поднимается над мертвой Аррой – священный очистительный костер! Пусть сгорит весь этот, обман, вся эта пустая обертка! Арра жива, всегда жива, она не может умереть! А там, над ней, в высокой небесной траве, вечно бродит Старый Волк, отец всего сущего! Вечно играет на флейте синеглазый Вэйлезарре! Вечно прядет, чуть улыбаясь, великая Арведуэнн!
Левой рукой он чувствует Яльгу. Правой – Эгмонта. Его друзья всегда с ним. Его род – всегда в нем. Его Арра – незыблема, вечна, прекрасна!
Так будет всегда.
8
Обе ладони сводило от боли – я почти не чувствовала пальцев. Под ногами опять была мягкая земля, пахло разнотравьем, и где-то поблизости серьезно жужжал тяжелый шмель.
Я открыла глаза.
Мы стояли на том же самом лугу: ромашки, анютины глазки, иван-чай… С травинки на травинку перепархивали изящные стрекозы. Но зеркала исчезли, во всем чувствовались уверенность и равновесие, а посреди луга…
Я осторожно вытянула ладонь из Сигурдовых пальцев и потерла глаза.
Нет, не привиделось.
Посреди луга сидела Лерикас Аррская и увлеченно доплетала венок из ромашек. Вплетя туда последний цветок и замкнув круг, она довольно оглядела дело рук своих, надела венок и, перекинув косу на спину, легко встала с травы.
– Ну что вам сказать? Молодцы! – Она улыбнулась и вдруг покосилась на Сигурда. – А тебе отдельное спасибо! Приятно знать, что меня любят, даже если меня нет…
Сигурд устало кивнул. Лерикас подошла ближе.
– Идемте, – мягко сказала она. – Теперь все будет хорошо. Все объяснения – потом, когда отоспитесь.
А дверь оказалась совсем близко.
9
Радости Ежи Леснивецкого не было предела.
Он сам не помнил, как оседлал коня, как вместе с братом и хоругвью пана Богу слава выехал за пределы замка; он просто скакал на врага, и ветер развевал ему волосы, а кольчуга сверкала на солнце! И хоругвь неумолимо надвигалась на лагерь подлых магикусов, посмевших злоумышлять против его, Ежи, сестры…
Уж он им покажет! Он им всем покажет!
Да, Ежи Леснивецкий был абсолютно счастлив. Но счастье его длилось ровно до тех пор, как впереди показалось странное белое пятно. Кони мчались во весь опор, пятно приближалось, и вскоре Ежи разглядел, что это было.
Белая свадебная рубаха Поля Цвирта реяла на ветру, привязанная к палке за один рукав. Нет, Алехандрина Родригес Диас не сказала бы жениху ничего хорошего, узнай она, как именно тот использовал ее первый презент! Но что поделать, если во всем лагере не отыскалось ни единого белого лоскута?!
Строй смешался. Пан Богуслав отдавал какие-то команды, но Ежи не слушал. Во все глаза он смотрел на проклятущую белую тряпку и чувствовал, что вот-вот позорно расплачется. Так нечестно! Так нельзя! Раз в жизни взяли в настоящую атаку, а враги сдаются! Кто ж так воюет?!
От горя у Ежи потемнело в глазах. Неведомо откуда взявшийся ветер чудом не смел его из седла. Конь шарахнулся, и, справившись с ним, Ежи поднял голову, чтобы взглянуть на небо. Он буквально оцепенел, и было отчего.
Прямо над ними, заслонив солнце огромными крыльями, парил дракон – настоящий дракон! Солнце сверкало на золотой чешуе. Он был… он был…
Он был прекрасен, вот как!
Магикусы, конечно, перепугались. Что ж, Ежи их понимал – тут любой испугается, ну, кроме его отца, его брата и пана Богуслава. Да и он, Ежи, разве испугался? Ни капельки!
Дракон отлетел немного поодаль, сел, ловко поджав ноги, и выдохнул клубы дыма. Мелькнул проблеск пламени, а когда дым рассеялся, навстречу воинам по полю шла невысокая девушка с длинной русой косой.
Золотой дракон Арры почтил Даркуцкий кряж официальным визитом.