Текст книги "Путь к золотому дракону. Трилогия"
Автор книги: Мария Быкова
Соавторы: Лариса Телятникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)
На первом же привале Сигурд задал Самый Главный Вопрос.
– Вот скажи, Эгмонт, – прямо спросил он, – ежели нас золотой дракон защитить не смог, почему ты думаешь, что эльфы защитят?
Эгмонт ухмыльнулся. С тех пор как мы покинули Арру, это был первый раз, когда он изобразил что-то, хотя бы отдаленно напоминающее улыбку.
– А тебе приходилось бывать при эльфийском дворе? – ответил он вопросом на вопрос.
Сигурд смутился.
– Вряд ли, – продолжал Эгмонт все с тем же плотоядным выражением лица. – Так что поверь мне на слово: получить аудиенцию правящей королевской четы у эльфов – задача очень сложная. Во-первых, надлежит составить гороскоп всех членов делегации, непременно включая собачек. Это займет как минимум неделю. Потом его необходимо наложить на гороскоп королевской четы и, если повезет, вычислить по звездам наиболее подходящий для аудиенции день.
– А если не повезет? – вмешалась я.
Эгмонт пожал плечами:
– Тогда состав делегации меняется, и ровно через пятьдесят один день составляется новый гороскоп. Кто же станет рисковать благополучием правящей королевской четы? Далее, когда дата будет установлена, нужно составить прошение по всем правилам. Их, помнится, больше шестисот, но первое и главное – прошение должно быть на официальном эльфаррине и записано Красным алфавитом.
– Однако! – восхищенно изрек Сигурд.
– Это еще не все. Каждый, кому посчастливится предстать пред августейшие очи, обязан пройти краткий курс придворного этикета – и все равно, сколько раз ты это проделывал. Никто, кроме эльфов, не в состоянии запомнить всех мелочей, как то: со сколькими подскоками и поклонами и за сколько шагов ты должен преодолеть расстояние от порога до края ковра; под каким углом и какого оттенка должно быть перо на шляпе; чей именно профиль должен быть на камее, которая… – Тут Эгмонт перевел дыхание и просто закончил: – В общем, мы всегда успеем сбежать.
– Мне кажется, – осторожно сказала я, – для того все это и придумано: пока гости стучатся в дверь, хозяева тихонько смываются через окно.
– Что-то вроде того. Правда, у эльфов это называется гораздо длиннее и торжественнее.
– Погоди-ка! А мы что, тоже будем составлять гороскопы и прошения? – Астрология начиналась в пятом семестре, и я знала о ней только то, что она стоит в учебном плане. – Этак не то что ковенцев, тут и глубокой старости дождаться можно…
– Тебе, Яльга, старость не грозит! – многозначительно сказал Сигурд.
Я задумалась, но переспрашивать не стала.
Рихтер только отмахнулся:
– Нас этикет не касается. В конце концов, мы посещаем не королевскую чету, а просто старых друзей. Нам будут рады – и, кстати, во многом благодаря гороскопам.
Он покосился на меня, и я, поняв намек, спросила:
– То есть? При чем тут гороскопы?
Сигурд, смирившийся с ролью кухонной феи, раздал нам ежевечерние кружки с горячим кафием. Я сделала глоток и обожглась, но не подала виду. Оборотень нуждался в поощрении; я припомнила Полин, подобрала слова и восхищенно сказала:
– Ах, Сигри, ты превзошел сам себя! Это не кафий, а просто… хм… бальзам какой-то! Такого вкусного кафию я ни разу не пила!
Сигурд просиял. Эгмонт внимательно посмотрел на меня поверх кружки.
– Кафий как кафий, – нейтрально произнес он. – И вчера был не хуже.
– Верю специалисту! – мгновенно нашлась я. – Сигри, завтра кафий варит Эгмонт. Будет кафий по-магистерски! Вот и сравним…
– Э нет, – решительно воспротивился маг. – Завтра будет кафий по-эльфийски, сваренный собственноручно ее величеством Рандориэлью. Помнится, туда входит пять видов цедры, шестнадцать пряностей, особенный сироп… – Он подумал и мечтательно добавил: – А вода для этого кафия берется из самого чистого в мире источника.
Я представила нечто прозрачное, холодное, со вспыхивающими на солнце брызгами и дополнила картинку юной эльфийской девой в короне и с кувшином на плече. Если такое нарисовать на пергаменте, а сверху посыпать золотой пыльцой, можно смело дарить Полин на Новый год.
– Да вы романтик, магистр, – не без ехидства отметила я.
– Эльфы, – пояснил Сигурд. – С кем поведешься…
Я припомнила другую лыкоморскую поговорку: «С оборотнем ляжешь – с блохами встанешь», – и поторопилась вернуть разговор в безопасное русло:
– Так что там насчет гороскопа?
Кафий, пускай без цедры и пряностей, был сварен вполне прилично, и потому мне уже начинало хотеться спать. Судя по всему, Эгмонту тоже – поэтому он был краток.
– Семейная жизнь у Трубадура с Рандориэлью получилась счастливая, но весьма бурная. Она – эльфийка, он – человек, зато родом из Кабреры. А попасть под брошенный сгоряча фамильный сервиз даже боевому магу не хочется. В общем, я поговорил с магистром Зираком – он первоклассный астролог, Яльга, ты не знала? – и решил наносить им визиты только в благоприятные дни.
– Для кого благоприятные? – въедливо уточнила я.
– Для правящей королевской четы, разумеется. – Эгмонт был сама официальность. – Но оба они, и Рандориэль, и Родриго, отродясь не увлекались астрологией, так что выводы сделали прямо противоположные. С вечера, допустим, они разругались вдрызг, любимая собачка королевы с перепугу изгрызла обои в тронной зале, гномский посол выпил все запасы успокоительного – наступает утро, приезжаю я, и все разом становится хорошо. Дырку на обоях загораживают картиной (а то, что она стоит прямо на полу – так это творческое переосмысление!), собачку срочно дарят гномскому послу. Немедленно выясняется, что ночью Родриго сочинил свою лучшую кантату, которая исполнена такой любви и такого трагизма, что Рандориэль, рыдая, бросается ему на шею. Все! Все довольны.
– А у Принце… Рандориэли разве нет своего астролога?
– Есть, разумеется. И всякий раз, когда мы с ним сталкиваемся, он смотрит весьма понимающе. Один раз даже назвал меня коллегой. Но не в астрологе дело – не знаю, что сейчас с гороскопом, а вот собачки, послы и скандалы случаются у эльфов довольно часто. Нам обрадуются, как родным.
– А как пройти во дворец? Потайным ходом?
– Обычным. Меня там знают.
– Кружку давай, – сказала я, выдержав почтительную паузу.
После того как Сигурд добровольно взял на себя готовку, мне было как-то неловко отмазываться от мытья посуды. А чтобы Эгмонту было не так обидно, мы поделили эту миссию пополам. Один вечер я – один вечер он. А что? Все честно.
6
Всю ночь мне снился сон – один, зато большой и приятный. Сперва это был эльфийский лес – весь такой смутно-золотистый, с разлапистыми листьями и изломанными тенями от ветвей. В лесу почему-то пахло самыми модными духами алхимического факультета. Я бродила по каким-то бесконечным полянам, а следом за мной по деревьям прыгал отряд остроухих лучников. «Погранцы, наверное», – ласково думала я. Им только хвостов не хватало.
Потом лес как-то кончился. Посреди широкой эльфийской степи воссияла огромная стрельчатая башня. Стены ее были выложены опалом (опала я в жизни не видывала, поэтому во сне он переливался всеми цветами радуги). По высокому тонкому шпилю бегал вверх-вниз сгусток золотого сияния. «Да это же наш Солнечный шпиль!» – дошло до меня. Неужто близнецы и его сперли?
Двери башни распахнулись, и оттуда величаво выплыла эльфийка в короне. Корону я запомнила, эльфийку – нет; кажется, за спиной у нее маячил чернявый субъект с лютней, и оттуда слышалось непрерывное жалобное позвякивание.
– Добро пожаловать, гости дорогие! – сказала эльфийка, сильно окая, и в руках у нее появился поднос с хлебом, солью и кафейником.
– Ай нанэ! – неожиданно подыграл субъект с лютней.
Я вздрогнула и проснулась. Было около трех часов утра, только-только начинало светать, и лес окутывала неуютная серая дымка. Предусмотрительный Сигурд заснул в человеческом обличье и все равно лег от меня подальше. Ну и ладно, зато рядом есть Эгмонт. Он, конечно, не такой меховой, зато у него очень теплый плащ.
– Ты же поделишься плащом с несчастной адепткой? – сонно пробормотала я.
Маг не ответил, и мне удалось отвоевать около половины.
Болело ухо – я его отлежала. Спать хотелось все меньше. С этим надо было бороться, и я, закрыв глаза, представила зеленый лужок, перегородку и белых слонов, по очереди перепрыгивающих через нее. Раз слон, два слон, три слон… на пятом воображение разгулялось, и слоны стали прыгать попарно, переплетя хоботы. Третья или четвертая пара зацепила и уронила перегородку.
Я наорала на слонов и оставила их восстанавливать разрушенное, а сама тем временем принялась думать о другом.
Завтра – да нет, уже сегодня! – мы выйдем из зоны телепортационного запрета. И зачем Лерикас он сдался?.. Можно будет позвать элементаль, пускай новости расскажет. Как там Полин? Что близнецы без меня поделывают? А Хельги, а Генри, а Валентин де Максвилль? Нет, мы об этом думать не будем!
Завтра, завтра… сегодня то есть… Интересно, какая она – эта Башня Дальней Любви…
Слоны тем временем починили перегородку и терпеливо ждали, когда я про них вспомню. На пятнадцатой паре я уснула.
Наутро распогодилось, день обещал быть жарким. Через пару часов мы наткнулись на тропинку и дальше пошли по ней – я тихо радовалась, потому что прогулки по нехоженому лесу мне изрядно надоели. Солнечная ладья медленно плыла по небу, и я загадала – когда она встанет над вон той далекой сопкой, Эгмонт уже закончит строить телепорт.
Внезапно послышалось хлопанье крыльев; я подняла голову и чуть не получила по носу длинным, черным с прозеленью хвостом. Над нами пронеслась донельзя наглая сорока; впрочем, сперва я увидела только черно-белый росчерк, а рассмотрела птицу, лишь когда она опустилась на закачавшуюся еловую лапу.
– Нахалка какая, – пробормотал Сигурд. У оборотней сорок тоже не особенно уважали. – Кыш!
Сорока переступила по ветке розовыми лапами и повернула голову. Блеснул круглый черный глаз. «Это не птица, это птиц», – мелькнула странная мысль.
Сорок открыл клюв, но вместо стрекотания совершенно по-человечески прокашлялся.
– Магистр Рихтер, – сухо сказал он, – у меня крайне мало времени, но я обязан выполнить свой профессиональный долг. За вами следует Тьма. Мне неизвестно, каково ее имя, кто ее выпустил, следовательно – я не могу сказать, как с ней бороться. Но кто предупрежден, тот наполовину вооружен. Будьте осторожны.
– Передайте мою благодарность конунгу, Эрик, – еще суше и официальнее ответил Эгмонт. Он был совершенно невозмутим – можно подумать, каждый день сороки разговаривают!
– Непременно, – кивнула птица, а через мгновение в ней что-то неуловимо изменилось. Застрекотав, она взлетела и скрылась среди деревьев.
– Что это было, Эгмонт? – не утерпела я.
– Сеанс магической связи. Это, адептка Ясица…
– Знаю-знаю, – закончила я, – на пятом курсе.
Повисло молчание. Я ждала, когда маг и волкодлак зададут вопрос: о какой такой Тьме говорил аррский некромант? И тогда мне придется рассказывать о том, что следит за мной, о том, что чуть не догнало нас с Полин… Так это из-за меня мы все в опасности?
Тогда нужно рассказать, конечно. Но до чего же не хочется, о боги! Можно хотя бы не сейчас, а? Вечером, на привале… то есть в эльфийском дворце?
– Ладно, – нарушил тишину Сигурд. Почему-то он прятал глаза. Я глянула на Эгмонта – то же самое. – Пойдем, что ли. Еще немного осталось.
7
В дверь стучали, и, похоже, достаточно давно. Эрик Веллен открыл глаза и потратил несколько секунд на то, чтобы приноровиться к человеческому зрению. За это время он узнал о себе много чего интересного – Сим отличался любовью к точным формулировкам, особенно когда поблизости не было конунга.
Некромант бросил взгляд на дотлевающую кучку, в которой никто не узнал бы отличный амулет-преобразователь (двенадцать золотых; полторы недели…), но тут раздался жалобный треск: стул не выдержал. Дверь распахнулась, и в комнату влетел разъяренный кошкодлак. Для его праведного гнева тут было слишком мало места, поэтому Сим нарезал несколько кругов, рыкнул на портрет Ансегизела Мудрейшего и, сжав кулаки, сквозь зубы процедил:
– Придворный маг аррского конунга! И долго ты собираешься сидеть здесь и пялиться в огонь? Я… я долблюсь сюда уже полтора часа, все дятлы обзавидуются! Мрыс эт веллер! Я же не птицедлак, в конце концов!
«Полторы минуты», – привычно перевел Эрик.
– Конунг меня звала?
– Нет! Это я развлекаюсь! Соскучился, понимаешь! – Тут взгляд Сима упал на оплавленную массу в жаровне, и тон его изменился. – Ты что, колдуешь втихомолку?
– Нет, – язвительно сказал Эрик. Он страшно устал, и Сим начинал его раздражать. – Я закрылся на стул, чтобы в одиночестве полюбоваться на Ансегизела Мудрейшего.
Кошкодлак с сомнением осмотрел портрет.
– Ага, как же… – Он опять глянул на жаровню. – А ты вообще… Ладно, понял, это твое дело! Но конунг хотя бы знает?
– Тебя это не касается, – отрезал некромант. «И конунга тоже», – подумал он, но говорить не стал.
Зрение, кажется, перестроилось, насчет остального не стоило и думать: амулет был очень хорош, его хватило до самого конца разговора. Он встал, придержавшись за стол, и пошел к двери. Сим двинулся следом.
– Слушай, – почти миролюбиво сказал кошкодлак, когда они зашагали по коридору. – Давно хотел тебя спросить…
Насколько Эрик знал жизнь, «давно» у Сима означало максимум пять минут.
– Что это значит: прервать телепорт?
8
Эгмонт долго возился с телепортом, разложив перед собой с десяток амулетов и вычерчивая в воздухе самые разные знаки. Я попыталась помочь, выслушала краткое: «Брысь отсюда!» – и обиженно сопела до самого конца. Сопение сопением, но и посматривать на телепортационную решетку я не забывала. Там, у эльфов, если найдется свободный часик, нужно будет позаниматься по «Справочнику». Или пускай Эгмонт меня потренирует – учитель он или кто?
Контуры телепорта отливали радужным, в точности как опаловая башня в том сне. Я сочла это хорошей приметой и, ступая в телепорт, не стала закрывать глаз.
Мир исчез, растворившись в безоглядной темноте. Секунда, другая, третья… на моей памяти это оказалась самая длинная телепортация, и мне скоро стало скучно. Я развлекалась мыслью о том, что в эльфийском лесу нужно непременно выяснить, правда ли слово «эйквернет», так любимое близнецами, означает «достойный старший товарищ, мудрый друг». Они очень рекомендовали использовать его в личном общении с преподавателями, но сами почему-то стеснялись. Ну и много чего еще надо узнать!..
На этой мысли телепортация завершилась – как всегда, мягко. Даже слишком мягко, наверное.
Мы стояли посреди огромного возделанного поля. Куда ни падал взгляд, всюду зеленели низкорослые бодрые кустики, усеянные маленькими белыми, розовыми и сиреневатыми цветками. Под ногами почавкивала жирная земля.
– Картошка! – ошарашенно констатировал Сигурд.
Я только плечами пожала. Какие нынче пошли интересные эльфийские леса!
Рихтер не отрываясь смотрел куда-то вдаль. На фоне курчавых облаков виднелся небольшой дворец – этакая летняя резиденция. Архитектура была изящная, но никак не эльфийская, да и башенок, пускай и декоративных, я насчитала штук шесть.
– Это, стало быть, и есть Башня Дальней Любви? – со странным выражением спросил волкодлак.
– Эгмонт… – медленно сказала я, заподозрив неладное. – Только не говори, что это твой фамильный замок! Это же… это… Донжон куда дели?!
«Снесли к лешему!»
– Нет, – обреченно произнес маг. – Все гораздо хуже. Это владения барона Хенгернского.
Мы с Сигурдом недоумевающе переглянулись.
– Мужа моей матери, – закончил мысль Эгмонт.
Глава шестая,
в которой продолжается вечная тема отцов и детей, винные погреба барона Хенгернского подтверждают свою заслуженную славу, а Поль Цвирт наконец получает шанс выполнить задание Магистра Эллендара
1
Картофельное поле было огромным, но небесконечным. Мы шли след в след, стараясь как можно реже наступать на цветущие кустики. Шесть сапог почавкивали в унисон, и за нами тянулась цепочка отчетливых, глубоко пропечатавшихся следов.
Наконец мы добрались до изгороди – разумеется, живой и довольно колючей. Она тоже цвела и благоухала; вокруг синих цветков вились три или четыре бабочки. Сперва я восхитилась, потом случайно укололась и преисполнилась искреннего патриотизма. Все не так в этих Западных Землях! То ли дело у нас в Лыкоморье! Был бы здесь покосившийся заборчик из серого от дождей горбыля – не перепрыгнули бы, так уронили, все едино разницы никакой!
Перепрыгивать это колючее великолепие было себе дороже. Дружно чавкая сапогами, мы прошли почти по всему периметру поля и нашли небольшой прогал в изгороди. Самое грустное, что буквально в десяти шагах начиналась цепочка знакомых следов.
Изгородь была невысокая, но верхние ветки накрепко переплелись над прогал ом, образовав самую настоящую арку. Я-то прошла без особых проблем, а вот Сигурду пришлось сложиться едва ли не вчетверо. Очевидно, все здешние воры были ребята габаритные, выросшие на свежем воздухе и парном молоке.
Про молоко я вспомнила не просто так – рядом знакомо позвякивали колокольчики. Невдалеке, на зеленом лугу у леса, прогуливалось пять коров: шоколадные, с белоснежными пятнами (мылом их моют, что ли?), не очень большие, зато – даже отсюда видно – молочные. Я сглотнула слюну и с тоской вспомнила о пустой фляжке.
Сразу за изгородью обнаружилась проселочная дорога. Я очистила один каблук о другой, придирчиво осмотрела сапоги и решила, что сойдет. Тут главное, с кем сравнить: если с Эгмонтом, так можно и не стараться, а если с Сигурдом – вполне прилично получается. Для собственного спокойствия я выбрала Сигурда. Замок виднелся на холме слева, и я никак не могла понять, к нему мы идем или совсем наоборот. С одной стороны, в замке родственники. С другой – мне ли не знать, чего стоят кровные связи?
– Эгмонт, – решилась я наконец, – а у тебя с этим бароном что – война или дружеский союз?
– Мы – одна семья. – Маг был на удивление краток. Я не отставала:
– Ну это мы уже уяснили, правда, Сигри?..
Речи о высоком были прерваны самым прозаическим образом: мимо нас, бодро цокая копытами, поскрипывая и распространяя запах свежего дегтя, проехала груженная сеном телега.
– Guten Abend, Herr Egmont! [12]12
Добрый вечер, господин Эгмонт! ( аллеманск.)
[Закрыть] – Возница, переложив вожжи в левую руку, правой почтительно приподнял шляпу.
– Guten Abend! – пискнуло с самого верха копны дите неопределенного пола.
– Guten Abend, – ответил Herr Egmont.
Оборотень посмотрел на него долгим внимательным взглядом.
– О, magistre, – восхитилась я, старательно выговорив дрожащее «р». – Mais vous etes polyglotte! [13]13
О, магистр, да вы полиглот! ( араньенск.)
[Закрыть]
– Я родом из этих мест, – пожал плечами Рихтер, проигнорировав мой сарказм. – Кстати, ma mere est araniesse. [14]14
Моя мать – араньенка ( араньенск.).
[Закрыть]Так что араньенский язык я тоже знаю неплохо.
Я обиженно хмыкнула. Ну хоть когда-нибудь, ну хоть один разочек я могу быть лучше этого надутого мрыса?
– Значит, так, – вмешался Сигурд, прервав зарождающийся международный конфликт. – Еще одно слово – и вы у меня будете греакор изучать! И оба эльфаррина, старший и младший. Язык у нее не заворачивается, ишь ты! Такое «р» не каждый волк прорычит. Лодырь ты, Яльга, вот что!
– А я что говорю! – поддержал его маг.
Я опешила. Вот от Сигурда я такого не ожидала.
– Сигри! И ты туда же? А я к тебе – со всей душой, почти как к родному! Что бы сказала твоя достойная матушка, Сигурд дель Арден?
– Что эльфаррин пора изучать! – упрямо буркнул оборотень. – Это, между прочим, язык международного общения!
– А мне казалось, мы с ней и так прекрасно друг друга понимали… – заметила я как бы вскользь.
Сигурд несколько смутился и больше к этой скользкой теме не возвращался.
– Обратите внимание, – ни к селу ни к городу произнес Эгмонт, – на удивительную архитектуру этого замка. Издалека он кажется почти игрушечным, но на самом деле еще никому не удавалось его взять.
– А что, много было желающих?
– Еще бы! Да одни винные погреба чего стоят! Им больше шестисот лет, и говорят, что целы еще бочки, которые помнят самого первого барона Хенгерна. Четыре века назад, во времена Сорокалетней войны…
Никогда раньше не замечала за Эгмонтом любви к истории и спиртным напиткам. «Что с человеком делает визит в родные края!»
Дорога между тем поднималась в гору, и совершенно непостижимым для меня образом мы вдруг очутились прямо перед замком. Вблизи он еще сильнее напоминал пряничный домик – я видела такие в витринах дорогущих лавок, особенно зимой, под Новый год. Башенки оказались ненастоящими: так, изящные островерхие надстройки над боковым фасадом. Но красная крыша! Резные балкончики! Вразнобой торчащие дымовые трубы!
Я не понимала только одного: каким образом сие прелестное сооружение смогло пережить столько войн и сберечь винные запасы. Одно из двух: либо я чего-то не понимаю в фортификации (я в ней и впрямь почти не разбиралась, но такие выводы, кажется, может сделать и полный профан), либо со времен войн и набегов замок успели несколько раз перестроить. Но, присмотревшись, я поняла, что ошиблась дважды. Замок был стар и отнюдь не беззащитен. Его окутывала тончайшая сеть магической защиты, и мне не стоило труда узнать стиль отдельных заплат.
Передний фасад замка был спрятан за небольшим садом. Я почему-то считала, что во всех приличных замках садики разбивают во внутреннем дворе, да и то для сугубо практических надобностей – целебные травы, пряности, яды. Во всяком случае, так писалось в тех трактатах, к которым нас отсылал уважаемый кем-то волхв Легкомысл. Но темная зелень неподстриженных деревьев так странно контрастировала со светлой, почти песочного цвета стеной, что я просто смотрела, забыв про все и всяческие трактаты.
Дорожка была посыпана не то невероятно крупным песком, не то очень мелким гравием. Мы поднялись почти на самую вершину холма, когда навстречу нам из-за деревьев выбежал мальчик лет девяти в красной курточке. За ним, изрядно отставая, торопился пожилой господин в длинном просторном одеянии, на котором не хватало разве что вышитых комет.
– Луи! – горестно взывал он. – Луи! – И далее непонятно, потому что араньенский я знала в строго очерченных пределах.
– Эгмонт! – Не добежав нескольких шагов, мальчик остановился, тоскливо глянул через плечо на субъекта в балахоне и скороговоркой выдал: – Приветствую-вас-уважаемый-старший-брат-и-его-спутники! – На этом он счел свой долг выполненным и радостно добавил: – Это я вас первым заметил! Я!
К моему искреннему облегчению, мальчик говорил на лыкоморском – с невероятным акцентом, но вполне разборчиво.
Подбежавший субъект несколько минут пытался справиться с одышкой, после чего выдал длинную укоризненную тираду. Она, похоже, не предназначалась для посторонних ушей и потому была без перевода. Привычный Луи только передернул плечами.
Я смотрела на него и вспоминала вечное развлечение всех сирот-побродяжек – выдумывать себе хитроумную родословную, благородных родителей, горюющих об утраченном чаде, и богатый дом (в скобочках – замок, в скобочках – нужное подчеркнуть). Реальный родитель, пускай и благородный, и с замком, меня категорически не устраивал: я знала жизнь и смело полагала, что он отнюдь не горюет. Но сейчас я понимала, что завидовать было особенно нечему. О боги мои! Так что, меня бы тоже так вырядили? Я представила себе себя же – с завитыми, красиво уложенными волосами («Не дергайтесь, фройляйн, эта шпилька ничуть не колется! Зато прическа совсем как у супруги вашего папеньки!»), в пышном платье мытого бархату с выступающими из-под кружавчатых нижних юбок панталончиками, в ажурных чулочках и туфельках, расшитых жемчугом. Стало как-то не по себе. А ведь носила бы, куда денешься!
Луи было немного проще – ни кружавчики, ни панталончики ему не грозили. Да и жемчуга на его туфлях не имелось. Однако с лихвой хватало и того, что есть: коротенькая бархатная курточка, нежно-кремовая рубашка с пышным кружевным жабо, темные кюлоты с шестью крупными пуговицами по боковым швам, белоснежные – да уж, не повезло – чулки плюс туфли с крупными пряжками. Завершал картину бархатный берет с пером неведомой птицы.
В этот момент я поняла, почему Эгмонт так редко бывает у родственников.
Впрочем, сам Луи был совершенно нормальным ребенком. Правая пряжка болталась буквально на одной нити, чулки на коленках были выпачканы в травяной зелени, а на курточке не хватало пуговицы – третьей сверху.
На старшего брата, кстати, Луи совершенно не походил.
– Эгмонт! – Он аж подпрыгивал на месте от радости. – Ну идемте скорее в замок! Я должен поскорее… э-э… cette… – Наставник смотрел выжидающе, и Луи быстро нашелся: – Доставить матушке эту радостную весть! А у нас такие новости! Ты вне закона, да? А Аннелизе замуж выдают! А Курт на войну собрался, только войны пока нет, но это ничего, правда?
Он сделал паузу, чтобы набрать воздуха, и продолжил в том же темпе:
– А у Матильды опять щенки! Пока такие вот. – Он показал в воздухе размеры. – Все рыженькие, а один черненький, и над глазами такие пятна желтые! Девчонки говорят, мне не дадут, а отец говорит, что я почти совсем уже взрослый, так что посмотрим! Эгмонт, а ты надолго? А ты меня с собой в Академию заберешь? Эгмонт, ну пожалуйста! Ну ты же обещал!
Я окончательно запуталась, кого выдают замуж, а у кого уже есть щенки, и при чем здесь волкодлаки, и кому что должны дать. Только десятью шагами позже до меня дошло, что Матильда, скорее всего, не имеет отношения к оборотням. Все-таки у братьев имелось кое-что общее – например, способность вцепляться в собеседника не хуже аль-буянских бычьих псов.
А интересная, должно быть, у Эгмонта матушка!
Но тут Эгмонт выдал такое, что мне разом стало не до матушек и не до собак.
– А вот это, Луи, – сказал он, легко перекрыв поток новостей, – мои друзья, Яльга Ясица и Сигурд дель Арден. Сигурд – волкодлак, он из Арры. А Яльга – моя ученица, будущий боевой маг. Кстати, она тоже очень любит собак. Только говори с ней по-лыкоморски.
«Вот мрыс!» – успела подумать я.
То ли оборотень в здешних краях – наискучнейшая обыденность, то ли аррские волки не интересовали будущего барона Хенгерна, но мальчик не обратил на Сигурда почти никакого внимания. Зато на меня он смотрел будто на ожившее изваяние князюшки.
Вот тут-то и проявилось незаметное прежде фамильное сходство. Совершенно эгмонтовскими движениями Луи выпрямился, расправил плечи, незаметно одернул курточку и, невольно копируя интонации старшего брата, произнес очень светским тоном:
– А какую охоту предпочитает фрой… госпожа Ясица? Я, к примеру, очень люблю псовую.
По глазам было видно, что ему куда интереснее было спросить про боевую магию, но Рихтеры, пускай они даже Хенгерны, по сути совершенно одинаковы. Они прекрасно помнят, что такое долг и этикет.
– Последний раз я охотилась на василиска, – скромно ответила я. Шедший впереди Эгмонт споткнулся на ровном месте. – Ваш брат может поведать вам все подробности. Не так ли, магистр?
– Позже, – пообещал маг. И я тут же задумалась. Интересно, кому из нас он это сказал?
Мальчик сосредоточенно придумывал следующий вопрос. А может, просто переводил его на лыкоморский.
– Знаете что, Луи, – опередила я его, – будем друзьями! Зовите меня просто – Яльга. У нас, боевых магов, не приняты излишние церемонии…
– Правда? – просиял Луи. – Я так и думал!
В этот момент мы вступили в тень разросшихся деревьев. Они были действительно старыми, каждое – не меньше чем в два обхвата, и земля бугрилась от толстых корней. Их крона дробила солнечный свет и заслоняла замок – поэтому то, что находилось впереди, оказалось для нас с Сигурдом полной неожиданностью.
Это было сердце здешнего садика – небольшая композиция из стриженого букса, этакий зеленый лабиринт, выполненный в виде эльфийского узлового узора. В центре располагался небольшой фонтан. Его мраморный бортик был сделан как немного упрощенная копия общего узора, а из середины била высокая прозрачная струя.
По дорожкам, посыпанным цветным песком, прогуливались две женщины в длинных платьях на небольших кринолинах. У правой дамы платье было насыщенно-изумрудным, у левой – светло-бежевым. Ко всему прилагались чепчики, зонтики, кружевные перчатки и длинная собачка шоколадного цвета. Зеленая дама говорила, бежевая слушала, собачка носилась по аллеям и пыталась пролезть в буксовые заросли. Ветер доносил до нас обрывки разговора, но я различала только отдельные слова: повторяющееся «Аннелизе», «варенье», «сливы» и совершенно непонятно к чему «господин».
– Я побегу к матушке? Эгмонт?
Не дожидаясь позволения, Луи со всех ног помчался по дорожке. Наставник, вздохнув, возвел очи горе. Эгмонт что-то сказал ему по-аллемански; тот поджат губы и следующую тираду выдал таким тоном, что я даже опешила. Стало быть, и магистра Рихтера могут отчитывать как нашкодившего мальчишку? Но Эгмонт только рассмеялся в ответ.
Луи с разбегу налетел на зеленую даму и затараторил что-то понятное без всякого перевода. Собачка плюхнулась на землю и уставилась на нас. Наверное, она тоже поняла по-араньенски – а может, просто решила передохнуть. Дама в бежевом сказала что-то строгое и укоризненное, а дама в зеленом, напротив, рассмеялась и поправила мальчику берет.
Мы подошли уже достаточно близко, и Луи, ловко вынырнув из-под материной руки, указал на нас кивком:
– Это друзья нашего Эгмонта, матушка! Госпожа Яльга Ясица – она боевой маг, и собак любит, и на василиска охотилась! – и господин Сигурд…
– Дель Арден, если я не ошибаюсь, – закончила дама на превосходном лыкоморском. Голос у нее был довольно низкий и напоминал по тембру кошачье мурлыканье – свойство, общее для большинства араньенок.
Оборотень молча поклонился, не задавая ненужных вопросов.
Дама смотрела на нас из-под зеленого бархатного чепца. Ей можно было дать около сорока лет, но путем простого арифметического расчета я пришла к выводу: больше. Гораздо больше. Если Эгмонту тридцать два… хм. Какая разница, сколько ей лет, если она и сейчас была очень красива? Широкие скулы, чуть заостренный подбородок, слишком широкие, как сказали бы в Межинграде, брови. Глаза у нее были чуть раскосые, очень большие и темные – в них не отражался свет, и я впервые поняла, что имела в виду Полин, когда говорила «бархатный взгляд».
Вторая же дама, та, что в бежевом, при ближайшем рассмотрении оказалась барышней – она вряд ли была старше меня. И, наверное, поэтому изо всех сил старалась казаться как можно более взрослой. Именно она сказала, поигрывая зонтиком:
– Представьте же нас, брат…
Эгмонт с видом человека, выполняющего опостылевшую повинность, произнес:
– Господа, имею честь представить вам – моя матушка, баронесса фон Хенгерн, урожденная маркиза Эрмина д'Армион. И старшая из моих младших сестер, Аннелизе фон Хенгерн. Извини, Аннелизе, имени твоего жениха мне пока не сказали.
