355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мария Барышева » Мясник (СИ) » Текст книги (страница 40)
Мясник (СИ)
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 20:22

Текст книги "Мясник (СИ)"


Автор книги: Мария Барышева


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 43 страниц)

– Ты мне больше не нужна! Я найду ее сам, найду, – произнесли сзади. – Думаешь, ты все мне поломала?! Глупая маленькая сука, ты совершенно бесполезна!

Его голос звучал странно далеко, хотя сейчас Схимник должен был стоять возле дивана, склониться, тянуться к ней, чтобы… Пальцы Виты выдернули гладкий предмет из-под подушки, и она чуть не взвыла от разочарования – это был всего лишь пульт дистанционного управления – они вечно валялись в комнате где попало. Она перевернулась, и в тот же момент слабый свет фонарика погас, но Вита успела увидеть темную фигуру Схимника – он стоял возле шкафа, и это было странно, потому что он должен был находиться совсем не там… Она сжала пульт и замахнулась им с отчаянной безысходной яростью – швырнуть туда, где мелькнул массивный силуэт, сделать хоть что-то… Но в следующее мгновение где-то перед ней раздался громкий щелчок, и комната вдруг словно взорвалась в оглушительном грохоте, реве и пронзительном вое, от которых даже задрожали стекла. Скатившись с дивана, Вита сообразила, что нечаянно включила музыкальный центр, поставленный на максимальную громкость. Дальше соображение кончилось, и ноги сами собой понесли ее прочь, но не к балконной двери, а в коридор. Сумка хлопала по бедру, словно подгоняя. За спиной динамики истошно выкрикнули-выгрохотали последний звук, и тут же на секунду снова наступила тишина – еще более мертвая, чем раньше – Схимник выключил центр. Но тут же раздались новые звуки: в пол и в стены яростно застучали потревоженные рассвирепевшие соседи, полетела ругань, из-за входной двери донесся топот торопливо поднимающихся по лестнице чьих-то ног – только одного звука не было слышно – звука шагов Схимника.

Он догнал ее в коридоре, когда Вита уже потянулась к дверной ручке – догнал, как и прежде, бесшумно, и когда он схватил ее за плечо и резко дернул, разворачивая к себе, – так сильно, что в плече что-то хрустнуло, она успела вскрикнуть. Но больше ей ничего не дали сделать, потому что первый удар пришелся куда-то пониже груди, и воздух сразу пропал, а тело как-то странно онемело.

Он бил в основном по лицу – молча, быстро, даже торопливо, и Вита знала, что бил он сильно и очень больно, но боль была где-то очень далеко, почти не касаясь ее, словно Виту били сквозь очень глубокий сон. Она чувствовала, как распухает нос, вероятно сломанный, чувствовала, что губы разбиты и зубы тоже, чувствовала, что уже все лицо залито кровью, от которой начали склеиваться ресницы, и во рту уже горел медно-соленый вкус, заполнял доверху, тек в горло, обжигая. Возможно, он бил и куда-то еще, но этого Вита уже не знала, не понимала. Ее мотало вперед-назад от ударов, но она ни разу не упала, потому что всякий раз Схимник вздергивал ее в прежнее вертикальное положение. Ее свободная рука дергалась, слепо шаря в воздухе непослушными пальцами, цеплялась за одежду на вешалке, и та летела вниз, сорванная с крючков, и с тумбочки что-то сыпалось в темноту со звоном и грохотом, а шаги на площадке тем временем затихли, и кто-то толкнулся в дверь, потом заскрежетал замок.

Ее пальцы наткнулись на бутылку с туалетной водой, обхватили, дернули назад, когда Вита качнулась от очередного удара. Крышечка сразу же свалилась и с веселым звоном закрутилась где-то на полу, но бутылочка в пальцах удержалась, и когда Виту снова рванули, она швырнула ее в темноту перед собой. Бросок был слабым и скорее инерционным, чем с приложением какой-то собственной силы, но она услышала вскрик. Почти сразу же раздался звук разбившегося стекла и коридор наполнился одуряющим ароматом жасмина, чужие пальцы исчезли с ее плеча, она качнулась назад и ударилась спиной о дверь. В замке суетливо ковырялись, стучали теперь уже не только в стены и в пол, но и в потолок.

Получив секундную передышку, Вита качнулась назад, к тумбочке, сплюнув кровь, заливавшую горло. Несмотря на то, что ее только что сильно избили, двигаться было странно легко и боль по-прежнему казалась чужой, далекой. Она мазнула рукой над тумбочкой, и на этот раз наткнулась на большой баллончик лака. Схватила его, и в этот момент некто на площадке наконец справился с замком и толкнул дверь.

Вита гостеприимно помогла ему – схватилась за ручку и дернула. Дверь распахнулась, вбросив в коридор полукруг света с площадки и вместе со светом в коридор удивленно ввалился какой-то человек. Тотчас же Вита размахнулась и ударила, вложив в удар все оставшиеся силы. Удар пришелся по носу прибывшего – выше она не достала. Баллончик хрустнул, слегка смявшись, из-под него брызнуло красным, человек издал свистяще-хлюпающий звук, его руки всполошенно метнулись к лицу, а Вита, пригнувшись, скользнула в щель между его телом и косяком, выскочила на площадку и помчалась вниз, перепрыгивая через ступеньки. За ее спиной что-то брякнуло и покатилось по площадке, перила упруго дрогнули и чей-то незнакомый, злой голос крикнул:

– Стой, сука!!!

Лестница кончилась, и под ноги Вите запрыгали ступеньки следующей, а по предыдущей уже грохотали чьи-то ноги. Снизу тоже неслись шаги – кто-то торопливо бежал ей навстречу. Но Вита не остановилась, летела вниз на сумасшедшей скорости – еще никогда в жизни она не бегала по лестницам так быстро. Кровь стекала ей в горло, но несколько раз она крикнула. Слов в этих криках не было – пронзительные маловразумительные звуки. Соседи по подъезду наверняка услышали их, многие уже успели услышать и больше, и кто-то наверное уже крутил диск телефона, звоня в милицию. Но пока Вита бежала, ни одна из дверей не открылась, ни одна голова не высунулась, зато ни один дверной глазок не пустовал.

Человека, который бежал ей навстречу, Вита увидела, оказавшись на лестнице между вторым и третьим этажами. Свет в подъезде был тусклым, но не настолько, чтобы она не смогла узнать в выскочившем на лестницу приземистом мужчине кавказского типа Мишку Лебанидзе – своего старого однодворника и приятеля двоюродного брата. В далеком детстве они вместе в шумной веселой дворовой компании были не на одной рыбалке. Последний раз она видела Лебанидзе год назад и, конечно, знала, что он работает у Баскакова, как ехидно однажды выразился Евгений, «мелким быком», но ей и в голову не приходило, что она наткнется именно на него. Ошеломленная, Вита на мгновение остановилась. Лебанидзе тоже притормозил, и на его лице появилось некое подобие смущения, но удивлен так, как Вита, он, судя по всему, не был. И уступать дорогу не собирался. Вита затравленно вскинула глаза – между прутьями перил верхней лестницы уже мелькали чьи-то бегущие ноги.

Лебанидзе стоял внизу, почти в самом начале лестницы, закупоривая собой проход, Вита на середине ее. Думать было некогда, и, перескочив через несколько ступенек, она прыгнула на бывшего однодворника, как кошка. Тот этого не ожидал, но инстинктивно вскинул перед собой руки, слегка отступив назад. Руки в полете поймали ее, схватив чуть выше талии, крепкие, сильные, и из них бы не вырваться, но одновременно с этим Вита вцепилась пальцами одной руки в курчавые волосы Лебанидзе, а ногтями другой без всякой жалости рванула по лицу. Михаил ошеломленно взвыл, слегка ослабив хватку, и пользуясь этим Вита, отталкиваясь ногами и перебирая одной рукой, буквально полезла по нему вверх, как кошка по стволу дерева, ногтями другой руки продолжая раздирать кожу там, где придется. Перед ее глазами мелькнуло ухо, чуть прикрытое волосами, и она его укусила, и ко вкусу собственной крови во рту примешался горький вкус чужой крови. Лебанидзе завизжал – Вита никогда не думала, что взрослый сильный мужчина может издать настолько тонкий женский звук. Он попятился по площадке, тряся головой и колотя-отдирая от себя прильнувшее к нему тело. Он был уже не столько заинтересован в том, чтобы удержать Виту, сколько в том, чтобы поскорее сбросить ее с себя, а она уже вцепилась в куртку на его спине, и ее дергающиеся ноги плотно закрывали его лицо. Что-то придушенно выкрикнув, он с силой оттолкнул эти ноги в сторону, и Вита кубарем скатилась с его широкой спины и, не останавливаясь, помчалась по свободной лестнице вниз, а Лебанидзе привалился к стене, ругаясь и протирая залитый кровью единственный глаз. Все это произошло за считанные секунды, и бежавший следом за Витой человек едва успел достигнуть начала лестницы.

Встречных шагов больше не доносилось. Вита свободно преодолела второй этаж, прыгнула на ступеньки следующей лестницы, и тут наверху что-то хлопнуло, над ее головой визгнуло, и из стены полетели куски штукатурки. Пригнувшись, она добежала до конца лестницы, и тут снова хлопнуло. На хлопок истеричным дребезгом отозвалось разбитое окно. Вита не столько испугалась, сколько изумилась глупости преследователей, и словно в ответ на ее изумление где-то наверху загремел сильный и злой голос Схимника:

– Не стрелять, козлы! Не стрелять!

Ступеньки кончились, и Вита выскочила на последнюю лестницу, которая вела к спасительному выходу. Здесь она увидела сразу двоих людей. Одним из этих людей была сухонькая старушка, имя которой Вита позабыла, а может и вовсе никогда не знала, только часто видела ее сидящей на скамейке до глубокой ночи – старушка дожидалась, когда нагуляется ее любимый карликовый пинчер и когда что-нибудь произойдет, чтобы завтра было о чем рассказать с гордостью первооткрывателя – о жителях соседних домов старушка знала абсолютно все. Подобными старушками может похвастаться почти каждый двор.

Сейчас старушка, съежившись, торопливо открывала дверь – очень торопливо – в подъезде происходило что-то на редкость интересное, но наблюдать за этим лучше было через дверной глазок. Возле ее ног отчаянно трясся всего боящийся длинноухий пинчер. Когда Вита вылетела на площадку, оба испуганно оглянулись на нее, дверь квартиры пронзительно заскрипела, открываясь, а внизу к перилам из темного пространства возле почтовых ящиков вдруг выскочила молодая женщина в короткой рыжей дубленке, и Вита вспомнила слова Явы о парочке, обнимавшейся в ее подъезде. Резко остановившись, она повернулась и кинулась влево, втолкнула в приоткрывшуюся дверь перепуганную старушку, ввалилась сама и следом, увлекаемый натянувшимся поводком, возмущенно пискнув, влетел пинчер. Вита захлопнула дверь, закрыла замок, и тут же кто-то изо всей силы толкнулся в дверь с другой стороны. Дверь натужно охнула, но выдержала. Вита повернула кругляшок второго замка, набросила цепочку и побежала в глубь квартиры. Старушка устремилась следом, возмущенно и зло что-то крича, за ней засеменила собака, бренча брошенным поводком.

Вбежав в темную комнату, Вита остановилась и на мгновение привалилась к косяку, чтобы отдышаться. Тотчас в комнате зажегся верхний свет, и перед ней появилось злое морщинистое лицо хозяйки квартиры. Секунду она изумленно-жадно смотрела на Виту, запоминая, впитывая глазами все, даже мелкие капельки крови, вылетавшие из ее полураскрытого рта при каждом хриплом выдохе, потом завизжала:

– Что – допрыгалась со своим е…рем?!! Думали крутые – вот вам… бог все видит! Вечно у них пьянки-гулянки до утра, машинами своими всю траву передавили, вонь во дворе – не продохнуть!.. теперь еще и в чужие квартиры вламываются!.. совсем совесть потеряли!.. – она набрала новую порцию воздуха и затараторила: – На-рожу-свою-посмотри-только-алкашка-шалава-чуть-Капочку-мою-не-растоптала-блядь– подзаборная-выметайся-отсюда!..

Пинчер тявкнул и скользнул под кровать, откуда затявкал уже вызывающе и беспрерывно, а его хозяйка, решив, что сказала уже достаточно, повернулась и побежала в коридор.

– Я звоню в милицию!!! Уж теперь-то посадят тебя!

– Звони-звони, бабка, – пробормотала Вита. Передышка кончилась. Она оттолкнулась от косяка, заставила себя подбежать к окну, выходившему на противоположную сторону дома. Отсидеться в квартире не удастся – это было понятно, а милиция… возможно, из этой-то милиции ее тихо-мирно и передадут, кому надо. Тугие шпингалеты не поддавались, и она дергала их, продолжая бормотать как-то сварливо: – Вызывай, бабка, милицию… СОБР… правительственные войска… всех… а то… не посадят… а положат…

Она распахнула окно, с грохотом сметя с подоконника горшки с фиалками, забралась на их место, перелезла на железный подоконник, примерилась и прыгнула вниз, в темноту.

Спрыгнула удачно – не упала, только под ногами чавкнуло, да собственная сумка от души хлопнула ее по ягодице. Она отбежала подальше от распахнутого окна и на мгновение застыла, настороженно разглядывая двор через густые мокрые заросли сирени. Здесь было довольно тихо, тогда как с другой стороны дома кто-то кричал, и пронзительно завывала, приближаясь, сирена. Но эта тишина казалась Вите фальшивой. Она чуть приподняла лицо, и по нему снова застучали холодные дождевые капли. Куда теперь? К машине? А если ее уже нашли? Опять куда-то бежать, а она едва в состоянии двигаться. Дура, ведь знала же, что не надо было соваться, знала! И что?! Телефон потеряла, папку не добыла, зато щедро получила по морде. Последнее сейчас беспокоило ее больше всего – Вите казалось, что все ее лицо страшно разбито, и в разрывах кожи блестят осколки костей. Еще хорошо, что ноги унесла – просто чудо! – хотя и временно. Дворы и палисадники сейчас должны тщательно прочесывать – какое им особенно Схимнику, который тоже бродит где-то там в темноте с ее кровью на пальцах дело до милиции! А если кто-то был поблизости, то не мог не слышать, как она спрыгнула.

Словно в ответ на ее мысли справа тихо зашелестели раздвигаемые ветви кустов. Вита повернула голову, и тотчас ей в лицо, ослепив, ударил луч фонарика. Вскочив, она кинулась прочь, сзади кто-то свистнул, и кусты захрустели так, словно сквозь них начал продираться целый полк. Не оглядываясь, она сама проломилась сквозь кусты и помчалась наискосок через двор – туда, где высокие дома сходились под тупым углом, разделенные узкой асфальтовой дорожкой. Хотя уже понимала, что не добежит. Справа из полумрака выскочил еще кто-то, бросился ей наперерез, и тут же еще одна высокая гибкая фигура метнулась к Вите с другой стороны, из-за стоявших рядком нескольких машин. Последний держал ярко пылающую бензиновую зажигалку, которая, очевидно, заменяла ему фонарик. На бегу он поднес к огоньку странно согнутую ладонь, точно прикрывая его от дождя, а потом вдруг резко взмахнул рукой в направлении Виты, но чуть левее. Его зубы блеснули в хищной улыбке, а на его глазах блеснули темные стекла, и только тогда Вита с мимолетным изумлением узнала Солнечные очки. А узнав, тут же невольно прыгнула вперед, потому что за ее спиной раздалось сразу несколько взрывчиков. Кто-то заорал и с размаху грохнулся на асфальт, а из-за машин выскочили еще несколько мальчишек из уже знакомой Вите компании, и во дворе снова началась бойкая канонада – петарды швыряли целыми пригоршнями прямо в бегущих, и оставленные на сигнализации машины присоединили к взрывам свой пронзительный вой, весело мигая, словно новогодние гирлянды. Но Вита этого уже не видела – компания мгновенно осталась за спиной. А когда к ней снова метнулась тень, Вита уже не шарахнулась в сторону, узнав молочно-белые волосы Явы. Ни говоря ни слова, он схватил Виту за руку и потащил через цепь дворов какими-то одному ему известными путями. Почти одного роста с ней и много младше ее, он оказался гораздо сильнее и заставлял ее бежать в два раза быстрее. Деревья и дома летели мимо, огни горящих окон сливались в сплошные линии. Вначале Вита пыталась ориентироваться, но тут же бросила это занятие и только бежала, дышала и придерживала драгоценную сумку.

Остановились они у одной из длинных пятиэтажек, напротив открытого подъезда, над дверью которого красовалась большая синяя правосторонняя стрелка, подчеркивавшая траурную надпись:

Стоматологический кабинет «АНГЕЛ»

– Проходной! – выдохнул Ява, мотнув головой в сторону подъезда. – Дальше сама, ладно?! Мне обратно надо… Проскочишь – будешь на Чкалова, где мебельный. Только таблом не свети – вид у тебя… Ну, давай, пока!

Он повернулся и исчез в темноте – так стремительно, что Вита даже не успела его поблагодарить. Она вошла в подъезд, сбежала по лестнице, вышла из дома с другой стороны и, пошатываясь, побрела прочь по темной молчаливой улице, еще не зная, куда пойдет и что будет делать дальше.

* * *

Ночь разматывалась длинной холодной нитью, и минуты нанизывались на нее бисером, и в каждой бисеринке было событие – для каждого свое, и у каждого ночь была снизана в своем особом узоре.

В Волжанске этой ночью властвовал холодный злой дождь и грязное небо сливалось с асфальтом, а в другом городе, за многие километры от него, дождя не было и в небе горели свежие весенние звезды, и на одном из небольших рынков еще работали продуктовые павильоны, где желающие в любое время могли купить все, что им нужно. Возле одного из павильонов собралась небольшая толпа, а в центре ее две женщины-продавщицы пытались привести в чувство свою коллегу, которая вышла поговорить по телефону и вдруг свалилась на асфальт в глубоком обмороке. С помощью кого-то из сочувствующих молодую продавщицу занесли в павильон, где на прилавках громоздились рубленое мясо, кости и бледные валики свиного сала, раздобыли где-то нашатырь, и вскоре девушка сморщила нос, зашевелилась и забормотала, словно в полузабытьи:

– Я не могу… я не имею права… не имею права…

Ее усадили на табуретку, и тогда продавщица расплакалась, по-детски закрывая лицо ладонями. Женщины засуетились вокруг нее, уговаривая перестать, вытирая платками раскисающую тушь. Рубщик мяса, добрая душа, оторвал от сердца порцию водки в пластиковом стаканчике, заставил девушку выпить, и она немного успокоилась, тупо глядя перед собой слегка ошалевшими от водки глазами.

– Что случилось, Наташ? Умер кто-то?

– Да, – шепотом ответила Наташа, – да, умер. Телефон разбился?

– Нет, удачно упала, – одна из продавщиц протянула ей телефон. – Иди-ка ты сегодня домой. Соседи как раз товар увозят – я сейчас скажу Петьке, чтоб тебя прихватил. А мы с Людкой за твоим товаром присмотрим и сдадим, не переживай. Родственник, да?

– Подруга.

Через десять минут рубщик посадил Наташу в микроавтобус соседей, донеся ее к нему на руках, словно ребенка. Сочувственно улыбнулся, блеснув тремя золотыми зубами, и сунул ей пакет, в котором было что-то холодное и мягкое.

– Девчонки велели передать. Отбивная. Ты ее дома, с лучком… и на еще, – он протянул ей полбутылки водки, – в таком деле самое то. Ничего… отойдешь… терпи, что ж делать… Петр! – он погрозил тощему водителю массивным кулаком, покрытым засохшей кровью. – Ты мне смотри… не чипай дивчину… узнаю – ноги повыдергиваю!

Он захлопнул дверь. Наташа слабо улыбнулась ему.

– Спасибо, дядя Жора.

– Что ж… – рубщик философски вздохнул, – все ж люди…

Эта фраза и согрела ее, и расстроила, как-то косо врезавшись в сердце, и всю дорогу до дома Наташа, закрыв глаза, повторяла ее про себя. Люди… все люди… Кроме нее. А она – чудовище, заражающее смертью всех, кто к нему прикоснется. Что бы она не делала – все оборачивалось злом, и все, кто пытался как-то ей помочь, умирали или пропадали в неизвестности – как Надя, как Нина Федоровна, как Слава… а теперь еще и Вита. Изначально она была обречена на одиночество – это была судьба, и Наташа не имела никакого права идти ей наперекор. Вжавшись в спинку кресла, она вдруг с неожиданной ясностью вспомнила, как когда-то Надя в ответ на подобные ее рассуждения, с усмешкой пересказала ей слова немецкого философа Шопенгауэра: «То, что людьми принято называть судьбою, является, в сущности, лишь совокупностью учиненных ими глупостей». Да, глупостей – глупостью было звать на помощь, глупостью было рисовать – глупостью было вообще жить.

Вместе с Витой пропала и последняя надежда найти Славу. Виту поймали, с ней случилась страшная беда, в этом Наташа не сомневалась. Вполне возможно, что ее уже не было в живых. Ее голос по телефону звучал так спокойно – даже с каким-то мертвым спокойствием, особенно в последней, условленной фразе. Кто-то был рядом с ней, кто-то слушал. Как они ее нашли, где – в Волжанске, в Питере, в каком-то другом городе? Позвонить на ее телефон, договориться с ними, если она еще жива? Нет, она не могла, не имела на это права – ни ради Виты, ни ради Славы – ни ради кого. Да и все равно эти переговоры и ее согласие не имели бы никакого смысла – их все равно бы не отпустили, а она, Наташа, остаток жизни проведет в какой-нибудь запертой комнате, до бесконечности рисуя картины – пока не умрет или не сойдет с ума. Конечно, с ней будут хорошо обращаться, держать в тепле, вкусно кормить, может, даже, будут выводить гулять – на поводке…

Что-то тяжелое упало ей на колени, и, вздрогнув, Наташа открыла глаза. На подоле ее пальто лежала большая крутобокая золотистая луковица. Недоуменно она взглянула на водителя, а тот ухмыльнулся ей и снова перевел взгляд на дорогу.

– Спасибо, – шепнула Наташа и взяла луковицу. Она была теплой и гладкой. Наташа сжала ее, словно пытаясь согреться, и снова закрыла глаза, и под ее веками начали проносится страшные обвиняющие картины – как снова и снова где-то вдалеке умирает очаровательный и хитрый ребенок с веселыми глазами, посмевший протянуть руку чудовищу.

Ночь разматывалась, летела…

Максим Венжин возвращался домой измотанный, убитый. Вначале он хотел вызвать такси, потому что чувствовал – не доедет, но потом все же решился ехать сам – не хотелось бросать «витару» на улице. Даже в горе он оставался человеком практичным, крепко стоящим на ногах. Потому и ушел из «Пандоры» сразу же, как только она, утратив самостоятельность, попала под дурно пахнущее покровительство, а отчаянный авантюрист Женька Одинцов остался. И вот, теперь, поплатился за это. Каждый раз, когда Венжин думал об этом, руль начинал дергаться в его руках, и «витару» пьяно мотало по трассе – благо, что была глубокая ночь и движение на дороге уже почти сошло на нет.

И ведь еще с утра было что-то – какие-то смутные предчувствия. С самого утра не заладилось. Дома поругался с Лариской, на работе, выйдя из себя по пустяку, наорал на главврача, что не сулило ничего хорошего, одна из пациенток, склочная богатая стерва, пообещала подать на него жалобу за якобы невнимательное и грубое отношение к ее драгоценной особе – только лишь потому, что Венжину осточертело слушать болтовню о семейной жизни ее подружек, и он предложил говорить ей только о том, из-за чего она и пришла в клинику. Настроение у него улучшилось только к вечеру, когда позвонил Одинцов и таинственным тоном предложил в десять часов заехать в «Пандору» для того, чтобы «что-то отпраздновать». Венжин, предвидя некое особое веселье, с удовольствием согласился и заехал. Но попал не на веселье, а на похороны.

Он до сих пор не мог поверить. Все. Не один человек, не два – все! Кому, зачем понадобилось устраивать такую бойню?! Максим не знал подробностей, но потом, когда его, несмотря на поздний час, долгое время мариновали в отделении, он по лицам разговаривавших с ним почуял, что это были не просто убийства. В магазине произошло что-то, выходящее за рамки простого убийства. Кроме того, ему пришлось опознавать Одинцова, потому что родственников у того не было, а наличием любовницы почему-то не поинтересовались, и Максим не стал о ней заикаться. По роду деятельности Венжину и раньше доводилось видеть покойников и он относился к этому достаточно спокойно, хоть иногда зрелище было не сахар. Но увидев лицо Евгения, он ужаснулся – и не только потому, что перед ним мертвым лежал лучший друг. Жутким было лицо – из-за страшной улыбки. Венжину сказали, что причиной смерти стало колотое ранение в грудь, но выражение лица Евгения просто не вязалось с такой причиной.

Узнав, кого именно нашли в «Пандоре», он порадовался, что среди них хотя бы не было Виты – значит, уцелела. Знает ли она? Лучше было самому сообщить ей. Но домашний телефон в квартире Одинцова молчал – Виты не было, а сотрудники милиции если и приезжали, то, вероятно, уже закончили свои дела. Мобильник Виты тоже не отвечал. Встревоженный, он поехал к дому Евгения, надеясь перехватить его подругу по дороге, и там наткнулся на еще одну новость – квартиру Одинцова вскрыли, в подъезде была стрельба, а сама Вита, вся в крови, вломилась в квартиру какой-то старухи на первом этаже и выпрыгнула в окно, причем старуха заявила, что «шалая девка» пыталась ее убить. Последнее Венжин отнес к области старческих выдумок. Несмотря на поздний час во дворе было много взволнованных людей, тут же стояла милицейская машина, и он поспешил уйти, радуясь, что благоразумно поставил «витару» в соседнем дворе. Сев в машину, он кое-как поехал домой, понимая, что пока ничего не может сделать. Оставалось только надеяться, что Вита сама ему позвонит, если, конечно, еще жива… и, тяжело глядя в лобовое стекло, Максим думал, как ему следует к этому подготовиться и что из всего этого может получиться.

Эдгар встретил его в коридоре, радостно похрюкивая и крутя огрызком хвоста, но почти сразу же почувствовал, что хозяин расстроен, и хвост бульдога застыл, а огромная смеющаяся пасть закрылась. Венжин сел на корточки, и Эдгар ткнулся широким лбом в его ладони и замер, тяжело вздохнув, а потом едва слышно заскулил, чего не делал уже очень давно. Максим взял его за складки на морде и несколько раз ласково качнул туда-сюда большую голову бульдога.

– Такие вот дела, Эдгар, – хрипло сказал он. Эдгар печально смотрел на хозяина, как будто знал, что произошло.

В спальне было темно, и жена лежала в постели, под одеялом, повернувшись спиной к дверному проему. Она ничего не сказала, не шевельнулась, но по ее дыханию и исходившему от нее напряжению Венжин понял, что она не спит – прислушивается к тому, как он стоит в дверях, смотрит на задернутые шторы, копит энергию и злость для скандала. Скандал будет утром – хороший, добротный, с продуманными за ночь репликами – Лариса никогда не позволяла себе устраивать скандалы под влиянием момента, и тем более ночью, и гордилась своей выдержкой. Она еще не знала, что произошло, но Максим догадывался, что Лариса не сильно расстроится – она не любила Одинцова и Виту, потому что они всегда давали ему прибежище на время изгнаний из семьи.

Венжин не стал включать свет и не стал ничего говорить жене. Ложиться он тоже не стал, повернулся и ушел в гостиную. Посидел немного в темноте, потом лег на диван, не раздеваясь. Секундой позже на диван запрыгнул Эдгар и тяжело рухнул рядом, издав тоскливый старческий вздох. Максим похлопал его по толстому боку и уставился в потолок. Хотелось напиться, чтоб стало не так больно, но не было сил. С неожиданной ясностью он вдруг осознал всю глубину потери. Женька был для него не просто старым другом, а особой отдушиной, в которой он всегда мог прийти в себя и забыть на какое-то время о своей солидной, устроенной жизни – в принципе-то Максим ею был вполне доволен, но иногда накатывала какая-то тоска и странное ощущение, что где-то когда-то на повороте он совершил чудовищную ошибку. А иногда он казался себе невероятно старым – и, в основном, тогда-то и появлялись поводы для семейных скандалов.

Вита порой раздражала его неимоверно, особенно в самом начале их знакомства, Вита была нахалкой и слишком большой шутницей, и иногда ему хотелось дать ей подзатыльник. Но за три года он, сам того не заметив, успел к ней привязаться, и между ними даже установились некие приятельские отношения. Это было особенно забавно. Приятельские отношения у Венжина с женщинами как-то никогда не получались – либо получалась постель, либо вообще черт знает что – и то, и другое быстро надоедало и действовало на нервы. А тут – поди ж ты – дружбан в юбке! Во что же вы влипли, ребята?! Как это могло случиться – с вашим-то опытом и осторожностью?!

Максим резко встал с дивана. Пошел, проверил, работают ли телефоны, потом достал из буфета бутылку дорогого коньяка, которую ему подарили на Новый год и которую жена велела беречь «для особого случая». Открыл, налил полную рюмку и выпил залпом, тут же налил еще и закурил. Утром он будет никакой и денек завтра предстоит адов. Ну и хрен с ним!

А ночь разматывалась, намокая под холодным дождем.

К тому времени, как к дому Одинцова подлетела милицейская машина, все уже успели разбежаться и разъехаться. Кто-то прочесывал окрестные улицы и дворы, кто-то поехал по нужным адресам.

Схимник немного покрутился вместе со всеми, больше для вида, дал несколько указаний, которые для подчиненных прозвучали грамотно и внушительно, хотя на деле не несли никакой пользы, скорее наоборот. Ему не нужно было, чтобы Виту нашли немедленно и сам он тоже пока не собирался ее искать – он займется этим позже, в нужное время, а в том, что он найдет ее, Схимник не сомневался. Пока необходимо было решить собственные проблемы, кое-что прояснить и припрятать папку, которую он забрал из квартиры. Он вел машину, иногда поглядывал в зеркало, на небольшую ссадину на лбу, и тогда в его глазах мелькали смешинки. «Беги, девочка, беги! Но беги правильно», – думал он. Но временами его глаза загорались холодным огнем и губы странно кривились, и в такие моменты казалось, что Схимник смотрит не перед собой, а куда-то внутрь себя, и то, что видел он, не мог увидеть никто другой – ни Чистова, ни Сканер.

В принципе, катастрофы не произошло, хотя все сложилось и не так хорошо, как он рассчитывал. Только одно обстоятельство было очень паршивым, а с другими он справится.

Чем дольше он думал о том, что произошло в «Пандоре», тем больше приходил к выводу, что Баскаков тут не при чем и что узнав эту новость, Виктор Валентинович сам удивится и разозлится. Баскаков часто давал сопутствующие задания, но еще никогда не давал заданий, совершенно противоречащих друг другу, да еще настолько нелепых. У него были, конечно, свои заскоки, были промахи, но идиотом он не был. Да уж, узнав, он… Схимник усмехнулся сам себе – напрасно тут размышлять в будущем времени – Баскаков уже наверняка все знает. Схимник не видел Яна с той минуты, как, препоручив его заботам полумертвого от ужаса Сканера, помчался к дому Одинцова, но он хорошо знал Яна. Ян своего не упустит. У него было достаточно времени, чтобы отвезти Сканера к хозяину или припрятать где-нибудь, чтоб не мешался, вернуться, узнать о случившемся и поехать на доклад к Баскакову. Интересно, как он повернет ситуацию? Кутузов и Моби, которые были в подъезде, после происшедшего выпали из поля зрения Схимника совсем ненадолго, но за Кутузова он не особо беспокоился, а вот Моби был предан Яну как собака и наверняка успел отзвониться. Если бы Схимник сам расставлял людей, он бы Моби и близко к подъезду не подпустил, но людей расставлял Ян. Что ж, Ян и сам наделал достаточно ошибок, ему это тоже аукнется.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю