Текст книги "Мясник (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 43 страниц)

… ты любишь деньги?.. все будет, все… за них можно получить все…

… а что бы ты могла сделать за деньги?..

… я бы все могла сделать за деньги… без них ничего нет…

… у денег запах жизни, пустой кошелек пахнет только существованием…

Безголосые крики плескались вокруг, поддразнивали, уговаривали, убеждали, приказывали…

… деньги… деньги… что ты сделаешь для меня за деньги… ты получишь все деньги мира… только открой окно… так душно здесь… все так легко для тебя…

… даже пива было выпить не на что… а тут хоть какие-то бабки кинули… он долг не отдавал… ну так мы его сестру и отымели за гаражами… и никакого удовольствия даже… страшная такая, визжит противно, царапается, сука малолетняя… ударить покрепче… вот так, вот так… надо вовремя платить… что такого, просто работа… можно завтра съездить в центр… давно не был в центре… не с чем… а теперь вот они. – бабульки… ага… ну и что такого… это просто работа… а он сам виноват… выпить пива с Лехой… хорошо платит начальничек…

… что ты сделаешь за деньги?..

… все… так душно…

Что-то мешало дышать – и ей, и тому, другому, кто рядом рвался наружу… мягкая преграда, закрывшая доступ к воздуху, и она вцепилась в нее – пальцами, зубами, рванула и услышала далекий крик, а рядом кто-то то-же вскрикнул, но в крике были радость и счастье обретенной свободы. В глаза Вите хлынул свет, хлынула комната, слегка покачиваясь, и она увидела, что держит в руках разодранный в клочья лист ватмана, и тут же что-то словно толкнуло ее, хотя и не дотронулось, промелькнуло через комнату, хотя не было видимым – какой-то сгусток энергии, торжествующий, освобожденный -

…деньги? Все ради денег?.. и на мгновение она выгнулась, словно это что-то потянуло ее за собой, а потом вдруг все исчезло, и осталась только комната, и до боли в глазах яркий свет лампы, и Наташа, стоявшая у стены с клочками ватмана в пальцах, и она сама, вывернутая наизнанку вместе со всеми своими убеждениями. Вита выплюнула кусок бумаги, который был зажат у нее в зубах, взглянула на обрывки картины в собственных руках – просто бумага, мертвые карандашные штрихи… она разжала пальцы, и обрывки равнодушно ссыпались на пол, словно пустые мушиные шкурки. Она сделала несколько шагов вперед на подгибающихся ногах, шатаясь, как пьяная, потом упала на колени и закрыла лицо руками. Все, что она услышала от Наташи, нахлынуло на нее, точно гигантская волна, смывая все сомнения и представления о реальности, впечатывая во взбунтовавшийся мозг безжалостную правду, и Вита корчилась на полу в странных сухих рыданиях, заново проживая боль от Надиной смерти, прорвавшуюся сквозь время, и только теперь по настоящему понимая, что пережил и прочувствовал человек, рассказавший ей все это. На мгновение ей показалось, что сейчас она сойдет с ума, но потом вдруг почувствовала на плече чью-то руку и вскинулась с пола, и Наташа отпрянула от нее.

– Только не бойся меня! – воскликнула она, увидев лицо Виты. – Пожалуйста, не бойся!

– Тебя? – хрипло спросила Вита и провела ладонями по волосам, выбившимся из развалившейся прически. – Тебя-то? А кто ты? Хирург, всего-навсего. Да, так проще… – она мотнула головой, разговаривая скорее сама с собой, чем с Наташей. – С привычными терминами как-то спокойней. Бояться тебя… А ты меня как – нет? Теперь, когда я знаю? Жреца из меня не выйдет, учти! Что же ты натворила, Наташа, зачем ты вылезла?! Зачем ты их всех нарисовала?! Разве Дорога тебя не научила? Или часть ее и вправду осталась в тебе?

– Я не знаю, но мне кажется, что это так. Это было как какое-то наваждение, понимаешь?! Но теперь этого нет, и даже если они найдут меня, то никогда не заставят…

– Не заставят? – Вита усмехнулась. – Еще как заставят! Поставят перед тобой твоего Славу и будут отрезать от него по кусочку – все сделаешь! Господи, – она покачала головой, – как же мне тебя жаль!

Наташа плюхнулась в кресло и разрыдалась. Вита, помедлив, встала, пошатнувшись от легкого кружения в голове, потом подошла к Наташе, села рядом на краешек, обняла ее и притянула к себе.

– Ну-ну, – сказала она слегка растерянно, пытаясь вспомнить, приходилось ли ей когда-то кого-то утешать и если да, то как это делается. – Перестань, а то сейчас тут будет море, и будем мы с тобой, как две Алисы…

– Теперь ты откажешься, – прорыдала Наташа.

– Почему? Ты мои условия выполнила, зачем мне отказываться? Тем более, если я откажусь, ты полезешь всюду сама, попадешься, и тогда… – Вита зябко передернула плечами, – тогда мне даже страшно подумать, что может случиться. Теперь-то понятны мне и резня, и гонки эти – конечно, ради такого дара, как у тебя, стоит начать крупную игру. Но темно, очень темно, ничего не понятно. В общем, так – сейчас ты перестаешь реветь, мы сядем и я подумаю. Считай, что я на работе – жалованье должно идти мне с этой минуты. Понятно?

– Да, – Наташа, всхлипывая, начала вытирать слезы. – Ты-то как себя чувствуешь?

– А как я могу себя чувствовать? – раздраженно спросила Вита и встала. – Хреново я себя чувствую, мягко говоря. Мое мировоззрение стоит на голове и его здорово тошнит! Ты действительно видишь, из чего… я состою?

– Да.

– Господи, представляю себе зрелище! А когда я порвала эту картину… я его выпустила, да? И теперь он… – Вита замахала руками, словно пыталась взлететь. – Нет, все, все, хватит, не все сразу, иначе я вообще перестану соображать.

– Может, тебе воды принести?

– Воды… Лучше водки… литра два. Куда, сиди, я пошутила! – она схватила за руку Наташу, которая вскочила, явно собираясь исполнить просьбу. – Сейчас бы кофе. Хорошего кррепкого кофе!

– У меня есть немного, пойдем.

Спустя полчаса они сидели на кухне и пили кофе. Вита трясущимися пальцами переписала в свою записную книжку данные обо всех Наташиных клиентах, туда же занесла оба ее телефона, а также номера, с которых ей звонили Схимник и Николай Сергеевич. К ее удивлению, Наташа вовсе не расстроилась из-за порванной картины.

– Я бы скоро сделала это сама. Скорее всего, они поймут, что случилось с их человеком, и теперь будут искать меня в Киеве, а про Крым забудут, так что мои будут в безопасности.

– Забыть-то может и забудут, только теперь они будут более осторожными, и подобраться к твоим клиентам будет не так-то просто, – хмуро заметила Вита, раскуривая сигарету. Сигарета прыгала в ее руке, словно живая. – Ты говорила про письмо, которое нашла в доме Измайловых. Письмо для местной Светки. Оно у тебя с собой?

– Да. Но… не знаю… я пыталась его прочесть и ничего не поняла. Какой-то бред.

– Бред – понятие абстрактное, – глубокомысленно пробормотала Вита, – а, следовательно, растяжимое, его можно прилепить на что угодно, в основном на то, что непонятно лично тебе. А в нем, возможно, огромный смысл. Давай письмо.

Наташа, пожав плечами, принесла ей письмо. Вита покрутила конверт, внимательно его разглядывая.

– Эм-Эс Василевич, – пробормотала она. – Тверь. Как интересно – пришло письмо, значит, из Твери, а где же штамп?

– Какой штамп?

– Обычный, почтовый. На все конверты, прошедшие через почту, ставят штампы. Посмотри, – Вита покрутила конверт перед лицом Наташи, – ни с одной стороны, ни с другой. А что это значит?

– Что?

– Значит, получили его не по почте, а так привезли. А может, и не собирались отправлять.

– Не понимаю, – сказала Наташа.

– Я сама не понимаю. Это конверт из-под измайловского письма, да? – она подтянула к себе конверт, который Наташа принесла вместе с письмом. – Ну, на нем тоже нет штампа. Ты не заметила?

– Нет. Я только на фамилии смотрела. Видишь, один почерк. А письмо написано совсем другим.

– Фамилии… – Вита провела пальцем по засохшему коричневому пятну на одном из конвертов, потом посмотрела на другой, где было такое же пятно, но со стороны клапана. Поскребла ногтем. Пятна очень походили на засохший шоколад.

Кто-то очень любит шоколад… конфеты… таскает их в кармане и туда же сунул письма… Сидел в тепле, шоколад потек, письма склеились. Может, он их так и доставил, склеенными, не заметил, что там два письма, а не одно? Тогда, наверное, Светка не при чем? А фамилии отправителей… наверное, отправитель-то совсем другой…

Ну и что?

Она вытащила письмо и развернула его. Большой лист хорошей бумаги, исписанный с одной стороны необыкновенно красивым и ровным крупным почерком – Наташа была права, назвав его изысканным. Машинально Вита подумала, что вот, наверное, Эн-Вэ был бы в восторге, если бы она писала свои отчеты таким почерком – ну просто чернильное кружево. Она прочитала письмо, нахмурилась и начала читать заново, но, дойдя до середины, остановилась в недоумении. Письмо протекало через мозг, как мелкий песок через крупноячеистое сито, не оставляя после себя ничего. В нем не просто не было смысла. В нем даже не было бессмысленности – вообще ничего не было, словно Вита смотрела на чистый лист бумаги – странно знакомое ощущение.

Но лист не был пустым – существительные, прилагательные, глаголы, наречия, союзы, предлоги, знаки препинания – все это было небрежно высыпано на лист, вплетено в чуть шероховатую поверхность изящным почерком. Она сразу же машинально просчитала общую структуру – одно единственное предложение на весь лист, с причастными и деепричастными оборотами, сложное, с множеством частей, с различными типами соединения… Странные синтаксические связи, порой неправильное употребление падежей, втиснутые в одно словосочетание слова, друг с другом совершенно не сочетающиеся – ни лексически, ни конструктивно… и все какое-то смятое, неправильное, будто часть слов просто высыпалась и пропала, а то, что осталось, потекло …как растаявший шоколад в чьем-то кармане… потеряв всякий смысл. Да какое там предложение – одна видимость – набор слов! Прочтешь одно, посмотришь на следующее, а предыдущее тут же и позабудется, даже если это несчастный предлог – как удачно расположены слова. Вита разозлилась и изумилась – за все время учебы она никогда не злилась на великий и могучий, даже когда мучилась над дипломом. Она ткнула пальцем в бумагу и повела строчку, бормоча:

– Ребро пушистая… звезд поет… через последнюю долину… в тебя, шахты, низвергающиеся… Черт, что за чушь?! – Вита ладонью припечатала письмо к столу. – Ничего не понимаю!

– Я же тебе сказала, – заметила Наташа слегка укоризненно. – Это, наверное, и не письмо вовсе. Может, как предупреждение или знак…или может в нем что-то было…

– Яд что ли?! – Вита презрительно фыркнула. – А сейчас он куда делся? Да брось ты эти изощренности – наши так не убивают! Нет, возможно в письме действительно что-то было… в самом письме, да… но что?..

– Какой-то сумасшедший написал и все!

– Думаешь? – Вита с сомнением снова взглянула на изящные аристократические буквы. – Пушистая звезда… ну вот, уже ничего не помню! Послушай, а твой этот Костя получал такое письмо?

Теперь Наташа посмотрела на нее очень внимательно.

– А ведь получал. Только, по-моему, не такое. Он сказал, что перед тем, как с ним это случилось… ну, ты понимаешь… вернулась его мать и принесла письмо, которое взяла из почтового ящика – он сам-то не достает до него. Письмо было от его приятеля из Екатеринбурга, он ему часто пишет. Костя начал его читать, а потом все и случилось.

– А где это письмо? – спросила Вита, снова внимательно разглядывая конверты.

– Осталось в поселке.

– Ты его видела?

– Нет.

– А что хоть было в письме.

– Костя не помнит… но это и не удивительно. Ты думаешь, эти письма от НИХ, да? Как черная метка?

– Ох! – Вита подперла подбородок кулаками. – Ничего я не думаю. Только очень мне это все не нравится.

– Я предупредила этого Николая Сергеевича, чтобы никого больше не трогали, иначе…

– Ой, я тебя умоляю! – Вита усмехнулась. – Они тут же так испугались, господи! Ладно, будем считать, что с твоей Светки я и начну работать. А конвертики с письмом я заберу, ты не против?

– Бери, конечно, – Наташа провела рукой по волосам и, несмотря на выпитый кофе, отчаянно зевнула. Вита внимательно посмотрела на ее усталое лицо, на седые пряди волос и быстро отвела глаза, но Наташа успела заметить ее взгляд.

– Ты знаешь, Вита, мне очень страшно, – сказала она глухо. – Страшно и стыдно. Настоящий художник… да вообще художник должен служить только Искусству. А чему служу я? На моей совести не одна жизнь. Я очень хотела все это прекратить тогда, я пыталась, но было уже слишком поздно останавливаться. Картин становится все больше и больше. Одно порождает другое… Иногда мне кажется, что не я создаю эти картины, а они создают меня. Они держат меня. Иногда мне хочется умереть, чтобы ничего больше не было, но я уже не имею на это права. Я не принадлежу себе больше, я принадлежу своим картинам. А они меня не отпустят. Ведь если с ними что-нибудь случится… если уже не случилось. Мне страшно, Вита. Я боюсь себя. Я все тлела, тлела, но время идет, и теперь я горю. Я скоро совсем сгорю.

– Я думаю, сейчас тебе лучше пойти спать, – Вита сгорбилась и зазвенела ложкой в пустой чашке. Слова Наташи ей очень не понравились, и у нее вдруг возникло непонятное ощущение гигантского непреодолимого расстояния между ними – она, Вита, копошится где-то внизу, крадет потихоньку, зарабатывает денежки, беспокоится из-за каких-то пустяков, считает иногда себя гением притворства и лжи и очень этим довольна… ну, пусть не гением – генийчиком, но все же значительным. А Наташа где-то наверху, и ее проблемы, беспокойства и размышления для Виты высоки и недосягаемы, как облака. – Поговорим утром. Ты, кстати, готовься – тебе тоже придется уехать, и, пока будешь засыпать, подумай куда. А я пока доскребу твой кофе.

– Хорошо, – Наташа встала. – Если что – диван в комнате широкий, так что не стесняйся. Спокойной ночи.

Вита кивнула в ответ и отвернулась к окну.

В течение получаса она пила кофе, курила и рылась в своей записной книжке. Потом посмотрела на часы и прислушалась – в квартире было тихо, только в ванной тихо журчал подтекающий кран. Она достала телефон и набрала свой домашний номер. Евгений, к ее удивлению, ответил почти сразу и голос у него был почти не сонным.

– Здравствуй, Зеня. Ты что это не спишь? Грехи мучат?

– А-а, слышу глас божий! – весело сказал Евгений. – Поспишь тут, как же! Ларка опять Макса выгнала из дома, а куда Максу сунуться? Только к старому доброму дяде Жене. А у меня уж такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо если гость просвещенный человек.

– Смотри, не пускай просвещенного человека на мою половину кровати, а то ему там понравится. И к музыкальному центру его не подпускай, а то в прошлый раз он пытался напоить его пивом. Жень, у меня к тебе дело.

– Не сомневаюсь. Вряд ли ты звонишь, чтоб пожелать спокойной ночи!

– Во-первых, мне тут придется задержаться дня на дватри…

– Очень приятно! В таком случае, нельзя ли отменить запрет насчет твоей половины кровати? – рядом с трубкой что-то звякнуло и послышалось продолжительное бульканье, в которое ввинтился хмельной голос, что-то невнятно пробормотавший. – Тут Максово тело тебе привет передает – его разум, похоже, уже утонул.

– Старые алкаши! – машинально заметила Вита. – Во-вторых, ты не мог бы мне пробить пару мобильных номеров – есть такие у нас Волжанске или нет?

– Издеваешься? – осведомился Евгений. – А волосы у себя на голове не посчитать?

– Ну попробовать ты хоть можешь? Только сам – никого не проси.

– Что еще за тайны Мадридского двора? Ладно, говори, но я тебе ничего не обещаю.

Глядя в записную книжку, Вита быстро продиктовала ему телефоны. Некоторое время Евгений молчал, очевидно записывая, потом сказал:

– А ну-ка, повтори последний.

Она раздельно произнесла цифры по одной. Евгений снова замолчал, потом буркнул немного удивленно:

– А ты ничего не путаешь? Волжанский телефон? Здесь подключали?

– Не знаю. Думаю, да.

– Так это ж Эн-Вэ номер!

– Ты уверен?

– Чего мне не быть уверенным – я ж по нему звоню почти каждый день!

– Ой-ой, – сказала Вита слегка растерянно и на мгновение отняла трубку от уха. Что ж это получается, Наташе звонил любитель гоголевской прозы? Вот это было плохо. Вот это было совсем плохо. Значит, Эн-Вэ имеет какое-то отношение к тем, кто охотится за Наташей? Может, он сам за ней охотится? Если он узнает, что его подчиненная, которая и так у него на плохом счету, работает на Чистову, за которой он гоняется, то подчиненной придется несладко. Очень даже горько придется подчиненной. Голос Евгения что-то пробормотал, и Вита, опомнившись от минутного замешательства, снова поднесла трубку к уху.

– Что?

– Я говорю, чем ты там занимаешься? Ты что, в одиночку в какую-то фирму влезла?! Не глупи – я тебе тысячу раз говорил, а насчет денег…

– Нет, нет, никуда я не влезла. А второй телефон ты не знаешь?

– Нет. Слушай, ты когда обратно поедешь, предупреди, я кого-нибудь с машиной на вокзал пришлю или сам приеду. Ты же знаешь Эн-Вэ – ему всегда надо знать, кто где и сколько раз! Я сказал, что ты болеешь, так что сама понимаешь – если Эн-Вэ вдруг увидит, что человек с ангиной весело шляется по вокзалу, то даже такой идиот, как он, может слегка недопонять!

– Ну, ясно. А ты меня прикрывай пока. Если что, я еще позвоню.

– Ну, конечно, не сомневаюсь! – иронично заметил Евгений. – Так-то у нас секреты и мы в Волгограде, а как прихватит – ах, Зеня, Зеня. Что я вам тут всем – первый имам на деревне?! Вот уж недаром говорят – мулиер инсидиоза эст.

– И тебе спокойной ночи, – сказала Вита сердито и положила телефон на стол, потом уставилась в свою записную книжку, где ее собственным почерком был аккуратно выписан телефон начальника. Потом взглянула на письмо и скривила губы, точно исписанный лист был чем-то гнилым и противным. От всего этого, вместе взятого и вправду потягивало чем-то гнилым. И опасным.

Ты, знаешь, Вита, мне очень страшно.

– А мне? – сказала Вита дымившейся в пальцах сигарете. – А мне-то?!

А ответить-то было некому.

* * *

Открывая тяжелые двери, он в который раз подумал, что «кабинет» – совсем неподходящее название для того помещения, в котором Хозяин принимал избранных, особо близких подчиненных. Больше всего это место походило на музейную комнату. Снаружи ни за что не угадаешь – все прочие комнаты в доме, куда его допускали, были обычными – хорошо и дорого обставленными, но обычными – современными, и казалось, что и здесь должно быть то же самое, а потому огромный «кабинет» всегда поначалу сбивал с ног. Здесь был особый мир – мир вещей, на фоне которого люди сразу же терялись, превращаясь в жалкие тени. Хозяин ценил красивые вещи и собирал их тщательно и каждая вещь находила в кабинете свое, только для нее одной и предназначенное место – и он не раз удивлялся тому, как могли настолько сочетаться друг с другом вещи столь разные. А ведь сдвинь хоть одну из них, и все превратится в дорогую безвкусицу – в склад. Мебель в стиле ампир и барокко, тяжелая, причудливая, пышная. Ломберный столик с мозаичным рисунком в стиле русской классики восемнадцатого века и небольшой малахитовый стол под девятнадцатый век с бронзовыми змеями – и тот, и другой стоили Хозяину бешеных денег, но уж чего-чего, а на вещи он денег не жалел никогда. Большой шкаф с причудливыми и страшными фигурами, заполненный старинными книгами, огромный глобус. Бронзовые канделябры, нарядные золоченые вазы с росписью, гарднеровский и виноградовский фарфор. Часы высотой в полстены, на маятнике которых сидел верхом смеющийся Амур. Картины и великолепные копии известных итальянских скульптур. Почти один в один изготовленная сабля Дмитрия Пожарского. Высокие стены и потолки с росписью и лепниной. Ложные готические окна с витражами, существующие пока только по одну сторону – Хозяин очень жалел, что их нельзя выставить напоказ, дать стеклу почувствовать вкус солнечных лучей. Вообще он мечтал выстроить себе что-нибудь вроде московского «Пашкова дома» снаружи с кремлевскими палатами внутри, но это было невозможно. И этот-то особняк был построен так, чтобы не привлекать всеобщего внимания, ничем не выделяясь на фоне других, и никто бы, глядя на него, ни за что не догадался, что внутри может скрываться такое великолепие. Хозяин был очень осторожен.

Очень немногие имели доступ в «кабинет», и сам он приглашался сюда нечасто – только по очень важным и неотложным делам или в том случае, когда Хозяину приходило в голову проявить свое дружеское расположение к работнику и дать почувствовать его для себя ценность. Тогда он усаживал его в монументальное кресло ампир и подносил рюмку коньяку. Но сейчас, отворяя дверь в хозяйское святилище, Схимник уже знал, что вызвали его этим утром по делу.

Войдя, он увидел, что Хозяин в «кабинете» не один – рядом с ним за малахитовым столом сидел не знакомый ему худощавый человек в светло-сером френче с плотно забинтованным лицом – видны были только тонкие губы и внимательные поблескивающие глаза. На овальной столешнице лежали бумаги и сотовый телефон, смотревшийся здесь совершенно нелепо.

– Заходи, присаживайся, – предложил Хозяин и пригладил ладонью и без того аккуратно уложенные густые серебристые волосы – поседел он очень рано, когда ему не было и тридцати. – Познакомься с одним из моих лучших кадров, Сканер, так сказать, – он едва заметно улыбнулся, – пресссекретарем. Прессует очень умело. И с общественностью хорошо работает. А ты, Схимник, этого человека запомни – сейчас это, конечно, несколько проблематично, но через недельку-другую здоровье его поправится окончательно. Жить он будет здесь, у меня, и ему понадобится охрана – хорошая охрана, понимаешь меня?

– Да, Виктор Валентинович, – ответил он, разглядывая Сканера сквозь полуопущенные веки. То, что Хозяин назвал нового человека прозвищем, его насторожило. По прозвищам он обращался к действительно близким людям, прочие небрежно назывались по фамилиям. Имен для Хозяина, кроме, конечно, своего собственного, жены и дочери, не существовало. Сканер осторожно протянул руку – широкая ладонь, короткие пальцы, розовые и гладкие, словно конфетки, – пальцы, не знавшие физического труда. Схимник пожал протянутую руку, и она тотчас вывернулась из его пальцев, и он почувствовал, что Сканер его боится. Взгляд забинтованного человека метнулся туда-сюда по темно-зеленой столешнице, а потом остановился на перстне Схимника, и в нем появилось любопытство.

– Вот и хорошо, – произнес Виктор Валентинович почти с отеческой лаской. – А теперь к делу. Значит, похоже, девушка-то наша в Киеве объявилась?

Схимник покосился на Сканера, но Виктор Валентинович милостиво качнул ладонью.

– Говори, говори, не стесняйся.

«О-па!» – сказал Схимник сам себе. Вслух он, впрочем, этого не сказал.

– Ну… если то, что произошло, можно счесть за ее появление, то да. Вы сказали докладывать, если где-то на территории будут странности…

– Ты хоть скажи толком, что произошло!

– За Тарасенко наблюдали двое – нормально наблюдали, без всяких проблем. А сегодня ни с того, ни с сего один из них вдруг избил другого монтировкой, потом выскочил из машины, начал бегать с воплями по двору, раздирать себе лицо, за каким-то прохожим погнался. Менты его с трудом повязали. Но точной информации у меня еще нет – человечек один так, навскидку, отзвонился по ходу дела. Нужно время, Виктор Валентинович.

– Это она! – Сканер вдруг резко, взволнованно подался вперед. – Это точно она. Именно так она и рассказывала… и в письмах… именно это я видел!

– Не суетись, помолчи! – грубовато сказал Виктор Валентинович. – Вначале проверить надо, может, парень просто хорошо принял или… – он сделал жест возле виска, потом зло произнес: – Проглядели! Надо же, девчонку проглядели! Черт знает что – одни по сторонам не смотрят, другие палку перегибают – совсем молодежь разболталась, отупела! Господи, господи, скоро не с кем будет работать!.. Надо поговорить с этими идиотами – что там было, как… Я хочу знать, каким образом она умудрилась это сделать, где спряталась… ведь она должна видеть лицо, да?

– И глаза, – негромко сказал Сканер. Голос у него, как и рукопожатие, теперь оказался осторожным и каким-то шуршащим. Человек с перстнем отвернулся от него – теперь он смотрел только на Виктора Валентиновича.

– Боюсь, не получится. Один на дурке, другой умер час назад в реанимации.

Рот Виктора Валентиновича плотно сжался.

– Во сколько все это произошло?

– Ночью, около двух.

– Замечательно. Просто чудесно. Значит-таки, высунула нос. Значит, начала кое-что понимать, клиентов отслеживать. Но зачем она себя обнаружила?

– Молодая, глупая, мести хочет. А может случайно получилось.

– Ладно, – Виктор Валентинович хрустнул пальцами. – Значит нужно искать ее в Киеве.

– Вы так думаете? – Схимник слегка качнул головой. – А мне кажется, что ее там уже нет.

– А ты все же поищи. Нет, не сам, ты мне нужен здесь. Пошли людей, там с кем-нибудь свяжись.

– Киев – не Крым, – хмуро отозвался Схимник, – у меня там связей нет. Хорошо, что тех нашли. Вы же понимаете – люди, транспорт – все это надо найти, да и засветка лишняя. У нас и так уже были проблемы с хохляцкими ментами.

– Ну, это твои проблемы – сам же там ситуацию из-под контроля выпустил. Удивил ты меня, честно говоря. Как же так вышло: и Гащенко потеряли, и в аварию влетели, и труп лишний в поселке образовался – просто рекорд! Нет, нет, – Виктор Валентинович покачал в воздухе указательным пальцем, заметив, что Схимник собирается что-то сказать, – не оправдывайся, я знаю, что ты скажешь, – не тех людей тебе дали. Ты всегда с любыми умел работать.

– Одному мне как-то душевней работается, – заметил Схимник, снова разглядывая нового «ценного сотрудника».

– Это не тот случай, чтоб одному, – Виктор Валентинович ласково провел пальцами по малахиту. – Так. Твой Гунько звонил ей еще раз?

– Ну звонил. А что толку? Мы же пока не можем ей доказать, что ее приятель жив, вот она трубку и бросает. Пока она не сможет с ним поговорить – тут рассчитывать не на что.

– Очень плохо. Что там с этим Новиковым? – Виктор Валентинович встал и неторопливо подошел к копии со скульптуры Лоренцетти «Мертвый мальчик на дельфине». Остановился и начал внимательно ее разглядывать.

– Врачи говорят, надежда пока есть. Я положил его в вашу больницу, охрану поставил, а больше от меня ничего зависит. Не моя вина, что Бон ему пулю в голову засадил. Сергеев сказал, что вы…

– Во-первых, изначально не надо было позволять, чтобы тебе самому голову проломили! Как это могло случиться, а, Схимник? Они я еще понимаю, но ты?..

– Скажите… а… эта девушка… она вам ничего не показывала? – вдруг снова нерешительно подал голос Сканер, и сонный взгляд обратился на него. – Может, она показывала вам… какой-нибудь рисунок?

– Нет.

Не поворачиваясь, Виктор Валентинович усмехнулся.

– Это будет тебе уроком – нельзя недооценивать творческих людей. Нашли, наконец, Чалецкого и Семакова?

– Да, в Ялте. Как и предполагалось, оказалось, что сергеевских мальчиков отправили в лучший мир. Семе глотку перерезали, Чалому башку прострелили.

– Кто, узнавал?

– Похоже, кто-то из ялтинских. Какая-то у них там завязка вышла из-за бабья…

– Это что же – вместо того, чтобы работать, они… – Виктор Валентинович резко повернулся. На его лице была ярость.

– Я всегда говорил, что они абсолютные дебилы, особенно Семаков, – подтвердил Схимник с явным удовольствием.

– Хорошо, беру свои слова обратно, извини. Это Сергеева люди, да?! Очень хорошо! Я с ним поговорю! – Виктор Валентинович вернулся к столу. – Значит так! Киевский случай проверить. С мебельщика глаз не спускать. Постарайся найти кого-нибудь на киевские вокзалы. Из Волгограда людей не убирать – пусть поводят ее девочку еще пару дней. А потом – все! Откровенно говоря, надоело мне Чистову по головке гладить – не может никак решиться – придется подбодрить! Мать ее так и не нашли? Ищите! Кстати, Схимник, не подскажешь, почему она интересовалась твоим здоровьем?

– Вероятно, совесть замучила, – он едва заметно улыбнулся, глядя при этом на Сканера.

– Очень хорошо, – сказал Виктор Валентинович. – Пусть переживает, это нам только на руку. Рано или поздно она сломается. С таким грузом на душе, одна, без друзей, в бегах, испуганная, сбитая с толку… – она придет к нам. Сама придет. За Киев, если это ее рук дело, она еще получит. Все, Схимник, занимайся своими делами. Зайдешь вечером.

Схимник кивнул, повернул голову, и тут взгляд Сканера, до сих пор бесцельно скользивший то по его рукам, то по драгоценной столешнице, то по сокровищам «кабинета», вдруг впился в его глаза, стал резким, твердым, пронзительным, в одно мгновение набрав силу, напитавшись ею, разбухая от нее, словно брюхо насыщающейся кровью комарихи. На мгновение оба мужчины застыли, словно их вдруг соединил невидимый, но очень прочный стержень, лицо Сканера сморщилось от напряжения, и тут же Схимник слегка оскалил зубы, будто между ними проскочил некий разряд. Потом взгляд Сканера резко ушел вниз, точно вспугнутая рыба, и он весь как-то съежился. Схимник встал, коротко глянул на него сверху вниз, его пальцы дернули вверх замок «молнии» на куртке, и тот скрежетнул, словно обещая в будущем нечто очень нехорошее. Молча он повернулся и вышел, и едва тяжелая дверь затворилась за ним, Сканер откинулся на спинку полукресла, тяжело дыша, и его дрожащие пальцы запрыгали по столешнице, потом нырнули в карман, выдернули оттуда пачку сигарет, рванули клапан, уронили, и сигареты рассыпались по столу, роняя на темно-зеленое табачные крошки.

– Здесь не курят, – недовольно произнес Виктор Валентинович. – Ну, что скажешь?

– Ппрости, – Сканер начал собирать сигареты непослушными пальцами и, сминая, запихивать их обратно в пачку. – Господи, господи! Это страшный человек, Виктор, страшный, он опасен! Он сумасшедший!..

– Перестань кудахтать! Он хорошо работает… обычно, и до сих пор мне не приходилось жаловаться на его здравомыслие. Что ты увидел?

– Убивает… – просипел Сканер, – он убивает… так легко. И ему это нравится. Как другим водку пить, так ему это нравится. Он не может без это-го, он… потому он у тебя и работает… чтобы убивать…и

– Что ж, – задумчиво сказал Виктор Валентинович, – значит, человек совмещает приятное с полезным – и удовольствие получает, и деньги. Конечно, это любопытно, но ты меня не удивил. Он же воевал, насколько я знаю, а на войне людей так корежит, что… Таких, как он, много. Но Схимник свое дело знает, работает не первый год, глупостей пока не делал.

– Сделает.

– А вот сделает, тогда уволим, – Виктор Валентинович улыбнулся. – Что ты еще увидел?

– Больше ничего не видно… за этим – ничего, оно все затягивает, похоже на густой черный дым. Но дело не в этом. Он понял, что я делаю, ему это знакомо, понимаешь, он даже пытался сопротивляться. В него уже смотрели!