Текст книги "Мясник (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 43 страниц)

Он осторожно передвинулся, вслушиваясь в урчащий двигатель джипика, потом начал переползать к сиденью водителя, аккуратно и очень медленно протаскивая тело и неподвижные ноги в проем между креслами, бормоча про себя: «Только не заглохни, мой хороший, только не заглохни», – относя слова не только к двигателю, но и к самому себе. Услышав легкую трель телефона на улице он замер, потом пополз дальше.

Не опуская пистолет, Схимник вытащил из внутреннего кармана телефон, коротко сказал в него «да?» и сразу помрачнел, потом заговорил быстро и отрывисто:

– Да. Нет, не знаю. Сему и Чалого я в Ялту отправил, так что позже уже сами подъедут, если не найдут. Нет, в поселке взяли. Вы где? Куда? Да, только пока не видно. Да, может и ошибся. Все, давай!

Он спрятал телефон, внимательно посмотрел на Славу, потом на Наташу, и она тут же отвела глаза, не желая больше видеть то, что уже видела раньше.

… темные волки…

– Сначала дело сделаем, потом пообщаемся, – сказал он отрывисто. – Видишь, Вячеслав, сосенки вон там? Давай-ка, берика за ноги одного из наших общих друзей и волоки – сил у тебя хватит, парень ты немелкий. Помог бы, да при других обстоятельствах, так что извини.

Слава взглянул на него, на пистолет, на Наташу, потом на Сему и пожал плечами.

– Отчего же, раз так просят, – пробормотал он, направился к телу, оглядел его, потом наклонился, схватил Сему за вытянутые руки, напрягся, крякнул и поволок в сторону леса. Схимник подошел к Наташе, взял ее за плечо и повел было за собой, но она, резко дернув плечом, сказала:

– Я пойду сама, никуда не денусь, только убери, пожалуйста, руку!

– Понимаю, – Схимник усмехнулся, – грязные конечности убийцы, обагренные кровью. Нет, стой, дальше идти не надо, друг твой и без нас справится и, что примечательно, никуда не денется – верно?

Они остановились перед бампером «спортиджа», и Наташа, осторожно придерживая правой рукой левую, в которой скрежетала зубами свежая рана, хмуро наблюдала за удаляющимся в темноту Славой и подпрыгивающими на холмиках и вросших в землю камнях ногами Семы, обутыми в грубые черные ботинки. Она радовалась, что не видит его лица – голова Семы запрокинулась, открыв щетинистый подбородок – и сейчас светловолосый казался просто большой страшной куклой, которую волокут за ненадобностью на свалку. Слава исчез в темноте среди деревьев, и Наташа отвернулась, глядя вдаль, на уходящую в бесконечность темную ленту шоссе – безнадежно пустынную ленту, потом взглянула на часы – время приближалось к пяти. Только сейчас она осознала, что с того момента, как она подошла к дому Ковальчуков, прошло всего лишь чуть меньше шестнадцати часов. Это казалось невозможным – должно было пройти не меньше нескольких сотен лет.

– Что потом? – спросила она, избегая смотреть на Схимника.

– Потом чуток покатаемся. Один человек хочет тебе помочь.

– Помочь мне? В чем?

– Ты же сама видишь – с твоими людьми несчастья происходят. Неправильно ты что-то делаешь. Но есть человек, который знает. Он сможет научить тебя, как это делать правильно, и ты сможешь работать в полную силу. Вместе с ним ты сможешь по-настоящему помогать людям, и больше никто не умрет.

– Насчет того, что никто не умрет, он особо подчеркнул?

– Да, верно.

– А если я не поеду с тобой? – Наташа подняла голову и встретила сонный взгляд Схимника. Он достал сигарету и, помяв ее в пальцах, сказал:

– Боюсь, это невозможно. Тебе придется поехать – и тебе, и твоему приятелю.

– Как вы убили моих… – она запнулась, – моих знакомых, вот что мне непонятно? Сейчас-то ведь ты можешь сказать – я же все равно никуда не денусь. Я не понимаю.

– Сказал бы, но не имею к этому отношения. Мое дело – приехать, найти, забрать, передать на словах… Я уже сказал: я – человек подневольный. Я знаю одно – в том, что случилось с этими людьми, виновата ты, потому что в чем-то переоценила себя. Но в чем… как – ничего не знаю.

– Ну, что ж ты так стоишь, Натаха! – прошипел Костя, наблюдая за ними сквозь лобовое стекло. – Он хорошо стоит, а ты плохо! Отойди же в сторону, отойди! Ну, вот, еще один тащится!

Вернулся Слава, слегка пошатываясь и разминая руки. Он подошел к Чалому, уже переставшему хрипеть, обошел его, внимательно разглядывая, потом пробурчал:

– Слушай, мужик, может с этим-то поможешь? Как мне одному-то такого борова тащить?!

– Ничего, справишься, – отозвался Схимник. – Только прячь получше, учти – мне хорошо – и вам неплохо. И веди себя разумно, не забывай, что тебя здесь ждут.

Слава пожал плечами, провел тыльной стороной ладони по разбитой губе, ухватил Чалого и с большим усилием поволок его массивное тело к соснам. На полдороги он остановился и крикнул:

– Слышь, Схимник, может сделаешь одолжение, скажешь, как ты нас вычислил?!

– Вернешься, скажу, – ответил Схимник и снова повернулся к Наташе. – Ну, так что? Мы больше не юлим, едем спокойно, общаемся спокойно – ты и Вячеслав?

– А ты…

– А я не ищу твою мать, как мне было сказано – в придачу.

Наташа поникла.

– Ну, что, договорились?

– Договорились. Ну, а тебе-то это зачем? Слушай, ты ведь знаешь, кто я, верно? Когда я на тебя смотрела, ты знал, к а к я смотрела. Ты знаешь, кто я. Как же так могло получиться, подневольный человек? Кто твой хозяин?!

Тонкая улыбка едва тронула губы Схимника.

– Бесполезный разговор.

– Ты знаешь, кто я.

– Знать и верить – не одно и то же.

– Ты начинаешь верить. Иначе почему ты спросил, что я вижу внутри тебя? Ты ведь очень хочешь это узнать, правда?

Он отступил от нее на шаг, и Костя в «спортидже» в отчаянье прошипел: «Ну куда же ты?!»

– Послушай, Схимник, ну ты можешь мне хотя бы сказать, отчего погибли эти люди? Может, у тебя есть какие-то догадки? Я уверена, что я здесь не при чем! Как вышло, что люди вдруг покончили с собой ни с того, ни с сего?!

– Покончили с собой, – протянул Схимник немного задумчиво. – Нет, не знаю. Я бы хотел узнать, что же ты на самом деле из себя представляешь, но это как раз таки не в твоих интересах, верно? Ладно, поговорим уже по дороге, сейчас у нас с тобой разговор не получается. Сейчас вернется твой приятель и поедем, и так кучу времени потеряли!

– А по чьей вине?! – Наташа попыталась изобразить в голосе язвительность, но получилось плохо. – Слушай, просто вопрос, не по теме, можно? – не дожидаясь ответа, она кивнула в сторону Славы, который тащил труп в сторону леса. – Почему вот так? Это обязательно было нужно вот так? Если ты какой-то там профессионал, почему ты их просто… ну, не… обязательно было убивать?

Схимник посмотрел на нее с искренним любопытством.

– Ты имеешь в виду, что в данном случае это неразумно? Или тебе жаль пару отморозков, которые бы грохнули твоего друга, с удовольствием тебя бы тут разложили, потом грохнули бы и тебя, а завтра бы даже не вспомнили об этом? Может тебе и Ганса жаль, и прочих, им подобных?! Какие чувства можно испытывать к гнилым щепкам?!

– Нет, не жаль, но… видишь ли, просто я знаю цену человеческой жизни, – сказала Наташа устало. – С недавних пор знаю. То, что я вижу внутри людей, огромно, оно значительно – это Вселенная, целая система… и когда все это рушат ради собственного удовольствия или ради выгоды…

– Ты думаешь, я убиваю ради удовольствия? – спросил Схимник с возрастающим интересом и неожиданно спрятал пистолет во внутренний карман куртки. – Может, ты вообще знаешь, почему я убиваю? Я-то знаю, а вот ты? Может махнемся информацией, а? Баш на баш?!

Он снова вернулся на прежнее место и теперь стоял в свете фар «спортиджа» – высокий, темный, страшный. Он внушал Наташе безотчетный, животный ужас, и ей казалось, что она еще никогда не видела столь равнодушного и странного человека, а то, что было внутри него…

… рвать жизнь на куски, не чувствуя ни вкуса, ни голода…

Он был бы великолепной натурой!

Кроме того, Схимник явно был не прочь затеять какую-то свою игру, но игр с нее хватит. Пусть он только приведет ее к тому, кто все это делает, кто, если правы Слава и Костя, виноват в смерти ее клиентов – вот его она убьет с удовольствием. Да, вопреки всем своим принципам, с удовольствием! И даже знает, как!

– Вот так, вот так, – бормотал Костя, опершись одной рукой о сиденье водителя, – вот так, мужик, стой. А ты, Наташка, отойди, ну, пожалуйста, отойди, что ж ты там торчишь! Забыл ты, мужик, про меня, да? забыл, тебе и в голову не могло прийти, что увечного с собой потащат, ты бы, конечно, не потащил, верно?!

Его рука наткнулась на Наташин пакет, и от легкого хруста он вздрогнул, испугавшись, что его услышат снаружи, но когда он глянул в стекло, то увидел, что Наташа и Схимник по прежнему стоят к нему спиной и успокоился. Его взгляд упал на рулон ватмана, торчащий из пакета, и он едва сдержался, чтобы не отдернуться назад.

– Ладно, – резко сказал Схимник, – все! Давай-ка, забирай из машины свое барахло, если оно там есть, и смотри, без глупостей! Вон идет твой приятель!

Наташа осторожно обошла его и дернула ручку покореженной дверцы, а Схимник остался стоять, следя за ней и за темным силуэтом Славы, который быстро шел к ним со стороны леса. Не без усилия открыв дверцу, Наташа протянула руку за своим пакетом… и едва не вскрикнула, когда Костя осторожно сжал ее локоть.

– Тихо! Покажи ему картину, – шепнул он. – Сделай так, чтоб он остался на месте, и покажи ему картину, только сама в сторонку отойди!

Наташа взяла пакет, захлопнула дверцу и повернулась. Ее пальцы подрагивали на листе ватмана. Сжав губы, она медленно подошла к Схимнику, который застыл в свете фар «спортиджа», спокойно глядя на нее. Наташа обошла его, так что они оба оказались в паре метров прямо перед бампером урчащего джипа.

– Ты вот говоришь, что не веришь в меня? – произнесла она медленно и потянула из пакета лист. – А хочешь поверить? Хочешь узнать правду?

– Что это? – настороженно спросил он и шагнул назад, и Слава, подошедший почти вплотную к машине, остановился, недоуменно глядя на них и пытаясь понять, что происходит.

– Как что? Одна из моих картин. За которыми так упорно гонялся твой хозяин. Посмотри сам, ради чего все это затеялось. Или ты боишься? Это ведь всего-навсего кусок бумаги… а что может сделать человеку кусок бумаги?

– Очень много, – сказал Схимник, и она впервые услышала в его твердом голосе легкую неуверенность. – Так что…

Стоя почти вплотную к нему, Наташа развернула картину, и взгляд Схимника мгновенно метнулся в сторону, но тотчас вернулся к просохшим мазкам туши, словно зацепившись за них, и глаза его широко раскрылись. Он склонил голову набок и, бурно задышав, вдруг резко подался к листу, вытянув руки, со странно голодным выражением лица, и Наташа сунула картину в эти жадно протянутые к ней руки и отскочила к Славе, оставив Схимника в веере бледно-желтого света. Его пальцы вцепились в ватман, и он уставился вглубь картины, плотно сжав губы, и на его скулах заходили желваки, точно он отчаянно боролся с тем, что видел, но уже не мог оторваться от него, словно картина была оголенным проводом под напряжением, и равнодушно-каменное выражение его широкого лица взорвалось, выпуская наружу изумление, ярость, ненависть, боль… и увидев это, Костя нырнул вниз и изо всех сил нажал рукой на педаль газа. «Спортидж» весело рявкнул и рванулся вперед, врезавшись в стоявшего перед ним человека. Удар не был достаточно сильным для того, чтобы убить, но Схимник упал, выронив картину, и Слава, выйдя из оцепенения, бросился к нему, навалился сверху и изо всех сил ударил головой о землю. Но пальцы Схимника тотчас ожили и вонзились ему в кожу за мочками ушей, и Слава отпустил его и отвалился в сторону, судорожно дергая ртом и закатывая глаза, и теперь уже Схимник навис над ним, оскалив зубы и продолжая давить… и тут он дернулся, издав странный горловой звук, дернулся еще раз, и на этот раз Слава сквозь густеющую пелену услышал мягкий звук удара. Пальцы, выжимавшие из него жизнь, ослабли, в лицо ему брызнуло что-то теплое, и тяжелое тело Схимника навалилось на него, придавив к земле. Задыхаясь, Слава с трудом столкнул его с себя и приподнялся на локте, мутно глядя на Наташу, которая стояла рядом, и ее рука с намертво зажатым в побелевших пальцах камнем ходила ходуном.

– Умница, – прохрипел Слава, сел и схватился за голову, пытаясь выбраться из кроваво-черного тумана. Наташа уронила камень, наклонилась к Славе, и он поднялся, держась за ее плечо.

– В машину, – пробормотал он. – Хватай картину и бегом в их машину!

Она не отреагировала, и Слава слегка тряхнул ее, заставив оторвать взгляд от тонкой струйки крови, вытекающей из растрепавшихся волос Схимника.

– Я убила его, – в ужасе произнесла Наташа и принялась яростно тереть ладонь о свою куртку, чтобы на ней не осталось ни капли чужой крови. – Господи, Славка, я его убила!

– Вряд ли. Он здоровый! Давай, лапа, давай в машину, быстро, нет времени!

Она подняла картину и пакет и попятилась к «десятке», глядя, как Слава расстегивает куртку Схимника и шарит во внутренних карманах. Вытащив пистолет и сотовый телефон, он рассовал их по собственным карманам, открыл дверцу джипа и, повозившись немного, выволок из него Костю и потащил по земле, ухватив подмышки, – потащил медленно, шатаясь и кашляя, и, увидев это, Наташа быстро забросила пакет в машину и бросилась на помощь. Вдвоем они свалили Костю, бормочущего, что он и сам все может, на заднее сиденье, прыгнули в машину сами, и Слава тотчас повалился лбом на руль, заходясь в жесточайшем приступе кашля. Она испуганно схватила его за плечо.

– Что?!..

– Нет, нет, – пробормотал Слава, с трудом шевеля распухшими, разбитыми губами, и поднял голову, – все…

– Может, я поведу?

У него вырвался сухой смешок, и он тронул «десятку» с места, выводя ее на дорогу. Подпрыгивая, машина выбралась на асфальт, и тотчас Наташа, повернувшаяся взглянуть на Костю, вскрикнула:

– Машина!

– Вижу, – сказал он сквозь зубы, – вижу, вижу!

«Десятка» полетела по шоссе, набирая скорость, то и дело вихляясь, сосны снова понеслись навстречу, словно корчась в нелепом судорожном танце, и Наташа, вцепившись пальцами в обивку кресла, увидела, как фары ехавшей сзади машины остановились напротив того места, где остался их «спортидж». Возможно, кто-то просто притормозил полюбопытствовать, но она чувствовала, что это не так, и убедилась в этом, когда спустя несколько минут фары, уже превратившиеся в два далеких огонька, но еще видные на прямом отрезке дороги, двинулись за ними, но в следующий момент «десятка», взвизгнув шинами, нырнула за поворот, и фары исчезли.

– За нами, – прошептала Наташа и отвернулась. – Слава, это, наверное, те его люди, которые звонили.

– Да, да, – пробормотал он, вцепившись в руль, – я знаю. Наташка, я тебе одну вещь скажу, а ты слушай внимательно. Если что-нибудь случится – мало ли… в общем, если я, Костя, даже твоя мать… если эти твари доберутся до кого-нибудь из нас, а потом предложат тебе встретиться с ними, работать на них в обмен – не соглашайся, поняла?!

– Что? – растерянно переспросила Наташа. – Но ведь…

– Не отвечай им, не соглашайся, исчезни, забудь – ясно?! Словно никого и не было!

– Я не могу так…

– Сможешь. Это трудно, я понимаю, но ты сможешь! Ни ради кого не соглашайся! Ты не имеешь права! А будешь сомневаться – вспомни жрецов, вспомни всех своих клиентов, вспомни все, что ты уже увидела, Дорогу вспомни – тогда сможешь! Я хочу, чтобы ты мне пообещала!

– Слава!

– Я тебя прошу… ты должна понять, – Слава быстро взглянул на нее, и, увидев его бледное, застывшее лицо, она закрыла глаза и кивнула, чувствуя, что по щекам ползут холодные, бессильные слезы. Ее охватило предчувствие чего-то неотвратимого, страшного – гораздо страшнее того, что случилось до сих пор – она понимала, что Слава попросил ее об этом не просто так. Ее пальцы легли на ручку дверцы и сжались на ней – открыть и выпрыгнуть из машины на полном ходу и все, все… и она тут же отдернула руку, сжала провинившиеся пальцы в кулак и накрыла его ладонью. Слава прав – умереть легко, легче всего на свете, но это всего лишь бегство, а сбежать она не имеет права – теперь особенно. Право на смерть она потеряла давным-давно, когда сделала первый мазок на холсте Борьки K°-вальчука. В кармане у Славы пронзительно и зло запищал телефон, он вытащил его и бросил Наташе на колени.

– Выключи и спрячь – пригодится. Картина цела? Проверь.

– Не надо, – сказал сзади Костя. – Я ни на кого не кидаюсь, значит и картина в порядке. Эх, черт, тронто мой в джипе остался!

– Костя, ты прости, что мы так тобой рисковали, – Наташа спрятала умолкнувший телефон и повернулась. – Здорово ты с машиной!..

Костя махнул рукой и через силу криво усмехнулся.

– Да завсегда пожалуйста – обращайтесь! Я ведь сам разрешил, чего теперь-то! Кстати, я согласен со Славкой – это мудро, пойми, Наташ, это правильно.

– И ты туда же, – прошептала она и откинулась на спинку кресла, невидяще глядя на шоссе. Дорога. Снова дорога. Будь прокляты все дороги на свете – заасфальтированные, пыльные грунтовые, травянистые тропы, невидимые, по которым бродят сердца и чувства, по которым уходят души – будь проклято само это понятие!

Лес снова начал уходить в стороны, за ним потянулась темная громада гор, и вскоре, с правой стороны, на обочине возле отходящей от шоссе долгожданной грунтовой дороги свет единственной фары «десятки» выхватил из темноты косо стоящую старенькую «ауди».

– Генка! – облегченно сказал Слава и остановил машину так резко, что Наташа чуть не стукнулась о лобовое стекло. – Все, вылезай, быстро, быстро! Не успеем!

Наташа открыла дверцу и, схватив свой пакет, выпрыгнула из машины. Тотчас «ауди» сердито забормотала, вспыхнули фары и из нее выбрался широкоплечий, заспанный хирург, изумленно глядя на прибывших.

– Славка, какого хрена… – начал было он, но Слава, оббежав «десятку», распахнул заднюю дверь и крикнул.

– Генка, доставай парня и в машину! Наташка, в машину, бегом, пока их не видно… пока за поворотом! Быстрей, быстрей!

Римаренко перенес Костю в свою машину, и Наташа, уже садившаяся на переднее сиденье, услышала, как Слава быстро, задыхаясь, говорит ему:

– Сейчас гони на другую сторону – видишь проем между соснами – туда и за них! Фары выключаешь и сидишь! Как тут тачка проскочит, выжди чуток, а потом дуй по дороге через села и домой, понял?! – он закашлялся и сплюнул. – За Натаху башкой отвечаешь, понял?!! Все, давай!

Слава повернулся и бросился обратно к «десятке», и Наташа, все поняв, крикнула «Нет!» и выскочила из машины, но Гена, тоже начавший понимать, что к чему, успел схватить ее, когда она пробегала мимо, и Наташа с отчаянным криком забилась в его руках.

– Держи ее! – зло крикнул Слава, садясь в «десятку». – В машину, в машину давайте, мать вашу! В лес!

– Слава! – визжала она, яростно сопротивляясь и пытаясь вырваться все время, пока Римаренко заталкивал ее в «ауди». – Славка!!! Не надо!

Громко хлопнула дверца «десятки», и, уже трогая машину с места, Слава хрипло прокричал:

– Я вернусь! Вернусь!

И «десятка» умчалась, почти сразу же скрывшись за поворотом. Наташа обмякла на сиденье, содрогаясь в беззвучных сухих рыданиях, почти не почувствовав, как рядом плюхнулся Римаренко, приглушенно матерясь сквозь зубы, как «ауди» выбралась на шоссе, пересекла его и, подпрыгивая и дребезжа, влетела в проем между соснами, повернула, почти вплотную втерлась в узкое пространство между двумя изогнувшимися, словно от боли, старыми деревьями, фары погасли, и в салон плеснулись темнота и тишина. Секунд десять спустя мимо по шоссе на большой скорости пролетела машина, взвыв, словно жуткий ночной демонубийца.

– Успели, – выдохнул Гена, щелкнул зажигалкой и посмотрел на часы. Наташа вздрогнула, словно проснувшись, и схватила его за руку.

– Поехали! Поехали за ними!

– Сиди! – резко сказал он и вырвал руку. – Не для того он уехал! Это из-за тебя все, да?!

Наташа с глухим стоном отшатнулась, точно он ее ударил, и Римаренко, чертыхнувшись, похлопал ее по плечу и сказал уже мягче.

– Ну, прости, прости, все на нервах. Минуты три выждем и покатим, лады? Вот, скоро уже светать начнет, хоть потеплеет чуток, может… я, пока вас ждал, околел тут.

– Он вернется, – прошептала она, сцепив пальцы в немой молитве неведомому богу. – Он сказал, что вернется. Он должен вернуться.

– Конечно, вернется, – пробурчал Гена, поеживаясь. – Куда денется?! В молодости как-то, в ранней, конечно, помню, и покруче попали – и ничего!

– Вернется, – почти неслышным эхом отозвался сзади Костя.

Все оставшееся время Наташа повторяла это себе, как нехитрое, коротенькое заклинание: вернется, вернется – пока выжидали, пока тряслись по сельским дорогам, пока снова летели по бесконечному шоссе, пока всходило зимнее солнце, зажигая края сонных облаков, пока мелькали мимо поселки и городишки, пока «ауди» мчалась по холодным симферопольским улицам сквозь редкий, почти невидимый снег, пока Римаренко нес Наташу к кровати сквозь испуганные вопросы Екатерины Анатольевны – повторяла все время и во сне, и через череду безмолвных ночей и дней, и чьих-то прикосновений и слов, домашнего тепла, звона посуды на кухне, печально-тревожных взглядов Кости – повторяла: вернется. Слава не мог не вернуться. Он всегда возвращался. И он так сказал, а значит, так и должно быть.

Но он не вернулся.

* * *

Спустя две недели, поздним вечером, когда Наташа сидела на кровати, замотавшись в одеяло, и хмуро бегала глазами по неровным строчкам Надиного дневника – единственного, что у нее осталось от подруги, пронзительно зазвонил один из телефонов, лежавших на тумбочке. Она повернула голову, уже зная, что это звонит телефон Схимника. Он звонил уже не в первый раз, и не в десятый – кто-то там был очень упрям – звонил и днем, и ночью, но она не отключала его, вслушиваясь в звонки, словно в чьи-то злобные крики, хотя и не ответила ни разу – ждала, пока они не замолкали сами. Но сегодня был другой день, и Наташа ждала этого звонка и протянула руку к телефону, слыша, как в другой комнате Костя с лязганьем катается на своем новом кресле, которое помог достать Генка, и вместе с Екатериной Анатольевной собирает вещи. Еще два дня назад Римаренко сообщил Наташе, что нашел для них новую квартиру на втором этаже пятиэтажки в другой части города – хорошую, большую квартиру, которую оставил на его присмотр какой-то неожиданно и надолго уехавший дальний знакомый, так что и платить за квартиру не придется, только за свет и все такое… Дело в том, пояснил Римаренко, пряча глаза, что приезжают некие его родственники с отцовской стороны на несколько месяцев, и ему понадобится дом. Чем дольше и убедительней он говорил, тем равнодушнее смотрела на него Наташа, и в конце концов Гена сердито шарахнул кулаком по столу и сказал, что ему-то самому в принципе глубоко наплевать на тех, кто гоняется за Наташей, но его подруга, Оксана, на пятом месяце беременности, и он бы не хотел, чтобы…

– Я понимаю, не объясняй, – кивнула Наташа, – все правильно. Ты и без того нам здорово помог. А по этой квартире тебя не найдут?

– Нет. Место хорошее, все рядом. А если тебе что понадобится, ты знаешь, где меня искать. Только вначале позвони. Вот, держи, я принес Славкины деньги, наверное, тебе надо, – Римаренко тяжело вздохнул. – Конечно, если хочешь, я могу их положить в какое-нибудь местечко понадежней…

Наташа отказалась и забрала деньги. Позже, произведя общий подсчет финансов, она неожиданно обнаружила, что является обладательницей довольно крупной суммы. Правда, некоторым из ее недавнего окружения эта сумма показалась бы смехотворной, но для нее это были очень большие деньги, и она решила, что, скорее всего, они могут заинтересовать и еще кое-кого. Днем раньше, она, просматривая записную книжку Нади, которую уже знала почти наизусть, обнаружила нечто, раньше не привлекшее ее внимания и, зная любовь Нади ко всяким секретам, удивилась, что не заметила этого раньше. На нескольких страницах, через одну, в уголке было написано по букве латинского алфавита, и раньше она думала, что это просто так. Но тут она обратила внимание, что одна из них вовсе не буква, а занятный значок, похожий на тот, что стоял в электронном адресе Лактионова, который тот написал когда-то для нее на своей визитке, – @. Это заставило ее задуматься, и она выписала все буквы в одну строчку. Получилось vitia @ pochtamt. ru Наташа показала это Косте, и он подвердил, что это действительно очень похоже на российский интернетовский адрес. Vitias – по-русски звучало как «Витязь», и Наташа тотчас вспомнила часть письма из Санкт-Петербурга насчет Лактионова и Неволина, которое прочитала еще летом – письмо от некоего Витязя. И одну из множества беспорядочных записей в Надиной книжке: «Мой милый друг Витязь, пожалуй, может узнать все что угодно!!!». А рядом с ней – синее чернильное сердечко. «Мой милый друг» – так Надя называла только Славу или саму Наташу, и это значило, что питерский Витязь был человеком очень близким. И, скорее всего, надежным. Возможно, она сумеет зацепить этого Витязя деньгами или информацией о Наде, а, может, и тем, и другим. Поэтому к тому моменту, когда зазвонил телефон, в ее голове уже зрело решение – еще не достаточно оформившееся, но уже приобретавшее некие достаточно твердые очертания.

Ответивший ей голос был совершенно незнакомым, и вначале звонивший слегка растерялся – видно уже и не надеялся, что она снимет трубку. Потом вежливо спросил:

– Наталья Петровна Чистова? Я не ошибся?

– Не ошиблись, – ответила Наташа и замолчала, предоставляя человеку вести разговор самому.

– Рад, что вы в дoбром здравии.

– Не могу сказать вам того же.

– Ну, милая барышня, давайте не будем начинать беседу с оскорблений, – в голосе быстро появилась уверенность, а с ней – и деловитость. – Вы, конечно, догадываетесь, по какому поводу я звоню?

– Нет.

– Нет?! Хм-м… ну… А, ну, наверное, вы еще не в курсе. Так получилось, что один ваш знакомый… насколько мне известно, очень близкий ваш знакомый был вынужден воспользоваться нашим гостеприимством. С беднягой не все ладно – он попал в серьезную аварию, так что в ближайшую неделю поговорить с ним пока никак невозможно, но увидеть его вы могли бы самое меньшее через два дня, если…

– Если я тоже соглашусь воспользоваться вашим гостеприимством, – перебила его Наташа, сжимая дрожащие пальцы свободной руки в кулак. – Об этом не может быть и речи, пока я не поговорю с ним!

– Я понимаю, вы сомневаетесь в моей искренности, но уверяю вас – он жив и скоро поправится. Разумеется, я не буду на вас давить – если общение с ним – ваше условие, то я могу перезвонить, как только он будет в состоянии разговаривать. Но вы могли бы просто его увидеть и убедиться, что мы…

– Я подумаю, – сказала Наташа, – но учтите сразу – если с ним что-нибудь случится, вам ничего не светит – ясно?! Даже если вы меня найдете, работать я не буду! И, кстати, если еще кто-нибудь из моих клиентов вздумает сигануть из окна или утопиться – тем более! Так и передайте той суке, которая все это устроила!

– Честно говоря, я не совсем… – говоривший слегка опешил. – Впрочем, я надеюсь, позже мы еще поговорим и, надеюсь, успешней. Вы думайте и мы подумаем. Только не затягивайте с размышлениями – время не вода, понимаете меня? Время лучше употреблять на пользу ближним.

– Имя у вас есть, ближний?! – грубо спросила она, не желая подстраиваться под предложенный вежливый, почти изысканный тон.

– Ну разумеется, – человек почему-то обрадовался. – Называйте меня Николай Сергеевич.

– Надеюсь, вы, Николай Сергеевич, хорошо все поняли?! Мой близкий знакомый – ваш билет на мою экспозицию, ясно? Передайте! И еще вопрос, – Наташа запнулась, думая, стоит ли спрашивать? Вопрос был глупым. И все же ей хотелось знать, висит ли на ее совести еще одна жизнь, пусть и настолько поганая. Убить кого-то – не через картины, а напрямую, своими руками, запачкав их в крови… – Скажите, Схимник жив?

Некоторое время в трубке удивленно молчали, потом Николай Сергеевич сказал:

– Не понимаю вас. Я не знаю никакого Схимника.

– Довольно странно – вы ведь звоните на его телефон.

– Ну, телефон – не человек, кому дадут, у того и будет. Нет, не знаю.

Прежде, чем он успел еще что-то сказать, Наташа нажала на кнопку, осторожно положила телефон на тумбочку и легла, закрыв лицо руками.

– Зачем ты ответила? – укоризненно спросил Костя, и она вздрогнула. Увлеченная разговором, она не слышала, как Лешко въехал в комнату. – Ведь ты пообещала Славке не встречаться с ними. Я понимаю, как это сложно, но ты должна перетерпеть. Я вон сижу здесь, не могу в поселок съездить узнать… мать чужие люди хоронили… а я здесь! – он сверкнул глазами и его пальцы стиснули подлокотники кресла. – И не потому, что шибко боюсь, не для того, чтоб отсидеться, а чтоб за меня не зацепились и на тебя не вышли, ясно?! Елки, я представляю, что там сейчас творится. Нас с тобой, может уже и в официальный розыск объявили.

– Я не собираюсь с ними встречаться, – пробормотала Наташа сквозь ладони, – я хотела убедиться, что он у них и что он жив.

– Но ведь они даже не дали тебе с ним поговорить! Послушай, если да-же он жив…

– Он жив, я знаю! Слава у них и он жив. Я бы поняла, если бы… если бы его уже не было, но он жив, я чувствую. И, раз он у них, они не убьют его, пока не найдут меня. А они будут искать, можешь быть спокоен. Не-ужели ты думаешь, что эти… люди так просто откажутся?! От такого не отказываются! Ты же сам говорил… как это… воробья в поле загонят?

– Наверное, и блоху загонят, если понадобится, – Костя сложил руки на коленях и вздохнул. – И что ты собираешься делать?

– Точно не знаю. Но отсюда я уеду, как только переберемся на новую квартиру. Я уже попросила Генку, чтобы он нашел кого-нибудь вам в помощь. Думаю, рано или поздно они меня найдут, и я не хочу, чтобы ты и мама были бы рядом, когда это случится. Я поеду в Киев.

– К Тарасенко? – быстро спросил Костя. В комнату неторопливо, по-утиному переваливаясь, зашел дородный кот тети Лины, очень похожий на кота из мультика о блудном попугае, остановился возле Костиного кресла и начал тереться ухом о колесо с таким видом, будто делал Косте величайшее одолжение. – Будешь окучивать Тарасенко? Думаешь, они оттуда?

– Ну, во-первых, из всех «жрецов» остались только он да Светка…

– Ты так уверена?

Наташа убрала ладони с лица и приподнялась.

– А что?

– А то! Своими глазами ты видела только Ковальчуков и Измайловых, а про остальных-то тебе просто по телефону сказали. Ты их мертвыми не видела, никакого подтверждения у тебя пока нет. Я бы не стал особо доверять тому, что сказали. Может, на каком-то из тех телефонов сидел свой человечек и сказал тебе, что надо, а на самом деле кто-то из этих мертвецов жив-здоров, сидит себе перед телевизором или елку наряжает… да звоночка поджидает от Николая Сергеевича! А может, и не один! Может, они все живы! Нет, пока не проверишь, ты своих клиентов не закапывай – рассчитывай и на них… разве что вот с этой… как ты говорила… Огаровой сомнительно. А вот Шестаков и Долгушин – их надо проверять. Но вот как – не знаю.