Текст книги "Мясник (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)

Вита хотела было посмеяться, но потом подумала, что делать этого не стоит, потому просто кивнула, и, пока Дина Валерьевна, потребовав у учительницы еще один лист, начала быстро писать, она разглядывала аккуратную комнатку Елены Иосифовны, украшенную бесчисленным множеством искусно вывязанных скатертей, накидок, салфеток и салфеточек, и рассеянно отвечала на вопросы учительницы о том, чем занимается, как здоровье матери и кого из бывших одноклассников она видела в последнее время.

– Вот, – наконец сказала Дина Валерьевна, сложила листок пополам и протянула его Вите, потом снова взяла письмо и еще раз просмотрела. – Послушай, голубушка, а откуда у тебя этот текст?

– Да подруге моей кто-то к входной двери прицепил. Она-то – человек нервный, вот и попросила – узнай, мол, может здесь что зашифровано, может угрожают. С тех пор, как вышла замуж за деньги, так и ждет какого-нибудь подвоха.

– Ну, тогда понятно, за какие деньги, – сказала Елена Иосифовна с видом знатока, и спицы в ее пальцах замелькали вдвое быстрее.

– Я почему спрашиваю, – Дина Валерьевна вернула Вите письмо, – все смотрела, смотрела и пыталась вспомнить – где я уже видела нечто подобное… давно, правда, но видела. И ведь вспомнила. Приносили мне такой текст. Ну, не точно такой, но построение очень похоже. И почерк, кстати, тоже. Красивый очень почерк, запоминающийся, – она повернулась к Елене Иосифовне, теперь разговаривая больше с ней, чем с Витой. – Что меня тогда удивило – такая серьезная женщина его принесла, главный редактор на «Веге ТВ», Анастасия… вот отчество забыла. Ты же, Лена, помнишь Лешу Колодицкого, он вместе с нашей Оленевой в исполкоме подвизался? Перевели его потом куда-то. Так эта Анастасия за ним замужем была одно время.

– Да, вроде помню, – Елена Иосифовна взглянула на Виту. – У тебя ведь, кажется, кто-то… тетя, по-моему, там работала?

– Ага, тетя, – сказала Вита скептически, выписывая на листке «Анастасия Колодицкая».

– А еще… не знаю, помнишь ли ты Вадика Семагина, на два года старше тебя учился? Вот он тоже вроде туда устраивался, правда я его очень давно не видела, – учительница отложила вязание и потянулась за вареньем. Вита кивнула.

– Помню, помню. Дина Валерьевна, а, если не секрет, эта женщина тоже желала в смысле текста разобраться?

– Ну да. Но так углубленно, как ты, она не спрашивала. Да я ей тогда толком и посоветовать ничего не могла, столько забот у меня тогда было, голова занята… Только она не на одном листе текст приносила, несколько было – три или четыре. Когда я ей сказала, что не знаю, чем тут помочь, и, по-моему, это просто бессмыслица, она так расстроилась. И разозлилась тоже сильно.

– Колодицкая, да? Правильно? – переспросила Вита, убирая все бумаги в сумку и вставая. – Тогда, наверное, мне есть смысл с ней поговорить.

– А вот это у тебя не получится, голубушка, – сказала Дина Валерьевна с неким оттенком сочувствия. – Она умерла. Давно уже. Да, по-моему, буквально через неделю после нашего разговора.

Вита резко опустилась обратно на стул.

– Как?! В смысле, от чего?

Дина Валерьевна пожала плечами.

– Да мне-то откуда знать. Болтали что-то… вроде как нервный срыв у нее был, припадок какой-то, и то ли сердце не выдержало, то ли кровоизлияние в мозг. Она-то ведь уже не молоденькая была, хоть и… – Дина Валерьевна вдруг резко замолчала, явно удержав в себе некую интимную тайну. – В любом случае, помочь она тебе не сможет.

– Жаль, конечно, – сказала Вита, стараясь, чтобы голос звучал как можно ровнее. – Ладно, спасибо вам большое, Дина Валерьевна, очень помогли. Вот что значит обратиться к знающему человеку! – Дина Валерьевна отмахнулась с небрежной царственностью. – И вам спасибо, Елена Иосифовна. Ох, ты, память моя девичья, совсем забыла! – Вита вытащила из пакета большую коробку шоколадных конфет и положила ее на стол. – А теперь позвольте откланяться – дела вынуждают меня покинуть ваши гостеприимные стены.

– А может еще посидишь? – спросила Елена Иосифовна. – Еще чайку, а? Такие шикарные конфеты принесла, а сама срываешься. Ну ладно. Своим привет передавай. И заходи еще, не забывай.

Ехать на «Вегу» было еще не поздно, и, покинув квартиру учительницы, Вита сразу же отправилась туда. На телевидение нужно было попасть в любом случае, потому что там работал Кужавский – она только начала им заниматься и с его коллегами еще не общалась. Теперь, заодно, узнает и о главном редакторе. Возможно, Дина Валерьевна ошиблась, но отчего-то Вите казалось, что ошибки тут нет. Все, что она только что узнала, запутало дело еще больше, а хуже всего то, что новая ниточка, только начав виться, тут же и оборвалась – у мертвого много не спросишь.

По дороге она размышляла, с кем лучше поговорить – с «тетей» Викой или с Семагиным. Оба были на редкость скверными кандидатурами. От трехмесячного брака ее отца с Викторией Костенко и последовавших за разводом нескольких годах совместной жизни в одной квартире, воспоминания у Виты остались самые мрачные, и много позже, случайно встречая мачеху на улице, она почти всегда отделывалась коротким «Здрассьте». Впрочем, Виктория и сама не стремилась к общению, поскольку Вита невольно напоминала ей о тех временах, которые она сама, нынче являясь добропорядочной и благополучной женщиной, хотела бы забыть. О том, где работает мачеха, Вита узнала совершенно случайно, когда один ее знакомый неудачно пытался устроиться на работу в «Вегу» и позже с негодованием рассказал ей о некой «тощей мегере Костенко». Вадика же Семагина Вита хорошо помнила по школе – это был высокий красавец-блондин, чем-то похожий на популярного в то время певца Джасона Донована. Добрая половина девчонок из ее класса была влюблена в Вадика до безумия, и Виту, как совершенно равнодушную, несколько раз уполномочивали передавать Семагину записочки. Вите Семагин не нравился – он казался ей недалеким, крайне высокомерным и в своей высокомерности жестоким, и она всегда считала, что у всех влюбленных в Семагина бедных девочек нет никаких шансов – единственным человеком на свете, к которому Вадик относился с уважением, восхищением и чуткостью, был он сам. Закончив школу, он пропал из поля зрения Виты, и о том, что Семагин работает или работал на «Веге», она узнала только сейчас, от Елены Иосифовны. Подумав, Вита все же предпочла Вадику мачеху – ее она знала куда как лучше, кроме того, Виктория наверняка располагала большим объемом информации.

«Вега ТV» уже несколько лет занимала массивное трехэтажное здание на одной из центральных волжанских улиц, в котором некогда располагался дом политпросвещения, а позже – множество фирм с замысловатыми иностранными названиями, старательно выписанными русскими буквами. Названия менялись почти каждый месяц, по мере того как исчезали одни фирмы и появлялись новые. Потом первый этаж бывшего дома политпросвещения перестроили, и в нем засиял шикарными витринами парфюмерно-косметический магазин «Джина». Спустя четыре месяца в «Джине» прогремел взрыв – недостаточно мощный, чтобы разрушить здание, но его силы вполне хватило на то, чтобы выбить стекла не только в магазине, но и в нескольких соседних домах, а сам магазин изнутри превратить в хаос осколков и обломков. На полгода здание опустело совершенно, а потом, после ремонта и перестройки, в него весело въехала «Вега», теперь оказавшись в непосредственной близости от городской телевышки, а также от своего покровителя – Павла Ивановича Александрова, восседавшего тогда в кресле мэра.

Когда Вита подошла ко входу, из дверей, чуть не сбив ее, выскочила съемочная бригада и, скользя по снегу, помчалась к одному из микроавтобусов на стоянке. Вита с любопытством глянула им вслед, потом скользнула за медленно закрывающуюся дверь. Хмурый человек на вахте осведомился о цели ее визита и, узнав цель, почему-то очень обиделся и куда-то позвонил, а потом сердито объяснил Вите, как найти кабинет начальника отдела кадров.

Открыв дверь, она подумала, что мачеха сильно постарела с тех пор, как им доводилось встречаться в последний раз, а ее худоба стала уже нездоровой. Но взгляд запавших глаз остался прежним – пронзительный и жадно-любопытный, он быстро обмахнул Виту сверху донизу, оценил вид и качество одежды и обуви, макияж, прическу и состояние кожи на лице, а потом Виктория положила на столешницу ладони с длинными худыми пальцами, похожими на паучьи лапки, недовольно произнесла:

– Ну, здравствуй.

Вита не стала смущенно мяться в дверях, дожидаясь приглашения войти и сесть, а закрыла за собой дверь, прошла в кабинет, отодвинула от стола один из удобных мягких стульев и непринужденно расположилась на нем.

– Привет, тетя Вика, – весело сказала она и, вздохнув, облокотилась на стол. Это не понравилось Виктории, и она нервно стукнула своими золотыми кольцами по столешнице. – Ну, как дела? Вот наконец-то выбралась к тебе в гости – ты же все меня звала, звала, а я, дрянь такая, все никак не заходила! Ты рада? Я тоже.

– Конечно, – произнесла Виктория немного растерянно и поправила в мочке уха золотой листик с бриллиантиком. – Но это так неожиданно… тебе следовало позвонить. Я уже собираюсь домой. У тебя какое-то дело ко мне?

Вита неопределенно покрутила в воздухе пальцами.

– Так… и дело, и не дело. Решила тебя проведать. С возрастом, знаешь ли, стали накатывать родственные чувства, как никогда начинаешь сознавать значительность и святость семейного очага, как бы велик он не был. Родная кровь всегда зовет. Мне начало недоставать общения с родственниками, тетя Вика.

Виктория вздрогнула, откинулась на спинку кресла и посмотрела в окно, за которым в густеющей темноте кружились пушистые снежные хлопья. Потом сказала с внезапным раздражением:

– Я смотрю, с возрастом ты нисколько не изменилась. Так и не научилась себя вести! Не удивительно, что ты до сих пор не замужем. Не трать мое и свое время на глупые разговоры – говори прямо, зачем пришла?! И перестань называть меня тетей! Никакие мы с тобой не родственники!

– Ну, зачем же ты так? – укоризненно произнесла Вита, облокачиваясь о стол и второй рукой и почти ложась на столешницу, с трудом подавляя в себе желание немедленно разругаться с тетей Викой, как когда-то давно. – Три месяца в восемьдесят третьем ты была очень даже родственница. Да и позже, когда мой дражайший батяня и мамулин Василий Алексеевич…

– Ну хватит! – Виктория резко встала из-за стола и подошла к небольшому шкафчику в углу кабинета, и Вита, как и раньше, невольно восхитилась ее великолепной осанкой. – Что ты хочешь – чтобы я у тебя прощения попросила?! Тогда я была молодой… по-другому на вещи смотрела и жизнь тогда была другой. Да, мы позволяли себе… некоторые вольности, но мы же за это и поплатились, Жора и Лена так точно! А на меня посмотри! Видишь, что со мной творится?! Вот уж что называется бог не фраер – все видит… Но это жизнь, Вита, и ты судить меня не имеешь никакого права! С тобой всегда обращались хорошо, любили… как могли.

– Скорее когда могли, – добродушно заметила Вита, подперев кулаками подбородок. – Не боись, тетя Вика, я пришла вовсе не для того, чтобы попытаться выбить из тебя извинения. И не для того, чтобы занять у тебя денег, – добавила она, заметив, что тонкие губы Виктории слегка скривились в снисходительной усмешке. – Я пришла только попрощаться.

На лице Виктории появилось удивление, и она снова поправила сережку, словно та являлась для нее неким источником сил и уверенности.

– Ты уезжаешь?

– Да, – Вита тяжело вздохнула, глядя, как с рукавов ее пальто на темную столешницу скатываются капельки воды. – Так уж получается, что уезжаю. Через две недели. Возможно, я уже не вернусь сюда.

– Бог ты мой! – воскликнула Виктория, картинно прижав к груди сцепленные пальцы, и Вита без труда уловила в ее голосе плохо скрытую радость. – А мама… Ольга Ивановна знает?! Куда же ты едешь?!

– Ну-у, тетя Вика, – Вита повернула к ней улыбающееся лицо, – не все так сразу. Я же говорю – зашла попрощаться. Любви между нами никогда не было, но мы с тобой все-таки не чужие люди. Я бы не хотела оставлять здесь о себе плохую память и уезжать с чувством неустроенности. Ты же знаешь, с возрастом учишься не только оглядываться назад, но и видеть и анализировать. Я пришла от чистого сердца, а ты думаешь, – она обвела рукой кабинет, – в этом официозе можно по-людски поговорить? Ведь твой рабочий день уже закончился? Пойдем куда-нибудь, в тихое местечко, посидим, поговорим, а?

– Ну, я не знаю… меня ждут дома, и ужин… – Виктория замялась, покусывая тонкие губы, и снова потянулась к сережке. – Вита, это так неожиданно, у меня совершенно другие планы были на вечер. Если бы ты позвонила…

– Почему-то мне кажется, что если бы я позвонила, то ничего бы не вышло, – Вита встала. – Я не отниму у тебя много времени. Ну, решайся, – она обошла стол и прислонилась к столешнице, глядя на Викторию с просительной улыбкой. – Ты видишь – розы покраснели в долине Йемена от песней соловья… А ты, красавица…

– А! – Виктория махнула рукой. – Ладно! Тем более, раз ты уезжаешь… Сейчас, я позвоню домой.

Наблюдая, как она набирает номер, Вита улыбалась совершенно искренне. Она была довольна. Спустя две недели ее действительно не будет в городе, а когда по возвращении им доведется столкнуться с Викторией на улице, она уж придумает убедительное объяснение. Вита хорошо знала, насколько мало у нее было шансов вытащить мачеху на разговор, знала, что разговор этот может получиться только в уютной расслабляющей обстановке, а чтобы Виктория оказалась вместе с ней в этой обстановке, нужен был очень серьезный предлог. А еще она знала, что так просто Виктория говорить с ней о работе не станет и уж тем более не выложит ничего про кого-то из своих сотрудников только потому, что она, Вита потребует или попросит ее об этом. Виктория не любила отвечать на вопросы, она любила рассказывать только сама.

Поймав такси, Вита отвезла Викторию в небольшой уютный ресторанчик «Княжна», всегда нравившийся ей кухней, спокойной обстановкой и хорошей живой музыкой. После доброй порции судака по-русски и большого бокала белого вина Виктория размякла, подобрела, и к тому времени, как подошел черед кофе и ликера, они с Витой разговаривали уже почти как родственницы. Преподнеся Виктории довольно убедительную легенду о том, куда и почему она уезжает, рассказав о работе в «одном компьютерном магазине», а также несколько эпизодов из личной жизни, чтобы Виктория не потеряла интерес к разговору, Вита в свою очередь начала выспрашивать ее о семье и о работе, от общих вопросов переключилась на частные, осторожно вставила фамилию Кужавского в связи с кое-какими знакомствами и рекомендациями, а также, якобы, личной симпатией, и вскоре убедилась, что не зря решила поговорить с мачехой. Виктория Петровна оказалась женщиной осведомленной, и вскоре веганский оператор почти наполовину выступил из тени неизвестности, где до сих пор находился для Виты. Так же она, к своему удовольствию, узнала о его очередной пассии и паре приятелей. Это было очень кстати.

– А как там Семагин поживает? – спросила Вита без особого интереса, отпивая кофе и разглядывая бриллиантовые сережки мачехи. – Еще не выгнали?

– Семагин? – удивленно переспросила Виктория. – Какой еще Семагин?

– Да Вадик Семагин. Мы с ним учились вместе. Мне недавно сказали, что он вроде бы к вам устраивался. Что, не взяли?

– Семагин, Семагин… – задумчиво пробормотала Виктория и погрузила кончик длинной тонкой сигареты в пламя поднесенной Витой зажигалки. – А кем он пытался… а-а! Вадик! Птенчик! Да, был такой, журналистик, кобелек молоденький. Многие наши бабы на него глаз положили, да только Настя его быстро к рукам прибрала. Он потом и держался только благодаря тому, что она его употребляла ежедневно, – журналист-то он никакой был. Потому, как Насти не стало, он в «Веге» и не задержался долго. Сейчас, кажется, в какой-то из местных газеток трудится… на вторых ролях… то ли в «Волжанской», то ли в «Гермесе», то ли в «Купце», – Виктория ухмыльнулась. – Я слышала, несладко там Вадику – коллектив-то вроде сплошь мужеский, да и редактор – мужик, – она подмигнула Вите и выпустила из губ изящную струйку дыма.

– Ну, туда ему и дорога. Просто любопытно было узнать, как устроился. А Настя – это не ваша редакторша Колодицкая, часом? – осведомилась Вита, обнаруживая знакомство с предметом.

– Да, Анастасия Андреевна, – Виктория вздохнула с легкой грустью. – «Вега» теперь без нее, конечно, не та, да и мне нынче не с кем кофеи гонять. Ох, ты, Господи, глупая смерть, глупая, неправильная, страшная.

– Ну, тетя Вика, смерть правильной-то не бывает. А почему страшная-то? – спросила Вита, уловив, как дрогнул голос Виктории, впустив странные нотки, а на худое лицо набежала тень каких-то неприятных воспоминаний. – Я же слышала, у нее вроде сердечный приступ был.

– Приступто был, только не сердечный, – Виктория стряхнула пепел и придвинулась чуть ближе к Вите. – Откровенно говоря, жуткая была история… Я до сих пор себя корю – ведь видела же, что с ней что-то не так, должна же была сообразить, а я ей – травки, травки попей, Настя… и домой пошла.

– Ой, нам всегда кажется, что мы могли что-то сделать, когда уже сделать ничего нельзя. Не глодайте себя понапрасну. Думаете, не надо вам было уходить? Откуда ж вам было знать? Не могли же вы сидеть рядом с ней все время. Насколько я понимаю, это уже вечером было?

– Ох, да, – Виктория осторожно провела указательным пальцем по густо замазанному тональным кремом подглазью. – Я к ней зашла перед уходом, чтобы письма передать, а Настя сидит вся на нервах, глаза блестят, лицо горит… Она только-только из мэрии приехала, ну… я и подумала вначале, что угощали ее там. Потом решила, что Вадик к ней заходил, понимаешь… И письмо – то, говорит, открывай и читай, у меня глаза болят… открыла, а она письмо тут же и отняла – уже, говорит, не надо, спасибо. Ну, я плюнула и ушла к себе, собираться, – Виктория допила ликер, подозвала официантку и потребовала двойную порцию. – А потом – выхожу уже на улицу – хвать! – сережки нет, вот одной из этих. Я конечно в ужасе обратно – серьги недешевые, – она снова неосознанным движением дотронулась до одной из сережек, – и самой жалко, и Димка убьет. Ну, вот так и получилось, что я-то ее первой и нашла.

– Сережку? – глуповато спросила Вита.

– Да нет же, Настю! Знала бы ты, какое это было кошмарное зрелище! Господи, я ведь даже слышала… за дверью, как все это произошло! Господи, как она крикнула, мне до сих пор этот крик по ночам снится! А потом я зашла… а она лежит, вся в крови… Ужас, Вита, сколько там было крови! Ох, нет, не могу снова все это в памяти будоражить!

– Так у нее носом кровь пошла что ли? Или горлом?

– Господи, да нет же! – воскликнула Виктория уже раздраженно. – При чем тут… Голову она себе разбила о стену, насмерть! Вернее, не о стену – о зеркало, зеркало у нее в кабинете большое висело… дорогое очень. «Веге» подарили на какой-то праздник, а Настя к себе утащила. В общем, нам сказали, что у нее был какой-то нервный срыв… вроде временное буйное помешательство, понимаешь?! Вот она с разбегу голову-то себе о зеркало и рассадила, – Виктория хмуро посмотрела на бокал, который поставила перед ней официантка. – Я потом еще удивлялась – почему о зеркало, а не просто о стену? Зеркало, естественно, вдребезги… а знала бы ты, как Настя с ним носилась, пыль с него сдувала. Она ведь собиралась выбрать момент и вовсе это зеркало домой увезти… уж очень оно красивое было, как старинное. Вот сидит в своем кабинете, и мысли у нее если не о работе и не о мужиках, так уж точно о зеркале этом. И так поправит, и так… каждый завиточек в оправе протирала три раза на дню. Вот уж действительно помешалась – чтоб у нее в здравом уме на эту вещь рука поднялась… ты что это, Вита? Плохо тебе?

– Да нет, нет, просто на минутку голова разболелась… Уже прошло, ерунда, – рассеянно ответила Вита и отпила кофе, на мгновение загородившись от Виктории чашкой. «Приди в себя, дура! – свирепо подумала она, чувствуя, что теряется. – Приди в себя, очнись!»

Письма, письма… кругом чертовы письма… Все они получали письма… Измайловы, Ковальчук, Лешко, письмо для Матейко… и четверо умерли самой, что ни на есть, странной и дурацкой смертью… как и Долгушин, и Огарова с мужем… и Лешко бы погиб, не появись тогда Наташа так вовремя… Самоубийства…

Вот она с разбегу голову-то себе о зеркало и рассадила…

Но ведь это случилось почти два года назад, Наташа тогда тихо-мирно работала в своем павильоне и ни о каких картинах и не помышляла! Значит, все началось давным-давно, была еще какая-то история, и человек этот уже работал… письма… Колодицкая ведь знала о письмах… возможно, даже больше, чем ей было положено. Допустить нервный срыв? Можно было бы, только на фоне всех прочих, поздних покойников что-то не допускается.

…действительно помешалась – чтоб у нее в здравом уме на эту вещь рука поднялась…

… и мысли у нее если не о работе и не о мужиках, так уж точно о зеркале этом…

А что там Наташа говорила? Когда она якобы «залезла» внутрь обезумевшего Константина Лешко? Что?.. Жажда смерти? Нет, не только. Вита напряглась, пытаясь вспомнить странные фразы, которые пересказывала ей Наташа на заснеженном волгоградском бульваре.

… что есть под рукой – все подойдет, о чем думаешь… последняя мысль, предпоследняя мысль… но сначала последняя, последняя, самая главная…

… и мысли у нее… о зеркале этом…

Колодицкая все переживала за свое зеркало – и умерла, разбив о него голову. А остальные? Ковальчук… просила сына наточить ей ножи, собиралась готовить мясо… – в результате нож и пошел в ход. Измайлов… судя по рассказу Наташи, он столярничал перед смертью… вспорол себе горло собственной стамеской (если ему не помогли), жена его (если не Измайлов ее убил и не кто-то другой) утопилась в ванне с замоченным бельем – ну, мысли о том, что у тебя в ванне белье плавает, вообще иногда невозможно из головы выкинуть, как любые домашние заботы…

И они улыбались, Вита, так счастливо улыбались… так страшно…

«Господи, я сейчас с ума сойду! Идиотизм какой-то!» – с отчаяньем подумала Вита, глядя на шевелящиеся губы Виктории, которая что-то рассказывала. Помада с них стерлась, и естественный цвет губ был бледным, почти таким же, как кожа, и граница между ними была почти незаметна. Она вслушалась в слова мачехи – Виктория говорила о том, как проходит учеба у ее дочери и с каким идиотом та сейчас встречается.

– Ты говоришь, письмо принесла своей Анастасии? У вас что, некому на почту бегать что ли и письма разносить?!

Виктория взглянула на нее раздраженно – она уже переключилась на новую тему, и возвращаться к старой явно не хотела. Но Вита уже решила вытрясти из мачехи все, что та знает, – другой возможности не будет, да и спросить больше не у кого. «Прерии надежно хранят своих мертвецов», – вдруг всплыла в ее голове фраза из какого-то старого фильма, и она невольно скривилась.

– При чем тут почта?! На почту другие ходят, просто письма тогда на вахте оставили, вот я и забрала, – Виктория отпила ликер и закурила новую сигарету, кажущуюся еще одним из ее длинных тонких пальцев.

– Так ей не одно письмо пришло?

– Нет, еще было для Вадика, от бабы какой-то, ну я и отдала Насте – пусть сама решает, что с ним делать.

– А-а, так он его, наверное, не получил, бедняга.

Если жив, то не получил.

– Ой, не знаю я, там в кабинете такой бардак был – все разбросано, бумаги порваны, какая-то кассета на куски разломана, кровь… о, Господи, Вита, ну не могу я про это…

– Да ради бога, просто интересно.

– Это нездоровый интерес, – заметила Виктория знакомым Вите с детства нравоучительным тоном, и она с тревогой подумала: как бы не началась, как в старые добрые времена, выработка хороших манер.

– Интересто нездоровый, только просто я подумала – может в письме этом было что-то… Ты же, говоришь, его открывала, может ты случайно…

– Да она забрала его почти сразу! Что б я там успела прочесть?! Да и не в моих привычках чужие письма читать вообще-то! – сердито ответила Виктория и опустила глаза.

– Ну, от кого хоть оно было, знаешь?

– Да не помню я, Вит! Времени-то прошло сколько!

– Значит, говоришь, она не сама его открыла, тебе дала вначале. Ты его открыла, в руках подержала… Может, она боялась чего?

– Сразу видно, что ты с Колодицкой никогда знакома не была, – насмешливо заметила Виктория, но насмешка вдруг показалась Вите странной, с легким налетом искусственности, а также досады, и она удивленно взглянула на Викторию, но та смотрела на свою рюмку с ликером. – Боялась… Ее боялись – это было. Она свое дело знала, и все у нее крепко схвачены были – вот здесь у нее все были, – Виктория легко встряхнула в воздухе кулаком, взглянув на Виту. На мгновение в ее бледно-зеленых глазах мелькнуло беспокойство, тут же сменившееся неким удовольствием и уверенностью. Внимательно глядя на нее, Вита осторожно спросила:

– И ты?

– Все! – Виктория допила ликер и очень осторожно поставила рюмку на столик. – Только мы с ней были в очень хороших отношениях. Знаешь, как нас за глаза называли на «Веге»? – она холодно усмехнулась. – Кобры! А?! Как?! Нет, уж поверь мне, Насте бояться было нечего – у нее такие связи были, если б ты знала! Да и кому это надо? Ты, Вита, в нашем котле не варилась, поэтому не рассуждай на тему, в которой не разбираешься!

– Я рассуждаю на обычную общечеловеческую тему, – сказала Вита, внимательно наблюдая за рукой Виктории – ее пальцы теперь почти не отпускали сережку, а улыбка на губах то и дело подрагивала. – Почему тебя это задевает?

– Задевает? Нисколько. Просто я не вижу смысла в этом разговоре. И вообще, ты знаешь, уже половина седьмого, а мне еще добираться… Может, успеем встретится как-нибудь еще, на выходных, а? Вроде неплохо посидели. Хорошо здесь готовят судака.

– Конечно, – отозвалась Вита, поспешно закуривая. – Сейчас вот, докурю и пойдем. Не возражаешь?

– Бога ради, что ты! – Виктория откинулась на спинку стула, с интересом разглядывая кольца на ее пальцах.

– И все равно странно, – простодушно сказала Вита и чуть повернула голову, делая вид, что внимательно разглядывает сидящую за соседним столиком немолодую пару, – человек получает письмо и расшибает себе голову о любимое зеркало. Вот наверное скандал-то был на «Веге»! А ты-то, признайся, небось сразу домой сбежала, у тебя же нервы слабые… такое увидеть…

– Да-а, сбежала, как же!.. Да я там фактически все и делала тогда – и «скорую» вызывала, и людей успокаивала, и врачей встречала, и с Настей… когда ее уносили, мужу ее тоже я все сообщала – все ж такие нежные, никто ж не может! Сбежала!.. – огрызнулась Виктория запальчиво. – Да если бы меня не было!.. И Насте там, наверху, упрекнуть меня не в чем – уж я проследила, чтобы все правильно делалось.

– Ну, прости, тетя Вика, прости, не кипятись, глупость сболтнула, – примирительно произнесла Вита. – Конечно, я представляю, каково тебе пришлось… да еще и смотреть ей в лицо, это ж вообще кошмар! Я бы не смогла! – девушка передернула плечами, подперла подбородок кулаком и негромко, словно в раздумье, пробормотала: – И улыбалась так блаженно, так счастлива была она…

Рука Виктории дернулась, и пустая рюмка из-под ликера со звоном упала на стол. Охнув, она подняла ее и посмотрела на Виту с непонятным выражением.

– Что ты сказала?!

– Да ничего, – Вита недоуменно пожала плечами. – Так, просто строчка из одного стихотворения всплыла в памяти… А чего ты так перепугалась? Что-то напомнило? Это с Колодицкой связано? Честно говоря, не понимаю…

– Да нет, конечно! Просто нервное – знаешь, с этой работой… – Виктория вынула из сумки пудреницу и начала красить губы. – А ты что же – поэзией увлекаешься?

– Да я вообще всяким творчеством увлекаюсь, – Вита затушила окурок в пепельнице, – поэзией, прозой, музыкой, живописью.

Виктория захлопнула пудреницу, но ее лицо теперь было спокойным, даже расслабленным, а на губах, вновь ярких, была легкая улыбка, и Вита с трудом подавила в себе желание схватить мачеху за плечи и как следует ее встряхнуть. Виктория врала ей – это было несомненно. Но зачем? Запугали? Значит редакторша «Веги» и вправду умерла не своей смертью?

Тогда от чего она умерла?

Больше она ничего не спросила у Виктории. Выйдя на улицу, они распрощались. Виктория вышла на обочину дороги и стала ловить машину, а Вита неторопливо пошла по улице сквозь густеющий снегопад. Приметив навес на трамвайной остановке, она зашла под него, достала телефон и набрала номер Султана. Тот не отвечал очень долго, и когда она уже решила, что Иван отключил сотовый, в трубке наконец-то раздался его низкий, слегка задыхающийся голос, словно Иван только что вернулся с долгой пробежки.

– Витек, тебе чего?! – раздраженно спросил он. Сопоставив это раздражение человека, которого оторвали от какого-то важного дела, тяжелое дыхание, а также знакомый едва слышный звук работающего в аквариуме компрессора, Вита ухмыльнулась и сказала наугад:

– Султаша, тебе Евгений Саныч сколько раз говорил не таскать в магазин своих одалисок?! Только-только закрылись, еще семи нет… ну ты борзеешь!.. Хоть жалюзи опустил?

– Ты откуда звонишь?! – свирепо спросил Иван, и рядом с трубкой что-то грохнуло. – Где вы тут камеру поставили, а?! Слушай, Витек, ты же понимаешь, что Евгению Санычу знать об этом совершенно не обязательно. Мы же с тобой, как…

– Бери ручку и пиши.

– Уже взял.

Вита продиктовала ему имя и фамилию Семагина, три предполагаемых места работы и попросила, чтобы к утру Иван сообщил ей, где сейчас работает и живет Вадим. Она решила на всякий случай поговорить с ним – вдруг Семагин сможет ей сообщить что-нибудь интересное, сболтнет, как Виктория – ведь он, по словам мачехи, терся около Колодицкой.

– Утром! – презрительно сказал Султан. – Ну ты, барин, задачки ставишь! За кого ты меня принимаешь. Я накопаю все гораздо раньше!

– В общем, работай. Если справишься, то считай, что тебе было сделано очередное, двести тридцатое строгое китайское предупреждение, – Вита спрятала телефон, потом взглянула на часы. Скоро семь – самое время пойти и продолжить работу, потереться во дворе Нарышкиной-Киреевой, а потом, отталкиваясь от полученных от Виктории сведений, заняться Кужавским. Неплохо бы, кстати, познакомиться с ним лично.

Элина жила недалеко, и Вита решила срезать дорогу, пройдя через старый парк возле Покровского собора. Идя по заснеженной аллее, она напряженно думала. Стоит ли теперь сомневаться, что редактора «Веги ТV» постигла та же участь, что и нескольких Наташиных клиентов. А Виктория? Она явно что-то знает. Знает и боится. Вначале говорила свободно, а как сболтнула про письмо, так и замкнулась. А как ее дернуло, когда Вита упомянула о блаженной улыбке. Значит дело действительно в письмах, но как они работают? Колодицкая, судя по тому, что она умерла, этого не знала, но она подозревала, что письма опасны, потому и попросила открыть конверт подружку-»кобру», сама не решилась. Бомбы в конверте не было, что тогда? Яд? Но с Викторией-то ничего не случилось, хотя она да-же само письмо в руках держала. Правда, это с ее слов – что там было на самом деле, Вите не узнать. С другой стороны, вначале мачеха вроде говорила откровенно. Письма… А почему письма-то. Может, просто кто-то приходит и убивает, а обставляет под самоубийства и несчастные случаи. С другой стороны, проделывать это на «Веге» было глупо и рискованно. Да и возни много. Нет, не понятно. Чушь какая-то!