Текст книги "Мясник (СИ)"

Автор книги: Мария Барышева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 43 страниц)

– Наташа? – спросил далекий равнодушный голос, и она вздрогнула, пытаясь вспомнить, где уже могла слышать этот голос… она слышала его совсем недавно, когда… когда…

– Да, я.

– Насколько я понимаю, это облегчит твою совесть, – сказал голос, и в трубке тут же раздались короткие гудки. Наташа спрятала телефон и неожиданно для самой себя улыбнулась. Звонок был очень вовремя. Звонивший вряд ли мог представить себе, насколько он был вовремя. По пальцам ее правой руки пробежала знакомая ледяная волна, а потом пальцы оделись сотнями ледяных иголочек, как раньше… да, как раньше. Теперь она снова была только в одном мире и не несла ответственности за другой. Что ни говори, со стороны Схимника было очень любезно известить о том, что он жив. Теперь, на данный момент, главным было, чтобы пришла ночь. Наташа снова опустилась на диван, натянула покрывало почти до макушки и мгновенно провалилась в сон, на этот раз без каких либо видений.

Когда она в следующий раз выглянула из-под покрывала, вокруг была густая темнота. Наташа опустила руку вниз, щелкнула зажигалкой возле циферблата и изумилась – часы показывали начало первого. Она проспала без перерыва почти одиннадцать часов.

Наташа осторожно приподняла голову над спинкой дивана и улыбнулась, и улыбка получилась холодной и жестокой, как недавно увиденные во сне ледяные волчьи глаза. «Пятерка» стояла позади, вплотную к «пассату», и в ней одиноко светились два сигаретных огонька. Наташа отчетливо увидела два лица, молодое и постарше, увидела тускло поблескивающие глаза и снова улыбнулась. Никто из сидевших в «пятерке» не изменил позы, не выскочил суматошно, даже не шевельнул губами – никто ее не увидел. Она их видела, а они ее – нет. Неожиданно это напомнило ей далекую детскую игру в прятки, и Наташа едва слышно хихикнула. Сидевшие в «пятерке» водили, а она пряталась. И теперь нужно только выбрать момент и ударить ладонью по назначенному месту, закричав: «Дырдыра!» И все – конец игры! Вот такие вот дела.

Оглянувшись на темную громаду дома, в котором светилось лишь несколько бодрствующих окон, Наташа вытащила из сумки лист ватмана, карандаш и небольшую оргалитную пластину. К оргалиту она прикрепила бумагу и покатала в пальцах карандаш. Белое пятно пустой бумажной клетки было отчетливо видно в темноте. Сейчас ее мало интересовала прочность картины – нужно было только извлечь из наблюдателей нечто, еще пока неизвестное, и продержать его в картине определенное время, а потом… ей наплевать, что с ними будет потом. Их картины пригодятся ей – не сейчас, так позже. Наташа подняла голову и снова взглянула на одного из наблюдателей. Он спокойно сидел в своем кресле и курил – абсолютно видимый и абсолютно беззащитный перед ней сейчас, ничего не подозревающий… и это было прекрасно, да, как раньше. Она ведь не нарушает обещание, данное Славе, она не работает на них, она сейчас работает против них. Им еще предстоит пожалеть, да-да, пожалеть, что замахнулись на нее, что посмели загнать ее в угол, что посмели убить ее клиентов, посмели забрать Славу… и в этот раз неважно, как лягут карты… очарование власти

…и нет превыше…

Мы сходны и в мыслях и в движениях души.

В ее мозгу вспыхнули, стремительно проносясь одна за другой, словно летящие на огромной скорости метеориты, картины недавнего прошлого – Костя, ничком лежащий на полу, со слипшимися от крови светлыми волосами, снова Костя, но теперь с искаженным страшным лицом, вонзающий ей в руку осколок тарелки; Борька, прижавшийся окровавленной щекой к мерзлой земле, страшный простынный сверток в руках санитаров, мертвая улыбка Измайлова, Нина Федоровна, скользящая ладонями по кожаной куртке своего убийцы, запах смерти в маленьком сером доме с ежевичной изгородью, удар в спину, холодное лезвие, прильнувшее к коже, кровь на губах Славы, крики, рев двигателя, сонные волчьи глаза… По телу прокатилась обжигающая волна ярости, взорвалась в кончиках пальцев, и Наташа приветствовала ее, ныряя в чужой мир за тусклыми далекими стеклами глаз, и грифель карандаша скользнул по бумаге, врезая в чистое, девственное тело листа первый штрих.

* * *

Письмо от Витязя Наташа получила девятого февраля, когда уже совсем потеряла надежду и зашла в «Интернет-кафе» в последний раз, собираясь после этого ехать на вокзал за билетом до Симферополя. Не помня себя от радости, она несколько раз перечитала короткое послание, написанное в суховатом деловом тоне, в котором Витязь давал согласие на встречу в Волгограде, и тут же отправила ответную записку, спрашивая, как послать ему деньги на проезд. Наташа была рада, что Витязь согласился именно на Волгоград, хоть это и было немного странно, – ехать в Санкт-Петербург ей не было резона, а вот в Волгограде жила Светка-Сметанчик, которую тоже необходимо было проверить. Все это время Наташа продолжала наблюдать за Тарасенко и окончательно убедилась, что Алексей, все глубже погружавшийся в свое особенное понятие религии, вряд ли имеет какое-то отношение к ее несчастьям – разве что он очень хороший актер и, кроме то-го, знает о ее присутствии. Мила таки ушла от него, забрав свои вещи, и теперь Тарасенко, злой, ненавидящий всех и вся, уезжал в «пассате» один и возвращался один. Наташе было жаль его, она понимала, что каким-то образом причастна к происшедшим с ним переменам и разрыву с невестой, и пообещала сама себе, что когда, даст бог, все кончится, она попытается как-нибудь все исправить. Голубая «пятерка» терпеливо продолжала наблюдать за Тарасенко, но когда Наташа видела самих наблюдателей, когда они поочередно покидали машину по каким-то своим делам, то улыбалась про себя. Оба вели себя, как люди, потерявшие что-то, но не могущие понять, что именно. Они начали часто ругаться. Молодой бродил, словно сонная муха, иногда останавливался, над чем-то задумываясь и временами казалось, что он вовсе не понимает, где и зачем находится. Наблюдатель постарше начал отчаянно напиваться и однажды даже выскочил из машины и ввязался в разгоревшуюся неподалеку драку между подростками. Постепенно оба теряли к работе всякий интерес, продолжая сидеть в «пятерке» лишь по инерции, да еще, может, из страха перед «начальством». Наблюдать за этим ей было очень смешно – ведь она забрала у обоих один из главных стимулов – тягу к деньгам. Но все равно и в одном, и в другом грязи еще было предостаточно, и за людей Наташа их не считала. Не раз ей хотелось порвать рисунки, которые теперь были надежно спрятаны на дне ее спортивной сумки, но каждый раз она останавливала себя. Рисунки были нужны для другого. А наблюдатели все же пока еще не вели себя настолько уж странно, чтобы это могло вызвать у кого-то тревогу, – они продолжали работать – хоть как-то, но продолжали.

В остальном за это время ничего не изменилось. Наташа периодически обзванивала остальных клиентов и с радостью убеждалась, что все они живы. Ничего другого она узнать о них пока не могла. Несколько раз звонили ей. В первый раз это был Костя, сообщивший, что у него, Екатерины Анатольевны и тети Лины, а также у Римаренко все в порядке. Во второй раз ей позвонил Николай Сергеевич и, услышав, что она по прежнему еще не может поговорить со Славой, Наташа тут же отключила телефон и на следующие звонки с этого номера уже не отвечала. Память услужливо подсунула ей сон, приснившийся в «пассате», но Наташа торопливо отмахнулась от него. Она была уверена, что Слава жив, она знала это.

Витязь не заставил себя ждать с ответной запиской, в которой уже добродушней сообщил, что согласен получить деньги при встрече. Из этого Наташа сделала два вывода: во-первых, Витязь, судя по всему, заинтересовался ею всерьез, во-вторых, он человек, по ее меркам, небедный, раз может позволить себе вот так запросто прикатить из Санкт-Петербурга в Волгоград за свой счет. Второе ей не понравилось – возможно, сумма, которой располагала Наташа, ему покажется просто смешной. Тем не менее, отступать она не собиралась, и уже на следующий день, лежа на верхней полке в купе, хмуро и с легким страхом перед неизвестностью смотрела, как уплывает от нее, возможно навсегда, припорошенный легким снегом древний город, сейчас кажущийся удивительно спокойным, уплывают церкви и крест Владимира, бесстрашно вонзавшийся в тело сизого неба.

Через границу Наташа проехала благополучно – вопреки ее тревогам никого из таможенников как с одной, так и с другой стороны не заинтересовало ни ее лицо, ни фамилия в паспорте, багаж ее, в отличие от одного из соседей по купе, укракорейца, особо не смотрели и личного досмотра не устраивали, и деньги, которые она старательно распихала по себе, никто не увидел.

В Волгограде было намного холодней, чем в Киеве, повсюду лежал снег, но не такой, как в покинутом городе, – не легкая, почти символичная пороша, а настоящий глубокий русский снег, а небо здесь оказалось не пасмурным, а на удивление прозрачно-голубым, как на венецианских картинах. Наташа нашла себе квартиру на окраине города, затем вычитала в одной из волгоградских газет адрес местного компьютерного клуба и отправила Витязю последнее письмо, назначив встречу в баре «Пеликан», на который наткнулась недалеко от вокзала. Все остальное время, вплоть до обеда следующего дня она провела в квартире, в тишине и полумраке, размышляя над тем, что именно скажет Витязю, а после обеда отправилась в «Пеликан».

Белую гвоздику, которую Наташа просила Витязя принести с собой, она увидела сразу – яркое пятно на синем бархате скатерти, но за самим столиком никого не было. Наташа подошла к нему, недоуменно оглядываясь, потом сообразила, что Витязь, верно, пошел к стойке, чтобы чего-нибудь заказать. Возле стойки стояло несколько человек, но в глаза ей сразу бросился высокий широкоплечий блондин в сером пальто, красивый и элегантный, с правильно очерченным выразительным лицом. Да, такой, наверное, мог быть Надиным близким другом – настоящий витязь. Пока она с восторгом разглядывала красавца, к столику с гвоздикой подошла девушка, на вид не старше девятнадцати, в длинном черном пальто и на каблуках такой высоты, какой ей еще не доводилось видеть. Девушка заговорила с ней, и только спустя минуту Наташа с изумлением поняла, что именно девушка, а не элегантный блондин у стойки, и есть Витязь. Витязь носила забавное имя Вита, была ниже Наташи головы на полторы и обладала совершенно несерьезной внешностью – этакий очаровательный ребенок с зелено-голубыми веселыми глазами, с простодушным выражением лица и длинными густо-пепельными волосами, умело закрученными на затылке, – аккуратный, элегантный, ухоженный вплоть до кончиков длинных ногтей, покрытых серебристым лаком. Рядом с ней Наташа показалась себе чем-то запущенным и неуклюжим, и, сев за столик, долго пыталась пристроить поудобней ноги в узком пространстве, но ноги не помещались, и Вита следила за ней со снисходительной улыбкой избалованного подростка. На ее пальцах блестели очень красивые и явно дорогие золотые кольца, кажущиеся еще красивее и еще дороже в сравнении со странным дешевым детским колечком с потускневшей и облупившейся божьей коровкой, которое украшало правый мизинец очаровательного ребенка.

Но когда они заговорили, Наташа поняла, что, во-первых, Вите отнюдь не девятнадцать, а гораздо больше – и по возрасту, и по жизненному опыту, во-вторых, она была не так уж простодушна, а в-третьих… рядом с ней Наташа вдруг сама почувствовала себя маленьким ребенком, который долго блуждал в темноте и вдруг вышел на солнечный свет. Словно она встретила старого друга, которого давным-давно потеряла и уже не надеялась найти. Ей хотелось кинуться Вите на шею, разреветься и рассказать все-все, потому что она поймет и сможет помочь. И Наташе было стыдно, что она собиралась играть с Витой втемную, не посвятив во все подробности и не предупредив об опасности, которая может ей угрожать, если она все-таки согласится. А позже, когда они разговаривали на бульварной скамейке, она не удержалась и заглянула Вите внутрь и почувствовала дрожь, как всегда бывало при встрече с великолепными натурами. Если внутри Схимника она увидела волка, то в Вите жила лиса. Вита была изумительной притворщицей, профессиональной притворщицей, она умела приспосабливаться, она умела делать «лицо» и прятаться за ним так, что настоящую Виту никто не видел, и этому «лицу» верили. В чем-то они с ней были сходны – Наташа видела, что было у человека внутри, Вита чувствовала и умела употребить это себе на пользу, и поняв это, Наташа подумала, что прозвище «Наина» было дано не тому человеку. Но даже после этого уже установившаяся власть Виты над ней нисколько не ослабла, даже стала сильней. Такой человек, как она, действительно мог ей помочь. И человек этот уже стал ей глубоко симпатичен, уверенно шагнув к освободившемуся месту погибшей подруги. Другое дело, что думала о ней сама Вита – рассказывая, Наташа видела, что она ей нисколько не верит, и потому говорила все горячее и убедительней, говорила все, буквально выворачиваясь наизнанку. Впервые за все это время она хотела заставить человека поверить в свои способности, поверить во все, что произошло, доказать Вите, которая внимательно смотрела на нее и курила сигарету за сигаретой, что все это не бред сумасшедшей истерички. И Наташа говорила обо всем, что произошло, вплоть до встречи с самой Витой в «Пеликане», а когда слова кончились, она увидела, что заснеженный бульвар давным-давно опустел и погрузился во тьму, лунный серп уходит на запад и в небе горят тусклые точки звезд. Уже было далеко заполночь, и только сейчас Наташа поняла, как сильно успела замерзнуть, и едва шевеля губами, уставшими от длинного рассказа, хрипло сказала:

– Теперь ты знаешь все.

Часть 4
ПЕРЕХОД ХОДА

А я вам скажу, что любовь отнюдь не самая сильная из страстей. Страх – вот сильнейшая страсть человека. Играйте страхом, если вы хотите испытать острейшее наслаждение в жизни.

Р. Л. Стивенсон «Клуб самоубийц»

– Теперь ты знаешь вcе, – сказала ее собеседница. – Добро пожаловать в наш клуб самоубийц, теперь ты – часть нас.

Рассказывая, она сидела на самом краешке скамейки, точно собиралась вот-вот вскочить и побежать куда-то, но теперь откинулась на спинку, вся как-то осела, и одно мгновение Вите казалось, что девушка сейчас исчезнет, ссыпется, словно статуэтка из пепла. Она вздрогнула, огляделась вокруг – город давно спал. Они проговорили несколько часов, и хотя рассказ Наташи был окончен, Вита все еще не могла вернуться, она была далеко – там, где странные фантастические существа из красок и карандашных штрихов, где чудовища в образах людей, где звездное море и визг тормозов, где кто-то попробовался на роль бога и был за это наказан… Вита вздрогнула и потянулась за сигаретами, но сигарет не было. Она смяла пачку и бросила ее в урну. Что все это значит – что она верит что ли? Нет, можно поверить в «пацанов» – отморозков у них припасено еще на много веков. В похищение можно поверить – этим сейчас тоже никого не удивишь. В убийства можно поверить – трудновато, но можно – в конце концов, это та информация, которую легко проверить. Можно даже поверить в некую секту, вдохновителем которой каким-то образом оказалась Наташа – люди легковерны, у многих психика расшатана жизнью. Но поверить в первопричину всего этого, поверить в картины?!..

– Ни хрена себе некриминальная история! – сказала она вслух и, вскочив, принялась шагать туда-сюда, разминая затекшие и замерзшие ноги. Снег тонко поскрипывал и Наташа следила за ее движениями, дожидаясь ответа на все, что было сказано. – Совсем, прямо скажем, малокриминальная история!

– Извини, что я тeбя обманула. Но теперь-то ты точно знаешь, что к чему. И если ты откажешься, я пойму, только… тогда будет лучше, если ты ничего не будешь из этого вспоминать. По-моему, ты из-за меня опоздала на свой поезд.

– Поезд? – спросила Витa рассеянно. – Да, поезд… Поездов много. Послушай, чадо Наталья, я все поняла. Не говорю, что во все поверила, но все поняла – кроме одного. Чего ты от меня-то хочешь?

– Понимаешь, остались eще люди… которых я рисовала, и мне точно нужно знать, что с ними происходит. Того, что они живы, недостаточно. Я хочу знать, не… не становятся ли они такими же, как Тарасенко… или Борька? А может быть и Светка. Я хочу знать, что с ними творится, но сама я там появиться не могу – возможно, меня ждут на всех адресах, как в Киеве. А тебя никто не знает. А кроме этого, конечно, я хочу найти Славу, картины и того, кто все это сделал… и я хочу узнать, как он это сделал – ведь Слава мне рассказал… и тогда я не виновата в смерти Измайловых и Ковальчуков, а, может, и других…

Вита тихо рассмеялась и продолжила похрустывать снегом вокруг скамейки, кутаясь в свое пальто и слегка подпрыгивая.

– Ну, ты обо мне слишком высокого мнения. Я же не сыскное бюро! Ну да, я собирала Наде кое-какую информацию, но это совсем другое. Кроме того, все ж твои клиенты так разбросаны, а это…

– Я заплачу! – вырвалось у Наташи. Вита остановилась и слегка склонила голову набок. Наташа не видела ее лица, но улыбку чувствовала отчетливо.

– И сколько же?

– Восемь тысяч. Долларов.

Вита снова засмеялась и опять принялась бродить вокруг скамейки, вонзая в сухой снег длинные каблуки. Но в душе она не смеялась совершенно. Вот тут Чистова, похоже, не врет – заплатит. Конечно, восемь тысяч – не бог весть какие деньги, но если прибавить их к уже накопленным… Разговор с Евгением не шел у нее из головы. Набрать денег и уйти из «Пандоры» – если не навсегда, то хотя бы на год. Хотя бы на год…

Разве тебе не хочется пожить нормальной, не придуманной жизнью, не мотаться туда-сюда, не врать, не втираться в доверие – просто пожить, а?

И лисы могут устать.

– Для тебя это мало? – с отчаянием спросила Наташа, истолковав ее смех по-своему. Вита покачала головой.

– Отчего же? Вполне неплохо. Только вот вопрос – оплата зависит от результата?

– В смысле, если ты ничего не узнаешь о Славе и…

– Ну да. Видишь ли, с твоими клиентами это одно, дело, можно сказать, реально выполнимое. А вот другое… Я даже не знаю, откуда начинать. Хотя… – Вита остановилась, прижала указательный палец к носу и задумалась. Одно из прозвищ… необычное прозвище…человек, о котором говорила Наташа… почему он кажется ей знакомым?

И вот что, дитя, в следующий раз если столкнешься с этим мужиком, если даже он тебя под поезд сбросит – то, что от тебя останется, должно тихо вылезти и идти себе домой, не говоря ни слова, поняла?

…он – псих и убийца…

Ну, конечно! Хмырь на волжанском вокзале. Что, если…

– Ты говорила о Схимнике, помнишь? Он такой здоровый, широколицый, волосы зализаны, какой-то перстень у него на правой руке, да?

На лице Наташи вспыхнул откровенный страх, и Вита в душе зааплодировала сама себе. Если это действительно один и тот же человек, то тогда начинать-то следует как раз с родного города. Вот это удача!

– Господи, ты его знаешь?!

– Да нет… просто, по-моему, видела как-то давно.

– Когда?! Где?! – Наташа вскочила.

– Не спеши, – недовольно сказала Вита, – это просто предположение. Может, похож просто. Во всяком случае, тут я уже буду сама разбираться. Тебе же важен результат, а не процесс. Значит, говоришь, ты пять лет в алкогольном павильоне работала?

Наташа удивленно кивнула.

– Очень хорошо, – Вита огляделась. – Я схожу за сигаретами, вон видишь, ларек светится? А ты посиди здесь. А потом придется нам с тобой поискать место потеплей – чай не лето, чтобы здесь рассвет встречать.

Не дожидаясь ответа, Вита взяла свою сумку и быстро пошла к ларьку, светившемуся у дороги маленьким маяком. Один раз она обернулась. Наташа сидела на скамейке, согнувшись и закрыв лицо руками, – одинокий холмик, тонущий в полумраке. И никто не придет… потому что некому. Если то, что она рассказала, правда, если хотя бы четверть из этого правда, то как у нее еще хватило сил добраться до Виты, еще пытаться что-то сделать – как она до сих пор не сошла с ума, не забилась в какую-нибудь щель?! «Почему я собираюсь согласиться? – хмуро думала Вита, остановившись у ларька и доставая кошелек. – Из-за денег? Из-за Нади? Или из-за того, что оставшийся на бульваре человек был беспредельно несчастен и одинок? Седые пряди, глаза, полные привидений, дикая усталость, страх… Как она узнала, какая я? Выстрел наудачу? Еще есть возможность уйти, бросить ее там, среди пустоты и снега, уехать домой… А то потом может оказаться слишком поздно».

Наши принципы – никаких симпатий! Разве тебе было жаль кого-нибудь из тех, кто потом разорился частично по твоей милости?

Да, однажды такое было. Об этом знал только Евгений, он и помог ей свернуть дело так, что даже Эн-Вэ счел это просто рабочим провалом по вине обстоятельств. Это было только один раз. Но это было давно. И с тех пор никогда…

Она купила сигареты, потом отошла немного в сторону и достала телефон. Надя писала ей о Наташе и не раз, но кто поручится, что это действительно Наташа? Фотографий нет, паспорт… у нее у самой их несколько, как и у любого в «Пандоре». Ступив когда-то на скользкую лисью тропу, Вита с тех пор ежеминутно ждала от жизни подвоха

…ибо все тайное всегда становится явным… и всегда старалась все проверять. А что делать сейчас? Времени мало – ее «отпуск» никогда не растягивался больше, чем на две недели. Возиться, проверять… на все нужно время…

Наташа работала в алкогольном павильоне. Пять лет. Надя писала, что подруга – безупречный работник. У такого безупречного работника все движения и память на цифры отработаны до автоматизма, и даже спустя какое-то время… Вита порылась в записной книжке и набрала номер. После серии длинных гудков в трубке ожил сонный голос, и она сказала:

– Хэллоу, Грегори!

– Какого хрена?! – пробурчал «Грегори». – Кто это?

– Старая любовь не ржавеет.

– А-а, – в голосе появились нотки узнавания и он стал немного бодрее. – Ну, здорово. Напомни, когда у тебя день рождения – я тебе часы подарю. Своих у тебя видно нет! Чего стряслось?

– Извини, что поздно. Гриша, в честь нашей старой любви, не мог бы ты включить свой компьютер?

– Вы там что, в Питере, – совсем упились?! – изумился голос.

– Какой там! Дела, милый, дела. Помоги. Дай мне несколько цен реализации на твой самый ходовой товар за июнь двухтысячного в одном городе. Срочно надо.

Сбежав в свое время из родного Волжанска, Вита несколько лет прожила у дальних родственников в Крыму, где закончила университет. Там же она познакомилась с Надей, а вместе с Григорием училась на одном факультете и одно время встречалась с ним. Закончив университет, Григорий ушел в коммерцию, и сейчас по Крыму было разбросано несколько торговых точек, совладельцем которых он являлся. Вообще, мало кому с их курса довелось работать по специальности.

Поупиравшись немного, он все же выполнил ее просьбу, зевая в трубку и сонно поругиваясь. Записав цифры, Вита попросила, чтобы Григорий завтра же отсканировал и прислал ей на питерский адрес кое-какие из декабрьских крымских газет.

– О, Господи, ну хорошо, пришлю, я тебе все пришлю, хоть всю библиотеку имени Франко, только дай поспать, а?! И обратись к психиатру – говорят, некоторым помогает.

– Ты чудо, Грегори!

Он зарычал и положил трубку. Вита спрятала телефон и, улыбаясь, вернулась на бульвар.

– Ну, что дальше? – спросила Наташа. Она уже не сидела, а ходила взад-вперед, чтобы не замерзнуть. Вита дала ей сигарету и посмотрела на часы.

– Сейчас подумаем… – она поднесла ей зажигалку, а потом вдруг резко произнесла: – Старорусскую и два синих «Славутича» – сколько с меня?!

– Семь пятьдесят! – вырвалось у Наташи, потом она вскинула на Виту изумленный и оскорбленный взгляд. Та кивнула.

– Что ж… по крайней мере, ты действительно бывшая продавщица. Извини, подруга, проверки еще никому не вредили. Значит так. Хочешь поработать – поработаем. Но у меня два условия. Первое – половину денег вперед. И накинь хотя бы пятьсот – у меня же будут расходы.

Наташа поежилась, хмуро глядя на нее.

– Треть, – сказала она, – и триста сверху. Мне еще жить на что-то надо. И прятаться…

Вита потерла замерзший кончик носа, потом тряхнула головой.

– Эх, погубит меня доброта моя. Ладно, сойдет. Должны ведь люди верить хоть иногда друг другу, а?

– А второе условие?

– Я хочу увидеть картины.

Наташа отвернулась.

– Я так и знала, – пробормотала она едва слышно. Вита пожала плечами.

– Ну, а что ты хочешь?! Должна же я знать, на что иду. Если я их увижу… если они действительно такие, как ты говоришь, то я тебе поверю. Тебе ведь это нужно? Ты мне рассказала все, я это ценю, но уж позволь мне оценить это до конца. Если ты боишься, что после этого я кому-нибудь проболтаюсь, то напрасно. Мы с тобой взрослые люди. Тебе нужна моя помощь, мне нужны твои деньги, так будем же взаимовыгодны.

– Это очень опасно. Я ведь не знаю, как ты на них отреагируешь. Вот хотя бы Костя, когда смотрел…

– Помню, помню… Нормально отреагирую. Смотрела же я картины Неволина и ничего, жива. Ощущения, конечно, мерзкие, но это мелочи. Уж поверь, мне доводилось встречаться и с кое-чем похуже картин… – на мгновение Вита отвернулась, чтобы Наташа не могла разглядеть ее лица. Доводилось, это верно… ночные кошмары, живущие уже много лет… крепкая хватка на ноге… боль… мутная вода, смыкающаяся над головой, врывающаяся в легкие, заливающая глаза… и тянут, тянут в глубину…

– Это не неволинские картины, – сказала Наташа, ничего не заметив, – это намного хуже, это…

– Короче, я все сказала, – перебила ее Вита и подняла ладонь, затянутую в перчатку, как в старых фильмах про индейцев. – Хау, белая женщина. Тебе решать.

Наташа пристально посмотрела на нее уже знакомым проникающим взглядом, ощущающимся даже сейчас, в темноте, и Вите снова захотелось отвернуться, закричать, чтобы она не смела на нее так смотреть, не смела пролистывать ее изнутри, запоминать, на какой полке стоит ложь, на какой страх, а на какой сострадание… но на этот раз она выдержала, глядя ей в глаза и непринужденно улыбаясь, потом развела руки в стороны, и сумка качнулась на ее локте.

– Ну, я вся перед тобой! Смотри! Ты же сама меня вызвала, но я не джинн из бутылки, который все сделает без вопросов и отправится обратно в бутылку, учитывай это! – вкрадчиво заговорила Вита. – А время идет к рассвету, а мое терпение – к концу… боже мой, я просто чувствую, как у него начинается агония. Поиграем в открытую – я приехала не только из-за денег, но и отдать долг. Я должна Наде за свою глупую голову, которую ей когда-то удалось повернуть в нужную сторону. Но Нади нет, так что считай, ты кредитор по наследству. Поскольку ты все-таки не Надя, ты мне заплатишь по уговору, но я сделаю все так, как сделала бы для нее! Ну, ваш выстрел.

– Ладно, поехали, – сказала Наташа и взяла свою сумку.

Такси отвезло их на окраину города. Зайдя вслед за Наташей в квартиру на третьем этаже, Вита покрутила головой, потом посмотрела на дверь и невольно усмехнулась. Дверь изнутри была деревянной, и на ней отчетливо виднелись два блестящих жирных пятна – одно большое над глазком, другое, маленькое, сбоку него. Лоб и нос. Как же долго хозяин или хозяйка квартиры смотрели в этот глазок – внимательно смотрели, невольно прижимаясь лицом к двери?..

– Ты квартиру сняла у мужчины или у женщины? – спросила она.

– У женщины. А что?

– Да нет, просто праздное любопытство, – Вита сняла пальто, повесила его на вешалку и поправила свитер. – Ну, другое дело, тепло… надо было сразу сюда ехать, глядишь, и разговор бы другим получился. Как тебе, кстати, в России?

– Горячая вода, – скрипуче сказала Наташа, включая свет в комнате. – Никогда не видела столько горячей воды. Это так непривычно.

– Мало человеку надо для счастья, а? – Вита подмигнула ей. – Всего лишь человеческие условия. Ну, что ж. Показывай.

– Сейчас, – Наташа сняла куртку, потом осмотрелась, взяла Виту за руку и потянула за собой. – Вот сюда.

Она поставила ее почти у дверного проема, потом быстро прошлась по комнате, задернула шторы, спрятала в шкаф стоявшую на столике тяжелую дешевую вазу, стакан, забрала с него же забытую вилку и тоже ее спрятала, потом плотно закрыла за Витой дверь. Вита недоуменно наблюдала за ее действиями, и на мгновение у нее появилось странное ощущение, что она больная, а Наташа – врач, который сосредоточенно готовит ее к тяжелой операции.

– У тебя в сумке есть какое-нибудь оружие, – спросила неожиданно Наташа. – Если есть, то отдай сумку мне. Я ее просто уберу, потом возьмешь.

Секунду Вита внимательно смотрела на нее, потом пожала плечами и протянула сумку Наташе. Та взяла ее и унесла на кухню. Вернулась, и дверь снова плотно впечаталась в косяк. Наташа выдвинула из-под кровати большую спортивную сумку и вытащила небольшой прямоугольный сверток, осторожно развернула, и Вита увидела синюю жесткую папку с белой кнопочкой.

Она улыбалась. Не снаружи, чтобы не задеть Наташу, которая относилась сейчас ко всему очень серьезно, почти священнодействовала и приближалась к ней, держа папку так, снова подносила на погляд смертельно ядовитую змею. Улыбалась про себя, с редким для нее скептицизмом. В самом деле – что ей нарисованные чудовища, если она видела настоящее? Картины Неволина были жуткими, они вызывали неприятные ассоциации, от них портилось настроение… но это были всего лишь картины. Горсть мазков на холсте, сделанных давно истлевшей рукой. Вернее, сгоревшей. Скорее всего, Наташа просто помешалась на собственной родословной – если это еще ее родословная. Картины… То, что внутри, никак не может оказаться снаружи, потому что это невозможно. Фантастика. Вот зубы огромной рыбины на ее ноге, навечно оставившие шрам, – вот это была реальность.

А реальность-то бывает всякая…

Просто на поверку одни чудовища оказываются сотканными из фантазий, а другие тебя съедают.

И она улыбалась – до тех пор, пока Наташа не остановилась перед ней, держа в руках простой лист ватмана, густо исчерканный карандашом.

Вначале она ничего не увидела, кроме хаоса темных штрихов – беспорядочных, бессистемных, а потом вдруг что-то произошло, и Наташа, и комната исчезли – вообще все исчезло, и остались только штрихи – перед ней, за ней, сверху, снизу – везде, и она изумилась, не понимая, как могла даже подумать о хаотичности – теперь из штрихов выросло нечто идеальное… плавные округлости и резкие угловатости находились в удивительной гармонии… и это нечто сомкнулось вокруг нее и закружило в себе и закружилось внутри нее, растворяя, всасывая в себя, утягивая куда-то в бесконечном мощном водовороте…

…деньги…

… что можно сделать за деньги?..