355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мария Барышева » Мясник (СИ) » Текст книги (страница 14)
Мясник (СИ)
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 20:22

Текст книги "Мясник (СИ)"


Автор книги: Мария Барышева


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 43 страниц)

– Все, давайте Чалого, я вышел, – сказал он, потом, миновав окно, остановился и закурил. Около минуты он простоял на месте, покуривая и глазея на прохожих, пока не заметил прошедшего мимо ко входу «Идальго» приземистого коренастого мужчину, с аппетитом жующего толстый шоколадный батончик. Тогда он неторопливо направился к «шестерке» и сел на пассажирское сиденье. Сидевший рядом с водителем человек, не оборачиваясь, спросил:

– Ну, что там?

– Да ничего. Сидит, пьет, нервничает, в окно смотрит, на толчок часто бегает. Запугали девочку – расстройство у нее, наверное.

– Да? И как же часто?

– Ну, не то чтобы часто – сидит подолгу. Но ты не это – я там глянул, оттуда не уйти – ни окон, ни хрена. Еще к задней двери ходила, но тут же вернулась. А так – все.

– Сам-то чего застрял? – осведомился человек, сунул в рот сигарету и щелкнул зажигалкой, блеснув массивным перстнем на указательном пальце. Пришедший слегка потянулся и ухмыльнулся.

– Да я б вообще не уходил! Такую телку подманил – ты бы видел… грудь, попка – все при ней. И ведь уже почти готова была девочка… Эх, мне б еще полчасика, и я бы ее прямо…

– Ладно, Бон, расслабься… вот возьмем деваху и до дому, а там – гоняй этих телок хоть стадами!

– Не-е, – недовольно протянул Бон, засунул указательный палец в ухо и принялся им там вертеть, – дома что… Я ведь, Схимник, в Крыму-то не был никогда… Уж очень мне местные телки понравились… Слушай, мы оттянутьсято хоть успеем тут… и пацаны просили…

– Пацаны пусть этому уроду, Семе, спасибо скажут, – отозвался Схимник, и водитель при этих словах недовольно прищелкнул языком. – Если б не он, не торчали б мы тут четвертый час!

– Слушай, а чего мы ее не можем сразуто?.. – Бон хлопнул пару раз ладонью о ладонь, разворачивая их крест-накрест. – Чего ждем-то?

– Тебе-то не один хрен? Как сказано, так и делаем.

– А кто она такая?

– Почем я знаю? Просто баба.

– За просто бабой не посылают в такую даль! И вообще – что-то не въезжаю я в весь этот расклад! То таскайся за ней везде и трогать не моги, то хватай неизвестно где! Слышь, а кого в том доме-то грохнули, где вы к ней в первый раз пристегнулись?

– Без понятия, – равнодушно произнес Схимник, провел ладонью по волосам, аккуратно зачесанным назад, и выкинул окурок в приоткрытое окно. Его глаза спрятались за полуприкрытыми веками, и со стороны могло показаться, что он дремлет. Бон недовольно хмыкнул. Ему хотелось знать больше.

– Все равно… Ну, на кой она папе?! Зашуганная, худющая, страшная! Да еще и больная, небось!

– На развод! – подал голос до сих пор молчавший водитель, и все трое захохотали, потом Бон перегнулся через спинку и хлопнул водителя по плечу.

– Это ты в тему, Кабаняра! Дай сигарету! Не, пацаны, не въезжаю! Вот Ксюха – другое дело! Видели б вы ее – и мордаха, и башка, кстати, не «Тампаксами» набита – есть, о чем побазарить! Ничего, я у нее телефончик стрельнул… главное, чтоб ее Чалый не приметил, а то похоботит девочку!

– Слушай, заткнись, достал уже своими бабами! – сказал Схимник, внимательно наблюдая за входом в «Идальго» и то и дело осматриваясь. Бон примолк, поглядывая на старшего с опасливым уважением, потом пробурчал: «Да ладно, чо ты?!» и закурил.

Следующий час они почти все время молчали, только Бон и Кабан изредка перекидывались замечаниями насчет прохожих. В начале восьмого Схимник велел подогнать машину поближе к «Идальго», так чтобы был виден зал – теперь ярко освещенное изнутри панорамное окно уже не отражало свет снаружи. Он внимательно смотрел на столик, за которым сидела Наташа и листала записную книжку в обложке под крокодилью кожу, куря и попивая что-то из высокого стакана. То и дело она поворачивала голову и бросала в окно рассеянный взгляд, и иногда Схимнику казалось, что она смотрит прямо ему в глаза. Один раз он даже машинально чуть отклонился, вжимаясь в спинку кресла, хотя сидевшая за столом девушка, конечно же, не могла его видеть. Ему очень не нравился ее взгляд – и сам по себе, и потому, что, в отличие от Бона, он действительно кое-что знал.

В середине зала Схимник заметил Чалого – он сидел в компании двух молоденьких девушек не старше шестнадцати лет, обнимал обеих за плечи и что-то рассказывал. Девчонки, переглядываясь, хихикали и пили шампанское, которого на столе стояло три бутылки, и Чалый то и дело обновлял бокалы, и со стороны могло показаться, что он пьет куда как больше своих подружек. Только опытный глаз мог заметить, что на самом деле Чалый оперирует одним и тем же шампанским, почти до него не дотрагиваясь. На что он налегал, так это на шоколад, заказывая себе одну плитку за другой.

– Хорошо устроился Чалый! – пробурчал Бон, в начале второго часа начавший впадать в тоску. – Слышь, Схимник, может все-таки к нему пойдем? Чо нам тут дубака давать?!

– Ну, конечно, сидеть в тепле да бабам попки гладить – оно, конечно, лучше! – иронически заметил сидевший перед ним. – Слушай, Бон, если тебе что не нравится – набери трубу Валентиныча да скажи ему об этом!

Он слегка потянулся и потер затылок. Бон молча передвинулся за спину Кабана и снова начал смотреть в окно.

– О, Кабан, – негромко сказал он через минуту, – смотри, какие телки валят! Во, особенно вон та, рыжая!

– Да-а-а, ничо, – протянул Кабан, посмотрев в нужном направлении. Схимник тоже повернул голову, с легким интересом взглянув на девушек, которые сейчас как раз прошли мимо машины. Обеим уже было за двадцать, они шли неторопливо и уверенно, держа друг друга под руки, оживленно переговариваясь и то и дело заливаясь смехом. Одна из них была в коротком кремовом пальто и сапогах выше колен, и на ее светлых волосах, туго затянутых в ракушку, поблескивал тусклый свет фонарей, другая, шедшая ближе к домам, выглядела более ярко, чем ее подруга, – в основном, благодаря развевающимся серебристым брюкам клеш, высоким каблукам и ослепительным, ярко-рыжим, длинным, вьющимся волосам, небрежно рассыпавшимся по плечам и прикрытым сверху черной шляпкой, надетой слегка набок. Пальцы блестели от множества колец, и взгляд Схимника невольно приковался к ним – еще и потому, что девушка оживленно жестикулировала, размахивая висящим на запястье ярко-красным пакетом. Не переставая разговаривать, подруги вошли в «Идальго», и сидевшие в «шестерке» увидели, как они устроились за одним из столиков спиной к ним. Хмыкнув, Схимник, почти тут же перевел взгляд на Наташу, но Бон и Кабан продолжали есть их глазами.

– Видал?! – Бон хлопнул себя по колену. – Жаль, я не очень мордаху этой рыженькой разглядел, но, по-моему, там полный порядок. Видал, какие патлы?! Они бы хорошо смотрелись на…

Тут запищал телефон Схимника и Бон замолчал.

– Что? – спросил Схимник, доставая из кармана сигарету. – Нет, мы еще постоим. Я сам скажу, когда.

Он отключился и поднял голову. Наташа сидела на прежнем месте и зевала, потирая виски и уставясь в записную книжку. Через десять минут к ней подошла официантка, Наташа ей что-то сказала, та кивнула и ушла, забрав пустой стакан и пепельницу, а Наташа спрятала записную книжку в сумку, снова зевнула, встала и неторопливо пошла в сторону туалета.

– Слышь, Схимник, может Сема ей почки отбил? – спросил Кабан слегка встревожено. – Нам за это ничего не будет?

Схимник не ответил, продолжая молча курить и смотреть на яркий экран окна. Вскользь он заметил, что эффектные подружки уже не одни, а в компании двух парней. Рыжеволосая девушка встала, наклонилась, что-то сказала блондинке, погрозила пальцем одному из парней и направилась к стойке, прихватив с собой пакет. У стойки она что-то спросила у одной из официанток, та махнула рукой вправо, рыжая кивнула и направилась в маленький коридорчик, где был туалет.

– А тебе, подруга, придется подождать – там уже наша сидит! – прокомментировал Бон и хихикнул. – Елки, ну и дубарь! Слышь, Кабан, если печка не пашет, ты б хоть радио включил что ли, поискал Россию! Может, узнаем, как там наши сыграли.

– Чего там узнавать – вдули наших, – буркнул Кабан, не повернувшись.

Наташа вышла из туалета только минут через пятнадцать, наглухо застегнув куртку. Не глядя в сторону окна, она повернула налево и скрылась за занавеской возле стойки. Все сидевшие в «шестерке» тотчас подобрались, а Схимник негромко сказал в трубку.

– Ганс, приготовься – она сейчас может выйти. И смотри за Семой. Если лоханетесь – обоих зарою, понял?!

Он поднял голову и увидел, что из туалета вышла рыжеволосая и пошла к стойке, размахивая своим ярким пакетом, который несла в левой руке, сунув правую в карман куртки. Из любопытства он попытался рассмотреть ее лицо, но не вышло – его закрывали распущенные волосы и надетая набок шляпа. Девушка подошла к стойке и начала о чем-то говорить с барменом. Схимник отвернулся и оглядел улицу, потом снова посмотрел в окно и увидел, что к девушке подошли ее подруга и оба парня. Один из парней обнял рыжую за плечи и что-то сказал, она, не поворачиваясь, кивнула, а потом вся четверка, судя по всему в прекрасном расположении духа, направилась к выходу.

– Во, какие девочки, а! – сказал Бон, возясь на диване. – Точно знают, что им надо! Вот с такими всегда приятно дело иметь! Ну, повернись же, малютка, покажи мне свой ротик!

Но девушка так и не повернулась. Вся компания сгрудилась возле обочины, отчаянно махая руками, и вскоре возле них притормозило такси. Блондинка села рядом с водителем, рыжеволосая подруга открыла пассажирскую дверцу. При этом ее рука, на которой блестели несколько колец, на мгновение попала в пятно света, слегка повернувшись ладонью вперед, и в тот же момент Схимник бессознательно выпрямился – это было инстинктивное движение животного, которое на какой-то момент почувствовало, что что-то не так. Он нахмурился, взглянул в окно «Идальго» и снова перевел взгляд на такси, в которое как раз сел последний пассажир. Такси тронулось с места и неторопливо скрылось за поворотом, а Схимник все продолжал напряженно смотреть ему вслед, пытаясь понять, что же ему вдруг так не понравилось в рыжеволосой.

– О, – сказал сзади Бон, – вон и наша выползла, наконец. Слышь, Схимник, никуда она не пошла. А тут таких девочек увели!

Наташа, склонив голову, медленно прошла через зал и села на свое место, подперев щеку ладонью и повернувшись к окну затылком. Она сидела так несколько минут, потом потянулась правой рукой к стоящему перед ней стакану, и тут Схимник отчетливо увидел ее ладонь. Выругавшись, он распахнул дверцу, выскочил из машины и побежал к входу в бар. Может, он и ошибается… все равно следует проверить, да только вряд ли. Он хорошо разглядел руки рыжеволосой, когда она проходила мимо машины – пальцы, унизанные кольцами, чистенькие ладони – такие же, как у девушки, сидевшей сейчас в «Идальго». Между тем у Наташи на правой ладони была большая ссадина – он отлично видел ее несколько раз – ссадина появившаяся после встречи с Семой, и у рыжеволосой, севшей в такси тоже была ссадина на правой ладони. Ну, конечно, и тогда туалет – это вовсе не отбитая почка, а сотовый телефон, который Наташа до сих пор прятала в сумке, а эффектная красотка – это парик, яркие тряпки и пакет, отвлекающие внимание от лица.

Вбежав в бар, Схимник подлетел к нужному столику, схватил девушку за плечо, резко развернул к себе вместе со стулом и сорвал с нее шляпу. На него глянуло испуганное, совершенно незнакомое лицо, обрамленное темными, коротко стрижеными волосами, почти мгновенно испуг потеснило ехидство, и девушка скрипучим голосом сказала:

– Привет, дядя!

На него нахлынула знакомая холодная волна злости, и Схимник едва сдержался, чтобы не схватить девчонку одной рукой за затылок, а другой за подбородок и как следует дернуть голову вверх и в сторону, чтобы хрустнули, ломаясь, шейные позвонки. Но вместо этого он ухмыльнулся «рыжей», так никогда и не узнавшей, как близко она сейчас была к смерти, повернулся и выбежал из «Идальго», и, визгнув шинами по асфальту, к нему тотчас подлетела «шестерка». Схимник прыгнул в открывшуюся дверцу, и машина помчалась в ту сторону, куда недавно уехало такси. Из бара выбежал растерянный Чалый, отчаянно ругаясь, кинулся вслед «шестерке», потом плюнул и побежал к ближайшему телефону-автомату.

* * *

Оля вместе со своими друзьями выскочили на одной из окраинных улиц, после того как убедились, что за такси никто не едет. К тому времени таксист был уже достаточно удивлен и рассержен тем, что его заставили петлять по городу, словно зайца, улепетывающего от лисы, да и к тому же еще и выяснилось, что ему придется довольно далеко прокатиться по ялтинской трассе. Таксист заявил, что он уже стар для подобных игр, и да-же обещанные деньги утешили его не до конца.

– Только постарайся как-нибудь поскорее вернуть шмотки, – попросила Назарова, кое-как приняв от Наташи симпатичную зеленую бумажку. – Ты Людку не знаешь, а я знаю. Она ж из-за тряпок удавится! Знаешь, каких трудов мне стоило ее уломать?! А мы пока твою сумку сбережем, заберешь, и одежду свою тоже. Вот парик можешь оставить – парик мой, он мне не идет совершенно. Ну, давай, не влипай больше, а мы за Людкой поехали.

Наташа еще раз поблагодарила Олю, ссыпала в подставленную ладонь блестящие дешевые Людкины кольца, и Назарова, часть давней старой жизни, хлопнув дверцей, растворилась в темноте, а такси развернулось и помчалось в сторону Ялты.

Почти всю дорогу Наташа внимательно смотрела в заднее стекло, и любые появлявшиеся в заоконном мраке фары вызывали у нее озноб, но всякий раз, когда водитель по ее просьбе притормаживал, фары проносились мимо и исчезали где-то впереди. Из машины она снова попыталась дозвониться до поселка, но у нее снова ничего не вышло. Оставалось только смириться, сидеть, смотреть в окно и ждать.

Таксист высадил ее на подъездной дороге, отказавшись ехать в поселок по темному бездорожью, и, выйдя из машины, Наташа увидела слева, далеко внизу знакомые башенки-минареты «Сердолика», которые словно парили на фоне холодного звездного неба и казались призрачными и странными. Она пошла к поселку, то и дело спотыкаясь на высоких и неудобных каблуках и путаясь в развевающихся брюках. Снимать парик Наташа пока не стала – в нем было довольно тепло, и длинные волосы спадали на спину и плечи словно продолжение некой чудной шапки. Оглянувшись, она увидела быстро удаляющийся вверх, к трассе, свет фар, за которым смыкалась темнота, передернула плечами и пошла быстрее.

Недалеко от дома Измайловых ее облаяла чья-то собака. От неожиданности Наташа споткнулась, и тотчас окно в доме, мимо которого она проходила, отворилось, и разбитый пьяный голос крикнул:

– Какой хер там шляется?! Галька, ты?! Вали, сказал – не приду сегодня!!!

Инстинктивно пригнувшись, Наташа быстро миновала дом, а потом остановилась – в следующем жили Измайловы. В доме было тихо, окна темны – Григорий и Ольга, скорее всего, уже спали. Наташа немного помялась перед домом, легонько толкнула запертую калитку, огляделась и пошла дальше. Она хотела вначале проверить, все ли в порядке с Костей, Измайловы могли и подождать.

Вскоре из-за поворота показался знакомый дом за невысоким каменным забором. Во всех окнах приветливо и уютно горел свет, но занавески были плотно задернуты, и разглядеть, что там делается, было невозможно, толь-ко слышался звук работающего телевизора. В левом доме тоже ярко светилось окно, правый же стоял безликой темной громадой – Наташа вспомнила, что его обитатели уехали на зимние заработки, и за домом за небольшую плату приглядывали Лешко. Она улыбнулась, подумав, что уже знает о поселке не меньше, чем о собственном дворе, и тут из уютного мирного домика долетел грохот, что-то разбилось и раздался истошный крик Нины Федоровны:

– Костя, не надо!!! Господи, опять! Васька, отними у него, отними!!!

Крик смешался с мужской руганью и их тут же перекрыл странный низкий полурев-полурычанье – такой звук могло бы издать разъяренное животное, но никак не человек. Тем не менее, Наташа узнала голос и бросилась бежать к дому. Она влетела в незапертую калитку и чуть не сбила с ног какую-то женщину, стоявшую во дворе – взвизгнув, та отскочила, испуганное лицо с расширенными глазами промелькнуло мимо Наташи и исчезло где-то позади. Женщина что-то крикнула, крик прозвучал далеким растерянным птичьим писком. Наташа дернула дверь, вскочила в короткий коридорчик, и из него – в одну из комнат… и едва успела отпрыгнуть в сторону, когда из комнаты прямо на нее со скрипом и скрежетом вылетело инвалидное кресло. Она успела увидеть пронесшегося мимо нее в кресле окровавленного человека – незнакомого, с багровым лицом, искаженным в гримасе звериной ярости, и выпученными безумными глазами; его руки толкали колеса так легко и быстро, словно были мощной частью механизма кресла. Следом выскочила Нина Федоровна в длинном цветастом халате, заляпанном красными брызгами, но, увидев Наташу, она дернулась назад, вскинув перед собой руки, крест накрест закрывая лицо. Наташа успела увидеть соседа Лешко, который, кряхтя, поднимался с пола комнаты с выражением тупого изумления на лице. В руке он держал окровавленные ножницы. Сама же комната была разгромлена, точно по ней пронесся ураган.

Крутанувшись на одной ноге, Наташа бросилась за Костей. Он уже был на кухне, возле стола, на котором стояла стопка чистых тарелок. Схватив одну из них, Лешко с размаху ударил тарелкой о край стола, и во все стороны брызнули осколки. Один, большой, с острым треугольным краем остался в пальцах Кости, и он замахнулся им, метя себе в горло. Крикнув что-то и уронив пакет, Наташа успела подскочить к нему и перехватить взметнувшуюся руку за запястье. Человек в кресле испустил короткий яростный вопль и повернулся к ней, и Наташа едва сдержалась, чтобы не отшатнуться от этого жуткого лица, потерявшего всякое сходство с человеческим – на нее с ненавистью глянуло кошмарное гримасничающее существо, которое никак не могло быть ее другом. Из уголков рта выплескивалась розоватая слюна.

– Костя!!! – крикнула Наташа и вцепилась в его запястье второй рукой. И тут же с изумлением почувствовала, как это запястье с легкостью проворачивается, выскальзывая из ее пальцев, словно натертое маслом. Костя оскалил зубы и высвободил руку таким сильным рывком, что хрустнули суставы. В следующее мгновение он взмахнул своим оружием. Ошеломленная, Наташа не успела увернуться, и удар пришелся ей в левое предплечье. Осколок легко пробил тонкую кожу куртки, рукав свитера и глубоко вонзился ей в руку. Вскрикнув от боли, Наташа отскочила и ударилась о кухонный шкаф, с ужасом глядя на косо торчащий из предплечья кусок тарелки, по краю которого кудрявились лиловые цветочки. Существо в кресле взвыло, смахнуло со стола оставшиеся тарелки и заметалось в узком проеме между столом и шкафами, и кресло, визжа колесами, с лязгом колотилось о выступы, выбивая из мебели пыль и щепки, странно напоминая громадное насекомое, бьющееся о стекло лампы. Лешко бормотал и вскрикивал, одна его рука легко вращала колесо кресла, а другая плясала в воздухе, что-то выискивая, словно жила сама по себе.

– За руки! – крикнула Наташа выскочившим на кухню мужчине и Нине Федоровне. – Хватайте его за руки! Нина – веревку, ремень – что угодно!!!

Сосед подбежал к Лешко и поймал пляшущую руку, и тут Наташа увидела нечто совершенно невозможное: Костя повернулся вместе с креслом, его вторая рука схватила соседа за футболку, и здоровенный мужчина вдруг отлетел назад легко, словно узелок с бельем, ударился о плиту и свалился на пол вместе с кастрюлькой, из которой выплеснулся соус, наполнив кухню пряным, горячим запахом. На кухню влетела Нина Федоровна с ворохом ремней, галстуков, поясов и каких-то тряпок и застыла, тупо глядя на возящегося в соусной луже соседа. Тем временем Костя, бормоча что-то, проехал мимо него и потянулся к шкафу, возле которого стояла Наташа. На его лице было выражение умирающего от жажды, увидевшего вдруг прохладный родник. Она вспомнила, что в этом шкафу Нина Федоровна хранит ножи и вилки и, подвинувшись, изо всех сил прижалась к ящику.

– Костя! – умоляюще сказала она. – Костя, это же я! Костя, посмотри… неужели ты меня не узнаешь?!

Существо на мгновение застыло, и на его лице мелькнуло туповатое и недовольное удивление. Тем временем мужчина поднялся и, осторожно обойдя его, забрал у Нины Федоровны широкий длинный ремень. Скосив на него глаза, Наташа снова сказала:

– Костя… ведь ты Костя… ты помнишь меня?

– Пусти… надо… немедленно… – произнесло существо знакомым голосом, но в его лице не появилось ничего знакомого, только усилилось выражение жажды; лицо подергивалось, словно у Кости была наркотическая ломка, и Наташа закрывала доступ к лекарству, несущему избавление. Лешко взмахнул руками и легко отшвырнул ее в сторону, и в тот же момент сосед и Нина Федоровна набросились на него сзади и схватили за руки, судорожно опутывая их ремнями, и Костя отчаянно завопил и забился, пытаясь высвободиться. Один из ремней затрещал, но Нина Федоровна, сосед и подскочившая к ним Наташа набрасывали на дергающиеся руки все новые и новые ремни и пояса, приматывая их к креслу. Они тяжело дышали, наступали друг другу на ноги и в спешке то и дело обматывали ремнями и собственные руки, но в конце концов существо все же оказалось намертво привязанным к креслу с руками, завернутыми назад почти под прямым углом, так что плечи выгнулись далеко вперед. Костя хрипел и дергался всем телом, пытаясь освободиться, и кресло дергалось и подпрыгивало вместе с ним. Зловеще похрустывали суставы.

– Е-мое! – сосед привалился к стене, тяжело дыша, и вытер кровь с разбитой губы. – Ну ни хрена себе! Давай, Нинка, звони в психушку, пока он не порвал все это к чертовой матери!

– Никаких психушек, – просипела Наташа, – везите его в комнату.

Сосед уставился на нее с изумлением и яростью.

– Ты что, офонарела?! – он повернулся к Нине Федоровне, которая стояла, прижав к груди окровавленные руки, и мелко дрожала, постанывая. – Нинка! Это кто такая вообще?!!

– Вася, пожалуйста уходи, – едва слышно сказала Лешко. – Я позвоню сама, а ты уходи. Спасибо, что помог, а теперь уходи. Только никому не говори, пожалуйста. Ведь Костик… он хороший… он просто приболел… а мы тут сами… сами…

– Да ты что?! Ни хрена себе приболел! А если он вырвется?!! Он же нас чуть не порешил!!! Он же чуть мне в брюхо ножницы не засадил! Нет, я этого так не оставлю! Я сам…

– Вася! – долетел с улицы испуганный дрожащий женский голос, и мужчина запнулся, нерешительно глядя в сторону двери. – Васька!

– Вас зовут, – тихо сказала Наташа, не отрывая глаз от дергающегося в кресле существа. – Пожалуйста, уходите.

– Да вы тут сами все спятили! Ну вас к матери! – Василий махнул рукой и широкими шагами вышел из кухни. Входная дверь с грохотом захлопнулась за ним, и тотчас Нина Федоровна, подломившись в коленях, рухнула на пол перед Наташей, испуганно отскочившей назад, и завыла, колотясь лбом о линолеум:

– За что, за что?!! В чем провинились?!! За что наказала?!! Верни сына!!! Ты же можешь! Ты все можешь! Забери все, меня забери, но верни сына! Васька будет молчать, все будут молчать! Я даже могу…

Наташа отдернула ногу, за которую та уцепилась, наклонилась и звонко хлопнула Нину Федоровну по щеке, и та подавилась словами, поглядев на нее ошеломленно и немного более осмысленно. На щеке проступило красное пятно.

– Встаньте и помогите отвезти его в комнату! – резко сказала Наташа, придерживая левую руку и стараясь не шевелить ею – при малейшем движении осколок тут же напоминал о себе острой болью. Вытащить его она не решалась – осколок сидел глубоко. – Быстрей, у меня мало времени!

Лешко поднялась и с ужасом посмотрела на кресло, в котором бормотало и гримасничало связанное существо. Наташа не выдержала и толкнула ее.

– Ну быстрей же!

Вдвоем они кое-как откатили кресло в комнату. Костя снова начал было кричать, но Наташа заткнула ему рот скатанным галстуком, который подхватила с кухонного пола, и теперь все их действия сопровождало глухое, злобное мычание. Попутно она удивилась, что больше не чувствует ни ужаса, ни растерянности – только решимость и злость на того, кто где-то там далеко взломал ее картину…

…и предвкушение работы…

…все прочие чувства словно замерзли, забытые и бесполезные.

– Так, – сказала Наташа, когда подпрыгивающее кресло водворилось в углу комнаты, – теперь вытащите у меня из руки эту дрянь – она будет мне мешать. Нина Федоровна! – она тряхнула застывшую женщину, и та тупо посмотрела на нее, не узнавая. – Давайте! Вы же медик?!

При слове «медик» Лешко встрепенулась и кивнула.

– Да. Медик. Сейчас. Сейчас. Я все сделаю.

Она сбегала в другую комнату и принесла маленький шкафчик-аптечку. Вывалила его содержимое на кровать, и часть пузырьков с тихим звоном скатилась на пол. Наташа села перед ней, и Нина Федоровна оглядела ее руку уже с профессиональной деловитостью.

– Будет больно, – сказала она. Наташа кивнула и отвернулась, сжав зубы. В следующий момент предплечье рванулось дикой болью, и, не удержавшись, она вскрикнула, почувствовав, как по коже быстро и горячо заструилось, закапало с пальцев. Лешко торопливо содрала с нее куртку и свитер и принялась останавливать кровь.

– Не опасно, – сказала она через десять минут, закончив накладывать повязку, – но заживать будет долго… и болеть долго. Я дам тебе обезболивающего… лучше вколю…

После укола рука онемела, и Наташа, тут же забыв про нее, помчалась на кухню. Подняв свой пакет, она заглянула в него – Назарова по ее просьбе должна была принести ей какие-нибудь рисовальные принадлежности. Но в пакете, помимо собственных вещей, она обнаружила только несколько листов ватмана альбомного формата, пару карандашей, несколько тонких кисточек, старинную перьевую ручку и пузырек черной туши – это было все, что Оля смогла найти. На мгновение Наташа остановилась в задумчивости. До сих пор она работала только масляными красками и только на холсте. Ватман ненадежен, а тушь и карандаши… неизвестно, сможет ли она ими что-то сделать… Но тут из комнаты донеслось яростное мычание, и она, больше не раздумывая, побежала обратно, прихватив с кухни большую, широкую разделочную доску.

– Нина Федоровна, – сказала она, изо всех сил пытаясь не накричать на съежившуюся на кровати женщину, которая раздражала ее своей медлительностью, – вы знаете что… вы идите на кухню и, пока я буду работать, приготовьте нам что-нибудь поесть, ладно? Приберите там, я не знаю…

Займись чем-нибудь, не сиди здесь и не молись на меня и не смотри так – я здесь не при чем, это сделала не я!..

Разве ж это того не стоило?

Женщина встала и медленно побрела к выходу из комнаты. Ее короткие волосы с проседью торчали во все стороны, плечи сгорбились, и, глядя ей вслед, Наташа вдруг с неожиданно ясностью поняла, что Костя ошибся, сказав когда-то, что с Наташиным отъездом все постепенно придет в норму. Нине Федоровне уже никогда не стать Ниной Федоровной, как и ей самой не стать той прежней Наташей… как и не воскресить всех тех, кто погиб, так опрометчиво доверившись ей. Уже ничто никогда не придет в норму, потому что боги, чье место она попыталась занять, проснулись и увидели самозванку. А боги не терпят конкуренции.

Отвернувшись, она начала готовиться к работе, а приготовившись, впилась глазами в лицо существа, глядящего на нее со звериной ненавистью, и лицо поддалось, пропуская ее внутрь…

Вначале Наташа ничего не поняла. Она не увидела, как раньше, нечто вроде «заповедника», не увидела каких-то слоев, не увидела ничего из то-го, что доводилось видеть прежде – ни единого существа, ни единой черты – ни кусочка. Она наткнулась на бесконечный и беспросветный черный, но черный горячий, а не холодный, как положено, – горячий, упругий, страшный, она ощутила густой черный запах ненависти и…

…жажды?..

Жажды чего?

…черный звук, странный звук, проникающий, обволакивающий, манящий, сладкий… сгустки слов…

…утолить жажду…

… что есть под рукой – все подойдет, чтобы… о чем думаешь… последняя мысль, предпоследняя мысль, и та, что за ней, и та, что за ней… но сначала последняя, последняя, самая главная…

…солнечный свет в твоих жилах… жидкий огонь… впустить воздух… холодный воздух… ах, как приятно… и он будет петь внутри… впустить везде… льдом… пусть уйдет огонь… уйдет свет… его место снаружи…

… жажда?..

…тело… ненужный, уродливый плащ… возненавидь… отравленный наряд Главки, врученный Медеей… жжет… только сбросить, и тогда… тогда…

Бессвязные обрывки растворились в черном так же плавно, как и появились, словно легкая волна, пробежавшая по маслянистой поверхности старого пруда. Наташа попыталась проникнуть сквозь черное. Но неожиданно встретила яростное сопротивление и в то же время почувствовала, что там, за черным пульсирующим жаром есть что-то еще, словно…

…она очнулась в комнате, растерянно глядя в безумное, подергивающееся лицо, потом перевела взгляд на абсолютно чистый лист бумаги, над которым растерянно зависла ее рука с карандашом. Глаз, мозг, рука… цепь не замыкалась.

Ч т о э т о т а к о е?

Она ничего не понимала. Где же все? Где страх, где любовь, где все пристрастия и способности – куда все это делось? Ничего не было – только черное… и шепот, и запах, и некая отвратительная жизнь, и… жажда?

… и ненависть, странная, чужеродная, незнакомая. Так вот каким становится выпущенный из картины келы и что он делает с человеком…

Что?

Наташа сжала зубы и вернулась обратно. На этот раз она попыталась найти, где заканчивается это черное, представила себе, что отходит от него все дальше и дальше, чтобы рассмотреть полностью, и внезапно оказалась перед большой пульсирующей сферой, вокруг которой простирался знакомый грязно-серый, пасмурный фон. Она двинулась, чтобы обойти ее – округлое, округлое, беспросветно черное, горячее, страшное… и вдруг наткнулась на прореху с неровными дрожащими краями, которая медленно стягивалась, и края неумолимо ползли навстречу друг другу, словно губы огромного жадного рта, а в нем…

… что-то в этой строчке мне не нравится… какая-то покореженная строчка…

… хотел бы я знать…

… и будет так холодно…

… когда-нибудь, только нужно верить и за дело взяться с умом, а дальше и без ног можно…

Внутренний мир Кости никуда не исчез, он был здесь, под этой чернотой, которая наползала на него, обволакивая, словно огромная, омерзительная амеба. На мгновение Наташа застыла, в ужасе глядя на нее, и по сфере прошла рябь, словно она почуяла ее присутствие, и дыра начала затягиваться быстрее, поглощая то, что осталось. Опомнившись, Наташа проникла через дыру внутрь, и рванула края в разные стороны, и в мозг ей ударил беззвучный вопль ярости. Сфера запульсировала, обдавая ее черными волнами жара, стараясь затянуть внутрь и растворить в себе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю