Текст книги "Школа Добра"

Автор книги: Марина Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 39 страниц)

Еще и Эро в перерыве доставал и выспрашивал, что меня связывает с новым ночным комендантом общежития. А я ни сном, ни духом, ну, вообще. Я про то, что у нас появилась должность ночного коменданта, вообще только от него услышала. Что уж говорить о том, что я не была знакома с ним лично.

– Странно, – Пауль почесал кончик носа. – А вот господин Род о тебе отзывался очень хорошо... И главное, характеристику дал такую точную... Странно.

– Ничего не знаю, – слушала я великого сыщика вообще вполуха, потому что глаз не могла оторвать от спектакля, который Фифа разыгрывала в конце аудитории. И убейте меня, если она его не для Веника разыгрывала. – Пауль, а ты не знаешь, у нас в библиотеке по волшебным зеркалам что-то есть?

– Я тебе что, библиотечный справочник? Так что там с Родом?

В этот момент Фифа порозовела, хорошо так порозовела, я бы даже сказала, покраснела, и пошла быстрым шагом к выходу из аудитории. А наш староста постоял столбом минуты с полторы, после чего, стараясь не переходить на бег, бросился за ней вдогонку. Очень интересно! Узнать бы, о чем они там так мило беседовали...

– Юла! – почти прокричал мне в ухо разгневанный Эро. – Ты меня вообще слушаешь?

– А? Нет, извини... Мне тут пришла в голову одна гениальная идея... извини, мне надо бежать... Давай потом...

– После обеда?

– Да... Ой, нет! После обеда у меня консультация... Вечером, ага?

До комнаты я бежала почти вприпрыжку, абсолютно захваченная идеей повторного использования шкатулки. И правда, зачем мне библиотека, когда у меня дома такой ценный артефакт! Понятно же, что сейчас больше всего на свете я хочу получить инструкцию по использованию моего волшебного зеркала. Вот пусть мне ее и предоставят. И уже вечером я бы смогла... Ого-го, сколько бы всего я смогла! Да я с таким умением самого Эро в вопросе сбора информации за пояс заткну.

Сафской дома не оказалось. Оно и к лучшему! Нетерпеливо достала из тумбочки свою ценную коробочку. Еле дождалась, пока юла на крышке станет золотой, открыла крышечку, а там... Нет, не еще одно зеркало, не свиток с инструкцией и не книжка по истории создания волшебных зеркал – придется все-таки в библиотеку идти.

На черном бархате лежала пара симпатичных золотых сережек. Я взяла одну из них в руки, чтобы рассмотреть: на тонкой коротенькой цепочке висела маленькая золотая юла. Не знаю, как мастер добился такого эффекта, но она так сияла, что казалось, словно она находится в постоянном движении. Очень красивая вещь. Спасибо, конечно, ценному артефакту, но разве я об этом просила?

Понятно, что сережки – это не просто украшение. Точно так же, как и зеркало – не просто зеркало, но какая от них польза?

Фифа вернулась, когда я примеряла свою неожиданную обновку.

– Прихорашиваешься? Похвально. Может, на самом деле не все так и плохо, как мне сразу показалось...

– Прихорашиваюсь-прихорашиваюсь, – улыбнулась ее отражению в зеркале.

А заодно и планы по разведдеятельности строю. Ох, не хватает мне Аврорки, боюсь без ее коварства все не так красиво получится, но уж, как получится, а Венику вот так просто все с рук спускать нельзя.

– Насчет платы подумала? – Фифа устроилась на своей кровати с пилочкой. Интересно, сколько их у нее?

– Подумала. Я сегодня заметила, что у тебя с Общей магией не очень...

Сафская поморщилась.

– Я бы могла за тебя домашку делать...

Интересно, по шкале коварности, сколько бы я баллов получила за то, что расплачиваюсь Александровскими конспектами за лекции на тему "Как испортить Алексу нервы"? Потому что ожидать какого-то другого эффекта от консультаций в исполнении Фифы было бы глупо. Особенно после того, как я на стратегическом совещании в Институте соприсутствовала, пусть и негласно. Знаем-знаем, какие у них ценности. Кстати!

– Фифа, скажи, а вот вы всех своих жертв обычно проклятием суккуба проклинаете?

Сафская сначала высказалась по поводу Фифы, на что я вежливо заметила, что она повторяется, и мы это уже вчера в коридоре проходили, а потом непосредственно к вопросу о проклятии перешла:

– Мышка, ну подумай сама, какое проклятие суккуба? Это не наши методы! Грубо. Пусть базарные торговки с таких козырей ходят, мы же играем тонко, запутанно плетем кружево интриг, раскидываем сеть заговора...

– Зубы мне не заговаривай! Ты знаешь, кто у меня отец? Уж он бы не перепутал...

Паутины они там плетут. Знаю-знаю я их паутину. Я, конечно, мало что помню, кроме боли, но и Алекс, и папа мне объяснили, чем меня прокляли и где. Да, и Вепрь же подтвердил! А  мыш мне, в отличие от некоторых, вообще никогда не врал.

– Знаю я, кто у тебя отец, – оскалилась Сафская, и я поняла, что наше перемирие по лезвию бритвы ходит. – Из-за него, между прочим, меня в эту дыру и сослали.

Фифа отвернулась от меня и демонстративно громко досчитала до десяти, затем спокойно вернулась к разговору:

– Ты про интриги слышала? Включай иногда мозг во время разговора. Проклятие суккуба не входит в обычный практикум для выпускниц. У нас это каждая сопливая первокурсница сделать может. Так что ПС ваш – это только вершина айсберга. Многоходовка, понимаешь? И вообще, ты мне за что платишь? За то, что я тебе о методах преподавания в Институте рассказываю, или за консультацию по женским хитростям?

– Давай по хитростям, – вздохнула я тяжело. Надо будет с Эро насчет этой многоходовки шамаханской посоветоваться.

– За подарок благодарила уже? – деловым тоном осведомилась Сафская.

– Я за ЭТО еще и благодарить должна?

– А как же?! Это же подарок! Обязательно, нежно улыбаясь... За пуговку еще можно покрутить... Да не за свою! Не трогай платье! За его пуговку, на его одежде.

– Не получится покрутить, – погрустнела я.

– Почему не получится? За такой подарок без одежды благодарить не принято, если что...

Я вспыхнула от смущения.

– С ума сошла?!

– Да, а вы вообще, когда встречаетесь? Ты почему не готова? Одними сережками мужика не удержишь. Или ты в этом убожестве на свидание собралась?

Я удивленно посмотрела на Сафскую. Можно подумать, что она одета во что-то другое. Форма – она и есть форма.

– Но не на встречу же с молодым человеком в ней идти!

– Я и не пойду... – проворчала уязвленно, потому что кроме формы у меня ничего нет пока. Нет, письмо-то я домой написала, но когда еще мне вещи пришлют... Эх, не надо было идти на поводу у ректора, надо было основательно собираться. А спешка – она ни к чему хорошему еще не приводила никогда.

– У меня волшебное зеркало есть.

– Серьезно!? – Фифа подскочила на кровати. – Настоящее? Обалдеть!! Где взяла?

– Из шкатулки желаний. Мне папа на день рождения подарил.

– С ума сойти! Покажешь?

– Смотри, мне не жалко...

Достала из тумбочки свою волшебную коробочку, повернулась к соседке и вдруг услышала странный писк. Нет, если бы Вепрь был не на острове Калипсо, я бы на этот звук не обратила внимания.

– Это что? – спросила растерянно.

– Где? – голос Сафской звучал так, словно она голову под подушку засунула. – А почему у тебя?..

«Почему у меня, что?» – спросить я уже не успела. Ибо сначала из окружающего мира пропали совершенно все звуки, а потом в оглушающей тишине раздался незнакомый женский голос:

– Допустим, воздух был нами потерян не по нашей вине. За что я вообще столько плачу видящим? Не понимаю!.. Потерю времени я готова даже засчитать в плюс, потому что это помогло нам узнать о том, что она есть. Но я вас предупреждаю. Делайте, что хотите, но когда начнется пожар, рядом с ней не должно быть моего мальчика! Это понятно?

– Понятно… понятно… понятно… понятно… – раздалось многократным эхом, словно я находилась не в небольшой комнате общежития Школы Добра, а в огромном мраморном тронном зале, потому что последнее слово незнакомка прокричала с некоторым надрывом.

Ответил мужчина:

– Боюсь, что у нас возникли проблемы не только с устранением наследника, но и с организацией дальнейших мероприятий тоже. Боюсь, к ней вообще невозможно подобраться… Мы…

Раздался звук, который издает стеклянный шарик, ударившись о стену, а потом женщина прошипела, именно прошипела, потому что шепотом этот жутковатый голос назвать было нельзя:

– Вы ничего не делаете уже почти полгода. Нет, хуже! Вы ничего не делаете восемнадцать лет. Вы плохо ищете…

– Ее хорошо прятали! – попытался перебить собеседник и женский голос завизжал:

– Молчать, когда я говорю!

Я на секунду вернулась в реальность и поняла, что моя драгоценная шкатулка валяется на полу, я стою посреди комнаты, зажав уши руками, а Сафская сидит на кровати с испуганными глазами и открытым ртом, а потом меня снова накрыло бесшумной волной, и я услышала:

– Я больше не прошу. Я приказываю. Найди способ к ней подобраться. Мне нужно все остальное. Не собираюсь отдавать это никому. Ясно?

И снова эхо:

– Ясно… ясно… ясно…

Сбивающее с ног эхо, разрывающее сознание и лишающее воздуха. Я захрипела и все-таки сумела вырваться из этого странного омута.

Фифа забралась на кровать с ногами, спиной прижалась к стене и тихонько поскуливала:

– К демонам, что происходит?

Дрожащими пальцами я дотронулась до своего лица и поняла, что щеки мокры от слез.

– Мы нашу консультацию на потом перенесем, ладно? – голос хрипел, а во рту пересохло. – Мне очень срочно в библиотеку надо, – поделилась я планами со своей соседкой, чем, кажется, окончательно ее перепугала.

– Может, к доктору? – спросила она.

– Может и к доктору, но сначала в библиотеку.

Нет времени писать папе и спрашивать, что происходит. Надо выяснить, как связаться с ним при помощи моего волшебного зеркала. Виног, Эро, Вельзевул Аззариэлевич – все это добрые друзья и хорошие советчики, но ни один из них и в подметки Волчку-старшему не годится.

Папа все объяснит. Потому что со мной происходит что-то странное. Мне надо рассказать ему. Об этом, о шкатулке, которая с каждым разом все больше и больше меня удивляет, об Аврорке, об Алексе... Нет, не об Алексе... Об остальном.

Да. И папа врать не станет. Я просто скажу ему, что мне страшно, что я запуталась, что...

В дверях библиотеки я столкнулась с ректором. А кстати, зачем мне библиотека? У него же тоже есть волшебное зеркало! Что ему, жалко, пусть объяснит, как оно работает.

– Вельзевул Аззариэлевич, а как волшебное зеркало работает? – решила без дипломатии – сразу с места в карьер.

Глава Школы Добра слегка растерялся и неуверенно ответил:

– И тебе доброго дня, Юлиана, а зачем тебе такая информация?

Сказать или нет?

– Надо... Мне... я... а можете устроить так, чтобы я с папой смогла поговорить? Как тогда, в день рождения?

Ректор окинул меня изучающим взглядом, и я едва удержалась от того, чтобы руку в карман засунуть и проверить, на месте ли мое средство связи.

– Что-то случилось?

– Я не знаю, наверное. Поможете?

Он кивнул и приглашающим жестом велел следовать за ним. Я даже обрадоваться раньше времени не успела, когда услышала:

– А потом ты мне расскажешь, зачем тебе информация о волшебных зеркалах, которыми, если ты не знаешь, запрещено пользоваться на территории Школы.

– А как же...

– А мне можно, – отрезал этот тиран и добавил грустным голосом:

– Кто-нибудь в этом балагане хотя бы раз читал Правила Проживания? Хотя бы один человек?

– Вепрь точно читал, – попыталась я успокоить ректора, но он только рукой в мою сторону махнул.

– Молчи, Волчок! Ваш Вепрь – вообще вопиющее нарушение!

Я только вздохнула преувеличенно громко, надеясь, что в моем "ох-ох-онюшки" Вельзевул Аззариэлевич услышал абсолютное раскаяние, клятвенное обещание ознакомиться с ПП, хотя бы по диагонали, выучить, наконец, все аксиомы Общей магии так, чтобы они от зубов отскакивали... И вообще...

– Не паясничай! – ни на секунду не поверил мне ректор, и до самого кабинета с волшебным директорским зеркалом мы хранили молчание.

А потом он произнес, глядя на свое отражение:

– Александр Волчок. Срочно.

Изображение покрылось рябью, и я увидела папу. Он стоял посреди коридора, повернувшись к нам боком, и внимательно слушал невидимого собеседника. Но вдруг резким движением руки призвал говорившего к молчанию, а потом посмотрел мне прямо в глаза. И бровью дернул удивленно. И голову наклонил, словно не веря. После чего:

– Я приношу свои извинения. Мы с вами этот вопрос немного позже обсудим. Неожиданные обстоятельства требуют моего присутствия в другом месте.

– О! – ответил человек-невидимка. – Я понимаю...

И изображение замелькало, прыгая из одного зеркала в другое: коридор, проходной зал, зеленые портьеры, тяжелые шторы, кровать под жутким балдахином и, наконец, туалетная комната и папа, который хмурится и на меня не смотрит.

– Вы нас оставите, конечно, – даже не вопрос, а утверждение, произнесенное холодным резким голосом. Я немного испугалась, потому что этот человек в зеркале, от которого за версту холодом веет... разве это мой отец? За спиной легко стукнула дверь, сообщая мне о том, что директор нас покинул, а потом мне сразу полегчало, потому что папа сразу оттаял, улыбнулся солнечно и легко дотронулся до стекла рукой.

– Принцесса моя!

Я приложила ладонь к его отражению с другой стороны. Вот же он, казалось бы, совсем рядом, а при этом так далеко... Почувствовала, что сейчас заплачу:

– Па-ап... привет!

– Юлочка, что-то случилось?

– Я не знаю, я тебя, наверное, отвлекаю... Прости. Но тут все так странно, и я не уверена, есть ли проблема и с чего начать...

– Как я учил? – папа подмигнул. – Начни с того, что вызывает больше всего подозрений.

Параноик мой, самый-самый любимый!

Я подумала-подумала и решила начать рассказ с того, как обнаружила под своей дверью шкатулку с неприятной запиской. И даже ее содержание не утаила, и без страха призналась в пьянстве на крыше. В общем, все-все рассказала, про Винога только не стала говорить ничего. Ну, не рассказывать же папе о том, как мы... Папе! Стыд какой! Тем более, что и мама запретила категорически.

– И знаешь, эта тетка таким голосом страшным говорила. Прямо у меня в голове, что я теперь просто не знаю... Это из-за сережек, да?

– Из-за сережек, – папа устало потер переносицу. – Сережки хорошие, а главное, они умеют подстраиваться под владельца, поэтому их можешь носить смело. И как можно чаще. По возможности, всегда.

– Но...

– А вот с зеркалом у нас проблема. Кто знает о его существовании?

– А что с ним не так? – не знаю, что мною двигало, но я папе и словом не обмолвилась о том, что знаю об особенностях первого предмета полученного от шкатулки желаний. – Зеркало как зеркало.

Демонстративно достала его из кармана, чтобы на свое отражение полюбоваться.

– Хорошо, – папа кивнул. – Поставим вопрос по-другому. Кто знает о его существовании, кроме Алекса?

– Э... – краснею и глаза прячу. – Никто.

Нет, ну не признаваться же прямо сейчас, что я только что по глупости Опупении о зеркале рассказала... В конце концов, Сафской можно будет и соврать что-нибудь.

– И шкатулкой больше не пользуйся. Ни в коем случае... Планы на выходные есть?

– Нет...

– Вот и отлично. Нанимаю тебя на субботу и воскресенье, – подмигнул мне хитро. – Внесешь в ваш школьный бюджет свою первую зарплату. Хватит моей дочери черной работой на кухне заниматься. Пришлю за тобой в пятницу вечером.

– Но...

– Можешь с собой свою соседку по комнате взять, если хочешь.

Меня аж передернуло, когда я представила себе рабочий визит во дворец в компании Фифы Сафской.

– О, прости, принцесса, я забыл... Она же сейчас... Это ненадолго, обещаю. Решено. Шкатулку не открывай, серьги не снимай, зеркало не показывай никому, в пятницу пришлю человека. Люблю тебя.

– И я тебя. Пап, а...

Но ректорское зеркало уже отражало только меня и адский кабинет. Никаких ответов, никаких объяснений. Все еще больше запуталось только.

Директор вошел, когда я дверцу шкафа закрывала.

– Поговорили?

– Да... Вельзевул Аззариэлевич, а какой у нас сегодня день недели, а?

– Среда... – ректор окинул меня подозрительным взглядом. – А что случилось?

– На выходных Светлый трон обещал хорошо заплатить мне за работу... – я широко улыбнулась и подпрыгнула на месте. – Я побегу, да? У меня еще домашка не сделана...

Я выскочила за дверь, сделав вид, что не слышу возмущенного голоса:

– Я все помню про зеркало!!!!

Кто ж спорит? Ходят слухи, что наш ректор вообще ни о чем и никогда не забывает.

– Юла!

– Все вопросы к папе! – нагло откликнулась я и на всякий случай припустила, что есть сил, в комнату.

***

Самым сложным было объяснить Фифе, почему я не могу показать ей свою шкатулку желаний и зачем я наврала про волшебное зеркало. Впрочем, если по первому вопросу она слегка обиделась, то из второго сделала какие-то свои странные выводы.

– В таком случае, я повышаю таксу. И вместо одной домашки ты мне за эту консультацию две сделаешь.

– Почему две-то?! – мне на эту хапугу так Александровского конспекта не хватит, честное слово.

– Одну за совет, одну за прокат, – и Фифа жестом фокусника распахнула дверцы платяного шкафа, куда я и не заглядывала. А толку, если своей одежды пока все равно нет...

Я почувствовала, что во рту как-то вдруг все пересохло, а глаза беспомощно и жадно забегали по разнообразию цветов и материй.

– Это все такое... – дотронулась одним пальцем до легкого полупрозрачного халатика.

– Восхитительное?

– Неприличное!

– В нем и пойдешь! – постановила Сафская, извлекая из шкафа жемчужно-серое домашнее платье с глубоким декольте.

Мне никогда в жизни не было так страшно. Даже тогда, когда я с Зарянкой на циновке в гости к богу летела, боялась не так, как в тот момент, когда в полутемной целовальне ждала появления Винога в зеркале. Дрожали пальцы, руки, ноги, и голос тоже дрожал. И было стыдно. И немножко тревожно. И я думала, что уснуть после этого свидания не смогу до утра. Точно. Потому что Фифа запретила злиться и обижаться, а наоборот велела краснеть – с этим никаких сложностей – поправлять прическу, смущаться, отвечать уклончиво и односложно... И главное, как можно чаще произносить фразы "все хорошо", "у меня нормальное настроение" и "я не злюсь ни капельки". Просто как знала, что Александр мне такую возможность предоставит с легкостью. И не один раз.

Короче, замучалась я и извелась вся. И почти обрадовалась, когда Александр в конце разговора сообщил с совершенно расстроенным видом, что мы, к сожалению, до понедельника не сможем увидеться, потому что ему срочно к матери уехать нужно. Я покивала и почему-то не спросила даже, что помешает нам пообщаться, когда он будет гостить у родителей. Не может же быть такого, чтобы в доме его матери не было зеркал.

Сафскую, вернувшись со свидания, я в комнате не застала, к счастью. Переоделась в свое – и убежала к Александру ночевать.

Четверг пролетел как один миг, а в пятницу утром вернулись проблемы и привели с собой неприятности.

– На стену!!!! – раздалось оглушительное и совершенно неожиданное, примерно в пять утра.

Я даже не сразу поняла, что это такое, а когда сообразила, в коридоре уже слышалось хлопанье дверей и топот ног.

– Черт! Черт! – ругалась я, приложив ухо к двери. – Как же выскочить незаметно?

– Барбакан!!!! – взревел усиленным голосом Да Ханкар, и у меня от ужаса коленки подкосились.

Правильно, я же бригадир, а из всей моей бригады только Тищенко и Веник остались. Ой, мамочки! Что же будет? Как же я вообще забыть могла о том, что у нас война идет!? Плюнув на конспирацию, я выскочила из Александровской комнаты и помчалась по уже опустевшему коридору, кажется, никем не замеченная.

Народ суетливо занимал свои места на стенах, а я в панике думала о том, чем закрыть дыры в обороне. Как бригадир я должна была об этом позаботиться заранее, но из-за всего, что на меня навалилось, из-за Винога этого, из-за Фифы, забыла же обо всем на свете.

Судя по выражению лица Веника и состоянию Гениальных Ручек, они думали о том же самом. Наш староста хмурился и щелкал костяшками пальцев, а староста химиков с брезгливым выражением на лице держал в руках обычную кастрюлю среднего размера.

– Кто там? – пытаясь выровнять дыхание, я согнулась пополам. – Надеюсь, не Годрик... Потому что если это Годрик, то я кому-то...

– Это не Годрик, – ответил Вениамин грустным голосом.

– Там Лига Темных... – пояснил Тищенко. – Они по очкам на втором месте идут.

– Не проиграть бы всухую... – оптимистично заметил Фростик, глядя вниз со стены.

Темные были... темные и страшные. И жуть до чего красивые! Все-таки же эльфы, хоть и прирожденные убийцы. Они стояли цепью вдоль стены и в темноте зимнего утра пугающе сияла бледная кожа их лиц. Они двигались синхронно, как один большой слаженный механизм. И мне реально стало не по себе. Хорошо, что война не настоящая, а тренировочная...

– Да Ханкар убьет нас, если мы ни одного очка не наберем, – почти взвыла я.

– Когда не наберем, – Веник по-прежнему был весел и настроен оптимистично.

– Помирать, так с музыкой, запевайте, братцы! – совсем уж неожиданно предложил Тищенко и открыл крышку кастрюли.

А я гадала, куда он их дел... Пельмени сидели в кастрюле в кружок и таращились в небо своими слепыми... лицами? Мордами? Телами? Что вообще у пельменей бывает?

– Они по-прежнему поют? – с трепетом спросила я.

– И очень заразительно, – несчастным голосом ответил староста химиков и жертвы испорченного эксперимента, услышав знакомый голос, откликнулись:

– В небесах высоко

Ярко солнце светит.

До чего же хорошо

Жить на белом свете!

– Что это? – я не знаю, чего в голосе Веника было больше: отвращения, ужаса или восхищения. – Дашь мне одного?

Наверное, все-таки восхищения.

– Ты как это сделал?

– Это не я... – признался Гениальные Ручки. – Я вообще хотел выяснить степень живучести золотой рыбки, а из-за некоторых, – тут он на меня посмотрел, словно это я ему пельмени в живую воду закинула. – Теперь вот... И главное же, обидно до чего!!! Я же всю, всю воду вылил! Я же не знал, что она такая... А ее прадедушка еще перегонял, с добавлением пера птицы Рок...

Тищенко чуть не плакал, а пельмени сменили тональность:

– Как на Лысой горе чёртов камень лежит,

Из-под камня того Ведьма-речка бежит.

Пусть прозрачна на вид в Ведьме-речке вода,

Пить не надо её никому никогда.

Веник взял одного певуна двумя пальцами и любознательно поинтересовался:

– Они хотя бы кусаются?

– Ничего они не делают, – Гениальные Ручки со злостью вырвал пельменя из лап нашего старосты. – Поют громко, ерунду разную смешную рассказывают и больше ничего.

– И зачем ты их тогда приволок?

– Не знаю… – брови домиком сложил. – Во-первых, они не любят одни оставаться… Что вы ржете, свиньи? Они, когда одни остаются, им страшно становится и они из-за этого… Размножаются, в общем. А во-вторых, хочу эксперимент провести… Опять ржете, ну, хватит уже!

Тем временем темные пошли в атаку. Чем хороша лига темных в борьбе против Школы Добра? Для Школы Добра, конечно? Тем, что магия у них вся – исключительно смертельного характера, а в понарошечной войне убивать по-настоящему нельзя. Вот они и оттачивают в этих учениях умения обходится без проклятий и колдовства.

Поэтому эльфы приставили к божественным стенам лестницы и просто полезли наверх. И численно они нас превосходили раза в два, если не в три.

Тищенко подбросил в руке пельмешек и, бросив на Веника взгляд, быстро сообщил:

– Они еще ни разу не повторялись! – размахнулся и шмякнул белым кругляшом в ближайшего темного. Пельмень повис на плече мрачного как предгрозовая туча эльфа, темный недоуменно посмотрел на прилетевший к нему снаряд, а снаряд подумал, если пельмени могут думать, само собой, оценил ситуацию, если можно так сказать и запел. Очень красиво, с надрывом, громко. И чистый тонкий голос разнесся над безмолвствующей Лигой Темных:

– Вино и гашиш, и Стамбул, и Париж...

Моряк, моряк, почему ты грустишь?

Возьми папиросу, хлопни винца.

И песенку спой про сундук мертвеца!

Первым свалился с лестницы эльф справа, и из кастрюли раздалось:

– Долетай до седьмого неба,

Я тебя там встречу – ты заметишь...

Долетай до седьмого неба,

Я ждала бы вечно, бесконечно...

– Дэй, – я впервые искренне восхитилась талантом Гениальных Ручек, – думаешь, они на ходу сочиняют?

– Черт ее знает, ту птицу Рок, у которой прадедушка перо спер, где она летала и чего нахваталась.

– Птицы Рок летают между звезд, – Веник мечтательно вздохнул. – Я, когда маленький был, даже видел одну...

Вот только сказки мне рассказывать не надо! Кто ж поверит в реальную птицу Рок... Хотя, до недавнего времени, я была уверена, что Великий зодчий – тоже сказочный персонаж.

Тем временем эльфы, удивленные, но больше раздраженные внезапным нелогичным музыкальным сопротивлением школьников, сгруппировались и ускорились.

Амадеус прицелился и выстрелил очередным поющим пельменем во врага. Темные нападающие, добрые школьные защитники, экзаменационная комиссия, Да Ханкар, ректор Ясневский и, видимо, все те, кого я не успела заметить на крепостной стене, затаили дыхание, вслушиваясь в каждую ноту, которую издавал поющий снаряд:

– Небо уронит ночь на ладони.

Нас не догонят, нас не догонят.

Пельмень в темного не попал, был пойман на лету под общий хохот присутствующих на внезапном концерте. Злой до чертиков эльф сжал в кулаке несчастного, и тот немедленно перешел на грудной женский голос и томно запел, доводя до истерики атакующих, ну, и защищающихся тоже:

– Как ты любил, ты пригубил погибели…

Не в этом дело, как ты любил,

Ты погубил, но погубил так неумело.

А напоследок я скажу...

Вскоре к летающим по воздуху пельменям присоединились пуговицы из подаренной ректором шкатулки, химики со стен поливали темных каким-то жутким раствором, от чего те так чудовищно ругались, что с них даже одно очко сняли. Ботаники что-то сделали с деревянными приставными лестницами, феи с зоологами, судя по воплям, доносившимся с другой стороны школы, тоже принимали активное участие в доведении темных до инсульта.

Мы, конечно же, проиграли. Было бы действительно странно, если бы Школа Добра победила Темную Лигу. Но этот проигрыш был просто опьяняюще сладок. Мы, кажется, так победам не радовались, как этому поражению. Особенно, когда после объявления результатов капитан велел нам собраться на главной площади и объявил:

– По результатам сегодняшнего сражения объявляю личную благодарность Ге... э... Амадеусу Тищенко, – но посмотрел на старосту химиков неприязненно, памятуя об инциденте в начале учебного года. – И поздравляю его с первым сертификатом.

Обалдеть!

– Лига Темных сделала немедленный запрос на... э... его оригинальный 'Деморализатор'.

– На что они сделали запрос? – глядя на меня безумными глазами и все еще прижимая кастрюлю к груди, переспросил Амадеус.

– На пельмени твои, балбес! Народ, качать Тищенко!!!

Гениальные Ручки вручил мне сосуд со своими бесценными «Деморализаторами» и с разгона прыгнул на руки беснующейся толпе школьников. Было нереально весело, дико, немножко истерично и даже страшно. Потому что после такого веселья, обычно, случается что-то плохое.

– Слезки играют, – в такие моменты говорила моя бабушка.

Действительно, играют. И иногда заигрываются.

Наверное поэтому я не удивилась ни капельки, когда, распростившись со всеми весельчаками и потеряв в толпе Веника с Амадеусом, я ушла к себе, а на пороге своей комнаты обнаружила мрачного и почти рыдающего Тищенко.

– Дэй, ты чего?

– Как мне теперь с этим жить? – он потряс в воздухе кастрюлькой.

– Это из-за того, что ты рецепт воды восстановить не можешь?

– Зачем мне вода? – староста химиков вздохнул. – Нет, вода, конечно, тоже нужна... Но я же не зоолог, а первый сертификат вот за это получил... Они же мне жить не дают... Они же даже по ночам поют... колыбельные, правда, но все-таки... Что мне теперь делать?

– Надо к ректору идти, – я тряхнула головой и приобняла друга за плечи, – пусть он тебе помещение отдельное выделит... Все-таки школе двадцать процентов от продаж причитается... Под питомник... э-э-э... под пельменник...

– Я убью тебя, – вяло пообещал Тищенко, поставил кастрюлю на пол, уперся локтями в колени и зажал ладонями уши. – Я ведь не шутил, когда говорил, что они боятся одни оставаться. Вот как одни останутся – так сразу размножаться начинают. Катастрофически быстро... Слушай, Юла, ты есть не хочешь?

И посмотрел на меня грустно и преданно. Нет, мы, студенты Школы Добра, есть почти всегда хотим, но поющие пельмени... это же, фактически, каннибализм.

– Так и знал, что откажешься, – Гениальные Ручки снова повесил голову. – И правильно делаешь. Я одного Барсику скормил... Помнишь Барсика, который у сторожа живет?

Конечно, помню! Такого песика не запомни попробуй! Он же почти выше меня ростом в холке!!!

– Неужели подох? – ужаснулась я.

– Скажешь тоже... Что я, изверг?

Ну, это спорный вопрос... Варил же он золотую рыбку в живой воде...

– Не подох... Я его пельмешком угостил... еще из первой партии, до размножения, а он как запоет!

– Пельмень? – меня даже затошнило слегка, когда я представила, как пельмень сидит у меня в животе и песни распевает.

– Барсик! – Тищенко поморщился. – Бегал по Школе и пел: «Кокое все зеленое, кокое все красивое, кокое небо синее, кокое солнце желтое... ко-ко, ко-ко, ко-ко, ко-ро-ко-ко...» Юла, не ржи ты, пожалуйста, я сторожу до сих пор на глаза боюсь попадаться...

Помолчали. А потом староста химиков улыбнулся зловеще:

– Веник у меня одного пельменя украл. А я ему говорил, не бери, пожалеешь. Нет же, говорит, он такой забавный, обос... в смысле, уписаться можно. Я посмотрю, как он уписается, когда их у него к вечеру сорок штук будет.

Тищенко замолчал.

– И еще они в шесть утра гимн поют, сволочи. Каждый день. Даже в воскресенье...

– А давай мы кастрюльку на ночь у меня оставим! – вдруг щедро предложила я. – А лучше на все выходные! Фифа умом тронется! Прикинь?

– У вас же перемирие... – глаза у Тищенко заблестели, но он все же попробовал меня переубедить.

– Подумаешь! – на счастливой волне я беспечно рукой махнула. – Это же Фифа! Она Аврорку блондинкой крашеной обозвала...

– Да, такое не прощают, – Гениальные Ручки, наконец, улыбнулся.

Я протянула руку другу, помогая ему подняться, и мы с пельменями наперевес ввалились в нашу с Сафской спальню. И вот в тот момент, когда дверную ручку поворачивала, я сначала подумала, что не видела сегодня Фифу, ни на стене, ни на главной площади, ни даже во время стихийного празднования по поводу незапланированного выходного дня она ни разу не мелькнула. А потом еще раз некстати вспомнила бабушкино выражение об играющих слезах и, все еще улыбаясь, толкнула дверь в комнату.

Фифа не сидела на кровати в прозрачном пеньюаре с пилочкой в руках, не выставляла навстречу пришедшим симпатичную коленку в шелковом чулочке. Она лежала посреди комнаты, невидящим взглядом смотрела в потолок и тяжело и быстро дышала. А рядом с ней на полу сверкала серебряной юлой моя шкатулка желаний.