Текст книги "Генератор Кошмаров (СИ)"

Автор книги: Максим Шторм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 40 страниц)

Дуглас обречённо махнул рукой.

– Ты безнадёжен.

– Да ладно, Даг. Всё это, конечно, притянуто за уши и звучит не очень умно, но… Я так думаю.

– Да я понимаю.

– Надеюсь. Очень важно, чтобы тебя хоть кто-то понимал… Эй, ты чего приуныл то?

– О Мэгги вспомнил, – младший помощник отвернулся в сторону, пряча глаза. – Подумал, что готов поверить во всё и в кого угодно, лишь бы только с ней не случилось ничего плохого. Я первый расцелую Блейза, если он оправдает твою, Энди, веру в него.

Шериф города Хеллвил ничего не ответил. Ему самому хотелось испытывать те чувства, которые он пытался вселить в окружающих. Он тоже хотел верить.

___________________________________________________________

Шейла осторожно прикрыла дверь и, прислонившись к ней спиной, обвела спальню Дейзи Хилл влажным затуманенным взглядом. Девушка испытывала сумбурные, противоречивые чувства, уже жалея о том, что, намериваясь выйти в гостиную, стала невольной свидетельницей этого серьёзного мужского разговора. Она вовсе не собиралась подслушивать, всё получилось как то само собой. Что-то её насторожило в эмоциональной живой беседе Энди с Кларком, и она замерла на пороге, оставив дверь чуть приоткрытой. Пожалуй, всё же зря.

Дейзи, свернувшись калачиком, лежала на кровати, не мигая, уставившись в сторону зашторенного окна. Стоящий на прикроватном столике включённый ночник бросал на бледное изможденное лицо девушки густые тёмные блики. На так и не покинувшую её комнату Шейлу Дейзи не обращала никакого внимания, и какое-то время, сбитая с толку, девочка была предоставлена сама себе и собственным мыслям.

Слова младшего помощника шерифа сильно задели Шейлу. Зацепили за живое, разнузданно пройдясь по глубоко личным внутренним чувствам, попирая душу, и топча сердце. Не раз и не два бывало, что она, злясь на брата, поносила его последними словами, особенно не стесняясь в выражениях. Но это ОНА! Его родная любимая сестра! Человек, которым он очень дорожит. От Алана Шейла была готова стерпеть (и терпела) многое, понимая, что и сама далеко не подарок, политый сахарной глазурью. Если Алан зачастую выглядел и вёл себя, как законченный высокомерный сноб и эгоист, то она порой на редкость удачно перевоплощалась в упрямую заносчивую стерву. Они были равны меж собой, умея глядеть дальше, чем другие, обладая редкой способностью читать с полунамёка мысли и побуждения друг друга.

Так вот, разрешая себе ругать и охаивать старшего брата, Шейла терпеть не могла, когда Алана костерили посторонние люди. Все эти шушуканья за спиной, оборванные фразы и якобы ничего незначащие недомолвки здорово её раздражали и выводили из себя. Никто не имел права обсуждать её брата, насмехаясь над его странностями и выражая сомнения в его умственной состоятельности. А этот… Этот!.. Этот боров! Да как у него вообще язык повернулся чуть не превратить Алана на словах в какого-то зверского маньяка, в опасного для общества психопата! И взгляд ему не нравится, и волосы у Алана, прости господи, бабские, и глаза не такие. Почаще бы на себя в зеркало смотрел, кабан небритый! Хорошо хоть Энди, умница, не остался в стороне, а чётко и по существу расставил все точки на i, заступившись за Алана. Хм, правда она не совсем поняла, на что намекал Кларк, говоря о ней, как о любой сердцу шерифа милашке. Нахмурившись, Шелли мысленно дала себе подзатыльник. Нет, подруга, так дело не пойдёт – себе то врать не надо. Всё она поняла, и нечего корчить из себя глупую недотрогу. Чувства, испытываемые к ней Энди, разве что не написаны у него на лбу аршинными буквами. А что чувствует она? Кто для неё этот молодой привлекательный парень? Как можно охарактеризовать их вполне сложившиеся отношения? Лёгкий флирт, мимолётное увлечение, просто взаимная симпатия? Или нечто большее?

Вытащив носовой платочек, девушка насухо вытерла огромные, матово сверкающие в полутьме комнаты синие глазищи, избавляясь от обидных слёз, и громко высморкалась. Скомкав платочек и сунув его в карман джинсов, Шейла оттолкнулась от двери и подошла к Дейзи.

– Я посижу с тобой еще немножко, ладно? Что-то мне расхотелось выходить. По-моему, у них и без меня неплохо получается. Особенно по части остроумия.

– Я буду только рада, – Дейзи, накрытая до подбородка тонкой простынею, слабо улыбнулась. Губы девушки поблекли, яркая сочная зелень глаз потускнела. Заострившиеся черты лица наводили на мысль, что лежащая в постели молодая женщина подхватила тяжёлую неизлечимую болезнь, пожирающую все её силы, и вытягивающую из некогда цветущего тела последние соки. – Признаться, я сама хотела тебя попросить, чтобы ты осталась… Не хочу быть одной. Особенно теперь, после того, что произошло за последнее время. Я так боюсь, Шелли.

– Тс-с-с, не переживай, я же рядом, – Шейла, уселась на кровать и ласково провела рукой по голове Дейзи, пропуская меж пальцев короткие русые волосы. – Бояться нечего, Дейзи. Если ИХ не впустить, они не войдут. Думаю, ты и без меня уже поняла это, да?

Дейзи вжалась в подушку, фокусируя на Шейле внимательный взгляд.

– Я боюсь не того, что кто-нибудь сможет проникнуть в мой дом, неважно, с моего разрешения или нет. Я боюсь того, что вдруг Тони найдёт способ вернуться, вдруг он прибежит домой, будет просить, чтобы его впустили, а мы… А мы, думая, что это очередное порождение ночи, не откроем ему дверь. Вот чего я боюсь, понимаешь? Я боюсь не узнать собственного сына.

– Глупости, – уверенно сказала Шелли. – Мне, кажется, хоть у меня и нет детей, что каждая мать, настоящая, любящая мать при любом раскладе и стечении обстоятельств узнает своего ребёнка. А как же иначе? Для чего тогда материнское сердце?

– Немногим более часа назад я чуть было не совершила ошибку, приняв чудовище за собственного сына, – глаза Дейзи были печальны и пусты. – А что, если в следующий раз новый монстр заявится сюда, украв уже не только голос, но и облик, лицо моего сына?

Выдерживать полный тоски и печали взгляд несчастной Дейзи было тяжело, но Шелли не отвела глаз. Крепко, через простынь сжав плечо девушки, она тихо, но отчётливо и проникновенно произнесла:

– Вот что я тебе скажу. Я, конечно, всего-навсего желторотая девчонка, у которой до сих пор одними из главных проблем в жизни являются прыщи и вечные споры с подругами из-за мальчиков… Но мне кажется, что кое в чём я нисколько не тупее других. Дейзи, тебе не стоит волноваться, изводя себя пустыми мыслями. Ты не хуже меня понимаешь, просто боясь признаться в этом самой себе, что твой сын не сможет в одиночку без посторонней помощи выбраться из той беды, в которой оказался. И тебе не стоит бояться, что ты не узнаешь его, не сможешь отличить от ночных чудовищ. Тони не придёт. Единственный на данный момент человек, кто способен вернуть тебе сына, это мой брат, Алан, тот, кого ты любишь. И когда он приведёт Тони обратно домой, а я в этом не сомневаюсь, поскольку очень хорошо знаю Алана, то все вопросы отпадут сами собой. Просто не забывай, что ты мать, и что у тебя есть сердце, настроенное на пульс и ритм тех, кто дороже тебе всех на свете. И так ты никогда не ошибёшься.

Дейзи, закусив нижнюю губу, ошеломлённо молчала. Шейла в расширившихся глазах девушки увидела отражение собственного, подчёркнуто серьёзного, не по-детски сурового лица. Это было уже что-то. Ещё несколько минут назад в глазах Дейзи плыла абсолютная бескрайняя пустота.

– Ты… Ты – это нечто, – Дейзи отбросила простынь и, приподнявшись, порывисто обняла девочку. Уткнувшись распухшим носом в плечо Шейлы, Дейзи приглушенно, с надрывом сказала: – Спасибо… Спасибо, милая. Тебя невозможно не любить.

– Да уж, я уникальна во всех отношениях, – Шелли скромненько потупилась, её тонкие изящные губы вздрагивали в сдерживаемой улыбке.

Отстранившись от Шейлы, Дейзи, замявшись, неуверенно сказала:

– Не знаю, удобное ли сейчас время, и к месту ли это вообще, но… Я хочу тебе кое о чём рассказать. Думаю, ты должна знать об этом.

Подобравшись, Шейла смерила девушку настороженным взором.

– Начало мне уже не нравится. Ты о чём?

– Это связанно с твоим братом. С Аланом.

Шейла ещё подумала тогда, что, наверно, в этом есть своя горькая ирония. Время и впрямь было крайне неурочным. Но всё, что было связано с Аланом, автоматически отодвигало всё остальное на задний план. Она должна знать всё.

– Ну… Ну что ж, я не против узнать что-нибудь новенькое о моём курьёзном братце, – девочка обнажила в полуулыбке белые ровные зубки. – Но хочу предупредить, что не выношу, когда Алана за глаза поливают грязью и разводят всяческие нелепые сплетни.

– Приму к сведению, – кивнула Дейзи. – На будущее. Ты хорошая сестра и хороший друг для него. Несомненно, вы очень близки с братом. Но мне кажется, о том, что я хочу рассказать, даже ты не знаешь.

– Заинтригованна, честно. Не томи, выкладывай всё, как есть. Обещаю, что не вцеплюсь с истеричными криками тебе в волосы независимо от того, что ты расскажешь.

– Ловлю на слове. Ладно… Обычно Алан предельно скрытен и полон некой таинственности. Загадки, что ли. Не мне тебе объяснять, что он за человек! Зачастую из него слова не вытянешь. Он как бы замыкается внутри себя, очень обострённо реагируя на все посторонние попытки вмешательства в его жизнь, в его душу. Но бывает, что и он приоткрывается и делится с тобой частью своей тайны.

Забравшись на постель Дейзи с ногами, бесцеремонно потеснив при этом хозяйку, Шелли вся обратилась в слух, стараясь не пропустить ни слова. Дейзи, подтянув колени к груди, обхватила ноги руками, уступая девочке часть пространства.

– Особенно когда его припирает, и ты понимаешь, что, не ровен час, и он взорвётся и вся боль, что он копит годами, хлынет у него из глаз… Так вот, именно в эти моменты Алана пробивает на откровенность. Но он терпит до последнего и, даже когда ему крайне тяжело и плохо, он очень неохотно идёт тебе навстречу. Не знаю, наверное, срабатывает старая, укоренившаяся с годами привычка всё таить в себе. Но так же нельзя, Шелли! Бывает, что невидимый груз настолько сильно давит на человека, что может и сломать его. Редко кто способен в одиночку мириться с терзающей сердце тоской и болью.

– Алан сильный, – прошептала Шейла, широко раскрыв глаза. – Ты не представляешь, насколько он сильный, и на что он способен…

Дейзи горько усмехнулась.

– Глупенькая девочка… Мужчины намного сильней нас, женщин, но и вместе с тем гораздо слабее. Мы выносливее их. Мы быстрее адаптируемся к переменам. Мы быстрее привыкаем. И мы не привыкли всё копить внутри себя. Нам достаточно разрыдаться и половину неприятностей как рукой снимет! Вместе со слезами уйдут боль, тяжесть и терзания. С мужчинами всё не так. Они даже плачут по-другому. И нередко за маской внешнего безразличия и наигранной грубости скрывается тонкая и ранимая мужская душа! Не спеши улыбаться, я не шучу! А если мужчина в глубине души раним, то представляешь, насколько его можно легко обидеть? И как он переносит все невзгоды и терзания, страдая и переживая, но стесняясь выразить свои чувства, молча, в одиночку? У них не принято жаловаться друг другу на душевные неурядицы. А как же! Это же мужчины! Невозмутимые, уравновешенные, спокойные, сильные и деловые, самцы, у которых всё всегда под контролем. Но каждый настоящий мужчина до конца жизни глубоко внутри остаётся маленьким ребёнком, маленьким мальчиком. И, как и ребёнок, он подвержен всем детским проблемам.

Шейла сидела неподвижно, словно растворившись в сумраке тускло освещённой комнаты, замедлив дыхание и соревнуясь в незаметности с умершим временем. А сердце её, наоборот, билось учащённо и гулко, качая бурлящую адреналином кровь. Если Дейзи права, а причин, способных опровергнуть горячие, полные убеждённости слова девушки, Шейла не могла назвать, то получается… Получается… Получается, что она дура набитая, раз живя с родным братом бок о бок всю сознательную жизнь, не видела, как он страдает. Но она постоянно видела его грустную улыбку, видела глаза побитой собаки, скрывающиеся за длинными волосами, видела, что его что-то гнетёт. Она видела ВСЁ! Но почему она ни разу не задумалась, а что, собственно, с ним такое происходит? О чём можно говорить, если она только недавно заподозрила, что Алан очень несчастен? И что как ему тяжело постоянно скрывать свои истинные чувства от остальных, выдавая боль и горечь за установившийся образ невозмутимого флегматичного парня, отпугивающего всех окружающих нарочитой угрюмостью и тяжёлым взглядом? А где всё это время были её глаза? Где было её сердце?! Почему она, считая брата всего лишь нелюдимым странным чудаком, не задумывалась о большем?..

– Чт. Что он тебе рассказал? – запнувшись, насилу выдавила Шейла. Горло девочки перехватили удушающие спазмы, в глазах опять поплыл влажный туман.

– Он признался мне, что влюблён. Что любит одну девушку настолько сильно, что эта любовь сводит его с ума, превращая в беспомощное, лишённое всякого здравого смысла существо. Что он влюблён до беспамятства, до того состояния, когда становится невозможно трезво оценивать свои действия и поступки. Алан сказал, что любит её настолько сильно, что любовь выжигает его дотла, ничего не оставляя взамен, кроме боли и тоски.

– П-почему боли? – Шейла опустила глаза, нервно теребя наманекюренными пальчиками краешек простыни. – Почему именно боли?! Ведь любовь… Любовь – это не всегда боль! Ты же знаешь, Дейзи! Любовь – это прекрасно!

– Когда она взаимна. Алан любит безответно и это убивает его. Он так мне и сказал. Он сказал, что не может быть со мной, что не хочет обманывать меня, пытаясь дать мне взамен настоящей любви суррогат. Он на редкость честный, твой брат. И он из породы однолюбов. Он сказал, что это чувство медленно, но верно убивает его. Но самое страшное в том, что Алан рассказал мне далеко не всё. Он так и не открылся полностью. Какую-то часть тайны он по-прежнему хранит на самом дне своей души. И это мучит его сильнее всего.

Шелли вытянула из кармана платочек, уже не видя собеседницы. Верхняя губа девочки жалобно задвигалась, подбородок задрожал, целые озёрца слёз блестели на запрудах густых ресниц.

– Он не сказал, кто она?.. Алан не назвал имя той, что ломает ему всю жизнь?

Вздохнув, Дейзи пожала прикрытыми халатиком плечами.

– Я думаю, что назови он её имя, и это бы окончательно пролило свет на оставшуюся нераскрытой часть тайны твоего брата.

Шелли промокнула глаза. Она напряжённо думала. Она пыталась вспомнить, кто был запечатлён на ТОЙ фотографии. Шелли мучительно вспоминала лицо девушки с фотки, которую Алан тщательно скрывал. Это была она, теперь и сомнений быть не может. На снимке была девушка, в которую, как оказалось, Алан давно и безуспешно влюблён. Странно, но Шелли могла поклясться, что лицо этой загадочной незнакомки было ей смутно знакомым. Где-то она её уже видела. Да, точно видела. Но где? Кто она? Увы, здесь память виновато спасовала.

_______________________________________________________

– Я предупреждал. Предупреждал, да? Я ничего не путаю, о Великий? – Бинго всё норовил заглянуть в окаменевшее лицо Алана. Арлекин вертелся неугомонным волчком, бубенцы на его колпаке мелодично звенели в такт энергичным движениям головой. – Зрелище, как я говорил, не из приятных, но ты сам вызвался. Я не настаивал.

– Но ты мог вообще ничего мне не говорить, – губы юноши сжались в тонкую, едва различимую строчку. – Ты мог промолчать, но не стал делать этого. Зачем ты показал мне всё это, Бинго?..

Алан развёл руками в стороны, как бы подкрепляя последние слова недвусмысленным жестом.

– Я хотел, чтобы ты понял, с чем конкретно тебе… Нам. Нам придётся иметь дело. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, смекаешь? Мне хотелось, чтобы ты осознал, что будет, если не остановить падение Хеллвила в разверстую адскую бездну.

– У тебя неплохо получилось, – к горлу Блейза подобралась тошнота. Он натужно сглотнул. – Увидев это, уже никогда не забудешь. Спасибо, дружок, теперь этот образ будет преследовать меня до конца дней в ночных кошмарах.

– Кто хочет жить вечно? – грустно резюмировал арлекин. – Я слышу в твоём голосе неподдельный сарказм, мой дражащий волосатый приятель. Тебе известно, что сарказм противопоказан молодым людям? Болтают, что избыток сарказма нарушает пищеварение. Не слышал такую байку, нет?

Алан занёс было руку, но Бинго проворно отпрыгнул ему за спину, радостно закудахтав.

– О, нет! Нет-нет-нет! Старый добрый Бинго не по твоим молочным зубам, сынок, хе-хе!..

Откинув со лба чёрные волосы, Блейз удивлённо заломил бровь.

– Эй, крашенный, ты в своём уме? Какой на фиг «старый добрый»? Ты давно смотрел на себя в зеркало? Это, знаешь ли такая блестящая гладкая штука, обладающая отражающими свойствами.

Бинго моментально застыл на месте и раздражённо посмотрел на юношу.

– Хм, хм, ну что… Достойный ответ, ничего не скажу. Уделал меня, так уделал. Остряк сопливый. Аккуратней, ты наступил на моё самое больное место.

– Против правды не попрёшь, – осклабился Блейз. – Так что не корчи угрожающие рожи, и ради всего святого заткнись хоть на секундочку. Несчастному ребёнку не помешало бы отдать последнюю дань уважения, а мы тут трепимся как два слабоумных клоуна. Только без обид – твоя былая профессия уже стала далёким прошлым.

Громко засопев, Бинго, тем не менее, последовал совету Алана и прикусил язык. Они находились в палатке кунсткамеры, практически у самого входа, освещаемые разноцветным светом мерцающих фонариков и подмигивающих гирлянд. В самом начале тянущихся вглубь шатра стендов они обнаружили Грега Вудворта. Точнее, то, что осталось от несчастного мальчика, ибо в своём нынешнем состоянии Грег лишь отдалённо напоминал семилетнего ребёнка. Заключённое в прозрачную стеклянную колбу объёмом литров эдак на двести гротескное существо менее всего походило на закадычного приятеля Тони Хилла.

Тошнота пополам с горечью вновь подкатила к горлу Алана. Бывало, что он видел ужасы и покруче, но ребёнок… Маленький беззащитный ребёнок. Его-то за что?! Кулаки Алана со скрипом сжались, ногти вонзились в ладони, оставляя на коже глубокие отметины. Старжински заплатит за это. Он, как и Богарт до последнего момента, не понимает, что записался в живые ходячие трупы. Окончательно и бесповоротно. Я убью его, подумал Алан, настойчиво гоня от себя мысль о том, что, возможно, с Тони цирковой антрепренер обошёлся ещё жёстче. Старжински умер в тот час, когда его цирк въехал на территорию города. Блейз не шутил. Он не привык бросаться громкими словами на ветер.

– Если надумал блевать, то предупреждай, пожалуйста, заранее, – попросил угрюмо насупившийся арлекин. – У меня, знаешь ли, костюмчик с иголочки, ещё ни разу не стиран, как новенький.

– Обязательно учту, – Алан сощурил тёмные глаза, яростно двигая желваками. Если бы в подобном состоянии его увидел младший помощник шерифа Кларк, то непременно бы обделался от страха.

Существо, безжизненно глядевшее на них через призму стекла полными убийственной тоски выпученными глазами, неслышно колыхалось в мутном формалиновом растворе, как будто внутри ставшего для мальчика последним пристанищем аквариуме разыгрался шторм. Скрюченные пальцы безвольно цеплялись за волнующуюся жидкость, подогнутые ноги не касались днища огромной колбы, отвисая двумя жалкими вялыми отростками. Кожа мальчика приобрела насыщенный серо-землистый оттенок, туго обтягивая раздетое донага костлявое тельце и прорисовывая каждую вену и жилку, каждый кровеносный сосудик и хрящик. Грег превратился в натуральный анатомический атлас. Нет, не превратился, мрачно поправил себя Алан. Его ПРЕВРАТИЛИ. ИЗМЕНИЛИ. Приоткрытый в беззвучном крике рот мальчика обнажал жёлтые неровные зубы, похожие на прореженный частокол ветхого штакетника. Осунувшееся, одутловатое лицо с запавшим носом и выпученными, как у краба глазами не могло принадлежать семилетнему ребёнку. И в довершение всего монстр, в которого превратили бедного Грега, был абсолютно лишён волосяного покрова. Лысая голова матово блестела в свете падающих на колбу лучей уличных фонариков.

Алан круто развернулся на каблуках и вышел из шатра. Засунутый за ремень револьвер больно врезался в поясницу, вынудив юношу недовольно сморщиться. Не отстающий ни на шаг арлекин панибратски обнял Блейза за талию и вкрадчиво промурлыкал:

– Эге-ге-ей… А у тебя очень большая и серьёзная пушка, да, сынок?

Остановившись, Алан посмотрел на циркача сверху вниз.

– Большая как противотанковое ружьё и опасная, как сам дьявол. Ты что-то имеешь против?

– О, нет-нет, дружище! Я, как и всякий законопослушный гражданин, за мир во всём мире. И неважно, чем достигается это шаткое, зыбкое равновесие, зовущееся спокойствием и порядком. И не забывай старую добрую поговорку – прав тот, у кого больше ствол!

– Думаю, мы с тобой найдём общий язык, – одобрительно сказал Алан, освобождаясь от объятий арлекина.

Нарисованная на лице Бинго грустная улыбка пришла в движение. Паяц ковырнул утоптанную землю загнутым носком башмака и смущённо сказал:

– Представляешь, после того, как я превратился в это пугало огородное, – арлекин тряхнул головой – бубенцы на рогах колпака не замедлили отозваться звонким дилинь-дилинь, – я обнаружил в себе противоестественную, подозрительную, странную тягу… Понимаешь, о чём я?

– Вон оно что… – задумчиво протянул Блейз, изучая ставшее вечным вечернее, затянутое свинцово-серыми тучами небо. – Ну что ж, теперь мне ясно, почему ты полез обниматься. И всё такое.

– Обниматься? – удивлённо переспросил Бинго. – Всё такое? Ты что имеешь в виду, мой юный извращённый дружок? Учти, чтобы ты там себе не навыдумывал, руководствуясь исключительно недальновидностью и слепотой, на деле всё обстоит совершенно иначе! Обниматься! Ты что это решил? Что я «поголубел»? Что я превратился в арлекина-гомосека, что ли?..

– Да ты сам сказал, что в тебе проснулась какая-то там противоестественная тяга! – без тени улыбки Блейз быстрыми шагами удалялся от злополучной кунсткамеры. Больше его в цирке «Невозможное – возможно» ничто не держит. У юноши зародилось такое чувство, что он был здесь в последний раз, и больше никогда в жизни не вернётся сюда.

Бинго, на некоторое время застыв в ступоре, подпрыгнул, как ужаленный и бросился догонять свежеиспечённого напарника. Зыбкую тишину сумерек наполнил мелодичный перезвон бронзовых колокольчиков.

– Эй, ты куда так разогнался? – арлекин забежал на пол корпуса вперёд и упёрся обеими руками в грудь Алана. – Ого! Да ты в отличной форме! Мышцы, как железо… Нет-нет-нет, ты опять не так понял! И нечего на меня смотреть, словно у меня на носу выросла сосулька! Всё совсем не так. Просто, просто дело в том, что я обнаружил в себе тягу к рифмоплётству, к сочинительству. Да, чёрт тебя дери, я начал сочинять стихи!

– Стихи? – остановившись, Алан с изрядной долей скепсиса посмотрел в умоляющие голубые глаза Бинго. – Ты хочешь сказать, что не только внешне, но и отчасти внутренне перевоплотился в настоящего средневекового арлекина, в бродячего менестреля, распевающего романсы о несчастной любви и разбитых сердцах?

Сложив руки на груди, Бинго радостно закивал.

– Я был уверен, что ты меня поймёшь! Конечно, между арлекином и бардом имеется определённая разница, но в целом и общем суть ты уловил правильно. Хочешь послушать?

– Что послушать?

– Ну стих. Мой рождённый в творческих муках шедевр позднесредневековой поэзии.

– Я не совсем уверен, что мы выбрали для этого самое удобное время…

– Ну пожалуйста! Пожалуйста?.. – Бинго скорчил плаксивую физиономию, приподнимаясь на носочки и жалостливо заглядывая в скрытое нечесаными волосами лицо высокого юноши.

– Ладно, – не выдержав умоляющего взгляда арлекина, сжалился Блейз. – Давай, выкладывай свою побасенку. Думаю, это не займёт много времени, а минута-другая ничего не изменят.

Откашлявшись и приняв возвышенную позу, Бинго возвёл очи горе и хорошо поставленным, твёрдым голосом зачитал:

Ночь упала, крылья чёрные раскрыв,

Сердце сжалось от предчувствия беды.

На мгновенье вспышка молнии в глазах,

В наших душах свил гнездо зловещий страх.

Мы боимся посмотреть в глаза ему,

Существуем не во сне, а на яву.

Нету воли там, где миром правит зло,

Сколько жизней ветром скорби унесло…

Обращаюсь к тем, кто видит между строчек –

Помогите – мы живём во мраке ночи!

В королевстве, что стоит, поправ закон,

Нет свободы и нет Бога – только трон.

Нами правят сплошь тираны и глупцы,

Кто виновен? Мы – проклятые слепцы…

Сколько грязи и предательства теперь,

В королевстве на иконах ликом Зверь.

Арлекины и придворные шуты

Вместо чести восхваляют ересь лжи.

Вне закона: правда, дружба и любовь,

Нам остались ужас, ненависть и кровь…

Нету долга, как и нет придворных дам,

Всё прогнило, смрад и пошлость тут и там.

Развлекайтесь, сколько сердце ваше хочет,

Веселитесь, мы живём во мраке ночи!..

Но нет силы дальше всё это терпеть,

Нам обрыдли шлюхи, игрища и плеть!

Клетка ночи, что сковала нам умы,

Не удержит, мы же люди, не рабы.

В королевстве, где навеки правит ночь,

Где же правда, кто же сможет нам помочь?..

Замолчав, Бинго с затаённой надеждой на щедрую похвалу как бы невзначай покосился на Алана. Юноша молчал недолго. Он внимательно посмотрел на невольно зардевшегося размалёванного поэта, одетого в нелепый дурацкий костюм балаганного шута. Арлекин истолковал пристальный взгляд Алана по-своему и заметно скуксился.

– Что, совсем хреново, да? Ладно, чего уж там… Давай, режь правду-матку прямо в глаза!

– Бинго, я никак не могу понять тебя, – сказал Алан. – Боюсь, полностью понять тебя не удастся никому… Но… Скажи мне, у тебя само по себе выходит удачно притворяться и выглядеть полным придурком или ты долго и серьёзно тренировался?

Паяц чуть не задохнулся от наигранного возмущения, прожигая Блейза насквозь лазероподобным взглядом потемневших фиолетовых глаз.

– Я вынужден требовать сатисфакции не сходя с этого самого места! Какое оружие вы предпочитаете, сударь?

– Здоровенный шестизарядный револьвер запредельного по мощности калибра с рукоятью, отделанной сандаловым деревом, – улыбнулся Алан. – Тебе это ничего не напоминает? И учти, моя пушка стреляет настоящими пулями, а не воздушными шариками.

– Твой ствол больше, – сдаваясь, кивнул Бинго. – Ну так как тебе стишок?

– Здорово, – Блейз засунул руки в карманы джинсов. – Мне понравилось, без дураков… Пардон, я не имел в виду тебя.

– Последние слова мог бы и не говорить, – буркнул арлекин. – Тоже мне критик выискался… Нет, тебе и взаправду понравилось?

– Взаправду.

– Не врёшь?

– Не имею такой привычки.

– Ах, ну да, я и забыл, какой ты у нас честный и благородный!

– Нет, я серьёзно. Стих что надо, как раз в тему. Точно.

– Хм, знаешь, мне тоже показалось, что я очень тонко подметил и отразил в стихе все реалии нашей современной действительности…

– А то! Байрон и Шекспир – вчерашний день по сравнению с тобой.

– Да пошёл ты…

– Не дуйся, приятель, я пошутил. Ну перестань…

Глава 20

– Понимаешь, Энди, мне казалось… Я была уверенна, я всю жизнь была уверенна, что хорошо знаю своего брата. Конечно, у каждого есть свои маленькие секреты, иначе и быть не может! У меня у самой различных девичьих тайн более чем достаточно. Но я и представить не могла, что Алан станет утаивать от меня, что влюблён в какую-то девушку! Ведь это же… Это же совсем другое дело! Мы с ним очень близки. Очень. Мы как два лучших друга, а лучшие друзья всегда должны делиться подобным меж собою.

– Если только они не влюблены в одну и ту же девушку, – резонно заметил внимательно слушающий Тёрнер.

– Думаю, в нашем с Аланом случае это абсолютно неприменимо, – с сарказмом сказала Шелли. – Неужели он скрывает свои чувства к этой загадочной незнакомке из-за того давнего, порядком уже подзабытого, случая? Признаюсь, однажды, будучи ещё совсем маленькой и глупой девчонкой, я влюбилась, ну, думала, что влюбилась, в одного типа, который, к слову, оказался тем ещё подонком.

– Ты не обязана мне ничего рассказывать, если не уверена или испытываешь хоть какие-то сомнения, – мягко сказал Энди, по-своему истолковав колебания Шелли.

Она облокотилась о стол, положив подбородок на сцеплённые пальцы. Энди отразился в огромных глазах черноволосой девушки. Ему показалось, что он способен играючи утонуть в этих больших, глубоких, затягивающих невидимой сетью глазах. Он хотел утонуть. Раствориться в них. Навсегда.

– Да нет, какие там сомнения… Что было, то прошло и поросло травой. Это было несколько лет назад и я, не скрою, вела себя тогда не очень хорошо. Ослеплённая своей дурацкой любовью, я врала напропалую, лишь бы скрыть наши с Бобби отношения от отца и Алана. Несколько позже я поняла, что постоянной ложью причинила Алану немало боли. Он как обычно всё стерпел, не сказав мне и слова. Он всегда так – терпит и молчит. Ни слова упрёка, ни боли в ответ. Но вся боль, которую он молча терпел, копилась у него в глазах. Я видела это, Энди… Видела и ничего не могла с этим поделать. Он такой скрытный. Я никогда не слышала, чтобы он жаловался или рассказывал о своих личных проблемах. Алан всегда всё держал в себе.

– Возможно, он не хочет взваливать свои трудности на чужие плечи, предпочитая в одиночку решать все вопросы? – предположил Тёрнер. – Подобное поведение свойственно многим и многим мужчинам. Мы не очень любим плакаться в жилетку.

– Что значит – чужим? – горячо возмутилась Шейла. – Я ему совсем не чужая! Я его единственная и любимая родная сестра! Я его друг! А в настоящих и верных друзьях мой брат всегда испытывал определённый дефицит. И мне сейчас чертовски обидно и больно сознавать, Энди, что Алан по какой-то причине не доверяет мне. Я, после того случая, более ни разу не соврала ему. Ни разу. У нас установились на редкость тесные и близкие отношения. Алан очень понимающий и добрый, ему не составило труда простить меня, а мне постараться быть более честной и прямой с теми, кто меня любит и искренне беспокоится обо мне. И я совершенно не понимаю, что происходит сейчас!.. Почему он ничего мне не сказал, Энди, ну почему? Это же… Это так замечательно, если он в кого-то влюблён! Как бы я порадовалась за него! И мама тоже. И отец, и отец бы обрадовался, что у него появилась девушка…

Энди невольно отвёл взор. Ему было невыносимо видеть эти прекрасные глаза, будучи заполненными слезами. Шериф коротко откашлялся и хрипло сказал, постаравшись придать голосу как можно больше тепла и сочувствия:

– А ты не задумывалась о том, что вполне возможно, Алан просто выжидает удобного случая, чтобы во всём признаться? Может, он просто пока не «созрел» вынести свои чувства на всеобщее обозрение? Наверно, для некоторых это тяжело, взять и сказать, что мол, так и так, я люблю того то того то, ну и…