Текст книги "Генератор Кошмаров (СИ)"

Автор книги: Максим Шторм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)

Слава Богу, что мне удалось отправить Джона Вудворта домой, похвалил себя за проницательность Тёрнер. Дейзи здорово накручивала всем нервы и неизвестно, как отреагировал бы на её пророческие высказывания Джон. Отец Грега держался молодцом. Выше всяких похвал, но и у самого стойкого терпения сеть предел прочности. Лучше не накалять и без того наэлектризованную атмосфера до критической точки. Вот если бы удалось совладать ещё и с Дейзи, было бы вообще чудесно. Но… Не мог Энди насильно прогнать эту внезапно постаревшую на десяток лет, в одночасье осунувшуюся и разбитую женщину домой. Не мог!

Что Джон? Очутившись в родных стенах, в окружении домашних – родителей и любящей жены, он найдёт утешение и сил продержаться хотя бы до утра, пока полиция не предпримет всё возможное и невозможное. А что прикажете делать бедной одинокой Дейзи? Биться в истерике и рыдать в подушку, зная, что никто не обнимет и не шепнёт на ухо что-нибудь ласково-ободряющее? Наверно, именно поэтому у каждого человека и должна быть семья, подумал Тёрнер, кусая губы, с жалостью глядя на всхлипывающую девушку.

Что-то подсказывало шерифу, что от слов Дейзи ни в коем случае нельзя отмахиваться. Что нужно воспринять происшедшее самым серьёзным образом. Он, правда, ещё надеялся, что в исчезновении детей не замешано никакого криминала. Что поутру Тони с Грегом найдутся сами и получат заслуженную порку. Надеялся, что… Но Энди с непонятной уверенностью понимал, что они не найдутся. Это не детские шалости, не проказы и не шутки. И если он не надорвёт пуп и не вывихнет мозги, то Дейзи с Джоном никогда в жизни не увидят своих сыновей. Энди нутром чуял, что дети вляпались во что-то мерзкое. Ужасающее до одури. Да, да, в их «тихом мирном спокойном» городке. Чувство грядущей, нет, уже СЛУЧИВШЕЙСЯ беды громким набатом отзывалось в ушах Тёрнера. Это было то самое… То, что давно не давало ему покоя. То, что начало овладевать Хеллвилом. Энди ещё не мог дать ему названия, но… Но понимал. Хотел «настоящего серьёзного дела», дружок? Что ж, получай по полной программе!

К нему подошёл как в воду опущенный Кларк. Шериф ободряюще похлопал младшего помощника по плечу.

– Что происходит, Энди? – тихо спросил Кларк. Его глаза потемнели, он избегал смотреть на забравшуюся с ногами на кушетку Дейзи. Девушка обхватила себя руками и легла на бок, подтянув коленки к животу. Она что-то безмолвно шептала, глядя мокрыми от слёз глазами в застеленный линолеумом пол. – Что за дерьмо началось? Куда могли пропасть мальчики? Что за хрень?

– Пока не знаю, приятель, – вынужден был ответить Тёрнер. – Джон сказал, что Грег отпросился переночевать у Хиллов. Они с Тони лучшие друзья и часто ночевали друг у дружки. Так что изначально ничто не предвещало того, что произошло. Всё было, как обычно, Кларк. У детей каникулы, у них одни игры на уме да развлечения…

– Так, может, утром сами домой заявятся? – в голосе Кларка сквозила настолько неприкрытая надежда, что Энди невольно улыбнулся.

– Не вернутся они. Я чувствую… Чувствую, что действительно случилась беда. Они никогда бесследно не исчезали, не предупредив родителей. И, насколько бы не заигрывались, к ужину всегда были дома. А тут… Подумать только, ещё каких-то несколько часов назад мы с Дейзи непринуждённо и весело смеялись в гостях у Фреда, а теперь… Всё изменилось. Понимаешь, Кларк, а вдруг в то время, пока я распивал чаи, с мальчиками уже что-то стряслось? Что им именно в тот момент была нужна помощь? А я… А мы ни о чём и не подозревали!

Дуглас приложил палец к губам и кивнул головой на кушетку – измученная слезами и переживаниями Дейзи заснула, свернувшись калачиком и негромко постанывая во сне. Оставалось лишь догадываться, что за кошмары ей могут сниться. Но при любом раскладе сон был сейчас для бедняжки лучшей альтернативой. Энди заботливо накрыл её отороченным бахромой пледом и погасил свет, оставив гореть одну настольную лампу.

– Кларк, ты, наверно, поезжай домой, поспи хоть немножко, а я останусь за тебя додежуривать. С утра начнётся работа. НАСТОЯЩАЯ работа. Надеюсь, что Джон будет держать язык за зубами. Нам совершено ни к чему огласка и паника, и так проблем хватает. Если слухи об исчезновении мальчиков просочатся сквозь стены нашего участка, то беспорядков не избежать. У страха глаза велики, а люди склонны к массовой истерии. Не успеем мы и оглянуться, как целые толпы начнут штурмовать департамент, требуя крови. Тебе ли говорить, насколько бывает сплочённым народ в маленьких городках, подобных нашему Хеллвилу!

– Да ясен пень, – проворчал младший помощник. – Вот только в интересах следствия нам совершенно ни к чему народное ополчение. И… Энди, не взваливай на себя слишком большую ответственность. В том, что произошло, и неважно, чем бы всё не закончилось, твоей вины нет. Понимаешь?

– Как никто другой, – шериф сбавил тон, боясь разбудить Дейзи, и они разговаривали почти шёпотом. – Ты и сам неважно выглядишь…

– Да я вот подумал, а что, если бы исчез мой ребёнок? Как бы я повёл себя на месте Дейзи или Джона?

– Но у тебя же нет детей!

– Нет… И почему-то именно сейчас я об этом горько жалею. Чёрт, как же я люблю их!

– Кого? – удивлённо вытаращился на здоровяка Энди.

Кларк накинул на могучие плечи куртку и взял со стола ключи от машины.

– Кого-кого… Мэгги, разумеется. И своих будущих детей.

– И что, прямо сейчас начнёшь их делать? – недоверчиво хмыкнул Тёрнер.

– Всё может быть, – зевнул Кларк. – Кстати, с чего хоть начнём, шеф? Есть какие-нибудь идеи?

Энди сложил руки на груди и подошёл к цирковой афише, по-прежнему украшавшей «доску почёта». Невозможное – возможно, да? Ну что ж, с появлением вашего цирка и в Хеллвиле стала возможной пропажа среди ночи маленьких детей. Тёрнер не стремился обгонять события и делать скоропалительные выводы, но факт оставался фактом.

– А утром, младший помощник Кларк, мы едем в цирк. И не забудь созвониться с судьёй Филипсом, чтобы выписал ордер на обыск этого балагана.

– Сомневаюсь я, – честно признался Кларк. – Старый осёл может заупрямится и сказать, что нужно подождать как минимум двое суток, прежде чем возникнет необходимость возбуждать дело.

– Кларк, – Энди выразительно посмотрел на него. – Поверь мне, у нас нет двух суток.

____________________________________________________

– Ох ты ж, твою мать…

Шелли с трудом разлепила закисшие глаза и, щурясь от заливающего комнату солнечно-желтого света, сфокусировала осоловевший взгляд на настенных часах. Половина одиннадцатого! Девочка страдальчески застонала и схватилась за голову. Вот это номер, подруга. Это ж надо было так нализаться! Благородный напиток наглядно продемонстрировал свою вторую, менее привлекательную сторону. Господи, ужаснулась Шейла, как же я должна выглядеть, если чувствую себя настолько хреново!? А запах? Что это за дерьмо? Шелли осторожно дохнула на ладошку и, не удержавшись, закашлялась. Матерь божья, неужели это у МЕНЯ изо рта так воняет?!

Откинув одеяло, Шелли выгнулась дугой, ощущая невероятную слабость во всём организме. Мышцы протестующе взвыли в полный голос, умоляя не тревожить их, а дать ещё полежать и расслабиться. Ну, хоть полчасика. Ну, хоть пять минут. Ну пожалуйста! Но девушка была непреклонна.

– Хватит, наотдыхалась уже. Да и расслабилась нехило. Дура тупорылая…

Шелли села на кровати, уронив лицо в ладони. Ой-ой-ой, да чего ж так плохо то… Нет, ну не дура, а? Повыпендриваться захотелось. Показать, насколько она взрослая и самостоятельная леди. Светская львица из высшего общества. Овца она, а не львица. И все её нынешние мучения – результат неудержимого, глупого желания проявить себя во всём блеске. Проявила. Хорошо, что не облевалась прямо за столом. Наверно. Шелли не на шутку струхнула. События званого ужина она помнила не очень хорошо. Мало ли, что могло произойти… И ради чего?

Ха, ради чего! Ради кого. Девочка опустила ноги на пол и поджала онемевшие пальцы. Этот Энди Тёрнер ТАК на неё смотрит… И так мило краснеет. И он такой симпатичный. И мужественный. Эгей, Шелли замерла. О чём это она? Неужели всё её раскованно-взрослое поведение было направленно на привлечение внимания молодого шерифа?! Отпад! Что это с ней? Неужели опять нахлынула любовь, с изрядным сарказмом вопросила Шейла. Да ну на фиг, негодующе фыркнула девочка. Не может она влюбиться в этого провинциального копа. И вообще, он не в её вкусе.

Успокоив себя столь «весомыми» аргументами, Шелли слезла с кровати и… Именно в ту секунду до неё дошло, что под ночной рубашкой (правильно одетой, не шиворот навыворот) она АБСОЛЮТНО голая. Всё правильно, вон у задней кроватной ножки валяются её трусики и лифчик… Ага, и её сотовый! А он как там оказался? Наверняка телефон уже переполнен пропущенными вызовами и сотнями смсок. Она уже давно не бралась за мобильник, а это совсем на неё не похоже. Ладно, друзья и подруги потерпят. Сейчас решается более важная задача. Девушка призадумалась. Навряд ли, чтобы она была сама в состоянии переодеться, учитывая размеры напавшего на неё с утра похмелья. Да и как она поднималась в свою комнату, из памяти выветрилось напрочь. Что же это получается, что кто-то притащил её в спальню, раздел до исподнего, натянул ночнушку и уложил спать?

Шелли густо покраснела и покрылась мурашками. Вот ведь позорище-то, а?.. В принципе, существовал только один человек, способный на этот подвиг. Её брат. Верный, терпеливый и заботливый. И он видел её ГОЛОЙ! А-а-а! Шейла скорчила забавную рожицу, свесив на бок язык. Дожила, называется. Как будто ей снова три года и Алан помогает маме пеленать её.

– Вот не дай бог он хоть кому-то расскажет о том, что видел, клянусь – я его убью, – твёрдо пообещала себе девушка и направилась в ванную комнату приводить себя в человеческий вид. У Шелли была своя маленькая тайна. И, увидев её нагишом, Алан (у него же не глаза, а рентгены!) наверняка обратил на ЭТО внимание. – Вот козёл…

Полгода назад Шейла поспорила с Моникой на желание, что сделает себе татуировку на интимном месте. Она как сейчас помнила тот день. У них с подружкой было превосходное настроение. Они лежали на огромной кровати в комнате Шейлы, смеясь и дурачась. Подкалывали друг дружку, обсуждали мальчиков, моду, перемывали косточки некоторым девчонкам (фу-у-у, они такие беспонтовые неряхи!) и как-то само собой получилось, что разговор пошёл о татуировках. Моника призналась, что давно мечтает сделать тату бабочки на попе, но жутко боится, что об этом узнают родители. А Шейла, беспечно фыркнув, возьми и брякни, что она НИЧЕГО не боится и НИКОГО. И готова хоть завтра пойти в салон и набить себе тату. Что там на ягодице! Она запросто сделает татуировку на более интимном месте – на лобке. Слово за слово и они поспорили. На желание.

Моника была гарантированно уверена в победе и, снисходительно посмеиваясь, во всеуслышание гадала, чего бы ей такого этакого потребовать от Шейлы в качестве желания. Уверенность Моники в победе была подкреплена не пустой бравадой. Во-первых, тату не делают несовершеннолетним без письменного разрешения родителей, а Моника сильно сомневалась, что мама Шейлы одобрит подобное стремление дочери. Во-вторых, не верилось ей, что Шелли согласиться снять трусики перед незнакомым мужиком.

Что ж, Моника пролетела по всем статьям. Шелли и не думала просить разрешения мамы с папой, а уж тем более заикаться об этом Алану. Разрешение ей не требовалось. У Шейлы был один хороший друг, с которым она всегда поддерживала тёплые отношения – Пит Эддингс. Лишним будет добавлять, что он работал мастером в одном из бесчисленных, разбросанных по всему Детройту, тату-салонах. Пит был серьёзным специалистом в области татуировок и талантливым художником. Шейла познакомилась с ним на одном из мастер-классов, проводимых Самим Великим и Ужасным Джеральдом Бромом. Одно время девочка сильно увлекалась рисованием. Спустя какое-то время тяга к искусству бесследно испарилась, а дружеские отношения с Питом остались.

И помимо того Шейла немного схитрила. Заключая пари, они не оговаривали размер татуировки и что конкретно будет изображено на теле девушки. Пит долго смеялся и шутил по этому поводу, точнее ржал, как сивый мерин, но помочь Шелли в её проблеме согласился безоговорочно и безвозмездно. С четырнадцати лет Шейла начисто выбривала лобок. Делала она это специально. Из-за родинки. Симпатичной такой, коричневой родинки. Она был ТАМ, в самом низу лобка, у самого сокровенного, что может быть у невинной девочки. И, отчаянно краснея и нервно заламывая пальцы, Шелли попросила, чтобы Пит сделал ей татуировку ещё одной родинки, аккурат напротив той, что дарована ей природой.

Пит и бровью не повёл. Он был профессионалом. И за три года работы в салоне наслушался всяческих пожеланий и выполнял ещё и не такие заказы. Он пообещал, что управится быстро и чётко. Шелли не успеет ничего толком почувствовать. И, что самое главное, ей даже не придётся снимать трусики! Достаточно надеть самые миниатюрные стринги.

Короче, на следующий день Шейла хвасталась лучшей подруге новой «родинкой», а подавленной Монике пришлось в школе на классной доске написать, что она – Моника – влюблена в Джеймса Шелдона, самого невзрачного и некрасивого мальчика в их классе, тихоню и заправского ботаника. Больше всех этому неожиданному признанию поразился, как показалось Шейле, сам Джеймс. Он потом ещё долго волочился за вконец отчаявшейся объяснять, что это была всего лишь шутка, Моникой.

И вот теперь Алан увидел её «родинку». Что он подумает по этому поводу, Шелли представить не могла. Вот же чёрт! Только бы никому не рассказал, взмолилась девочка. А ну как начнёт ещё её шантажировать? Да ладно тебе, тут же оборвала она себя, что за бред ты городишь? Это же не кто-нибудь посторонний с улицы, а твой любимый и любящий брат. Это Алан, который за тебя и в огонь, и в воду. Который готов умереть за тебя.

Скинув ночную рубашку (о, а вот и мои чулки с туфлями!), Шейла вошла в душевую кабинку и повернула краны. На неё хлынули десятки освежающих и омывающих помутнённое сознание струек тёплой воды. Да Алан ей и слова не скажет, пока она сама не решится завести разговор на эту скользкую тему. Шелли откинула намокшие волосы за спину, подставляя лицо под напор искусственного дождя. Хорошо, что я не вижу своих глаз, подумала девочка. Ей стало стыдно за собственные мысли.

Глава 12

Директор цирка-шапито «Невозможное-возможно» скрупулёзно и внимательно изучил решительно опустившийся на его письменный стол лист бумаги – ордер на обыск. Рудольф Старжински, неслышно шевеля губами, вчитывался в каждую строчку и очень долго рассматривал закорючку подписи судьи Филипса. Энди был готов дать голову на отсечение, что этот с иголочки одетый фигляр специально испытывает его терпение. А терпение шерифа не было безграничным.

Бледные пальцы с идеально подстриженными длинными ногтями как бы в задумчивости поскребли по документу. Бесцветные, льдисто-холодные глаза, не мигая, уставились на Тёрнера. Энди показалось, что Старжински видит его насквозь, причём в самом прямом смысле этого слова. Но шерифа было тяжело напугать или смутить игрой в гляделки. Энди наклонился вперёд и, опираясь сжатыми кулаками о столешницу, спокойно и размеренно сказал:

– Я так полагаю, что вы вполне удовлетворенны предоставленными вам бумагами. Уверен, что подлинность ордера не вызывает у вас не малейшего сомнения, мистер Старжински. Так не будите ли вы столь любезны побыстрее закончить со всеми формальностями?

– Э-э-э… Да, безусловно, шериф, у меня и в мыслях не было выказывать вам недоверия. Простите, если показался несколько э-э-э… грубым и бестактным. Но и случай, согласитесь, беспрецедентный!

Энди выпрямился и сложил руки на груди. Теперь он буравил рассевшегося за столом директора цирка тяжёлым подозрительным взглядом. Кларк стоял в двух шагах позади начальника, демонстративно засунув большие пальцы рук за портупею с расстёгнутой кобурой табельного револьвера. Краем глаза заметив выглядывающую из кобуры деревянную рукоять револьвера, Энди непроизвольно дёрнул уголком губ – говорил же ему, что б без излишнего позёрства!

– Ни разу, за всю долгую и славную историю нашего предприятия, не происходило ничего подобного. Никогда наш цирк не становился объектом повышенного интереса правоохранительных органов. Особенно в связи со столь щекотливым делом!

Паскудно ухмыльнувшись (по крайней мере, Энди надеялся, что так оно и выглядело со стороны) Тёрнер сказал:

– Знаете, сэр, мы оказались в несколько одинаковой ситуации. У нас тоже, хотите верьте, хотите нет, ещё НИКОГДА не пропадали дети. И вот ещё что… Я, находясь сейчас в вашем кабинете, элементарно теряю время, которое мог бы направить в более подходящее русло. Вместо того чтобы заниматься своими непосредственными обязанностями, я вынужден отчитываться перед вами и просить извинений, что мы вторглись с обыском на вашу территорию. Причём, замечу, вторглись вполне законно. И по большому счёту все мои реверансы пустое сотрясение воздуха. Понимаете, Старжински? Я ещё полчаса назад мог, просто напросто швырнув вам эту бумажку под нос и ничего не объясняя, поставить ваш балаган с ног на голову!

Дуглас одобрительно заворчал. Энди, чувствуя спиной негласную поддержку здоровяка, незаметно перевёл дух. Пожалуй, стоит сказать, что за всю свою карьеру полицейского Энди ещё никогда не приходилось вести себя подобным образом. Он всегда старался решать любые проблемы в спокойном и миролюбивом ключе. Но, чёрт возьми, не будет же он расшаркиваться перед Старжински и виновато мямлить, что, мол, простите нас, мы сами не хотим, но… Хрена лысого. Он – шериф. Со всеми вытекающими из этого последствиями. И в его городе либо произошло, либо готовится произойти преступление. В центре которого оказались замешаны дети. А дети – самое дорогое, что может быть у человека, у матери, у отца. И он, Энди Тёрнер, стоит на страже этих таких простых, но незыблемых ценностей.

Тёрнер понимал, что этими словами, за версту отдающими пафосом и напускной бравадой, он пытается поддержать себя, не дать расклеиться, заставить себя мыслить и действовать адекватно ситуации. Смелее, парень, смелее, твердил он себе. Вот оно, испытание. Не надо ничего никому доказывать. Просто делай свою работу. Ты давно взрослый мальчик, вот и покажи, что с тобой стоит считаться.

– Хорошо, хорошо, шериф, не горячитесь. Я всё прекрасно понимаю. Дети – это святое, – Старжински поджал губы. – Я не смею более чинить препятствий правосудию… Хотя и не вполне понимаю, почему мы оказались в списке подозреваемых на первом месте! У нас, знаете ли, не цыганский табор и не дешёвая труппа бродячих паяцев. «Невозможное-возможно» – цирк с неподмоченной уважительной репутацией и громким именем. Престиж – вот что является краеугольным камнем любого мало-мальски серьёзного аттракциона. И наш цирк не исключение! Сами посудите, зачем нам неприятности с законом?

– Так тем более давайте не затягивать с этой неприятной для нас обоих процедурой, – подытожил Энди. – И таким образом избавимся от подозрений и косых взглядов. Поверьте, это в ваших же интересах. Я не стал раздувать шумиху и не собираюсь этого делать. Но если слух об исчезновении мальчиков просочиться в город, а я к тому моменту не продвинусь ни на шаг, можете на вашей карьере в Хеллвиле ставить большой жирный крест. Как вы там сказали – главное престиж?

Старжински выглядел слегка обеспокоенным. Но Энди не спешил с выводами. Директор цирка впервые изменился в лице, но вызвано это вероятностью потери денег.

– У нас запланировано ещё четыре представления, – подтвердил невысказанные Тёрнером слова Старжински. – И скандалы с демаршами протеста как-то не вписываются в наши номера… Цирк в вашем полном распоряжении, шериф Тёрнер. Никто не станет чинить вам никаких препятствий. Делайте своё дело. Но…

– Что? – собравшийся, не теряя более ни минуты, уходить, Энди задержался у стола.

– Маленькая просьба. Постарайтесь закончить с обыском до двенадцати часов. После обеда у нас обычно аншлаг…

– Вас интересует что-нибудь помимо денег, мистер Старжински? – Тёрнер брезгливо скривил губы и, махнув Кларку рукой, быстрым шагом вышел из кабинета директора цирка. Кларк сложил из пальцев «пистолет», шутливо «выстрелил» в Старжински и вразвалочку последовал за Энди.

– Мы ещё обязательно заглянем к вам, сэр…

Рудольф небрежно пригладил зачесанные назад волосы и тихо рассмеялся вслед скрывшимся за занавеской полицейским. Услышь Тёрнер скрипучий, словно перетираемый шестерёнками песок смех Старжински, и он бы наверняка решил, что, помимо директора цирка, в кабинете был ещё кто-то…

– О да, мой юный друг. Интересует. У меня весьма обширный круг интересов…

_____________________________________________________________

Старжински слово сдержал. Во время обыска пред полицейскими не ставилось никаких препонов. Наоборот, сотрудники цирка, все как один, выказывали единодушное желание помочь. Энди с Кларком обшарили каждый закуток и закоулок цирковых владений, начиная от огороженного в дальнем уголке большого шатра кабинета директора до затянутых непроницаемыми тентами клеток с животными. Зебры, лошади, обезьяны и собаки встречали незнакомых людей удивлённым многоголосьем. Они-то уж точно не понимали причины затеянного людьми переполоха.

Дрессировщики и акробаты, жонглеры и атлеты, уборщики и водители – все послушно отвечали на задаваемые шерифом вопросы и недоумённо пожимали плечами. Нет, никаких маленьких мальчиков они не видели. Ну что вы, конечно нет! Ну да, во время представлений в цирк набивается целая толпа детишек, но что им делать на территории цирка ночью? Нет, никогда подобных инцидентов у них не было. Ну разумеется. Нельзя сказать, что Энди был разочарован обыском. Он и не ожидал ничего другого. Было бы наивной непроходимой глупостью рассчитывать на что-то иное. Все подозрения шерифа шиты белыми нитками и кроме беспочвенных предположений у него нет ничегошеньки. Слова директора Старжински выглядели в более выгодном свете, были логичными и обоснованными. А что есть у Энди? Рождённое в подсознание сверхъестественное предчувствие, что не всё тут гладко? Это уже даже не смешно!

Допрос ночных сторожей так же ничего не дал. Какие мальчики, шериф, о чём вы? Может, стоит поискать в другом месте? И поспрошать среди своих?

Не по-осеннему распалившееся на синем небосводе солнце делилось последними тёплыми лучами. Редкие пташки азартно носились в свежем, пахнущем подступающими морозцами, воздухе. Утро радовало и улыбалось. Но Энди хотелось плакать. Ничего. Ни единой зацепки. И ладно бы – но он как охотничий пес, каким-то шестым чувством понимал, что просто плохо ищет. Что смотрит не туда, куда следует. И это обострившееся сверх всякой меры чутьё не давало ему просто плюнуть на всё, признать, что был не прав, развернуться и уйти. Нет. Надо искать дальше. Он не ошибается, он всего лишь не там ищет.

Они перерыли все каморки и комнатушки, заглянули в каждый сундук, смели всю пыль и паутину с подтрибунных ниш в главном шатре… Побывали в спальных вагончиках и автомобилях, разворошили не одну постель, простукали все подозрительные стены на предмет наличия второго дна, обнюхали каждую пядь истоптанной сотней ног земли. Впустую. Никаких следов пребывания пропавших мальчиков. Ни-че-го.

Особенно придирчиво Энди потрошил реквизит мистера Невозможное. Глубоко возмущённый столь небрежным обращением с его личными вещами фокусник, тем не менее, не кидался грудью на штыки судебного произвола, а тихонько стоял в сторонке. Тёрнер загнал в волшебный ящик для исчезновений Кларка и был искренне расстроен, когда обнаружил, открыв крышку, что младший помощник и не думал никуда исчезать! Забираться в ящик для распиливания непременных красивых девушек Кларк отказался наотрез. На его взгляд, шериф уж чересчур начал увлекаться.

Отобрав у протестующе каркнувшего маэстро магии и повелителя иллюзий чёрный цилиндр, Энди долго и кропотливо ощупывал его. Шляпа, как шляпа. Безо всяких кроликов, коз и тем паче пропавших мальчишек. Нахлобучив цилиндр на голову закипающего как чайник фокусника, Тёрнер потянул Кларка в последнее место в цирке, где они ещё не побывали. В кунсткамеру.

Представьте себе психологию двух маленьких, безмерно отчаянных сорванцов, обожающих тайны и страшилки. Куда, по-вашему, они заберутся в первую очередь, будь у них такая возможность? Правильно, туда, где страшнее всего. А более жуткого и неприятного места в цирке, чем кунсткамера с заспиртованными уродцами попросту не существовало.

– А я бы в это логовище мутантов ни за какие пряники не полез, – поделился Кларк, когда они подошли к шатру. – Там, внутри, становится как-то не по себе. Как будто суёшь голову в разинутую пасть голодного льва.

– Странно слышать это от тебя, изрубившего в компьютерных играх сотни чудовищ!

– Ты ещё скажи, шеф, что я отымел тысячу виртуальных баб, – обидчиво сказал Кларк, соблюдая субординацию и вежливо пропуская шерифа впереди себя.

– У тебя их было настолько много?

Дуглас предпочёл отмолчаться. В шатре горели предусмотрительно включенные лампы. Обходительные сукины дети, подумал Энди. Он не хотел вслух признавать, но в словах Кларка была изрядная доля истины. Здесь и впрямь было жутковато. Становилось не по себе, и не было отбоя от вгрызающихся в кожу мурашек. Энди припомнил слова доктора Харриса. Уолтер был на седьмом небе от сугубо профессионального счастья, заверяя, что подобных собранным здесь монстрам он в жизни не видел и даже не читал о таких в «умных» книгах. «Умными» книгами Тёрнер называл всякие энциклопедии и научные справочники. И если док говорил, что обитающая в цирковой кунсткамере коллекция страхолюдин редкая и уникальная, то Энди не видел причин сомневаться в его словах. Главное, что Уолтер подтвердил подлинность заключённых в этой палатке существ. И не важно, что все они давно умерли и мумифицированы. Важно, что когда-то они были живыми.

Они внимательно осмотрели все стеллажи, стенды, столы, колбы, пробирки, петляя по загогулинам шатра. Впустую. На них скалились и безжизненно таращились чучела и погружённые в формалин уродцы, тяжелый удушливый запах настырно забивался в лёгкие. Всё зря, подумал шериф. Кошмарные человекоподобные монстры были единственными обитателями этого пробирающего до дрожи места. Но они все мертвы, и, даже если что и видели, ничего не скажут.

– Если ты ожидал увидеть в одной из этих колб наших мальчиков, то, слава Богу, что ты ошибся, – Дуглас постучал пальцами по стенке ближайшей к нему колбы. Из-за толстого стекла, раззявив в застывшем крике зубастую пасть, на младшего помощника лупало раскосыми глазами какое-то омерзительное непотребство.

– Пойдём отсюда, Кларк, – сказал Энди, удручённо вздохнув. И… тут он увидел кое-что интересное. То, чего явно не должно было быть здесь. – Подожди-ка…

Тёрнер присел на корточки и протянул руку, шаря под днищем низкого поддона, на котором был водружён большущий квадратный аквариум с невероятной земноводной тварью размером с человека. Кларк озабоченно нахмурился, гадая, что же мог заметить глазастый шериф.

– Что это, по-твоему? – Энди, плохо скрывая торжество, показал Кларку плотный прямоугольничек тиснённого золотом картона.

– Это? Это билет на цирковые представления, – повертев картон в пальцах, ответил Кларк. – Только я не пойму, чему ты радуешься? Мало ли их валяется на земле после антракта. Многие просто выбрасывают использованные билеты. А этот не успели подмести с остальным мусором… Вот и всё объяснение.

– Всё верно, – Энди приблизил лицо к скуксившейся физиономии здоровяка. – Но обычно на входе принято билетики надрывать. Смекаешь, дружище? А этот цел и невредим, как девственность четырнадцатилетней девочки.

– Много ты понимаешь в современных девочках, – попробовал отшутиться Кларк с отхлынувшей от лица кровью. – Но у нас нет ни грамма доказательств, что этот злополучный билетик принадлежал кому-то из мальчиков, и что они обронили его здесь именно прошлой ночью. Нас выставят на смех, Энди. В подобное даже я верю с трудом. А я привык не сомневаться в твоих догадках.

– Понимаю, не дурак, – стиснул зубы шериф. – Но я ЧУВСТВУЮ, что этот билет наша первая стоящая зацепка. И будь я проклят, если теперь слезу с этих циркачей.

_________________________________________________________

Уолтер Харрис проводил ежедневный обход стационарного отделения поликлиники. Не сказать, чтобы эта процедура отнимала у него много времени. Количество занимающих больничные койки пациентов никогда не превышало более десятка человек. И не сказать, что все они страдали таким уж тяжёлыми недугами. Но и эти люди требовали к себе непосредственного внимания. Потому как по-другому относиться к пациентам Харрис не мог и в первую очередь предъявлял завышенные требования в этом плане к самому себе.

В начищенных туфлях, отутюженном костюме и накинутом поверх идеально чистом белом халате главный врач хеллвилской поликлиники неторопливо шагал по коридору, легко поспевая за дефилирующей впереди него медсестрой. Зелёные глаза Уолтера лениво скользили по окрашенным в бледно-салатовый цвет стенам, перебегали на выбеленный потолок, и вновь возвращались к стенам. Ничего нового он, правда, не увидел: на потолке местами полопалась штукатурка, да кое-где отслаивалась побелка. Если бы всё дело только этим и ограничивалось…

Здание больницы было одним из самых старых в городе. И капитальный ремонт уж точно бы не помешал. Харрис не единожды намекал мэру Гриффиту, что когда-нибудь больничная крыша рухнет ему (Уолтеру, конечно, не мэру) на голову. Глава Хеллвила проблему понимал и обещался всё решить в самые сжатые сроки… Оставалось дело за малым – выделить из городского бюджета необходимую сумму в долларовом эквиваленте. И вот здесь начинались настоящие проблемы. Деньгам мэр счёт знал и в финансовых вопросах никогда не спешил. Поэтому «сжатые» сроки уже давно растянулись на полтора года. Харрис подозревал, что если бы на носу висели выборы, то Гриффит был бы не в пример более сговорчивым.

Но свои попытки раскрутить мэра на дополнительные субсидии не оставлял. Под лежачий камень вода то не течёт…

Острый взгляд главврача надолго задержался на неестественно подвижных бёдрах молоденькой медсестры, никак не позволяющей сократить разделяющее начальника и подчинённую расстояние. Девушка была молоденькая и симпатичная. Короткий белый халатик броско выставлял напоказ стройные ножки и подчёркивал плавные линии округлых ягодиц. Миновав висящее на стене зеркало, Уолтер невесело подмигнул собственному отражению. А он ещё голову ломал, почему никогда не поспевает за ней! Пора бы уже и привыкнуть. Джессика не первая и не последняя, кто поставил своей целью охмурить его. С трудом (в этом надо признаться хотя бы перед собою) отведя глаза от вихляющих бёдер стучащей каблучками девушки, Уолтер подумал, а что, если сдаться? Ну, позволить себя охмурить? Нет, не так, правильней будет сказать: «захомутать». Кто как ни он на днях рассуждал о возможных последствиях женитьбы и заведения семьи?