Текст книги "Мы не пыль на ветру"

Автор книги: Макс Шульц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц)

Макс Вальтер Шульц
Мы не пыль на ветру
^{Роман о непотерянном поколении}

П. Tonep
Предисловие

Роман Макса Вальтера Шульца «Мы не пыль на ветру», предлагаемый вниманию советского читателя, относится к тем произведениям современной немецкой литературы, которые посвящены, как принято говорить на родине писателя, «расчету с фашизмом и войной». Это значит, что автор этой книги, один из наиболее талантливых представителей социалистической немецкой литературы наших дней, возвращается в этой книге к временам гитлеризма для того, чтобы понять свое прошлое и недавнее прошлое своего народа.

Макс Вальтер Шульц сам принадлежит к числу тех, кто учился в гитлеровской школе, служил в гитлеровской армии, воевал на разных фронтах, пережил крах преступной государственной системы и военный разгром, который стал освобождением страны от гитлеризма. С тех пор прошло уже два десятилетия и много воды утекло в реках старинной немецкой земли. За эти годы встала на ноги и окрепла Германская Демократическая Республика – первое в истории немецкого народа рабоче-крестьянское государство, искренний друг нашей страны, оплот мира в Европе. В исторически короткий срок в республике сформировалось новое поколение немцев, для которых социализм – родное, кровное дело.

История на наших глазах подтверждает уверенность всех последовательных антифашистов, которые и в самые темные годы гитлеровских побед были убеждены, что в немецком народе не умерла и не могла умереть гуманистическая, демократическая, революционная традиция.

С каждым годом в Германской Демократической Республике появляется все больше книг, написанных теми, кто вместе со страной прошел этот путь перемен, и раскрывающих на разном жизненном материале, под разным углом зрения закономерность и вместо с тем всю огромную сложность процессов национального обновления. Интерес к этим книгам очень велик, и велико их значение в духовной жизни страны; миллионам жителей Германской Демократической Республики они помогают глубже осознать то новое, в творчестве которого они участвуют своим трудом. Эти книги привлекают к себе все большее внимание и на западе Германии, потому что они свидетельствуют о подлинно национальном характере тех демократических и антифашистских преобразований, которые были осуществлены на востоке страны и в самом своем начале задушены в Федеративной Республике Германии.

Само обращение писателей к этому историческому материалу предполагает умение смотреть на свой жизненный путь «со стороны», из перспективы сегодняшней действительности. Причем дело здесь, конечно, не во временной дистанции; дело в тон огромной внутренней работе, которая должна совершиться в сознании писателя, прежде чем он сможет до конца отряхнуть со своих ног прах прошлого. Без творческой и гражданской смелости, без стремления «продумать до конца» свое время здесь нельзя ждать настоящего успеха.

Достаточно бегло сопоставить две немецкие литературы, существующие в наши дни, чтобы убедиться в этом. Литература Западной Германии знает немало сильных и талантливых антивоенных произведений; по авторы их редко подымаются до сознательного антифашизма, до последовательного «расчета» с прошлым. Характерна в этом смысле небольшая повесть Манфреда Грегора «Мост». Она рассказывает о тех шестнадцатилетних немецких школьниках, которые и последние месяцы войны были брошены гитлеровцами под ноги наступающих союзных армий, когда уже не было никакой надежды на спасение разваливающегося рейха. О кратком бессмысленном бое горстки школьников против американских танков вспоминает единственный оставшийся в живых участник десять лет спустя, в 1955 году. Эта талантливо сделанная книга вызывает ненависть к военщине, возмущение бессмысленностью жертв. Но и десять лет спустя рассказчик не понимает, в чем смысл трагических событий его детства; опыт прошлого ничему не научил его. Эта статичность героя, застывшего в пассивном и трагическом неприятии фашизма, природу которого он не в силах постичь до конца, свойственна многим западногерманским книгам о второй мировой воине, в известном смысле даже такой сильной и талантливой, как «Дом без хозяина» Генриха Бёлля. Герои этих книг словно и не задумываются над тем, что они, независимо от их собственных моральных качеств, были частицей захватнической армии и, следовательно, соучастниками преступлений; они остаются «маленькими людьми», беспомощными против сил, которые направляют их жизнь.

Писатели Германской Демократической Республики, принадлежащие к литературе, которая развивается в условиях социалистических преобразований, разрабатывают эту проблему смелее – они не уходят от вопроса об ответственности своих героев за трагические события недавнего прошлого, их книги в соответствии с исторической правдой рассказывают о переломе, происшедшем в сознании миллионов немцев.

Советский читатель знает уже немало таких книг. Назовем хотя бы большой роман Дитера Нолля «Приключения Вернера Хольта» (Издательство иностранной литературы, 1962), вызвавший живой интерес в нашей стране, или появившуюся ранее повесть Вольфганга Нейхауза «Украденная юность» («Молодая гвардия», 1961), или рассказ Франца Фюмана «Однополчане» (опубликован в сборнике «Рассказы немецких писателей», Издательство иностранной литературы, 1959) – одно из первых произведений на эту тему в литературе Германской Демократической Республики. Все эти книги талантливы, и каждая из них талантлива по-своему. Роман «Мы не пыль на ветру» – новое веское доказательство быстрого роста молодой социалистической немецкой литературы, уверенно ставящей вопросы большого национального звучания.

Макс Вальтер Шульц родился в 1921 году, и к концу войны ему исполнилось 24 года. Писатели его биографии и жизненного опыта вступали в немецкую литературу в первые послевоенные годы. Однако Шульц нескоро стал писателем; после войны он был рабочим, затем учился в педагогическом институте, работал школьным учителем. Позднее он окончил Литературный институт имени Иоганнеса Бехера в Лейпциге и преподавал там. В печати он выступал редко и только как критик. Роман «Мы не пыль на ветру», вышедший в 1962 году, когда его автору уже исполнилось сорок лет, – первая книга Макса Вальтера Шульца. Писатель дал неторопливо вызреть впечатлениям молодости, и ему удалось найти свой угол зрения на жизненный материал, уже затронутый его предшественниками. Книга имела большой успех, лишенный налета какой-либо сенсационности. О ней и сегодня говорят и пишут как о явлении, оставившем заметный и прочный след в немецкой литературе.

В большинстве немецких книг о годах второй мировой войны действие происходит в конце ее, и это не случайно: именно на развалинах гитлеровского рейха решался вопрос о будущем немецкого народа. Роман Макса Вальтера Шульца тоже начинается в самые последние дни перед капитуляцией, когда гитлеровские заправилы бежали, словно нечистая сила перед наступлением дня (первая часть носит подзаголовок «Петухи кричат поутру»), но захватывает и несколько месяцев послевоенной жизни, когда в стране начинался сложнейший процесс всеобщей перестройки. Цель автора – не только показать, как рвались старые связи и рушилась обанкротившаяся система взглядов и представлений, но и проследить, как намечались новые связи с жизнью и людьми.

В книге много героев, хотя непосредственного сюжетного действия в ней сравнительно мало; композиционно она, в сущности, построена из нескольких взятых крупным планом сцен, в которых автор с немалым мастерством сталкивает своих героев. В сравнении с другими книгами писателей ГДР о годах войны роман Макса Вальтера Шульца кажется менее автобиографичным. Это не значит, что жизненный опыт автора не отразился в романе; наоборот, не случайно главный герой книги, Руди Хагедорн, родился в том же 1921 году, что и его создатель, и в той же местности Германии – в Рудных горах, и если родной город Шульца зовется Шейбенберг, то город, в котором родился Руди, носит подозрительно похожее название – Рейффенберг; на последних страницах Руди, как и Макс Вальтер Шульц, принимает решение стать школьным учителем и т. д. Но разворот действительности в этой книге более эпичен; нити действия в ней но сходятся к одному персонажу, и если, например, в «Приключениях Вернера Хольта» за героем почти всегда можно увидеть рассказчика (несмотря на то, что книга написана не от первого лица), то в романе Шульца сделать это нелегко; в этой книге следует говорить по крайней мере о четырех главных персонажах, о четырех представителях одного и того же поколения немецкой молодежи, проходящих «проверку историей». При этом внимание автора обращено не столько на калейдоскоп бурных и трагических событий того времени, сколько на внутренний мир героев, который писатель умеет воссоздавать пластично и сильно, раскрывая за каждым поворотом мысли, за каждым взрывом чувств соотнесенность с процессами объективного мира.

В рецензиях на роман «Мы не пыль на ветру» часто упоминается имя Томаса Манна; действительно, творческая манера Шульца имеет самое непосредственное отношение к строю манновской «интеллектуальной прозы» с ее идейной насыщенностью, стремлением философски осмыслить эмпирический поток жизни. В школе Томаса Манна учился автор этой книги раскрывать диалектику частного и общего, чувственного и рационального, использовать лейтмотивы и ассоциативные связи, позволяющие свободно обращаться с материалом, нарушая хронологическую последовательность событий. Через Томаса Манна прежде всего идет связь этой книги с традицией немецкого «романа воспитания», предполагающего широкое исследование личности в ее связях с обществом.

Следует назвать тут и Арнольда Цвейга и его романы, в которых так мастерски переплетена личная судьба героя, оказавшегося на чуждой ему войне, с глубоким осознанием несправедливости самой войны и породившей ее общественной системы. Как и в книгах Арнольда Цвейга, герои романа Макса Вальтера Шульца много рассуждают и спорят, что, казалось бы, трудно представить себе в тех условиях, в которых они находятся. Однако эти диспуты на боевых позициях в ожидании атаки противника или среди развалин первых послевоенных дней не противоречат художественной правде; они комментируют хаос военных событий, позволяя читателю понять их закономерность и взаимную связь. Нигде не философствуют так мало, как на войне; нигде так много не спорят о смысле жизни, как в книгах о войне.

Вместе с тем в романе Макса Вальтера Шульца, как и у Арнольда Цвейга, мы не найдем ни описаний кровопролитных сражений, ни апокалипсических картин разложения и смерти, для чего, казалось бы, действительность двух мировых войн дает полное основание. Здесь нет бегства от трудного и сложного жизненного материала. Наоборот, эта подчеркнутая сдержанность (характерная в той или иной мере для всей литературы ГДР) внутренне полемична. Среди книг о второй мировой войне, вышедших на Западе, и прежде всего в Федеративной Республике Германии, есть немало таких, которые словно полностью сотканы из картин ужасов и страданий и не оставляют читателю ни проблеска надежды, ни мысли о возможности сопротивления. Читать подобные книги страшно, и авторам их не многое надо было выдумывать: во второй мировой войне можно найти достаточно примеров многоликой и безжалостной смерти, и с этой точки зрения ее действительность превосходит самые страшные фантазии. Правдивость таких книг весьма условна, как и весьма условна их антивоенная направленность. Потрясая читателя скоплениями ужасов, они чаще всего только уводят от осознания причин войны, внушают мысль о невозможности с ней бороться, оправдывают жестокость человека, вынужденного обороняться от жестокого мира. Цель каждой реалистической книги о войне другая – не потрясти, а попять. Ужасам войны писатель-реалист противопоставляет не истерический крик, а смелое осознание причин и следствий, или, говоря словами Арнольда Цвейга, «осторожное и беспощадное проникновение мысли в запутанную ткань жизни».

Роман «Мы не пыль на ветру» по сравнению с некоторыми другими книгами о второй мировой войне может на первый взгляд даже показаться «идиллическим». Автор не выносит на страницы своей книги ни сцен кровавого террора, ни изощренных издевательств в концлагерях, ни картин массового уничтожения, которых не вмещает нормальный человеческий разум. Эта страшная правда истории во всей своей громадности как бы отодвинута им за пределы непосредственного действия, сделана тем фоном, на котором он разворачивает свое исследование «бравой немецкой души» и путей возвращения ее обладателю «прямой походки человека».

Мы не найдем в книге подробного рассказа о долгих годах, проведенных коммунистом Эрнстом Ротлуфом в гитлеровском концлагере, не много говорится и о том, что сын и дочь Ротлуфа пошли за фашистами и предали отца. Там просто сказано, что это «тот самый Ротлуф – в прошлом атлет, лучший спортсмен рейффенбергского «Красного спорта», в прошлом сорвиголова, черный как смоль, а теперь худой как скелет и серый как камень». «Серое как камень» лицо Ротлуфа встретится и книге многократно, каждый раз вызывая в памяти мысль о фашистских преступлениях и несгибаемом мужестве коммунистов; один из героев недаром назовет лицо Ротлуфа «символом немецкой трагедии».

Красавица Лея Фюслер была отправлена в концлагерь по обвинению в «пессимистических высказываниях», саботаже и неарийском происхождении. Этого было больше чем достаточно, чтобы она погибла. И все же но воле автора судьба обошлась с ней милостивей, чем с многими ее товарками по лагерю, – она осталась жива и медленно приходит в себя. Сколько пришлось ей вынести, мы можем только догадываться. Красота ее поблекла, она стала полукалекой, но против фашизма свидетельствуют не только ее физические мучения, но и то, что она сломлена морально, дух ее не вынес испытаний. Эта «Гретхен гестаповских застенков» отныне смотрит на мир «глазами, полными слез и страданий, и только такими глазами».

Не много узнаем мы и о том, что выпало на долю Руди Хагедорна за пять лет фронтовой жизни и госпиталей. Эпизоды, которые он вспоминает на страницах книги, скорее анекдотичны, чем страшны. Но, как сказано в романе, смерть и его подстерегала «тысячу тысяч раз» и он вынес «много такого, от чего мурашки бегут по спине». Уже на первой странице говорится о том, как в Брянских лесах истекал кровью его старший друг, и Руди, объятый «колючим ужасом перед бессмысленностью смерти», спрашивал в отчаянии: «Почему? Почему это все?» Такой же вопрос задавали себе в то годы миллионы немцев, и тем настойчивее, чем сильнее становились удары Советской Армии. Эта сцена пройдет затем через всю книгу как один из ее лейтмотивов, и для Руди Хагедорна все более чуждой будет становиться горькая мудрость солдата, не знающего, за что он воюет: «цветут и отцветают розы, не спрашивая «почему», и солдаты подыхают, не спрашивая «почему».

Мы хорошо знаем теперь, что поколение немецкой молодежи, воспитанное в гитлеровской школе и гитлеровской казарме, не было единым, и оно тем больше распадалось, чем нагляднее жизнь раскрывала лживость внушенных ей идеалов. Об этом рассказано во многих книгах немецких писателей. Очень сильно это размежевание показано в романе Дитера Нолля «Приключения Вернера Хольта» на примере разрыва Хольта со своим однокашником Вольцевом, отпрыском старинного офицерского рода. В конце этой книги Вернер Хольт не только не приходит на помощь своему бывшему другу, но и открывает огонь из автомата по нему, называя его убийцей.

У Руди Хагедорна тоже есть свой друг-враг; это Армии Залигер, товарищ его юности и покровитель, которого он в детстве спас от смерти, а потом, уже взрослым человеком, поклялся убить за предательство в любви и дружбе. Однако размежевание их изображено в ином регистре, нежели столкновение Хольта с циником и воплощением «солдатского духа» Вольцевом. Рядом с Вольцевом Армии Залигер мог бы на первый взгляд показаться не таким уж страшным. Он творит зло, казалось бы, только под давлением «злых» обстоятельств. Он не оставил Лею Фюслер, когда узнал, что общение с ней грозит многими неприятностями; наоборот, он продолжал добиваться ее любви. Правда, он оставил ее позднее, когда перед ним открылась счастливая офицерская карьера и женитьба на Лее могла эту карьеру погубить. Он не был членом национал-социалистской партии и дал беспрепятственно уйти коммунисту Фольмеру, когда тот пришел к нему с советом сдать батарею без боя и тем самым избежать бессмысленного кровопролития. Правда, он донес на него позднее, когда ему самому грозила опасность быть обвиненным в пособничестве дезертиру Руди Хагедорну.

Руди Хагедорн страстно любил Лею, но не защитил ее и служил режиму, обрекшему ее на страдания; Армии Залигер оставил Лею, чтобы стать офицером; Руди Хагедорн пошел добровольцем, воевал в гитлеровской армии пять лет и дезертировал «без пяти минут двенадцать», даже не успев осознать, что он делает; Армии Залигер сдал свою батарею без боя, следуя намеку (но не приказу) своего начальника. Существенна ли разница между ними? Не имеем ли мы дело с двумя немцами «гитлеровского образца» – если не близнецами, то родными братьями? Ведь рядом с эсэсовцами, «черными хищниками», убийцами по природе своей, Армии Залигер может сойти всего лишь за «попутчика», мелкого соучастника чужих преступлений. Таким он и кажется капитану американской армии Корнхаупту, допрашивающему Залигера. Корнхаупт «устал» от того, что он увидел в побежденной Германии, где, как ему кажется, нет возможности отделить правду от лжи, добродетель от преступления. Корнхаупт пытается взвешивать вину на неких вневременных весах абстрактной справедливости, и ему все немцы, одетые в военную форму, представляются одинаково виновными (или невиновными); ответ на вопрос, предал Залигер Фольмера или нет, начинает казаться ему мелкой политической игрой, не имеющей отношения к истине и справедливости.

Но для всех, кому дороги судьбы немецкого народа, ист и не может быть забвения прошлого. Для них решающее значение приобретает характер связи с преступным режимом. Спор идет о конкретном прошлом и конкретном будущем каждого немца и всей Германии, и потому Залигер должен ответить за пролитую по его вине кровь. Она пролилась не случайно и не по неведению.

В книге Шульца беспощадный приговор, лишающий героя права называться человеком, может быть вынесен и вне зависимости от того, палачествовал он сам или нет, участвовал в массовых казнях неповинных людей или только присутствовал при них, а на основе такой «малости», как поспешно отведенный взгляд, нечаянно вырвавшиеся слова, выдающие желаемое за действительное. В согласии с традициями реалистической литературы Макс Вальтер Шульц показывает внутреннюю опустошенность тех, кто призывает к преступному насилию, и тех, кто пошел к ним на службу. За всем поведением Армина Залигера стоит страх; он всегда искал свою выгоду, и запутанность жизненных ситуаций для пего не источник «тоскливого беспокойства», желания избавиться от «немоты», как для Руди, а возможность уйти от ответственности как в конкретном, так и в самом широком, общем смысле этого слова, – уйти от своей доли личной ответственности за то, каков окружающий тебя мир. В американском лагере для военнопленных, избежав суда, он занимается софистическим рассуждением об обреченности человеческого существования и относительности всех ценностей нашего мира, а затем, оказавшись в Западной зоне, предается ни к чему не обязывающему покаянию, участвуя в неком «братстве святого гуманизма», так же как еще недавно участвовал в гитлеровском «братстве» во имя «великой Германии». (Здесь, как и в описании всего залигеровского семейства, в книге появляются отчетливые сатирические ноты.) Тонкий и беспощадный анализ духовного мира Залигера относится к бесспорным удачам книги. И не случайно мудрствования Залигера начинают походить на рассуждения отца Лен, «гражданина мира» ван Будена; экзистенциалистская философия страдания, философия «пыли на ветру» и стоического приятия трагедий жизни очень удобна и для тех, кто хочет перед самим собой и перед всем миром оправдаться в преступном соучастии, и для тех, кто привык пассивно наблюдать, как другие творят зло.

Руди Хагедорн в отличие от Армина Залигера никогда не мог заставить себя «до конца подчиниться омерзительным правилам игры», хотя ему и довелось проделать всю войну солдатом гитлеровской армии и даже заслужить Железный крест первой степени и «прочие побрякушки». Он с детства приобщился к старой гуманистической культуре в ее чисто немецкой интерпретации – благородной и великой в своих идеалах, но практически беспомощной. И его прекрасная мечта о гармоническом мире, на каждом шагу обнаруживая свое бессилие (начиная с неумения защитить красавицу Лею), спокойно уживалась с соучастием в реальном зле фашизма и войны, от которой он, идеалист и мечтатель, лично не получал выгод, но все же надеялся на бесплатное обучение в награду за ордена и медали. Когда Руди Хагедорн начинает мечтать о своем будущем счастье, то выясняется, что это сугубо мещанский, филистерский идеал: обеспеченное существование, семейный очаг, отгороженный от всех волнений мира, красивая жена (похожая на Лею), чтение по вечерам классической литературы. Такой идеал может «сосуществовать» с любым злом, находиться внутри любого общества. Но каждый раз, когда действительность сурово требует от Руди проверки ого понимания «добра», он делает шаг в верном направлении, и каждый раз, начиная с ухода из гитлеровской школы, делает этот шаг слишком поздно, и ему приходится снова и снова «отыскивать начало». В решительные минуты Руди действует правильнее, чем мыслит. Он дезертирует, «словно чужая воля огрела его кнутом»; в своем родном Рейффенберге он столь же неожиданно для самого себя («словно в нем пружина сработала») помогает советскому патрулю и немецкой народной полиции поймать фашистского преступника. И каждый раз эти поступки приводят его на край могилы – первый раз символически, когда с помощью французских военнопленных он, закопанный в земле, пережидает, пока через него прокатится фронт, и второй раз уже реально, когда ему мстят за то, что он действовал заодно с коммунистами.

Макс Вальтер Шульц, как и все реалисты настоящего и прошлого, уверен, что и в самой запутанной ситуации можно и должно провести границу между добром и злом, прекрасным и уродливым, тем, что принадлежит прошлому, и тем, что открывает путь в будущее. Для проверки и доказательства этой истины он привлекает иг. страницы книги весь арсенал классического гуманитарного образования, проверяя его в сложных перипетиях современной идеологической борьбы. Эта книга но относится к разряду «легкого чтения»; в ней даже любовные письма приобретают характер трактатов по вопросам нравственности, оставаясь при этом любовными письмами, искренними или лживыми, исповедью смятенного сердца или ловким сочинением расчетливого ума. Герои книги привыкли осмысливать свои поступки – и это дает автору возможность осмысливать действительность во всей ее сложности и противоречиях. В многочисленных спорах и диспутах, которые ведут на страницах романа его герои, сталкиваются и противоборствуют современные идеологии, кипят страсти так, как они кипели в те дни в Германии. Страна была покрыта развалинами, но опустошения в душах и сердцах казались страшнее, чем руины городов. Это было время, когда в толще немецкого народа пробуждающаяся мысль еще только начинала спорить с обанкротившейся системой взглядов, когда близкий рассвет еще не озарил окрестности (вторая часть книги называется «Совиные сумерки»).

Было бы неверно пытаться в предисловии разбирать каждую нить в этом сложном клубке идейных противоречий; это невозможно, да в этом и нет нужды – читатель увидит смысл споров в живом столкновении человеческих судеб, и не только главных героев, но и многих других персонажей: старого немецкого гуманиста Фюслера, взвешивающего свою вину за преступления гитлеризма и с душевным трепетом принимающего от советского офицера назначение на пост директора своей старой гимназии; либерала ван Будена, исповедующего экзистенциализм католического толка, считающего всех коммунистов «упрощенцами»; нового бургомистра Рейффенберга Эрнста Ротлуфа, восстанавливающего в себе чувство доверия к своим соотечественникам, и многих, многих других, среди которых особое место занимает чешский коммунист, борец антифашистского Сопротивления Хладек, в чьи уста автор вкладывает самые дорогие ему мысли.

В развитии сюжетного действия Ярослав Хладек принимает мало участия – он появляется, чтобы поздравить своего друга, профессора Фюслера, с пятидесятипятилетием, – но роль его в идейных столкновениях огромна. На страницах романа он защищает систему марксистских взглядов на жизнь, на историю, на человеческую личность. Вместе с рассказами Хладека, так легко находящего общий язык и с советскими офицерами и с немецкими коммунистами, в роман входит мысль о герое революционной, справедливой войны. Это не суровый аскет и не одержимый фанатик – отнюдь, в нем широко и свободно раскрыта человеческая натура, и знак этой свободы – способность к счастью, «ничем не скованный смех». Для Хладека эта «веселая доброта», которая в состоянии исцелить мир, полнее всего воплощена в подручном пекаря, Кареле, подпольщике, герое пражского восстания, близком друге Хладека и его племянницы Франциски. «Когда Карел смеялся, – говорит Хладек, – цепные собаки снимали карабины с предохранителя».

Карел не действует в книге, мы узнаем о нем только из рассказов Хладека; но как ни мало о нем сказано, именно он по замыслу автора воплощает в книге меру человеческого героизма и человеческих возможностей. Карела можно посадить в тюрьму, но смех его вырвется за тюремные стены; его можно убить – но товарищи не забудут его и он останется с ними в одном строю.

И не случайно в доводах Хладека, в его рассказах так часто упоминаются и Тиль Уленшпигель и Швейк.

Лея уверена, что «шутка в Германии забыта и разбита. Умерли все – Пьеро и Пьеретта. Касперль, Арлекин, даже Швейк – все погибли, расстреляны эсэсовцами у железнодорожной насыпи, у кирпичной стены, зарыты в землю». Хладек убежден, что на немецкой земле смех возродится, что вернется к ней герой немецкого эпоса, никогда не унывающий, бессмертный Тиль Уленшпигель. Тиль Уленшпигель здесь символ нравственного здоровья народа, «плебейского духа», не искаженного преступлениями хозяев жизни.

На последних страницах книги Хладек, уже вернувшийся в Прагу, пишет Лее письмо, чтобы еще раз попытаться вдохнуть в нее жизнь. Это одно из наиболее сильных и удавшихся мест книги. Хладен рассказывает в письме о годах подпольной борьбы, о Кареле, о гибели своей любимой жены Коры, то есть о том, о чем до тех нор он не имел сил рассказать кому бы то ни было, – какой странный выбор темы для того, чтобы ободрить сломленного несчастьями человека! Но в книге Макса Вальтера Шульца самые трагические страницы говорят о силе человеческого счастья. Это, казалось бы, парадоксальное противоречие выражает одну из основных ее мыслей: любое соучастие в делах фашизма, самое малое, самое пассивное, калечит душу, пригибает к земле, извращает человеческую натуру; только борьба за свободу распрямляет человека, дает ему возможность жить в полном смысле этого слова. Поэтому подлинное счастье можно найти только на «дорогах истории», на дорогах народной борьбы, поэтому «надо стать счастливым, крепким, уверенным. Надо быть закованным в броню счастья, когда идешь в бой за счастливую историю человечества».

Жизнеутверждающая человечность коммунистической морали, закалившаяся в смертельной схватке с фашизмом, спорит на страницах книги, доказывая свою правоту и свою историческую силу, и со «старонемецким гуманизмом» профессора Фюслера, и с отчаянием Лен, и с аккуратной системой буржуазно-охранительных идей ван Будена. И если спор с «экзистенциалистски-модернистским строем мыслей» ван Будена непримирим, потому что в новых, послевоенных условиях в этом споре все больше раскрывается противоположность исходных посылок и целей, то со старым Фюслером Хладек спорит, чтобы помочь ему уверовать в свои силы, а с Леей – чтобы поддержать ее.

Бурное партийное собрание коммунистов – это одна из кульминаций книги – происходит в здании бывшего рабочего клуба, на фронтоне которого снова видна старая надпись: «Несмотря ни на что!» «Несмотря ни на что» – это слова Карла Либкнехта. Так называлась его последняя статья, опубликованная в газете «Роте фане» в день убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург, 15 января 1919 года. Несмотря ни на что, немецкая революция будет жить. Она не привнесена «извне» в страну Маркса и Энгельса, Гёльдерлина и Гёте, она возрождается, собирая вокруг себя и возвращая истинную цену и великим традициям немецкой гуманистической культуры, и неистребимому «плебейскому духу», и простым человеческим чувствам – любви и дружбе, верности и порядочности, вере в свои силы и в свой народ (третья часть книги носит название «Старый ствол»). Подлинно национальное, народное в полном смысле слова неотделимо сегодня на немецкой земле от немецкой революции, от дела социализма, от его созидательной силы.

Кто понял эту истину, тот обрел твердую почву под ногами, тот перестал быть «пылью на ветру», которую носит с места на место «зачумленный ветер».

Как и все писатели ГДР, пишущие о временах гитлеризма, Макс Вальтер Шульц суров и предельно требователен к своему герою. Он знает, чтобы достичь «сегодня», надо «перешагнуть один за другим много порогов и закрыть за собой много дверей». Руди Хагедорну на пути его исканий и мечтаний помогает крестьянская девушка Хильда Паниц, потерявшая в войну всех близких и оказавшаяся рядом с ним в суровый час всеобщих перемен. Ей тоже приходится многому учиться, и простая истина, что «честно работать на бесчестных господ» – значит участвовать в их бесчестных делах, дается ей не легко; по она гораздо меньше, чем другие ее сверстники, связана с ложью преступного государства и общественной системы, и чувство, в котором много от материнского, ведет ее верным путем, спасительным и для нее и для Руди.

Оправившись от болезни, Руди Хагедорн соглашается с предложением, которое он поначалу отверг, и становится школьным учителем. За этим важным шагом стоит нечто большее, чем просто поворот сюжета; недаром такое же решение принимают герои и других немецких книг о второй мировой войне.