Текст книги "Квест империя. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 99 страниц)

В голове было пусто, только мелькали, по временам, какие‑то непонятные ей самой слова, типа «барбилон»[140] или «скорпион»,[141] да звучавшие наподобие птичьего языка обрывки медицинских диагнозов по поводу полученных этими несчастными травм и увечий.

Незаметно для себя Лика дошла почти до самого трона и здесь впервые увидела живых людей. Первым оказался человек в черной кольчуге и железном островерхом шлеме. «Шишак, как у русских богатырей», – привычно отметил кто‑то спокойный, рассудительный и все знающий внутри нее. Воин сидел прямо на верхней ступени тронного возвышения и держал на коленях небольшой каменный шар. «Где‑то я его уже видела», – отстраненно подумала она, рассматривая серый, будто из песчаника выточенный шар. Мужчина был неподвижен, его голые ладони лежали на шаре, на шар смотрели его опущенные вниз глаза. Лика сначала даже подумала, что это статуя, но по лицу мужчины стекали крупные капли пота.

На Лику он внимания не обратил, хотя она давно уже торчала в зале и долго шла через него, пробираясь к трону. Однако воин на Лику не смотрел.

«И не посмотрит, – поняла она. – Меня здесь нет».

Она подошла ближе и увидела наконец еще одного живого человека. У основания трона, прямо под ногами сидящего, сгорбился стоящий на четвереньках седой человек. Вернее, он не стоял, а что‑то непонятное там делал, но Лика не могла рассмотреть что. Сверху до пояса он был облачен в рыцарский доспех – Лика видела спинные пластины стального панциря, наплечники, буфы и наручи, налокотники и другие железки, скрепленные кожаными ремешками, но ниже пояса рыцарь был голым. Его длинные седые волосы белой волной лежали на отполированной до зеркального блеска броне, и Лика была удивлена и даже поражена тем, что такой «солидный мужчина», рыцарь, как Айвенго или король Артур, появился на людях «с голой попой» и еще дурачится самым неумным образом и тоже на глазах у посторонних. Во всем этом было что‑то стыдное и нехорошее, такое, на что Лике, наверное, смотреть не следовало, и, постояв секунду в нерешительности, она отвернулась. Однако отвернувшись от седого рыцаря, она снова увидела весь тронный зал и поняла, что и сюда смотреть она не хочет тоже. Но куда‑то же смотреть она была должна? Еще хуже было то, что Лика вдруг услышала множество разнообразных звуков, которые почему‑то не слышала раньше и которые неожиданно ворвались ей в уши с невероятной силой. «Как будто включили звук». И среди этих звуков оказались два, от которых ее сразу затошнило. Она услышала остервенелое жирное жужжание множества мух («Навозные мухи!») и сразу же живо представила себе, как рои толстых отвратительных насекомых вьются над лужами теплой крови. А еще она услышала хриплое дыхание старого рыцаря, частое, с низким, похожим на львиное рычанием, рвущимся из его горла, и подумала, что он животное.

«Животное и есть!» – решила она, продолжая отчаянно бороться с подступившей к горлу тошнотой.

«Только моей блевотины здесь и не хватает, – сказала она себе грустно. – Все остальное уже есть».

И в этот самый момент старик за ее спиной коротко взревел. Это был какой‑то ужасный звук, и не только потому, что был похож на рычание медведя или льва. Это был нехороший, противный звук, и Лика вздрогнула даже от неожиданности, а потом ее передернуло от отвращения. А старик выплюнул какое‑то короткое слово, которое Лика услышала, но не поняла, вернее, не разобрала, и наступила тишина. Ну почти тишина, и Лике ужасно захотелось повернуться и посмотреть, что там, за ее спиной, происходит, но повернулась она не сразу – ей было страшно и противно, – а только тогда, когда рыцарь заговорил.

– Надеюсь, тебе это понравилось, дорогая, – произнес прямо над ухом Лики сильный низкий голос.

Лика снова вздрогнула и оглянулась. Рыцарь уже поднялся на ноги и стоял совсем близко к ней, но смотрел не на Лику и говорил не с ней. Теперь Лика смогла его наконец рассмотреть. Он был высок и широк в плечах, если, конечно, наплечники и буфы не слишком приукрашивали его истинное телосложение. У него оказалось властное и жестокое лицо, и он был совсем не так стар, как подумалось ей вначале. Но все это Лика увидела лишь мельком и отметила лишь краем сознания, потому что все ее внимание практически сразу сосредоточилось на той, к кому рыцарь обращался. Оказалось, что здесь есть еще один человек, женщина, присутствия которой Лика прежде не заметила, наверное, потому, что рыцарь закрывал ее своим телом. Женщина лежала на мозаичном полу у самого основания трона. Она казалась мертвой, как и другие женщины в зале, не шевелилась и если и дышала, то так тихо, что Лика этого не видела и не слышала. Но глаза ее были открыты, и они смотрели на Лику. И Лика утонула в этих полных боли, муки и безысходности глазах. Все остальное перестало ее интересовать, перестало что‑либо значить, и, кажется, рухни тут все с грохотом, она все равно не обратила бы на это внимания. Она смотрела в глаза женщины, она…

«Кто ты? » – спросили глаза.

«Я …» – Лика запнулась, пытаясь понять, кто же она такая, потому что этот простой вопрос застал ее врасплох. Как оказалось, она не знала на него ответа.

«Я королева Нор », – сказала она, наконец, недоумевая, откуда взялись эти странные слова и что они должны означать.

«Смотри и слушай, королева Нор , – сказали глаза. – Запоминай !»

– Мне понравилось, – сказал над Ликиным ухом рыцарь. – А тебе? Молчишь? И правильно. Теперь твой удел – молчать.

Он коротко хохотнул и заорал во всю мощь своего голоса:

– Тза, сукин сын! Где ты прячешься, подлая тварь?!

– Я здесь, ваша милость! – раздался откуда‑то из‑за трона робкий голос, и из‑за угла тронного возвышения показался здоровый парень, одетый в черную кольчугу наподобие хаумбергона[142] и кольчужные же штаны до колен. Из‑за его левого плеча торчала рукоять меча.

– Найди мою одежду и принеси наверх, – приказал рыцарь. – Я буду в Бирюзовых покоях.

– Шаш, – сказал он, обращаясь к воину с шаром, – держи ее в сознании! Сможешь?

– Смогу, ваша милость, – напряженным голосом ответил сверху человек, которого, по‑видимому, и звали Шаш.

– Вот видишь, принцесса, – сказал тогда рыцарь, переводя взгляд на женщину. – Мой колдун не хуже твоего грязного црой. Кстати, о нем.

Рыцарь зло усмехнулся прямо в глаза беспомощной женщине.

– Я прикажу перерезать ему глотку на твоих глазах, милая. – Рыцарь осклабился, показав крупные желтые зубы. – Он посмотрит на то, чем стала ты, а ты увидишь, чем станет он. Конечно, ты уже видела сегодня и не такое, но пусть это будет последним ударом колокола.

Он повернулся и пошел прочь, переступая через мертвые тела. Было очевидно, что трупы его нисколько не волнуют. Уже отдалившись метров на десять, рыцарь остановился и оглянулся через плечо.

– Тебе лучше было оставаться калекой, принцесса, – сказал он громко. – Не правда ли? Но твой отец захотел невозможного. Игры с колдунами – опасные игры. Теперь ты знаешь.

Вероятно, после этих слов старого рыцаря («Это был Седой Лев, ведь так?») Лика впала в ступор. Иначе как объяснить, что какой‑то отрезок времени – судя по солнцу, часа два, не меньше – просто выпал из ее сознания, и в памяти не осталось ровным счетом ничего из того, что происходило в это время в зале. Получалось так, что вот Седой Лев говорит свои жестокие злые слова, смысла которых Лика так и не поняла, и вот уже она снова стоит рядом с нагой женщиной, распростертой у подножия трона, а солнце уже перевалило за полдень и феерическое сияние, наполняющее зал, утратило часть своей силы.

За спиной раздались голоса. Послышались брань и смех, и Лика оглянулась. По направлению к ней неспешно шагали несколько солдат в кожаных панцирях, вооруженные алебардами и копьями, а между ними шел высокий старый негр с руками, связанными за спиной. Это был первый негр, увиденный Ликой здесь, и она искренне удивилась, потому что подсознательно считала, что в этой сказке негров нет. Оказалось, есть. Кожа у старика была совершенно черная («Как эбеновое дерево»), а длинные седые волосы были заплетены в две толстые косы, спускавшиеся вдоль висков по обеим сторонам лица. Впрочем, сейчас они почта расплелись, одежда на нем – лиловые штаны и туника – была разорвана, а на лице были видны следы побоев. Но шел старик, горделиво выпрямившись во весь свой немалый рост, и смотрел прямо перед собой, игнорируя как своих сторожей, так и ужасные картины резни, учиненной захватчиками в тронном зале.

Они подошли вплотную к Лике, так что и женщина, лежавшая по‑прежнему без движения, могла их видеть, и один солдат – на плече у него была синяя с красным повязка десятника – громко сказал, обращаясь к старому негру:

– Ну что, колдун? Что скажешь?

«Колдун? Ах да, колдун. Лев сказал… црой? Црой?» – удивилась Лика, и откуда‑то из далекого далека, из неведомой другой жизни пришел тихий ровный голос.

«Црой , – сказал кто‑то. – Были врагами аханков тогда, когда мы еще не встретили вас, гегх. Црой были полностью истреблены, их культ уничтожен и предан забвению вместе с памятью о црой. Но слово «Цшайя» еще какое‑то время использовалось ».

Лика вздрогнула.

«Гегх? Цшайя?»

В голове зашумело, как будто и там завозились жирно жужжащие мухи, сдавило грудь.

Что‑то нарастало в ней, или вырастало, или правильнее, быть может, возвращалось? Но только она чувствовала, что в ней происходит нечто очень серьезное. Однако и события вокруг нее на месте не стояли.

Колдун молчал. Его глаза ничего не выражали. Ровным счетом ничего.

– А ты, принцесса, тоже ничего не хочешь сказать? – спросил десятник, ухмыляясь. – А! Я и забыл. Ты же не можешь!

И он радостно засмеялся. Остальные солдаты тоже заржали, хотя, по мнению Лики, ничего смешного сказано не было.

– Ну ладно, – отсмеявшись, сказал десятник. – Поговорили и будет. Тебя как, црой, проткнуть или зарубить? Я добрый сегодня, выбирай!

– Я хотел бы сделать это сам. – Голос у старика был неожиданно высокий, почти тенор.

– Сам? – удивился десятник. – Это как?

– Развяжите меня и дайте нож. Я перережу себе горло. – Старик говорил ровным, ничего не выражающим голосом.

– А что! – обрадовался десятник. – Тоже хорошая идея. Только смотри, без шуток! Мы за тобой будем следить.

– Следите, – согласился старик, а десятник кивнул одному из солдат, и тот, проворно выхватив из‑за пояса кинжал с широким выпуклым лезвием – «бычий язык, кажется», – рассек узлы связывавших пленника веревок и с опаской передал тому кинжал.

Солдаты поспешно разошлись в стороны и изготовили оружие: приподняли алебарды, готовясь нанести рубящие удары, и опустили копья, направляя их на старика. Тот постоял секунду, рассматривая кинжал в своей руке, потом посмотрел на принцессу и громко произнес:

– Это последнее, что я могу для тебя сделать, Цшайя! И да свершится правосудие.

Лика как зачарованная смотрела на то, как старик поднимает руку и коротким точным движением рассекает свое собственное горло. Кровь из ужасной раны хлынула почти мгновенно, но за миг до этого старик неожиданно бросил свое тело вперед. Никто не успел среагировать на его движение, так что он оказался около принцессы, распростертой на мозаичном полу, раньше, чем кто‑нибудь из солдат успел нанести ему удар или помешать каким‑либо другим способом. Струя крови окатила лежащую без движения женщину, ее глаза отразили рвущийся наружу из темницы тела и не находящий выхода ужас, а старик уже зашатался, извергая из разверстой раны все новые и новые потоки крови, и наконец рухнул лицом вниз, погребая под собой тело принцессы.

Обескураженные солдаты застыли в тех же позах, в которых находились в момент броска колдуна, они только повернули головы и теперь с удивлением смотрели на тело старика црой, лежащее поверх облитой его кровью женщины.

– Чего это он? – протяжно выдохнул десятник, делая шаг к принцессе.

Другие солдаты тоже зашевелились, издавая какие‑то нечленораздельные звуки, шумно вздыхая, лупая глазами, удивленно покачивая головами. А Лика, напротив, замерла, потому что отчетливо поняла – что‑то случится! Колдун ничего этого не сделал бы, если бы в этом не было смысла.

«Но что?» – спросила она себя.

И ответ пришел.

Солдаты успели сделать всего, быть может, шаг‑два, когда тело коддуна‑црой отлетело в сторону, как тряпичная кукла, и им навстречу метнулась с пола залитая кровью женская фигура. Прыжок был выполнен из абсолютно невозможного положения и с силой, которую едва ли можно было предполагать. В следующее мгновение время для Лики остановилось, и внутри этого замершего и бесконечно длящегося мгновения двигалась только неожиданно ожившая принцесса. О! Она была великолепна в своей смертоносной ярости, ее движения были грациозны и естественны, и каждое ее движение несло смерть. Лика увидела, как принцесса изогнулась в запредельно сложном и упоительно прекрасном па, как будто принадлежавшем изысканному ритуальному танцу, и как походя, без усилия и напряжения, пальцы ее левой руки пробили висок одного солдата, а правая рука перебила горло другому, тогда как левая нога женщины ударила в грудь третьего. От удара солдат улетел метров на десять – его полет был долгим, завязшим в сгустившемся времени, – и упал замертво.

Колдовское мгновение завершилось, и время вернуло себе власть над восприятием. Мертвые солдаты лежали среди убитых ими людей, и страшно кричал десятник, корчась в луже собственной и чужой крови. Принцесса вырвала ему живот, предварительно разорвав голыми руками панцирь из толстой кожи с нашитыми на нем стальными бляшками.

«Вот, королева », – сказала принцесса Сцлафш, не раскрывая рта. Она стояла рядом с воином, державшим шар. Сейчас одна ее рука сжимала горло воина, а другая лежала на сером каменном шаре.

«Вот , – сказала она. – Этот Камень называют «Пленителем Душ» .

Она резко сжала пальцы правой руки и легко перехватила шар, выпавший из мертвых рук.

«Цшайя может творить с ним чудеса, королева, но сама беззащитна перед его властью ».

«Кровь, королева ! – сказала принцесса. – Запомните, ваше величество, кровь !»

И в этот момент с оглушительным грохотом лопнули великолепные витражи тронного зала аханских королей. Град битого цветного стекла и обломков свинцовых переплетов обрушился на выложенные бесценным мрамором полы, и порыв сильного ветра, ворвавшегося в открывшиеся проемы окон, донес до Лики тошнотворный запах гари. И сразу же, как будто они только того и дожидались, за окнами взметнулись высокие языки пламени.

«Это горит Тхолан . – Принцесса подняла с пола чей‑то оброненный плащ и накинула себе на плечи. – Тхолан большой город, королева, он будет гореть долго ».

Принцесса отвернулась от Лики и сделала шаг по направлению к выходу. А Лика замешкалась, соображая, что же ей теперь, собственно, делать, и, как сразу же выяснилось, опоздала с решением, потому что эта история уже завершилась. Закончилась для нее.

Заваленный трупами зал и пламя горящего города за проемами разбитых окон, все это потускнело вдруг, выцвело, потеряв убедительность существующего на самом деле, и стало стремительно терять материальность, присущую даже бездарным декорациям. Мир вокруг Лики стал неверной фата‑морганой, а сквозь него уже прорастала новая реальность, сначала едва различимая, как бы просвечивавшая через теряющий вещность мир, а затем набравшая силу и заместившая прежний мир с решительностью Имеющего Право. И Лика оказалась в горном лесу. О том, что исполинские деревья, среди которых она теперь стояла, принадлежат лесу и что лес этот покрывает бесконечным ковром невысокие горные цепи Западного Ахана, никто Лике не сказал, но она об этом откуда‑то знала. Просто знала, и все.

Она стояла у подножия одного из великанов Черного Леса, потерявшись между его огромными корнями, и рассматривала сквозь зеленую полумглу титанические стволы – она и видела‑то, самое большее, три дерева, – кустарник подлеска, мхи, усыпанные опавшей хвоей, и ни о чем не думала. Ее охватило чувство полного и окончательного покоя. К ней нежданно пришло понимание вечности, с которым ей совершенно нечего было делать. «Вечность, это как?» – спросила она себя, но вопрос был неважный, заданный по привычке, и отсутствие ответа Лику не смутило. А между тем она узнала вдруг, что такое Медленное Время. И как только ощущение этого неспешного плавного потока, устремленного из ниоткуда в никуда, пришло к ней; как только Лика осознала себя внутри Великой Реки, себя, двигающуюся с этой рекой, в ней и сквозь нее; как только знание это переполнило Лику настолько, что, казалось, еще чуть‑чуть и непостижимо огромное знание просто разорвет маленькую несчастную девочку Лику – она увидела. Нет, не так. Сказать увидела, значит, ничего не сказать.

Перед ее глазами возник вдруг калейдоскоп видений, настолько стремительных, что она не всегда успевала их рассмотреть, или осознать увиденное, или его запомнить, и настолько отрывочных, казалось, совершенно не связанных между собой, что Лика зачастую просто не понимала, что же такое она видит. А может быть, дело было в том, что в силу ограниченности своего знания Лика просто не все из увиденного могла понять. И все же некоторые из мгновенных образов пробуждали в ней непосредственный отклик. Не разум, оглушенный водопадом впечатлений, но ее душа откликалась на что‑то, что не успевало войти в ее сознание, закрепиться там, остаться, чтобы быть осмыслено и понято. Отдельные видения вызывали в ней чувство протеста, другие будили неясные воспоминания, принадлежащие ей и не принадлежавшие ей, заставляли ее гневаться и ликовать, сжимали сердце в тисках тоски или погружали его в негу чистой радости, в счастье, в сияние.

…Закат, отразившийся в клинке меча. Боль. Потеря. Тоска. Горящий лес. «Павшие не возвращаются, королева, но живые…» Весна. Счастье в крови и в пузырьках светлого пенного вина, и в веселой песне ручья, и в ликующей синеве небес… Война, огонь, и сталь, и кровь, заливающая глаза, и агония умирающих легких, не способных сделать еще одно, пусть последнее, усилие… Боль… Снова боль, когда болит душа, умирающая в продолжающем жить теле. Сплетенные в яростном порыве тела. Не борьба, но… Любовь? Макс? Макс, сердце мое! Печаль. Смерть, и кровь, и новая боль. И лица, тысячи лиц, миллионы жизней, бесконечная череда людей и не людей, и… Тишина. Великая Тишина.

Глава 10СМЕРТНЫЕ ПОЛЯ

Лика снова стояла в коридоре. Как она сюда попала, она не помнила, но, видимо, это было неважно, и Лика об этом даже не задумалась. Просто промелькнула где‑то по краю сознания какая‑то необязательная мысль и растаяла, как снежинка на ладони. Нет, не так. От снежинки остается мокрое пятнышко, а от этой мысли вскоре не осталось ничего. Была и нет.

Она пересекла коридор по диагонали и толкнула следующую дверь, дощатую, окрашенную охрой. Внутреннее ощущение было такое, что идти следует именно сюда. Шаг, еще один, и Лика оказалась внутри большого шатра. Снаружи, за стенками из толстой грубой ткани, по‑видимому, была ночь, но здесь в высоких бронзовых подсвечниках горели несколько свечей, и малиновое сияние стояло над углями, рдевшими в железной жаровне.

Лика огляделась. В деревянном походном кресле, стоявшем у центрального столба, дремал человек, одетый в богато изукрашенные доспехи. Конический шлем с поднятым золотым забралом в виде улыбающегося лица, стоял на раздвижном столике рядом со спящим. У мужчины были короткие седые волосы, ничем не примечательное мягкое лицо, струйка слюны, тянущаяся из полуоткрытого рта по нижней оттопыренной толстой губе и стекающая на раззолоченный панцирь. Больше здесь никого не было. Лика уже собиралась выйти из шатра, чтобы посмотреть на других людей, чье присутствие угадывалось по разнообразным приглушенным шумам, доносящимся снаружи, но как раз в этот момент полог над входом качнулся вбок, и в шатер вошел высокий – ему пришлось пригнуться – грузный мужчина в меховом плаще, под которым виднелась стальная кираса. На голове у него был красный шерстяной берет с белым пером, пристегнутым заколкой с изумрудами.

– Ваше величество! – сказал человек хриплым простуженным голосом. – Ваше величество!

Мужчина в кресле что‑то буркнул со сна, от чего на губах его запузырилась слюна, и открыл глаза. Он посмотрел на вошедшего мутным взглядом и хотел что‑то сказать, но голос изменил ему, и из горла раздалось только какое‑то шипение. Тогда он откашлялся, одновременно удобнее устраиваясь в кресле, и зло посмотрев на вошедшего, по‑прежнему стоявшего перед ним сгорбившись, чтобы не задевать головой полотняный потолок, спросил:

– Что вам угодно, граф?

Теперь выяснилось, что голос у него высокий и тонкий, и раздражение, отчетливо слышавшееся в этом голосе, звучало несколько комично, как у смешных королей в мультиках. Настолько комично, что Лика хихикнула и тут же испуганно прикрыла рот ладошкой. Но внимания на нее никто не обратил.

– Ваше величество, – хрипло сказал граф. – Пришли кагой – вожди Круга воев. Они хотят с вами говорить.

– Что?! – возмущенно воскликнул король. («Ведь он король, раз ему говорят ваше величество», – подумала Лика.) – В такое время? Который час?

– Два часа после полуночи, – ответил граф. – Сожалею, ваше величество, но вам необходимо с ними говорить. Это Старшие кагой.[143]

– Да? – Король провел ладонью правой руки по лицу, как бы стирая сон. – Ну тогда… Ладно, пусть войдут.

В голосе его по‑прежнему слышались раздражение и недовольство, но теперь к ним добавилась еще и капля смирения. Согласия с необходимостью, так, наверное.

Грузный мужчина кивнул, коротко поклонился и исчез за входным клапаном.

Король хлопнул в ладоши, и из‑за тканого занавеса, делившего шатер надвое, поспешно появился молодой мужчина в цветастой одежде – что‑то сложное, желтое с зеленым и красным, – держащий в одной руке серебряный тазик, а в другой золотой кубок. Через руку, держащую тазик, был перекинут платок из тонкого полотна. Слуга («а кем бы ему еще быть?») подскочил к королю. Тот, поморщившись, взял из тазика мокрую тряпицу и отер лицо и руки. Бросив тряпицу обратно в тазик, король взял с протянутой к нему руки платок и вытер лицо и руки уже насухо. Наконец слуга подал ему кубок, и именно в этот момент чей‑то сильный молодой голос возгласил за пологом:

– Кагой Круга воев к его королевскому величеству!

Снова сдвинулся полог, и в шатер один за другим вошли пятеро мужчин, снаряженных к бою, – они были в кольчугах и панцирях, но без оружия. Четверо остановились у самого входа, лишь разойдясь в стороны, чтобы не тесниться, а пятый шагнул вперед и, быстро преклонив колено перед королем, выпрямился во весь рост.

Мужчина был невысок, но в нем чувствовалась огромная физическая сила. В рыжих вьющихся волосах пробивалась седина, а лицо, казалось, было вырублено грубо, но добротно из твердой светлой древесины; его серые глаза смотрели спокойно и уверенно. Как и другие кагой, он был одет для битвы, и Лика отметила для себя, что кем бы он ни являлся в обычной жизни, но его светлые доспехи, украшенные чернью, должны были стоить целого состояния. Впрочем, на его широкие плечи был наброшен простой коричневый плащ из плотной шерстяной ткани, служивший контрастом богатому снаряжению.

– Я кагой Иэр Коон, – сказал мужчина со сдержанным поклоном.

Голос у него был низкий и звучный, и от него исходила аура силы и власти.

– Король, я пришел к тебе говорить от имени Великого Круга. Мои уста – уста Совета.

– Говори! – приказал король. В его голосе не чувствовалось уверенности.

– Так случилось, – медленно сказал мужчина, глядя прямо в глаза королю, – что король гегх заболел.

При этих словах король вздрогнул и непроизвольно подался вперед.

– Сейчас, – продолжал Коон, – он лежит в горячке. Такая беда.

Он помолчал секунду, давая королю возможность осмыслить сказанное.

– Поэтому, – мужчина чуть усилил свой мощный бас, отмечая произнесенное им слово, – в своей милости и заботе о народе гегх король приказал, чтобы на рассвете гегх пошли в бой под водительством князя Вера – Ойна Великого Круга.

Он закончил, и в шатре наступила тишина. Слышалось только частое дыхание короля. Пауза длилась долго – пожалуй, слишком долго.

– Да будет так, – сказал наконец король устало, откидываясь на спинку кресла. – Идите.

Кагой поклонились и один за другим покинули шатер. Последним вышел Коон.

Подчиняясь мгновенному порыву, следом за ними вышла и Лика, оставив короля дремать в своем совсем не королевском шатре. Снаружи было темно и знобко. Вокруг, в неверном свете лун и всполохах многочисленных костров, скорее угадывался, чем виделся, огромный военный лагерь: шатры и палатки, воины, сидящие и лежащие у костров или идущие из неизвестных Лике мест в другие неизвестные ей места, по своим непонятным делам. Где‑то справа, судя по всхрапыванию лошадей, находились коновязи, и именно туда шли сейчас пятеро кагой. Пошла за ними и Лика.

В полном молчании кагой дошли до коновязи, она действительно находилась недалеко, и слуги сразу же подвели им оседланных лошадей. По‑прежнему не произнеся ни одного слова, кагой поднялись в седла и тронулись на запад, если судить по положению лун. Лика не знала, что ей теперь делать: ведь пешком она верховых догнать не могла ни за что, какой бы тихой рысцой ни бежали их кони. Но, кажется, кто‑то решал за нее такие вопросы с необыкновенной и внушающей страх легкостью. Только что Лика стояла у коновязи, провожая взглядом растворяющихся во мгле всадников, и вот она уже стоит на просторной лесной поляне, среди догорающих костров, образующих правильный круг, и слышит приближающийся, но еще далекий стук копыт по подмерзшей земле.

Вокруг стояла холодная осенняя ночь – Лика откуда‑то точно знала, что теперь осень, – и в прозрачном морозном воздухе хорошо видны были бесчисленные звезды Западного Тхолана. Одета она была легко, и, по идее, ей должно было быть холодно, но от холода она не страдала, хотя и ощущала знобкое дыхание ночи. Впрочем, она ведь побывала уже и в открытом космосе – хотя и бестелесная, но все же, – так что удивляться своему новому состоянию Лика не стала. Приняла как должное. «То ли еще будет!» – радостно пропел в душе чей‑то звонкий голос, и Лика, пожав плечами, вернулась к «злобе дня».

«Почему злобе?» – подумала она, привычно уже отмечая всплывающие в голове обрывки каких‑то не ее слов.

Оглядевшись вокруг, Лика поняла, что где‑то когда‑то она уже видела нечто похожее: поляна в лесу, костры, большой камень посередине с приличных размеров деревянной чашей, установленной на нем. Казалось, она даже знает, что все это значит, но окончательно вспомнить у нее никак не получалось.

– Кто ты? – раздался голос за ее спиной, и Лика резко обернулась, наверное, от испуга.

Перед ней стоял высокий статный мужчина. Несмотря на холод, он был голым до пояса – темные узкие штаны обтягивали его длинные сильные ноги, – и лунный свет превратил его мускулистое тело в подобие скульптуры.

– Кто ты, красавица? – спросил мужчина.

«Это я красавица?» – удивилась Лика и ответила так, как ответила недавно на вопрос принцессы Сцлафш:

– Я королева Нор.

– Мое почтение, ваше величество! – кажется, совершенно не удивившись, произнес мужчина и отвесил приличествующий случаю поклон. Как в кино. – Но я чувствую в вас сестру, как это возможно?

«Сестра? – еще больше удивилась Лика и вдруг поняла: – Ну да, сестра. Ведь он же Ойн».

То, что никак не припоминалось еще минуту назад, теперь проявилось, как фотография в проявителе.

– Ты Вер, Зовущий Зарю, – сказала она. – А я Нор, Зовущая Зарю.

– Но, – возразил он, пристально вглядываясь в Лику – она видела темные провалы его глаз, устремленных на нее, – по обычаю, короли не могут быть Ойн.

– Обычай соблюден, – сухо ответила она. – Сначала меня избрал Круг воев, и только потом я стала королевой.

– Значит, страхи королей Фар были не напрасны, – задумчиво произнес князь Вер, все так же глядя на нее. – Однажды это случилось.

И добавил секунду погодя, не дав Лике возразить и объяснить, что династия Фар пресеклась за много столетий до того, как император короновал ее во время Праздника Вод:

– Ты красива. Ты удивительно красива, королева Нор. И ты… – он усмехнулся, и в его голосе зазвучала печаль, – ты как две капли воды похожа на графиню Ай Гель Нор. Ты знаешь, я… Она трижды отвергла предложение стать моей женой. Не судьба.

– Где она теперь? – неожиданно для себя спросила Лика.

– Где‑то там. – Он махнул рукой на север. – На рассвете она поведет в бой рейтаров своего графства. Она отчаянная женщина, ты знаешь? Как и ты.

– У вас есть шанс? – спросила она.

– Ты должна знать это лучше меня, – возразил он. – Ведь так?

– Но ведь ничего еще не случилось, – сказала Лика.

– Да, для меня, – согласился он. – А для тебя?

Она хотела ответить, но, видимо, тот, кто распоряжался ею в этом странном квесте, решил иначе.

Солнце еще не встало, но серый призрачный свет уже освещал неровное обширное пространство между лесами Королевской Десятины и цепью холмов, отмечавших начало подъема к западноаханскому нагорью. Легатовы поля были затянуты низовым туманом, но с Плавника Большой Рыбы – скалы, торчащей из быстрых вод Ледяной ближе к правому ее берегу, на котором и должно было произойти решающее сражение, – уже можно было рассмотреть обе армии, начавшие свое неторопливое движение к смерти. Лика стояла на скале. Здесь было ветрено и сыро, но она по‑прежнему была невосприимчива к крайностям местного климата. Скала – вернее, один из ее «горбов» – вздымалась на добрые двадцать метров, так что перед Ликой открывался захватывающий вид во всех направлениях, но видела она не только далеко, но и отчетливо, как в стереотрубу или на проекции.

Она хорошо видела левый фланг аханской армии и, приглядевшись, могла во всех деталях рассмотреть выдвигавшуюся вдоль берега реки легкую иссинскую кавалерию. Глубже к югу медленно шли пикинеры, и лес длинных тонких пик, казалось, качался на ветру. За ними двигались отряды лучников и арбалетчиков, отряды иррегулярной пехоты и роты пехоты регулярной, что‑то вроде немецких ландскнехтов или ордонансных рот французского короля. Впрочем, все это было до крайности условно, и наконечники копий лишь отдаленно напоминали игловидные острия копий викингов или длинные лезвия японских нагинат, и флейты в музыкантских командах были длиннее и толще их земных аналогов, но Лика воспринимала то, что видит, именно так.

Она хотела, посмотреть на гегх, чтобы увидеть наконец своих собственных людей – вернее, их предков, готовящихся к самому драматическому сражению в их истории. Но опять произошел странный провал во времени, как будто незримый монтажер вырезал кусок фильма, и она, перескочив через него, оказалась сразу в центре совершенно другого действия. На самом деле у нее украли не только начальную фазу боя, но и здоровый кусок в его продолжении. Солнце стояло теперь высоко, едва ли не в зените. Туман рассеялся, и прохладный воздух стал кристально прозрачен. Сражение уже вызрело и вовсю кипело по всему пространству Легатовых полей.