Текст книги "Квест империя. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 99 страниц)

Вскипел кофе. И Лика успела снять его с огня с первой густой шапкой пены, в которую тут же – по приказу Макса – капнула несколько капель ледяной воды.

К кофе Макс потребовал «пару капель» коньяка – в его баре оказался «Мартель» – и сигарету. Оказалось, что и сигареты – «Кент» – тоже лежат в баре.

Лика выпила немного коньяка и, посматривая на то, с каким наслаждением смакует коньяк и кофе Макс и как он затягивается табачным дымом, спросила:

– Макс, а ты откуда?

– В каком смысле?

– Ну, где ты родился?

– Ах, это! В Констанце.

– Так ты из Румынии?

– Румыния? Нет, Лика. Не Констанца, а Констанц. Это в Германии, на Боденском озере. Потом мы, правда, переехали в Фрайбург, но детство я провел в Констанце. Ты даже не представляешь, какой это чудный город. Чудесный! Впрочем, неважно.

– А откуда ты знаешь русский?

Услышав вопрос, Макс усмехнулся:

– Я учился там и жил потом немного.

– Учился?

– О да! В Коммунистическом университете народов Запада… ну и еще кое‑где… Я ведь, Лика, старый коминтерновец. Да‑да! Представляешь, я слушал Бухарина и Радека, даже Зиновьева видел. Был на приеме у Сталина, в Кремле, а с Николаем Ивановичем говорил пару раз, как вот с тобой сейчас, только без коньяка и кофе.

Лика была поражена. Вот перед ней сидел человек, старый, конечно, но вполне живой, который помнит Зиновьева и Бухарина и еще много кого, наверное, помнит живыми.

«Бог мой, – думала Лика. – Кто теперь вообще помнит, кто такие эти Бухарин и Зиновьев? И что Бухарина звали Николай Иванович?»

– А еще?.. – спросила она.

– Что еще? – переспросил он. – Кого еще видел? Многих. Всех и не перечислишь. А многих ты и не знаешь. Ну вот Тухачевского, Ворошилова, Примакова, Эйдемана… Тельмана лично знал. Достаточно?

И в самом деле достаточно. Для первого раза вполне. Макс оказался очень интересным человеком. Он знал множество вещей и с удовольствием рассказывал Лике при случае истории из своей жизни или просто почерпнутое в одной из множества прочитанных им книг. Книги он продолжал покупать – библиотека занимала целую комнату – и читать (в очках, разумеется).

Чем дальше, тем больше Лика относилась к Максу не как к нанимателю, хозяину, а как к хорошему другу. Старшему и старому другу. Так он сумел поставить их отношения. Они гуляли вместе, беседуя о том и о сем, и пили вместе чай, и даже ходили в театр – ездили в Тель‑Авив смотреть балет или слушать оперу. Лика практиковалась в иврите, который она практически не знала, и в английском, который она знала неплохо. Впрочем, английский Макса был какой‑то странный.

– Не обращай внимания. С кем поведешься. Так это называется. Я в ту войну служил с шотландцами, вот и набрался.

Он умел быть галантным. Ведь не зря она назвала его про себя джентльменом.

– Ты сегодня удивительно хорошо выглядишь, – не забывал он сказать ей утром.

– Ты знаешь, что рыжие женщины отмечены Богом? – непринужденно вставлял он при случае.

– Ей‑богу, не пойму, как ты умудряешься сохранять такую фигуру? Ты же ничего для этого не делаешь, – комплимент, сказанный как бы между делом.

– У тебя есть вечернее платье? – спросил он на второй неделе знакомства.

– Нет. – Лика была озадачена. Зачем, спрашивается, может понадобиться вечернее платье новой репатриантке.

– Плохо. – Макс был явно расстроен. – Но поправимо. Едем!

И они поехали по дорогим бутикам и ездили четыре часа, пока не нашли ей платье и туфли, которые удовлетворили взыскательного Макса. Впрочем, к платью пришлось купить и белье. Сколько все это стоило, Лика только догадывалась – о цене речь не зашла ни разу, а расплачивался Макс кредиткой – но даже от этих догадок ее бросало в жар.

– Великолепно! – сказал Макс, осмотрев ее со всех сторон. – Но бюстгальтер, пожалуй, мы купили зря. Впрочем, пусть будет, но попробуй‑ка без него.

Лика попробовала. Она была сейчас в таком странном состоянии души, что, попроси ее Макс раздеться полностью, разделась бы без тени сомнения.

Когда она вышла из примерочной во второй раз, Макс, посмотрев на нее, улыбнулся и показал большой палец:

– Никогда не надевай с этим платьем бюстгальтер. Не надо. У тебя красивая грудь, и платье держит форму.

На следующий день они поехали на балет в Тель‑Авив. Это были гастроли Эйфмана, которого Лика знала и любила еще по Питеру, но вечер запомнился ей преимущественно взглядами. На них смотрели. Смотрели на нее.

– Какого цвета у тебя глаза? – спрашивал Макс. – Никак не могу понять, то ли карие, то ли зеленые…

– Я всегда считала, что они карие, – отвечала она.

– Нет, думаю, ты ошибаешься. Они все же зеленые. Мы купим тебе пиджак бутылочного цвета, и они расцветут зеленью.

– Пиджак?

– О да. Клубный пиджак.

– А зачем? То есть спасибо, конечно, но кто носит в Израиле клубные пиджаки? И где?

– Мы едем играть в бридж. Там носят.

Таков был Макс. Оказывается, он еще и в бридж играл. Играли на вилле в Герцлии. Публика была… Ну что сказать? Высший свет, он и в Африке высший свет.

– Мы не в Африке, – сказал Макс на ее замечание, когда они возвращались домой. – Африка начинается за Каналом.

Постепенно их отношения становились все более доверительными, нежными, можно сказать. А можно не говорить, потому что известно, какой смысл привыкли вкладывать люди в это простое и ясное слово, когда речь заходит об отношениях мужчины и женщины. Но вот ведь беда какая («Беда. Беда», – поняла вдруг Лика через пару месяцев), не было и не могло быть между ними никаких таких отношений. Ему было девяносто шесть лет, и он был уже выше ЭТОГО.

– Кстати, не помню, я говорил тебе, что слушал Маяковского в Политехническом музее?

В этом был весь Макс. Он и Маяковского видел; и с Багрицким пил водку в Москве; и дрался с нацистами на улицах Берлина и Мюнхена; и говорил с Долорес Ибаррури в Мадриде; и организовывал поставки оружия в Палестину; и был дружен со старшим Снэ, хотя тот был лидером компартии, а Макс с коммунистами уже разошелся. Он был крутым мужиком в свое время. Это чувствовалось и теперь еще, но теперь это был лишь отзвук былого, послевкусие, тонкий, но слабый аромат иной эпохи, другой жизни.

Вот ведь трагедия какая. Они разминулись. По минимуму на три десятка лет. По максимуму – на полстолетия.

– Макс, а почему ты один? – спросила Лика однажды.

– Не знаю, – сказал он, и так он это сказал, что больше к этой теме они не возвращались.

Через полгода он пригласил ее «проветриться».

– Прокатимся в Нью‑Йорк, – сказал он как‑то утром за завтраком. – Чудный город для тех, кто знает, что там к чему, конечно.

И они отправились в Америку…

– Kukjavel! – сказал неожиданно Макс и со злостью бросил толстую газетную кипу на журнальный столик.

Лика вздрогнула, так резко и с такой интонацией он произнес незнакомое, но со всей очевидностью бранное слово.

– Что ты сказал?

– Это по‑шведски, – раздраженно бросил старик. – Дай, пожалуйста, чего‑нибудь выпить. Там, в баре, должен быть виски.

– А все‑таки?

– Что все‑таки?

– Что ты сказал? – Лика открыла бар и стала искать виски.

– Сказал: «мудак», – усмехнулся старик. – Надеюсь, ты не в первый раз услышала это слово?

– Нет, – пожала плечами Лика. – Тебе какой?

– А, все равно!

– «Тичерс» подойдет?

– Пусть будет «Тичерс».

Лика свинтила с бутылки пробку и плеснула в стакан на два пальца (как в голливудских фильмах).

– Сигареты там тоже есть? – спросил между тем Макс.

– Есть, но…

– Никаких но, милая. Нам теперь это здоровье ни к чему.

– То есть как? – опешила Лика. – Что случилось‑то?

Старик взял из ее рук стакан и сделал большой глоток, потом открыл пачку «Мальборо», достал сигарету, прикурил (в пепельнице лежал фирменный коробочек спичек) и снова отпил из стакана.

– Подожди. Дай‑ка мне телефон.

Номер телефона Макс набрал по памяти, после чего Лика услышала очень странный разговор, вернее, реплики только одного из собеседников. Удивило ее и то, что собеседником Макса оказался, по всей очевидности, русский.

– Здравствуй, Федя! – сказал в трубку Макс. – Да, это я… Что?.. Нет, твоими молитвами… Я так понимаю, что ты по мне соскучился… Что? Не слышу!.. Нет, не дома…Ах вот оно что! Ты мог еще долго звонить, Федя, я в Нью‑Йорке. Да… А почему нет?…Встретиться?.. Трахнуть? Кого, прости господи, трахнуть?.. Ах, тряхнуть стариной? Так уж нечем трясти…Федя, ты не забыл, сколько мне лет?.. Да… Нет… Вот как?.. Ладно, поищу…И где же?.. Помню!…Да… Очень смешно…А это не смешно. Я же тебе не напоминаю… Да, могу!…Напомнить?.. Хорошо…Нет, не с моей печенью…Ладно, обдумаю. Говорю, на досуге обдумаю…Нет…Да…До свидания…И тебе того же.

Макс повесил трубку и задумчиво посмотрел на стакан. Потом поднял его и выпил оставшийся в нем виски одним глотком. Затем он закурил новую сигарету – прежняя, пока он говорил по телефону, догорела в пепельнице до фильтра – и перевел взгляд на Лику. И Лика увидела перед собой совсем другого человека. Этот другой Макс выглянул откуда‑то изнутри знакомого ей Макса. Из глубин стариковского тела на нее смотрел другой Макс, жесткий, жестокий, он изучал Лику, что‑то обдумывая, взвешивая, как будто примериваясь к чему‑то.

– Налей‑ка мне еще, девочка, – сказал он наконец.

– Макс, может, не надо? У тебя же печень… – Лика была встревожена.

– Печень, это серьезно, – ответил Макс. – Но мы ее потом починим или поменяем…если доживем. Налей, пожалуйста.

– Все‑таки ты можешь мне сказать, что случилось? – снова спросила Лика через минуту, передавая ему стакан.

Макс поморщился, отпил немного и сказал:

– Случилось, милая, что мы, как говорят сейчас на твоей родине, попали. Чиста канкретна. Оба.

Он не шутил. Лика видела это отчетливо.

– У тебя… у нас неприятности? – Лика еще надеялась, что все это старческие бредни, и сама же в это не верила, потому что не таким человеком был Макс, чтобы бредить. В глубине души она уже поняла, что случилось что‑то серьезное. Очень.

– Неприятности… – Макс как будто попробовал это слово на вкус. – Можно сказать и так. Только, Лика, это такие неприятности, которые обычно кончаются летальным исходом.

– Нет, – сказал он, уловив мелькнувшую у Лики мысль. – Дело не во мне. Я бы и не нервничал, в мои‑то годы… А ты? А другие? Много других, Лика, очень много…

– Что же делать? – растерянно спросила Лика. – Мы можем что‑то сделать?

– Можем, – усмехнулся Макс. – И сделаем, но нам придется немного потрудиться.

И они начали «трудиться». Для начала они вызвали такси и отправились кататься по городу. Прогулка их закончилась примерно через час на какой‑то ничем не примечательной, но явно бруклинской улочке. Никакого смысла в этом Лика не видела, но спрашивать не стала. И оказалась права. Все разъяснилось довольно быстро. Расплатившись и выйдя из такси, они неторопливо, а торопливо Макс и не смог бы, прошли по улице в обратном направлении, свернули на другую, а потом и на третью улицу, и там обнаружилась контора по прокату автомобилей фирмы «Херц». Здесь Макс арендовал серебристый «Мицубиси Лансер», записав его на имя Лики и оплатив наличными, и уже на машине они отправились дальше. Машину, естественно, вела Лика, но без указаний Макса она бы никогда с этим не справилась. Водить машину в центре Нью‑Йорка оказалось не просто сложно, а очень сложно.

Следующим пунктом их программы оказалась контора по найму жилья, найти которую оказалось непросто, не прибегая к помощи справочной, но Макс, видимо, очень хорошо знал Нью‑Йорк, просто ему нужно было время, чтобы вспомнить, где и что находится. К тому же некоторые старые адреса оказались уже неактуальными. Макс помнил несколько другой Нью‑Йорк.

В конторе Макс арендовал на месяц домик в Нью‑Джерси – на самом деле арендовала его опять Лика, и на этот раз воспользовавшись собственной кредитной карточкой. Отказавшись осматривать владение, но получив ключи, они покинули контору и начали объезжать аптеки и посудные магазины. Везде они покупали по чуть‑чуть, по одному Максу ведомому списку товаров и лекарств, но в конце трехчасового путешествия багажник и задние сиденья их «Лансера» были забиты покупками. Прогулка оказалась длинной, Макс устал и выглядел ужасно, но вернуться в отель отказался. Они отдохнули в итальянском ресторанчике в Маленькой Италии на Манхэттене.

После обеда – уже смеркалось – они поехали в Нью‑Джерси и уже в темноте выгрузили там свой багаж. В отель они приехали поздно и сразу легли спать. Устали оба ужасно, но как выдержал эту нагрузку Макс, оставалось для Лики загадкой. Как врач, она прекрасно понимала, насколько слаб организм Макса и какую нагрузку он перенес в этот день. При этом он приказал припарковаться – вот именно что приказал, на платной многоэтажной парковке в двух кварталах от отеля, так что до отеля еще пришлось довольно долго идти.

Наутро Лика из таксофона на улице связалась с электрической компанией и заказала подключение. То же самое пришлось проделать и с водопроводной компанией.

– А телефон нам не нужен, – сказал Макс.

Весь следующий день они провели в своем домике. Макс с помощью Лики строил какой‑то сложный агрегат («Будем варить самогон» – серьезно сказал он) и, как оказалось, не один, а сразу несколько. Следующие три дня они наведывались в домик с раннего утра и оставались там до вечера. Макс колдовал над порошками и таблетками, процеживал какие‑то микстуры, разбавлял и кипятил сиропы, то есть работал как какой‑нибудь средневековый алхимик, с той только разницей, что вместо сушеных летучих мышей, мочи девственницы и веревки с шеи повешенного он оперировал лекарственными препаратами, разрешенными к употреблению на территории США.

Старый человек двигался медленно, и руки не всегда слушались его так, как бы ему хотелось и как надо бы. Поэтому Лике приходилось помогать, что было особенно трудно, поскольку она совершенно не понимала, что делает. Но она помогала, стоически не задавая вопросов, на которые Макс ответов все равно не давал, отделываясь дежурной фразой: – «Сварится – узнаем». Она была «прислугой за все»: это растолочь («А что это такое, помилуй господи?»), другое перелить («А это что?»), а третье (густой бурого цвета сироп) быстренько принести и поставить на конфорку. При этом очень скоро пришлось надеть респираторы, и работать стало еще труднее.

– Что мы хоть делаем? – в который раз спросила она, когда был объявлен очередной перерыв и они уселись в дальней комнате у открытого окна выпить диетической колы и выкурить по сигарете (Макс стал безобразно много курить, она тоже).

– Что мы делаем? – спросила Лика, которой ее познания в фармакологии ответов на заданный вопрос дать не могли.

– Дрянь самодельную, – ответил Макс, тяжело вздыхая. – Профанация и дилетантство, но ничего другого не остается.

А вот он, как выяснилось, разбирался во всем этом очень неплохо.

– Ну а на самом деле?

– Живую воду гнать будем.

– Макс! Я же серьезно! А про самогон ты уже говорил. Повторяешься.

– Не повторяюсь. Следи за словами. Я что сказал? Живую воду, а не самогон.

– Живой воды в природе не бывает.

– В природе не бывает, но мы ее синтезируем.

– Для чего?

– А как я буду по крышам прыгать?

– А зачем тебе прыгать по крышам?

– Мне незачем, но когда эти ребята меня вычислят, придется.

– Какие ребята?

– Плохие, Лика. Плохие парни, знаешь?

– Ты ничего мне не говорил про плохих парней.

– Разве?

– Ты мне вообще ничего не объяснил.

– Объясню. Позже. Вот закончим…

– Значит, – сказала Лика, – есть плохие парни, и ты им зачем‑то нужен.

– Не нужен. В этом‑то все и дело, что на хрен я им не нужен. Пришьют как пса подзаборного, и все.

– Помнится, ты мне говорил, что дело не в тебе?

– Верно. Я свое отжил. Тебя они тоже убьют, а потом… Потом, Лика, всем станет очень плохо. Ты мне поверь! Так плохо, Лика, что они нам с тобой, то есть, покойникам, позавидуют.

– И ты…

– Я попробую помешать. Должен попробовать.

– Макс, очнись! Тебе девяносто шесть лет.

– В этом то и штука, детка, что мне девяносто шесть, в этом‑то весь цимес, как говаривал незабвенный Лева Пеньковский под Гвадалахарой.

– Не поняла.

– Ну, Лева, он был, между прочим, нью‑йоркским адвокатом, так говорил.

– Я не про Леву, я про тебя. В чем тут цимес?

– А! Цимес в том, что мне силы нужны, а их и нет. Вот мы и варим, как последние придурки, средство против немощи.

– Ты знаешь рецепт такого средства?

– Знаю. – Макс не шутил. Сейчас точно нет.

– Так какого хрена?! – не удержалась Лика.

– Угомонись. Отвечаю по пунктам. Первое и главное. Это индивидуальное средство. Кроме меня, никому никакого счастья от него не будет, одни хлопоты родственникам по случаю скоропостижных похорон.

– Хорошо. Допустим. А почему ты сам им не воспользовался? Ну раньше. Ты же старый и больной. Я ведь…

– Раньше было нельзя.

– Что значит нельзя? – искренне удивилась Лика.

– Нельзя. С прописной буквы, – непонятно объяснил Макс.

– А теперь что, стало можно?

– Теперь нужно.

– Почему?

– Потому что приказ такой вышел.

Лика ошарашенно смотрела на Макса и не могла отделаться от мысли, что весь этот бред, как бы фантастично он ни звучал, является отражением самой что ни на есть объективной реальности. Поэтому, взяв себя в руки, она попросила:

– Приляг хоть на полчаса, а то помрешь раньше, чем эликсир твой поспеет.

– Хорошо, – согласился Макс. – Лягу. У нас есть целых два часа.

Глава 2СЕЗОН ОХОТЫ

Будильник, встроенный в электронные часы Макса, разбудил Лику в половине седьмого. Макс еще спал. Трели будильника не произвели на него никакого очевидного действия. Лика прислушалась, втайне опасаясь худшего, но старик дышал ровно. Что бы они ни сварили в самодельной алхимической машине Макса, эликсир этот ядом не был. Во всяком случае, он не был ядом немедленного действия. Прошло уже более двенадцати часов с того момента, как он проглотил щепотку серого, неаппетитного на вид порошка, запив его диетической колой из одноразового стаканчика.

«Похоже, что пронесло», – подумала Лика, вставая и натягивая джинсы и майку.

Процесс синтезирования «живой воды», оказавшейся на поверку сухим порошком, завершился накануне под утро. К этому времени они уже перебрались из отеля в «свой» домик и пытались – Лика пыталась – наладить в нем подобие нормальной жизни. В доме имелась кое‑какая мебель, но спать приходилось на чем попало. Макс спал на одном продавленном и порванном диване, Лика на другом, не менее пострадавшем в прошлой своей жизни. Спасибо хоть белье догадались купить. Питались тоже незатейливо, используя одноразовую пластмассовую посуду.

Переезд совершился по всем канонам остросюжетного детектива. Выписавшись из отеля, они на такси отправились в аэропорт Кеннеди. Выгрузившись около терминала, из которого отправлялись рейсы на Израиль, и дождавшись, пока доставивший их таксист не уберется с места действия, они (Лика, естественно) нагрузили свои чемоданы на тележку и отправились в долгое пешее путешествие вдоль терминалов. Темп задавал Макс. Отдалившись от начальной точки на приличное расстояние, они вышли к автобусной остановке, и здесь Лика оставила Макса вместе с чемоданами, а сама, взяв такси, отправилась обратно в город. У нее ушло почти четыре часа, чтобы добраться до стоянки, на которой они оставили свою машину, и уже на ней вернуться в аэропорт и найти Макса, все так же сидящего на автобусной остановке. Макс пил колу и курил. Кажется, он был вполне доволен жизнью.

– Извини, – сказала Лика. – Быстрее никак не получалось.

– Пустяки, – ответил Макс. – Ты просто никогда не сидела в засадах.

По дороге в Нью‑Джерси они заехали в торговый центр и купили там несколько комплектов белья, пару подушек да нехитрую кухонную утварь «на пару дней».

Итак, накануне синтез был закончен, но Макс решил не спешить с приемом своего зелья, а сначала прибраться в доме. Агрегаты были разобраны и свалены в картонные коробки вместе с оставшейся после производства «живой воды» бытовой и пищевой химией и прочим мусором. Лика вывезла все это подальше от дома, с трудом, но нашла контейнер для мусора и все это выбросила. Потом они пообедали в ресторане («Китайская кухня не роскошь, а паллиатив», – пробурчал Макс), и только после этого Макс, наконец, принял свой хваленый эликсир. Лика была настроена скептически, но спорить не стала, Макс умел быть убедительным. И вот, теперь прошло уже 12 часов, и он был жив, что уже было хорошо. Правда, почти все это время он спал, но сон был нормальным, и тревожиться из‑за этого было, по мнению Лики, преждевременно.

Она умылась, сделала себе кофе (кипяток и растворимый «Нестле») и устроилась рядом с Максом. Макс спал. Никаких видимых изменений в нем не произошло, и Лика начинала думать, что вся эта история с живой водой была если не бредом старого маразматика, то, в лучшем случае, пустыми хлопотами. Может быть, он и знал когда‑то какой‑то секретный рецепт (кто их знает, этих коминтерновцев, может, и вправду на Лубянке умели делать то, что и теперь никто не умеет), но если он и знал что‑то когда‑то, то теперь забыл и сварил что‑то другое. Хорошо еще, что не яд. Вот было бы здорово оказаться в Нью‑Йорке с трупом отравленного старика на руках. Она даже похолодела вся, когда представила себе весь этот ужас, и поняла вдруг, что все эти дни действовала, как полная идиотка. Поддавшись сокрушительному обаянию Макса, его уверенной властности, она совершала совершенно безумные, порой бессмысленные, а порой и опасные поступки, не подвергая их сомнению (ну почти) и не думая о последствиях.

Уйдя в горестные мысли о своей дурацкой жизни, Лика не заметила, что Макс уже проснулся.

– Доброе утро, красавица! – сказал он. – Как спалось‑почивалось?

– Спасибо, ужасно, – угрюмо ответила она. – Ты‑то как? А то выпил вчера неизвестно что…

– Расстроилась? – перебил ее Макс.

– Расстроилась, – призналась Лика. – Ты представь только, я тут…

– Не надо, – попросил Макс. – Ты же видишь, я жив.

Он посмотрел на часы. Было уже половина одиннадцатого.

– Что‑то я заспался. Пора и честь знать. – С этими словами Макс встал со своей импровизированной постели и начал одеваться. У Лики перехватило дыхание. Она знала Макса уже семь месяцев и видела, как он встает и как одевается, но сейчас она видела нечто иное. Макс двигался так, как будто ему было не девяносто шесть лет, а лет, скажем, пятьдесят, и он, ко всему, находился в хорошей физической форме. Это было невероятно, невозможно, немыслимо, но это было. Это совершалось перед ней, у нее на глазах, с той обыденной простотой, с которой совершаются обычные вещи. Но в том‑то и дело, что это не было обычным и привычным. Это было чудо, и по‑другому это называться не могло.

Перехватив ее взгляд, Макс печально улыбнулся и сказал:

– А ты думала, что у старика не все дома?

– Ну… – сказала Лика.

– Можешь не продолжать, – сказал Макс. – Я все понимаю. Это, действительно, противоречит законам природы.

Он помолчал секунду, как бы раздумывая о чем‑то, и добавил, глядя Лике прямо в глаза:

– Не обижайся, девочка. Я тебе все объясню. Но не сейчас. Просто еще рано. Я и сам не все понимаю. Вот разберусь с тем, что происходит на самом деле, и тебе все объясню. А пока прими, как данность, я в своем уме, и то, что мы делаем, делается не зря. Всему есть причины. Договорились?

– Договорились.

– Ну вот и славно. А теперь поехали.

– Куда?

– Прежде всего, нам надо позавтракать. А потом… Потом полетим в Европу.

– Куда?

– Пока неважно. Куда будет ближайший рейс, туда и полетим. Да, и вот еще что. Вещей у нас слишком много. Так что давай отберем самое необходимое, а по дороге купим пару небольших дорожных сумок. Надо нам мобильность повысить.

– А как же вещи?

– Здесь оставим. Если все будет в порядке, потом заберем. А если нет, то нет.

И они поехали…

На этот раз они летели в бизнес‑классе, и шампанского им не предложили. Впрочем, Макс с видимым аппетитом съел весь предложенный им обед, выпил бутылочку красного вина («Так себе винцо, но за неимением лучшего…»), а затем еще две порции виски («Бурбон», все тот же «Бурбон»). Теперь он спал. А вот Лика почти ничего не съела и даже думать о еде не могла. Не помогла и водка. Уснуть тоже не получилось.

Еще раз взглянув на безмятежно спящего Макса, она в который раз поразилась тому, что произошедшие перемены совершенно не коснулись его внешнего облика. Как был глубокий старик, так стариком и выглядел. Это, если подумать, и спасло им жизнь.

Лика встала и прошла в туалет. Большинство пассажиров спали, и около туалетов очереди не наблюдалось. Закрыв за собой дверь, Лика стянула через голову блузку и наконец смогла увидеть в зеркале то, что чувствовала все эти часы. Зрелище было малоприятное. На правом предплечье небольшие синяки указывали на силу хватки Максовой руки. Когда эти типы приблизились к ним почти вплотную, шедший до этого в своей обычной манере (медленная шаркающая походка очень старого человека) Макс вдруг резко перехватил ее руку и швырнул Лику в сторону, под колеса припаркованных автомобилей. Кровоподтеки на левом плече, на груди и боль в левой ноге и ягодицах (смотреть, что там, она не стала) в подробностях рассказывали о ее приземлении. Уже из‑под колес она и увидела финал схватки. Двое лежали в разных позах, а третьему Макс как раз сворачивал голову. Раздался вполне понятный врачу хруст, и еще один плохой парень лег сломанной куклой на заляпанный машинным маслом бетонный пол подземной стоянки. Вот и купили сумки, называется. Разлетевшиеся пакеты с покупками валялись тут же.

Лика выбралась из‑под машины, встала и увидела, что Макс занимается очень странным делом. Он не обыскивал лежащих («Убитых», – констатировала Лика с поразившим ее саму спокойствием), хотя и обыскивал тоже (но как‑то между делом), а осматривал. Вот именно что осматривал: ощупывал, рассматривал руки, заглядывал в мертвые глаза.

– Ничего не понимаю, – сказал он, выпрямившись. – Или это ошибка, или я чего‑то не понял.

– Что значит ошибка? Ты хочешь сказать, что убил…

– Тех, кого и следовало, – закончил за нее Макс, кивнув на пистолеты, валявшиеся тут же. – Но это просто бандиты.

– А кого ждал ты? – с замиранием сердца спросила Лика.

– Я ждал спецназ, – спокойно ответил Макс. – Пойдем. Нечего нам здесь торчать. Я правильно сказал? Торчать?

И они пошли. На этот раз быстро. Оказывается, Макс мог ходить и так. Теперь мог. А Лике ничего другого и не оставалось, кроме как поспешать за ним. Но по пути с парковки («Машину оставим здесь», – как нечто само собой разумеющееся бросил Макс), и на улице, где, пропустив несколько такси, Макс выхватил из потока машин то, которое, видимо, посчитал подходящим («Как в детективах», – устало подумала Лика), и в машине (таксист оказался эфиопом, и Макс, как ни в чем не бывало, стал расспрашивать его о жизни в Эритрее) Лика раз за разом переживала схватку в подземелье. Теперь, задним числом, она вспомнила, что увидела этих троих издали. Увидела, но не обратила на них никакого внимания. Трое хорошо одетых белых мужчин идут, разговаривая о чем‑то своем, к машине. Что здесь особенного? Ровным счетом ничего. Потом они сближаются, она успевает ощутить сошедшиеся на ней заинтересованные взгляды всех троих, и… Резкая боль в руке, толчок, стремительный полет и падение под колеса стоящих сбоку машин. Лика вспомнила запах отработанного бензина, ударивший в нос, и поморщилась. Сколько все это продолжалось? Считанные секунды. Но за эти секунды Макс убил двоих и взял в смертельный захват третьего. Такое возможно? Да, разумеется, если ты – Стивен Сигал. А если ты старик, девяноста шести лет от роду? Значит, что? Значит, все‑таки эликсир реальность? Ну порошок, конечно, серый противного вида порошок, а никакой не эликсир, но все равно пусть будет ЭЛИКСИР. Зелье действует?

«И хорошо, что действует», – подумала Лика, снова надевая блузку.

У тех троих под пиджаками было оружие: огромные пистолеты (или это были маленькие автоматы?), такие элегантные на вид, эстетичные, но смертельно опасные. Носят ли простые американцы на себе столько оружия? А не столько? Она вспомнила лежащий в лужице черной жирной воды нож и кастет, откатившийся под колесо машины, из‑под которой она вылезала. А вот, кстати, и вопрос на миллион долларов, как говорят эти самые, ничем, кроме кредиток, не вооруженные американцы: неужели боевые навыки не исчезают? Допустим, когда‑то Макс, действительно, умел делать такие вещи. Как он сказал? Учился в университете и еще кое‑где! Наверное, в какой‑нибудь специальной школе НКВД… Но ведь это было семьдесят лет назад! Сколько лет он уже не дерется, не стреляет, не суперменствует? Тридцать лет? Сорок? Пятьдесят? И что, так сразу все и вернулось? Бред! Ненаучная фантастика, вот как это называется. Но ведь факт. Или нет?

Вот именно! Лика чувствовала, что, как любимая ею Алиса, попала в самое настоящее Зазеркалье, в мир, который, по ее недавнему еще мнению, существует только на экранах кинотеатров и на страницах триллеров. Она ошибалась.

Все это нью‑йоркское приключение, начавшееся со шведского ругательства, брошенного в раздражении Максом, – сюр– и гиперреализм в одном голливудском флаконе. В Нью‑Йорке было жарко и душно. Высокая влажность превращала горячий воздух в подобие густого сиропа, и Лике казалось, что они не идут, а плывут сквозь этот тяжелый и вязкий нью‑йоркский воздух. Но что они делают, для чего и почему, было ей по‑прежнему неизвестно, и их бег по раскаленному городу воспринимался как дурной, тяжелый сон. Сон неразборчивый, бессмысленный, непонятный, но расцвеченный неожиданно яркими, сверхреалистичными эпизодами, такими же, впрочем, непонятными, как и все прочее.

Они брали такси и ехали в Квинс, и бродили там, в Квинсе, как будто не зная, чем заняться. Но потом Макс вдруг звонил из уличного таксофона и говорил с кем‑то на иврите. Потом они снова ехали, но уже на метро, и Макс опять звонил кому‑то уже из Бруклина, и говорил при этом по‑английски. На Манхэттен они добирались на автобусе, но только затем, чтобы пересечь его на такси (от 44‑й улицы до башен‑близнецов), и на тридцать восьмом этаже левого близнеца Макс долго беседовал на иврите вперемежку с английским с моложавым мужчиной в очках в тонкой золотой оправе. От МТЦ они ехали на такси с тремя пересадками, на метро, и снова на такси, и Макс успел между делом созвониться с еще двумя абонентами (все время из уличных автоматов), с которыми говорил на иврите и по‑английски соответственно. А еще он посетил с краткими визитами нью‑йоркские конторы банка «Хапоалим» и банка Сафры.

А потом они оказались в какой‑то фотостудии, стены которой были украшены огромным количеством цветных и черно‑белых порнографических фотографий. Лика даже покраснела, уткнувшись взглядом в один из снимков. Такого она не то что не видела никогда, но и вообразить себе не могла.