Текст книги "Квест империя. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 99 страниц)

Кирилл прыгнул с места. У него ни на что уже не оставалось времени. Вернее, его не было у Ульрики. Он прыгнул так, как не прыгал никогда, вложив в прыжок все силы, все, что у него еще оставалось, и то, чего у него, казалось, уже не было. И он успел. Удар в грудь был ошеломляюще жесток. Он выбил из Урванцева дыхание, казалось, вместе с жизнью и отбросил назад. Кирилл почувствовал, как сбивает спиной Ульрику и летит наземь. Но уже своего падения почувствовать он не смог, потому что неожиданно – гораздо раньше, чем это должно было случиться, – пришла боль. Это было странно, но в тот момент Урванцев уже не мог мыслить такими категориями, как время реакции и болевой шок. Он просто ощутил страшную, нечеловеческую боль в груди, но сознания не потерял – возможно, потому что его держал Е‑100 – и вдруг увидел над собой черное бархатное небо и огромные звезды, но боль корежила его, отвлекая от вечной красоты ночного неба, а он не мог даже закричать, потому что у него уже не было дыхания. И все‑таки еще одно дело – теперь, вероятно, уже и в самом деле последнее дело в своей жизни – он сделать успел. Урванцева качнуло в сторону, но в том состоянии, в котором находился Кирилл, он даже не понял, что это Ульрика, прижатая его телом, пытается из‑под него выбраться. И ее дикого крика, от которого, должно быть, проснулась половина города, он не услышал. Урванцев упал на бок, выплескивая на мостовую кровь из разбитой груди, но и этого не почувствовал и не увидел. Видел он сейчас выпавший из руки старика Маркуса длинноствольный револьвер и свою ладонь, оказавшуюся совсем близко от его рукоятки, и последним усилием воли заставил себя двинуть руку и сжать пальцы на рукояти незнакомого оружия. Он уже не понимал ничего, уйдя глубоко в неистовство неимоверного страдания, но тут его снова перевернули, и Урванцев увидел Цель. Цель не имела уже для Кирилла никаких специальных отличий. Это не был человек, в частности, высокий чернокожий мужчина в странной одежде. Но Урванцев знал, что это Цель. Вот это Урванцев знал совершенно точно, и стрелял он до тех пор, пока мрак небытия не сомкнулся над ним…

– Вот, – сказал старший майор, выводя на экран ЭВМ карлику. – Прошу любить и жаловать, объект Хрусталь.

Качество изображения оставляло желать лучшего. Среднее качество, но при том Урванцев сразу же понял, что исходный материал должен был быть много хуже.

– А оригинал? – спросил он, вглядываясь в лицо молодого мужчины в какой‑то старорежимной шляпе. – На оригинал посмотреть можно?

– Можно, – легко согласился Зиберт, и его холеные пальцы стремительно порхнули по клавиатуре.

Кирилл предполагал, конечно, что фотография будет не ахти, но такого не ожидал. Этому снимку должно было быть…

– Когда сделан снимок? – спросил он.

– Снимок сделан сотрудником ИНО ОГПУ Ладыженским в апреле девятьсот тридцать четвертого в Питере.

– ИНО?[296] – удивленно переспросил Кирилл. – А при чем здесь ИНО?

– ИНО здесь при всем с самого начала, – не очень понятно объяснил Зиберт. – Впрочем, вы же еще не знаете фактов. А факты таковы. В декабре тридцать третьего, или немного раньше, неизвестный, позже получивший псевдоним Хрусталь, появился в Петрограде и двадцать пятого числа вошел в контакт со Слуцким.

– Значит, в Рождество, – усмехнулся Урванцев, понявший вдруг, что старший майор никогда не был полевым агентом.

«Кабинетный чекист», – пренебрежительно определил он.

– В Рождество? – удивился Зиберт. – Ах да, конечно. В католическое Рождество… Нет, к делу это никакого отношения не имеет. Простое совпадение.

– Вы представляете, Кирилл Григорьевич, – сказал он после короткой паузы, – что это такое – войти в контакт с первым замом председателя ОГПУ? В тридцать третьем такие люди одни по улицам уже не ходили.

– Значит, он был нелегалом, этот Хрусталь? – спросил Урванцев. – Чьим?

– Нелегалом? – переспросил Зиберт. – Да, пожалуй. Можно сказать и так. Вот только… Впрочем, это позже. Пока факты. Высокий, хорошо сложенный брюнет с голубыми глазами. Великолепно тренирован, виртуозно владеет разведывательной техникой, первоклассный боец…

Урванцев обратил внимание, что старший майор говорит о Хрустале так, как если бы речь шла об их современнике, скажем, агенте МИ6 или ОНБ, которого собираются заслать в Союз. На рассказ о делах давно прошедших лет это было мало похоже.

– По‑русски говорит без акцента, но словарный запас и построение фраз вроде бы выдают в нем иностранца или, во всяком случае, человека, долго прожившего на чужбине, где он русским языком не пользовался. Вот послушайте.

Зиберт опять сыграл что‑то на клавиатуре ЭВМ, и в кабинете зазвучали голоса. Судя по всему, это была запись телефонного разговора.

«Вас слушают»,  – сказал спокойный мужской голос.

«Здравствуйте.  – Это был уже совсем другой голос. – Говорит Хрусталь. Будьте любезны соединить меня с Утесом».

«Ждите»,  – откликнулся первый.

Раздался щелчок.

– Пять минут ожидания, пока оператор связывался с Утесом, мы вырезали, – быстро объяснил Зиберт.

«Здравствуйте.  – Это явно был кто‑то еще. – С вами говорит Утес. Слушаю вас».

«Ну, здравствуй, Утес,  – сказал Хрусталь. – А с прежним что? Помер или как?»

«Он жив,  – спокойно ответил Утес. – Но он на пенсии. Теперь Утес я. А вы?..»

«А я – это я. Хрусталь,  – откровенно усмехнулся в трубку Хрусталь. – У меня просьба».

«Слушаю вас, Хрусталь».

«Мне нужно оборудование полевого госпиталя на три‑четыре койки. Со всем, что положено. Лекарства, особенно обезболивающие и коагулянты, физиологический раствор, внутривенное питание, кровь, антисептики».

«У вас раненые?»

«У меня раненые, которым нужна срочная помощь».

«Мы можем прислать вертолет и эвакуировать их в наш госпиталь».

«Это исключено», – отрезал Хрусталь.

«Хорошо. Рентгеновский аппарат…»

«Не нужен. Койки не нужны. Хирургические инструменты не нужны. Вы сможете мне помочь?»

«Обязательно».

«Как быстро?»

«Три часа. Какие группы крови?»

«А. Группа А, и побольше. И еще, Утес, если вы уж так добры добавьте пару блоков сигарет, килограмм кофе в зернах и шоколад».

«Шоколад. Еще что‑то?»

«Ну, гулять так гулять,  – снова усмехнулся Хрусталь. – Газеты не забудьте положить, пожалуйста».

«Хорошо. Вертолет будет через три часа».

«А с самолета сбросить нельзя?»

«Можно.  – Утес был сама покладистость. – Через три часа ровно, на район объекта «Сторожка». Ждите».

– Когда сделана запись? – спросил Урванцев, когда разговор прекратился.

– Десять лет назад.

– В девяносто шестом?

– Так точно, – усмехнулся Зиберт. – В девяносто шестом.

Кирилл достал из кармана пачку сигарет и неторопливо закурил. Что‑то в этой истории было не так. И дело не в том, что Зиберт настойчиво напирает на то, что Хрусталь может вот так вот свободно говорить с кем‑то по телефону спустя шестьдесят лет после своего первого появления.

«Появления… появился… Хрусталь… Утес… Утес!»

– А теперь, товарищ старший майор, – улыбнулся Урванцев, – расскажите мне эту историю по порядку. Раз уж начали. И заодно объясните, почему его не взяли еще тогда, откуда у него связь с Утесом и что произошло месяц назад.

– Я же тебе говорил, Отто, – хохотнул басом Левичев. – Кирилл не дурак.

– Спасибо, – сказал Урванцев, быстро взглянув на Левичева и перевел взгляд на Зиберта. – Итак?

– Мы не знаем, что сказал Хрусталь Слуцкому, но Слуцкий решил его не брать. Достоверно известно, в основном из оставленных Слуцким записей и частично из состоявшегося после смерти Абрама Ароновича расследования, об одиннадцати встречах, происходивших в период с тридцать шестого по тридцать восьмой год. Возможно, их было больше. Но последняя встреча произошла в ноябре тридцать восьмого. Однако, по приказу Слуцкого, получившего специальную санкцию Смирнова,[297] в районе Луги был создан совершенно секретный объект «Сторожка», находившийся до пятьдесят седьмого года в ведении ИНО ОГПУ, а позже перешедший в ведение отдела «Ц». Там, собственно, ничего нет. Просто запретная зона, а в ней домик, в котором стоит телефон, имеющий выход на пульт специального дежурного по ОГПУ.

– Любопытно, – кивнул Кирилл, доставая следующую сигарету. – И что же принес в клювике Хрусталь? – В том, что таинственный Хрусталь что‑то такое принес, он уже не сомневался. А иначе зачем было огород городить?

– К‑12, – сказал Зиберт. – Чертежи, документацию… Так что это не Полянский «Коммунара» придумал. Слуцкий просто назначил Дмитрия Николаевича конструктором танка, который обеспечил нам превосходство в войне.

– И дизель? – спросил Урванцев.

– И дизель, – кивнул Зиберт. – И По‑26… У Поликарпова[298] просто не было выбора. Или сесть, причем с концами, или подписать проект, которого он не создавал.

– Кто еще тогда прославился? – Урванцев был по‑настоящему заинтригован.

– Дубинский…[299]

– Так, – кивнул Урванцев. Выходит, и знаменитая реформа бронетанковых сил республики началась не с письма комбрига Дубинского в ЦК, а… – И откуда это все? – спросил он.

– В сороковом кое‑что нашлось в немецких архивах, – пожал плечами Зиберт. – Но не все. Отнюдь не все. А потом, в девяносто шестом, Хрусталь пришел снова, и, значит, Слуцкий был даже умнее, чем мы думали, потому что благодаря этому визиту Михаил Аркадьевич и его люди смогли наконец понять как все это работает.

– Я не стал бы преувеличивать наши успехи, – с плохо скрытой гордостью сказал Гуревич. – Но – да. Кое‑что мы поняли, а позже смогли воспроизвести.

– Хотите посмотреть, как проходила встреча? – спросил Зиберт, явно желая остановить Гуревича, который, по‑видимому, коснулся того, о чем предполагалось говорить позже или не предполагалось говорить вовсе.

– Показывайте, – согласился Урванцев, понимая, что каким бы ни было то задание, ради которого его вызвал Левичев, картина мира, которая у него была до этого разговора, никогда уже такой, как прежде, не будет…

В ушах еще звучал голос Зиберта, но Урванцев понял, что он уже не сидит в кабинете Левичева и вообще не сидит. Судя по всему, он лежал, едва, впрочем, ощущая собственное тело.

«Сон, – понял Урванцев. – Это был всего лишь сон, потому что…»

Думать было очень тяжело. Мысли проплывали в голове ленивыми большими рыбами, тупыми, неповоротливыми, скользкими. Путались, натыкаясь друг на друга, ускользали. Когда состоялся тот разговор? А «машина» Гуревича? Когда дивинженер показывал Урванцеву свою установку? И что было потом?

И вдруг – рывком – он вспомнил удар в грудь, боль и смерть, и сразу же к нему вернулась боль, как будто только того и ждала, чтобы он о ней вспомнил. Боль. Впрочем, ее можно было терпеть, с ней даже можно было жить. Недолго, нехорошо, но можно было стиснуть зубы и проползти те считанные метры, которые отделяли его от портала. Кирилл напрягся, чтобы перевернуться хотя бы на бок, ведь на разорванной, разбитой груди далеко не уползешь, на спине – тоже, но тело отказывалось его слушаться. Проклятое тело было немошно. Чувство бессилия было настолько отвратительным, что в душе Урванцева поднялся гнев, который и помог Кириллу совершить еще один прорыв. Нет, он не смог даже двинуть рукой, но к нему вдруг вернулся слух, и в мозг Урванцева хлынул поток звуков: какие‑то шумы, тиканье и шебуршание, и голоса. Человеческие голоса. Нечеловеческим усилием воли он заставил свои веки разомкнуться и закричал бы, если бы мог, получив неимоверной силы удар света по глазам. Огонь, вспыхнувший в мозгу, заставил его заплакать, но даже своих слез он почти не ощущал онемевшей, безжизненной кожей лица. Просто знал, что плачет, и все.

Нет, не все. Еще он боролся, совершая, возможно, последнее в своей жизни усилие, потому что теперь уже вспомнил действительно все.

Урванцев не знал, как ему это удалось, как не знал и того, сколько времени длилась его отчаянная борьба, но он просто не мог умереть вот так, молча. Он должен был сказать, и он сказал.

– Ульрика! – позвал Урванцев.

Это было все, на что он оказался способен, но и награда за все, что он сделал, чтобы ее позвать, оказалась сказочно щедрой. Он почувствовал, как сжимаются на его левом запястье ее тонкие прохладные пальцы, и смог еще один раз открыть глаза.

Он не увидел ее, вернее, увидел сквозь багровое марево лишь смутный силуэт, но он знал, что это она. Ее рука сжимала его руку, и ее лицо склонялось над его лицом.

«Прости», – сказать этого он не смог, но за мгновение перед тем, как тьма снова сомкнулась над ним, Урванцеву показалось, что он чувствует прикосновение ее губ к своим омертвевшим губам.

Часть IIВРЕМЯ ЖИТЬ, ВРЕМЯ УМИРАТЬ

Лишь такой человек из эпохи мечей

Жизнь бросает свою прямо в стих эпопей.

Эмиль Верхарн

Вот мысль, которой весь я предан,

Итог всего, что ум скопил:

Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,

Жизнь и свободу заслужил.

Иоганн Вольфганг Гете

ПрелюдияСУЕТА СУЕТ

Видел я все дела, какие делаются под Солнцем, и вот, все – суета и томление духа!

Екклесиаст

Но дремлет мир в молчаньи строгом,

Он знает правду, знает сны,

И Смерть, и Кровь даны нам Богом

Для оттененья Белизны.

Н. Гумилев

Глава 1КРИЗИС

Если откровенно, сейчас ему следовало бы сесть где‑нибудь в тихом укромном месте да выпить так, чтобы мозги залило непроницаемым туманом. Или завыть. Или сделать что‑нибудь еще, такое же иррациональное, бессмысленное, но зато дающее хоть какой‑то выход тому, что жгло Виктора изнутри. Именно так. Или погасить этот огонь, хотя бы и на время, залить его литрами «новокаина» или дать вырваться наружу, чтобы не терзал душу, сжигая тесную топку сердца. Но как всегда ни того ни другого он позволить себе не мог. Дела и заботы гнали его вперед, и не имел он права ни на остановку, ни на чувства, которые могут помешать делу. Ни на что. Иди и умри, как говорится, но сначала сделай дело.

– Есть, – шепнул в ухо бесплотный голос оператора. – Мы его засекли. Дорога четыреста восемьдесят три вблизи перекрестка Рош Ха Айн.

– Группа захвата? – спросил Виктор, не отрывая взгляда от флотской Эстафеты – с неимоверной скоростью несущегося перед глазами информационного потока.

– Готовы. – Голос был такой же никакой, как и у оператора, но сигнатура источника обозначила его тональным переходом, так что и без мелькнувшего в верхнем левом углу плоской проекции иероглифа «Секира» было ясно: говорит командир тактического звена.

– Бери! – приказал Виктор и тут же, переключившись на другой канал, зло бросил: – Веня, угомони CNN!

– Секунда, – попросил Веня. – Работаем.

– Дорога номер шесть. – А это снова был командир тактического звена. – Направление – мост Ханахшоним. Берем.

– Давай туда, – приказал Виктор своему неизменному, еще с начала ратайской кампании, «возившему» его на войне пилоту.

– Куда туда? – Даэйн переговоров Виктора, естественно, не слушал – он рулил.

– Держи на пеленг, и будет тебе счастье, – усмехнулся Виктор и хотел вернуться к Эстафете, но не тут‑то было.

Штурмовик плавно лег на правое существующее лишь в виде модулированного поля крыло и вдруг камнем рухнул вниз.

– Ты полегче там, – прошипел Виктор сквозь зубы. – Не дрова везешь!

Даэйн ни черта, конечно, не понял, он русского языка не знал – английский немного усвоил, и на том спасибо, – но общую мысль ухватил и перевел «Сапсан» в плавное скольжение со снижением.

– Могут засечь, – меланхолично предупредил он, но жью,[300] как говорится, и могила не исправит.

– А ты не давайся, – переходя на Ахан‑Гал‑ши, предложил Виктор и полез за трубкой.

– Есть, – доложил оператор. – Поторопитесь.

– Сейчас буду. – Виктор бросил взгляд на проекцию тактического вычислителя. – Три минуты. Гони! – приказал он капралу.

– Тряхнет! – предупредил чижик‑пыжик Даэйн.[301]

– Уже, – Виктор сжал трубку в зубах и демонстративно прикурил, хотя мотало его сейчас и крутило как на американских горках. Но пилот крепко знал свой «маневр» и всегда, как «благородный человек», платил по взятым на себя обязательствам. Поэтому через сто сорок три секунды ровно штурмовик был уже на месте. Толчок, короткое скольжение вперед и вбок, еще один толчок, и все кончилось.

– Зеро, – угрюмо буркнул капрал Даэйн, для которого, будь ты хоть маршал и особа, приближенная к императору, все одно, ты всего лишь пассажир, а у пилота изо рта уже торчала – казалось, по волшебству, из ниоткуда появившаяся – толстая короткая сигарка, «Цтика», из тех, что курит всякая босота в окрестностях «Пятака».[302]

«Курили», – поправил себя Виктор. И база, и поселок, да и сам великий Тхолан уже с полгода как превратились в руины.

Окутавшись маскирующим «Мороком», «Сапсан» завис метрах в двадцати от дорожного полотна, вписавшись меж редких деревьев, росших неким подобием рощицы в полосе отчуждения шоссе № 6. Сейчас, если глядеть со света, штурмовик выглядел как сгусток ночной тьмы, подернутой размытыми тенями, «просвечивающий» дальними огоньками и силуэтами несуществующих веток и проводов.

Не заморачиваясь развертыванием трапа, Виктор спустился на землю, воспользовавшись десантной платформой, и быстро зашагал к шоссе, на котором прямо напротив него застыли три машины, окруженные группой людей в форме полицейских и пограничников. Впрочем, там мелькали и несколько вполне узнаваемых «штатских», коренных, между прочим, израильтян, играющих, однако, уже за другую сборную. Их присутствие делало ситуацию более аутентичной, а номера «вольво» начальника Шабака широкой общественности известны не были, так что редкие машины, время от времени появлявшиеся на ночной дороге, лишь немного притормаживали – «Любопытство не порок, не правда ли?» – и ехали дальше, послушные отмашке полицейского.

Виктор поднялся по насыпи, переступил через невысокое ограждение и подошел к серо‑стальной машине Зицера.

– Доброй ночи, – сказал он на иврите, открывая переднюю дверцу со стороны пассажира.

– Кто вы такой? – Зицер, сухощавый мужик за пятьдесят, не психовал и не делал лишних движений. Человек он, судя по «объективке», был тертый, бывалый, в панику не впал и ситуацию конечно же уже просчитал. Не покушение, не похищение и не военный переворот. Тогда – что? Вот этим его незаурядные мозги и были сейчас заняты.

– С месяц назад у вас, господин Зицер, состоялась одна довольно любопытная беседа, – ответил Виктор, на ходу выстраивая сценарий разговора.

– У меня, знаете ли, бывает много занимательных бесед, – усмехнулся Зицер. – Разных, с разными людьми.

– Не сомневаюсь, – невозмутимо кивнул Виктор. – Но я имею в виду встречу с племянником старика Варбурга.

– Ну? – Лицо Зицера ровным счетом ничего не выражало.

«Ладно, – не стал упрямиться Виктор. – Покер так покер. Нам не привыкать».

– Считайте, что он снова пришел с вами поговорить, – улыбнулся он.

– Значит, вы тоже племянник господина Варбурга? – Не знай Виктор, с кем имеет дело, мог бы и «повестись», но он знал и потому простецкую улыбку Зицера за чистую монету не принял.

– Вроде того, – сказал он и тоже улыбнулся.

– А это все тогда для чего? – кивнул Зицер на оцепление.

– По‑другому времени не было, – пожал плечами Виктор. – Форс‑мажор. Извините, – добавил он после короткой паузы.

– Иерусалим? – вопросительно поднял брови Зицер.

«Приятно все‑таки иметь дело с умным человеком».

– Да, – кивнул Виктор. – Иерусалим. Там, как вы, вероятно, уже знаете, кое‑что произошло, и я вас убедительно прошу это дело прикрыть.

– Так. – Зицер уже все понял. – И что же там произошло?

– Ничего такого, о чем следовало бы знать широкой общественности. – Виктор смотрел на начальника Шабака самым невинным взглядом, на который был способен, а способен он был на многое.

– Допустим, – покладисто согласился Зицер. – А я, я тоже теперь широкая общественность или все‑таки еще нет?

– Естественно, вы особый случай, – не моргнув, ответил Виктор. – Тут такое дело: три палестинских мученика…

– Шахида, – автоматически поправил его Зицер.

– Шахида, – не стал спорить о терминах Виктор. – Три, – повторил он. – Они готовили большой теракт в Иерусалиме. Взрывное устройство весом… – Он демонстративно притронулся пальцем к уху, как бы прислушиваясь к тому, что ему сообщают. – Секунду! Оказывается, господин Зицер, это был заминированный автомобиль. Восемьдесят килограммов взрывчатки, газовые баллоны… Ну, вы понимаете? И шахидов было четверо.

– Четверо, – усмехнувшись, повторил за ним Зицер. – Имена тоже назовете?

– Назову, – улыбнулся Виктор, чувствуя, что дело пошло. – Это была группа Мухаммада Абу‑ль‑Фида.

– Абу‑ль‑Фид находится в Сирии, – спокойно возразил Зицер и посмотрел на Виктора, как бы интересуясь ненароком: «Как выкручиваться будете, молодой человек?»

«Молодец! – восхитился Виктор. – Важную информацию держит в голове».

– Секунду! – снова попросил Виктор и уже на самом деле активировал связь. – Восьмой, – сказал он по‑английски, чтобы Зицер его мог не только слышать, но и понимать. – Мать вашу! Мне тут говорят, что Абу‑ль‑Фид в Сирии.

– Он действительно был в Сирии, – сразу же откликнулся диспетчер. – Но вчера утром перешел иорданскую границу с документами на имя Осамы Эсбея.

– Спасибо, – поблагодарил Виктор диспетчера и улыбнулся Зицеру. – Абу‑ль‑Фид действительно был в Сирии, но вчера утром пересек израильско‑иорданскую границу с документами на имя Осамы Эсбея.

– Это точно? – Чувствовалось, что Зицер уже взял след.

– Вам не следует беспокоиться, – остановил его Виктор. – Абу‑ль‑Фид убит в перестрелке. Тела прилагаются к машине. Комплект.

– Значит, они убиты. – Зицер снова был само спокойствие, но тень улыбки все же скользнула по его губам. – Как?

– Тут такая история, – начал импровизировать Виктор, включив связь и давая таким образом штабу участвовать в игре. – Сейчас.

Он бросил взгляд на оцепление и выхватил взглядом знакомое лицо.

«Вот!»

– Алекс! – позвал он.

Один из «штатских» сразу же шагнул к машине, не дожидаясь второго приглашения.

– Вот, – кивнул Виктор на светловолосого крепкого парня. – Познакомьтесь, господин Зицер. Это Алекс Коган, охранник ешивы…

– Я? – спросил Алекс.

– Ты, – совершенно серьезно кивнул Виктор. – Расскажи, пожалуйста, господину Зицеру свою биографию. Только вкратце.

Коган быстро взглянул на Виктора и, окончательно смирившись с уготованной ему начальством ролью, шагнул ближе.

– Родился в Киеве, – сказал он. – Это на Украине.

– Я знаю, – мягко перебил его Зицер. – Дальше.

– Репатриировался в девяностом. В две тысячи втором начал службу в армии. Голанчик.[303] – Алекс быстро взглянул на Зицера, проверяя, понял тот или нет.

Зицер, естественно, понял.

– «Эгоз»,[304] – сказал Алекс. – Потом сделал первую степень[305] по политологии в Еврейском университете.[306] Работы нет, вот и пошел в охранники.

– С тобой ведь еще кто‑то был? – спросил Виктор. – Нужен еще один, не в одиночку же ты валил Абу‑ль‑Фида?

– Дима Хохлов, – сразу же предложил Алекс.

– Тоже из Киева? – уже с интересом спросил Зицер.

– Нет, – покачал головой Алекс. – Он, кажется, из Москвы.

– «Голани»? – спросил Виктор для штабных, которые предстояло за полчаса слепить обоснованную версию событий.

– Нет, Шастет шлошэсрэ.[307]

– Подходит, – кивнул Виктор. – Вот они двое их всех и положили, – усмехнулся он, снова поворачиваясь к Зицеру. – Из табельного оружия. Всех.

– В ожесточенной перестрелке? – криво усмехнувшись спросил Зицер, рассматривая парня.

– Гражданские не пострадали, – поспешил успокоить его Виктор.

– А на самом деле? – криво усмехнулся Зицер, принимая правила игры.

– А вам это надо? – вкрадчиво спросил Виктор.

– Надо! – твердо отрезал Зицер.

«Ну что ж, – согласился Виктор. – За все надо платить. И тебе, Зицер, тоже».

– Хорошо, – сказал он вслух. – Смотрите.

Виктор достал из кармана мобильный вычислитель, открыл, «выбросил» проекцию, понимая, какое впечатление должно произвести на Зицера лицезрение такой «науки и техники», и активировал запись. Смотреть на все это он не просто не хотел, а физически не мог, поэтому, оставив Зицера в покое, стрельнул у Алекса сигарету и, закурив, попробовал рассмотреть звезды, которые, судя по тому, что облачности сегодня не было, должны были быть хорошо видны. Впрочем, не из‑под мощной лампы дорожного фонаря, под которым тормознули машину Зицера.

– Кто вы, – спросил шабакник через минуту.

– Никто, – покачал головой Виктор, оборачиваясь. – И звать нас никак. Вашей стране, господин Зицер, – добавил он, выдержав короткую паузу, – мы не угрожаем. Людям – в целом – тоже, так как и сами являемся людьми, а некоторые, вот племянник господина Варбурга, например, или Алекс, даже евреи. У нас другие игры, господин Зицер, и вы, при всем моем уважении, в них играть пока не можете.

– Пока. – Все‑таки дураков на таких должностях не держат.

– Пока, – согласился Виктор. – Позже все равно придется, но лучше все‑таки позже.

– Почему придется?

– Потому что, когда такие полезут в товарных количествах, нам одним будет уже не справиться.

– Мы могли бы как‑нибудь встретиться и поговорить об этом более подробно?

– Разумеется, – согласился Виктор. – Я с вами свяжусь в ближайшие дни, и мы поговорим. А пока вот номер телефона в Париже. На форс‑мажорные обстоятельства.

– ОК, – кивнул Зицер. – Э…

«Ну что ж, за все надо платить. За взаимопонимание тоже».

– Завтра, – сказал Виктор с вежливой улыбкой. – Вы получите мэйл. Сеть ДФОП[308] в Самарии вас устроит?

– Я их и так всех знаю, – откровенно усмехнулся Зицер.

– Так чего же не берете? – полюбопытствовал Виктор.

– А кому они нужны, инвалиды? – удивленно поднял бровь контрразведчик. – На воле они полезнее.

– Черт с тобой, Зицер! – рассмеялся Виктор. – Раздевай догола. Я тебе «Братьев‑мусульман» в Газе сдам. Сойдет?

– Вы русский? – спросил Зицер с профессиональным интересом в глазах.

– Самый что ни на есть, – согласился Виктор.

– А иврит где учили? – Зицер вроде бы вел вежливую беседу.

– Там, где я его учил, – усмехнулся Виктор, – никто его уже не учит.

На этом и расстались.

* * *

В Иерусалим он решил не возвращаться. Нечего ему там было делать и уж тем более не хотелось мелочиться. В Иерусалиме командовали сейчас Клава Йёю и Ермиягу Шум. Ну, Клава, она Клава и есть, опыта ей не занимать, хватки тоже, а Шум – мужик, во‑первых, местный, а во‑вторых, осведомленный во всех тонкостях подобного рода дел. Все‑таки настоящий полковник‑резервист, а не мальчик с улицы. Поэтому Виктор только задал Клаве необязательный вопрос «Как дела?», получил короткое и емкое «а пошел ты» на родном, естественно, языке и, приказав Даэйну «Давай на „Вымпел 3“, связался с княгиней Рэй.

– Что слышно, Фата? – спросил он.

– Ничего. – Лицо княгини ничего и не выражало. Абсолютно ничего.

– Ну коли ничего, то и делать нечего, – согласился Виктор, продемонстрировав командующей Ликиной гвардией «бронзовый лик» главнокомандующего. – Тогда до связи.

– Так точно, ваше высокопревосходительство, – на Ахан‑Гал‑ши, но на гегхский манер отчеканила княгиня.

– Надо говорить «ваша светлость», – беззлобно буркнул Виктор, подмигнул опешившей Фате, которой только что намекнул на свое олимпийское положение в обществе, и прервал связь.

По совести говоря, он ведь прекрасно знал, что только мешает людям спокойно делать их дело, нервирует, отнимает время, но… Вот именно, что «но».

Следующим на очереди был Скиршакс. Не по алфавиту, по ассоциации.

– Что происходит? – Виктор откровений не ждал, их просто не было, иначе ему бы об этом уже доложили, но им уже вовсю овладела «суета».

– Ничего нового, ваша светлость. – Скиршакс слишком долго служил в столичном гадюшнике, чтобы удивляться. Однако сейчас он все‑таки нарочито говорил, используя лишь первый уровень выражения. Простые слова, простые смыслы.

«Как вода, хлеб или кровь», – подумал Виктор.

– Принято, – объявил он вслух. – Продолжайте поиск.

Кержаку мешать не хотелось совсем, но раз уж начал, остановиться Виктор не мог.

– Привет, Игорь, – сказал он, активировав личный канал связи.

– Здравия желаю, Федор Кузьмич. – Выглядел Кержак неважно, но накачанный стимуляторами по самое не могу, находился в тонусе.

«Зомби, понимаешь, отечественного производства!»

– Как Тата?

– Нормально, – грустно усмехнулся Игорь Иванович. – Не такая красивая, как обычно, но я ее люблю не за это.

Когда Виктор видел Тату в последний раз, баронесса Кээр была без сознания.

– А конкретно? – спросил он, вспоминая кровавую маску ее лица.

– Три ребра, – снова печально усмехнулся Кержак. – Левое запястье, и вся физиономия разбита. В общем, погуляли на славу.

– Ну, это и в самом деле ерунда, – облегченно вздохнул Виктор. – Маркус как? Оклемался?

– Как ни странно, да, – не смог сдержать искреннего удивления Игорь Иванович. – Не знаю даже, Федор Кузьмич, что сказать. Железный он, что ли? Дедку хорошо за восемьдесят…

– Ему девяносто семь, – устало уточнил Виктор.

– Сколько? – не поверил Кержак.

– Сколько слышал. – Виктор вспомнил «железного Макса номер два» и мысленно покачал головой: «Вот семейка!»

– Столько не живут. – По‑видимому, Кержак переживал очередной культурный шок.

– Выходит, живут. – Виктор в подробности вдаваться не хотел, да и не знал он пока всех подробностей. – Что он делает?

– Сидит под оливой и курит, – пожал плечами Кержак. – И Роберт с ним.

– А Мюнц?

– Не знаю, – снова сник оживившийся было Кержак.

– Что значит – не знаешь? – У Виктора привычно сжало сердце. Ему было искренне жаль разведчика. Мужик он оказался правильный, настоящий мужик.

– Зужайша этот ваш молчит, как воды в рот набрал, – объяснял между тем Кержак. – Только глаза закатывает и молчит.

– Может, его на «Вашум» перебросить? – предложил Виктор, имея в виду, разумеется, Мюнца, а не Ликиного лейб‑лекаря профессора Сшиясша Цъю Зужайшу, но Кержак его понял правильно.

– С ним и так работает бригада с «Вашума», – пожал Игорь Иванович плечами. – И потом, оборудование у нас, на «Вымпеле», не хуже.

– А?.. – начал было Виктор, но Кержак (от стресса, вероятно) утратил сейчас все свои представления о субординации.

– С ним сидит, – сказал Игорь Иванович, не дожидаясь окончания вопроса.

Что тут можно было сказать? Но главное – какие, к дьяволу, слова тут были нужны? Кто понимает, тот и так поймет, а таких, кто – нет, в их компании не было.

– Скоро буду. – Виктор вырубил связь и задумался.

Теоретически адресатов все еще оставалось достаточно чтобы продолжать «суетиться», сколько душе угодно, однако «практически» просто так «трезвонить» не хотелось, а по делу…

«Займемся делом», – решил Виктор.

– Йфф! – позвал он, вызывая княгиню по прямой линии. – Йфф, сладкая моя!

– Я здесь, Витя. – Голос княгини Яагш звучал тихо, но в нем слышались и нежность, и забота, и участие. А еще понимание. Возможно, поэтому она вдруг заговорила по‑русски и, едва ли не впервые за все время, назвала его так, как теперь. «Витя». Земным, родным именем назвала, вот какая штука.