Текст книги "Квест империя. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 99 страниц)

А вот Клава другая. В ней тоже, конечно, чего только не намешано. Но Шемаханская царица была Кержаку гораздо понятнее и ближе, даже несмотря на непроясненность истории с капитаном Фроловой. Дикой истории, если по правде. Ведь тогда, в далеком уже, былинном, как Киевская Русь, пятьдесят девятом, случилось что‑то настолько странное, из ряда вон выходящее, что и спустя год‑два отголоски той истории продолжали звучать в коридорах Конторы, так что и до молодого Кержака добрались. Дело в том, что в кабинете застрелившегося полковника Черткова, в его сейфе, следственная группа обнаружила документы, свидетельствующие о том, что покойник вел операцию не больше, но и не меньше как против мирового кагала.[180] Простенько и со вкусом. Несанкционированную операцию! Семь лет! И заслал, судя по всему, в этот самый кагал лучшего своего агента, капитана Фролову. С концами заслал, так что с тех пор ни слуху, ни духу той несчастной дуры нигде не наблюдалось.

И вот спустя полстолетия капитан Фролова вернулась. Не постарев, не изменившись – если только к лучшему, – вернулась и о прошлом говорит, как о чем‑то обыденном. Но и сидит она, и пьет, и, вообще, ведет себя, как человек. Не простая барышня. Красивая и опасная, и все‑таки скорее человек, чем нет. Даже наверняка человек. И Ира тоже человек. Хотя Ира и другая. Снова другая. Демонстративно жесткая, холодная и как бы даже равнодушная, но все это могло быть и напускным, а вот аристократизм ее был естественным, как дыхание.

Вот так и сидел Кержак в тихом уголке, стараясь слиться с окружающей обстановкой. Пил виски, курил и думал о своем, об актуальном.

А потом все как‑то вдруг подобрались . У Кержака не нашлось другого слова, чтобы обозначить произошедшую перемену, хотя и оно, это слово, действительности соответствовало только отчасти. Не то чтобы перемена в поведении присутствующих была так уж заметна, но Кержак кожей почувствовал, сейчас!

И в самом деле, в дверь позвонили. Последовал короткий энергичный диалог Клавы с кем‑то из наружной охраны – все на том же неизвестном Кержаку языке – и дверь открылась. Сколько народу находилось сейчас в обширном вестибюле дома, Кержак не знал, но почувствовал, что четырьмя вошедшими список не исчерпывается.

В комнату вошли три мужчины и женщина, одетые вроде нормально, но как‑то так, что сразу было видно – одежда не родная. Впрочем, к женщине это не относилось. Пепельноволосая красавица была не просто хорошо одета, но, в отличие от своих спутников, умела эту одежду носить.

Все четверо были высокими, сильными и молодыми если и не по возрасту – тут можно было и засомневаться, – то уж точно по состоянию тела и души.

«Ну да, – грустно усмехнулся Кержак, рассматривая атлетически сложенных мужчин и невероятной красоты женщину. – Эти птицы ведь из одной стаи. Тут и гадать нечего».

Между тем Игорь Иванович обратил внимание на то, что никто в комнате не двинулся, не изменил позы, не сказал ни одного слова. Создавалось впечатление, что на пришедших демонстративно не обращают внимания. Но и члены «делегации» вели себя так, как если бы все это было в порядке вещей. Вот только напряжение в комнате сгустилось до того, что, казалось, первое произнесенное слово или повиснет в спрессованном этим напряжением воздухе, как муха в янтаре, или, напротив, взорвет его к чертовой матери, как искра бензиновые пары.

Пауза продлилась несколько секунд и была прервана женщиной, которая заговорила все на том же странном их «индийском» языке. Кержак, естественно, ничего не понял из тех трех‑четырех фраз, которые прозвучали в предгрозовой тишине, упавшей на комнату. Но он был совершенно очарован голосом женщины. Так, вероятно, поют птицы в раю.

Она сказала, и ей ответила Ира, продолжавшая стоять в тени. Ира сказала что‑то короткое и резкое, прозвучавшее, как удар бича. Высокая пепельноволосая женщина заговорила снова, сопроводив свои слова сложным жестом правой руки и одновременно коснувшись указательным пальцем левой руки своей левой брови. Однако Ира снова произнесла что‑то короткое и решительное. Тогда заговорил один из мужчин.

Он был старше всех в этой комнате, кроме Кержака, разумеется. Впрочем, в этом Игорь Иванович не был до конца уверен. Однако у мужчины, у единственного, черные длинные волосы были густо забелены благородной сединой. Он был величествен и красив, как какой‑нибудь римский сенатор из американского блокбастера. У него был красивый «располагающий» голос, и он долго – минуты две как минимум – говорил что‑то всем присутствующим, но глядел при этом только на Катю. Когда он закончил, в комнате снова воцарилась тишина.

Пауза тянулась, как мертвые пески пустынь, и у Кержака возникло даже нехорошее предчувствие.

«Жаль, языка не знаю! – в который раз посетовал он на судьбу. – Тут, похоже, такая драма, что Шекспир с Шиллером отдыхают. Дай бог, чтоб не трагедия!»

На этот раз паузу прервала Катя, которая во все время разговора, если обмен репликами можно, конечно, счесть разговором, продолжала смотреть на огонь в камине, не вмешиваясь и, казалось, даже не обращая ни на кого внимания. Теперь, нарушив молчание, она сказала что‑то тихим голосом, и один из вошедших мужчин, не мешкая, приблизился к столу, достал из кармана какой‑то предмет и положил его на столешницу. Мужчина, в котором, несмотря на «партикулярное платье», Кержак сразу же признал военного в немалых чинах, постоял секунду возле стола, как бы не зная, что ему теперь делать, но в конце концов все‑таки вернулся на прежнее место.

В следующую секунду Игорь Иванович Кержак пережил чудо.

Он все еще разглядывал предмет, лежащий на столешнице, – серый каменный диск диаметром сантиметров в десять – когда Катя тихо и, как показалось Кержаку, торжественно произнесла одну короткую фразу. Что она сказала, он не знал, но, к своему удивлению, понял, что, что бы она ни сказала сейчас, все это абсолютная правда .

Кержак не знал, откуда пришло это странное знание, но он не сомневался – все сказанное ею ПРАВДА. Озадаченный, он перевел взгляд с диска на Катю, все так же безмолвно сидевшую в кресле и смотревшую в огонь, и пропустил что‑то важное, что как раз в эту секунду произошло в комнате. Он успел ухватить только какое‑то общее впечатление, и в следующую секунду стал свидетелем совершенно невероятных событий.

Пепельноволосая красавица – на вид ей было лет тридцать, но Кержак был в этом до конца не уверен – плавно приблизилась к Катиному креслу, неуловимым движением опустилась на колени и, взяв левую руку Кати в свои руки, поднесла ее к губам. А Катя погладила склоненную голову женщины правой рукой и что‑то тихо и нежно («Нежно? Ну, пожалуй, что и нежно») сказала. Женщина поднялась с колен и, нагнувшись к Кате, прижалась на мгновение щекой к ее щеке. Потом, услышав еще несколько обращенных к ней слов, отстранилась, и, обойдя кресло, встала справа от него. В ту же секунду, к немалому удивлению Кержака, которому только и оставалось, что удивляться, к женщине стремительно приблизилась суровая Ира, обняла, коротко прижавшись к ней всем телом, резко отстранилась и, встав рядом, замерла.

«И что у них тут за отношения? – спросил себя Кержак. – Вроде бы только что собачились, а теперь обнимаются».

А на коленях перед Катей уже стоял «римский патриций». Он удостоился только нескольких произнесенных Катей слов и, встав с колен, занял место за ее левым плечом. То же произошло и с двумя другими мужчинами: коленопреклонение, поцелуй руки, несколько Катиных слов, и позиция слева от кресла.

«Цирк! – подумал Кержак, с интересом наблюдавший эту диковатую сцену. – Но, похоже, у нас новый крестный отец. Вернее, мать».

Впрочем, спектакль еще не закончился. Теперь в комнату вошла еще одна, на этот раз более молодая женщина. Она была высока и волосы ее, стянутые в толстую длинную косу, были черны, как ночь, но кожа ее была бела, как снег. Кержак залюбовался красавицей, однако почувствовал, что женщина эта не только красива, но и необычна в каком‑то не вполне понятном ему, но тем не менее интуитивно улавливаемом смысле. Женщина подошла к Кате, встала перед ней и, помолчав секунду, произнесла несколько слов. И тут Катя поднялась из кресла и встала лицом к женщине, что позволило Игорю Ивановичу оценить истинный рост незнакомки. Она была под два метра, не меньше.

«Ну ни хрена! – только что не присвистнул Кержак. – Где же обитают такие дивные птицы?»

Незнакомка между тем что‑то сказала, и неожиданно достав из складок платья кинжал с чуть изогнутым лезвием, протянула его Кате ручкой вперед.

«А это что за хрень?» – устало подумал Кержак, который, кажется, все понял правильно, поскольку сцена была предельно лаконична, но именно поэтому сам себе и не поверил.

Между тем Катя взяла кинжал, попробовала пальцем клинок и в следующее мгновение быстро и технически грамотно полоснула стоящую перед ней женщину по горлу. Как бы полоснула , потому что кинжал стремительно прошелестел в миллиметрах от горла, но следа на белой коже не оставил.

Последовала короткая реплика Кати, и женщины, синхронно качнувшись навстречу друг другу, прижались одна к другой и замерли в неподвижности чуть ли не на минуту. Только после этого обладательница сказочной косы быстро опустилась на колени, поцеловала Катину руку и, получив причитающуюся ей ласку, отошла за правое Катино плечо, где уже стояли две другие женщины.

«Мальчики налево, девочки направо», – констатировал Кержак, подозревавший, однако, что за позицией стоящих кроется и какой‑то иной, не связанный с половыми различиями смысл. Но увы, в тайны «мадридского двора» он посвящен не был.

Тут, очевидно, имели место какие‑то непростые личные отношения, тесно увязанные, впрочем, даже переплетенные, наверное, с отношениями, скажем для простоты, служебными. Но что мог поделать Игорь Иванович, если он изначально ничего не знал об этих людях. Потому и было все тут неясно для него и непонятно, потому и оперировал он противными его природе расплывчатыми определениями, типа кто‑то, что‑то, где‑то и как‑то.

А потом в комнату вошли девочки. Их было трое, девочек‑подростков, и две из них – шатенка и брюнетка – обещали вскорости «опериться» и «встать на крыло» в той же райской стае, к которой принадлежали взрослые женщины, находившиеся сейчас в комнате. А третья – блондинка – оказалась сродни монстру Мише. Те же самые голубые глаза и золотые, цвета спелой пшеницы, волосы, и те же, скажем мягко, особенности строения лицевых костей.

Катя приголубила всех троих, как родных, хотя перед этим девочки проделали тот же церемониал, что и взрослые: преклонить колени, поцеловать руку, услышать пару слов. Вот только ласки Катины были в этом случае гораздо более очевидными.

«Как дочек привечает, – отметил Кержак. – По‑матерински».

И глядя на то, как обнимает и целует Катя девочек, Кержак понял вдруг, что ему нечего здесь больше делать. Он вполне оценил широкий жест Кати, позволившей ему увидеть то, что он увидел, но он ощутил, что его время кончилось и ему следует уйти. Он встал с дивана и тихо вышел. Никто не обратил на него внимания, а он сам был настолько занят идеей «побыстрее покинуть подмостки», что, только поднявшись к себе, обнаружил зажатый в левой руке стакан с недопитым виски.

Он подошел к окну, закурил и долго стоял, глядя на залитый лунным светом неухоженный сад, покуривал тихонько, отпивал малюсенькими глотками виски из стакана и думал об этих людях, его нанимателях. Ничего нового он, естественно, не надумал, даже после спектакля, увиденного им этой ночью, но одну мысль, которая начала созревать у него еще в пору их первого разговора с рыжей Катей, он наконец сформулировал для себя со всей возможной ясностью. Кто бы они ни были – порождения ада или пришельцы из иной вселенной – ему с ними интересно, и они вызывают у него скорее симпатию, чем наоборот. Следовательно, у него нет никаких очевидных причин отказываться от сотрудничества. Напротив, у него уже есть достаточно причин быть честным со своими щедрыми нанимателями. Кажется, они предложили ему приключение, от которого трудно было отказаться.

Кержак усмехнулся своим мыслям и, поняв, что спать уже не будет, решил выйти в сад. В прямом смысле, а не в переносном – выйти на улицу, подышать предрассветной прохладой.

«Ну что, пошли, власовец, – сказал он себе. – Погуляем».

На самом деле это и был единственный пункт в его отношениях с Катей, который по‑настоящему тревожил Кержака. Но опасных симптомов пока не наблюдалось, и значит, совесть его могла спать спокойно.

Он снова вышел в коридор, но пошел не к лестнице в «залу», а в обратную сторону, где за близким поворотом имелась еще одна лестница – едва ли не винтовая, которая выводила в заднюю часть дома и соответственно к дверям во двор. Здесь, внизу, тоже была охрана – совсем молоденькие на вид парень и девушка, сидевшие на табуретках в маленьком предбаннике перед кухней. Кивнув им, Кержак вышел во двор, и неторопливо пошел, огибая угол дома и углубляясь в заросли одичавшего сада. Он прошел несколько метров, когда около рассохшегося теннисного стола увидел еще одну диву из Катиной охраны. Девушка была ладненькая, как и все остальные девушки в странном Катином спецназе, хотя об этом приходилось скорее догадываться, потому что барышня была одета в широкие штаны и какую‑то бесформенную рубаху, доходившую ей до колен. Но когда она делала резкие движения, а она их делала, так как Кержак застал ее за выполнением комплекса упражнений, напоминавших одновременно йогу, тэквондо и художественную гимнастику; так вот, когда она делала резкие движения, фигура ее, вернее, детали этой фигуры проступали мимолетно здесь и там, так что, имея воображение, об остальном можно было догадаться. У Кержака воображение имелось, и он несколько секунд не без удовольствия понаблюдал за девушкой, делавшей удивительные веши. Но поскольку долго стоять и пялиться на занятого делом человека было неудобно, Игорь Иванович, тяжело – в душе – вздохнув, отвернулся и сделал уже шаг прочь, однако далеко не ушел.

– Кержак, – сказала блондинка ему в спину. – Ты что здесь делаешь?

– Ничего, – пожал плечами Кержак, снова поворачиваясь к девушке. – Подышать вышел. Или нельзя?

– Можно, – улыбнулась девушка, и в свете уходящей луны ее зубы засветились, как две нитки голубоватого жемчуга. – Ты же сам по себе, Кержак. В автономном режиме.

Если не обращать внимания на странный, незнакомый, но не сильный акцент, барышня говорила по‑русски вполне сносно, достаточно правильно, но, главное, разборчиво. Только Кержак ее все равно не понял.

«Что значит в автономном режиме?» – задумался он.

– Кержак, – спросила между тем девушка, рассматривавшая его с видимым интересом. – Я тебе нравлюсь?

Вопрос был неожиданный, и Кержак растерялся.

«Нравится? – спросил он себя. – А как, скажите на милость, такая может не нравиться?»

– Нравишься, – сказал он вслух, думая о том, что, вероятно, за всем этим что‑то кроется, и разговор начат неспроста, потому что затевается какая‑то интрига. Но через считаные секунды уже понял, что если и затевается, то скорее не интрига, а интрижка, в том самом, простом и незатейливом первоначальном смысле этого слова.

Дама его, Кержака, незатейливо клеила, а он разведывательные подходы искал.

«Придурок!»

– Идем, – сказала девушка и, повернувшись, зашелестела между кустами сирени.

Потоптавшись секунду на месте, все еще ничего толком не понимающий Кержак поплелся за ней. Буквально в метре‑полутора, за кустами, точнее внутри зарослей сирени, обнаружилась крохотная полянка, на три четверти занятая неведомо когда и как попавшей сюда кроватью. К удивлению Кержака, кровать была застелена. Впрочем, в этом он мог и ошибиться, все‑таки ночь на дворе. Но одно из двух: или кровать действительно была застелена бельем аспидно‑черного цвета, или это у него воображение разыгралось.

Между тем блондинка («Ее зовут Тата, – вспомнил он. – Тата Кээр».) – подошла к постели, если, конечно, это все‑таки была постель, и повернулась к Кержаку лицом.

Как исчезла с нее одежда и куда, Кержак заметить не успел. Но факт, вот она стоит перед ним, одетая в свои широкие штаны и бесформенную робу, и вот уже она нагая – белое тело, кажется, фосфоресцирует в лунном свете – делает шаг ему навстречу.

Взгляд Кержака непроизвольно уперся в густо заросший курчавым волосом лобок девушки. Если лунный свет не обманывал, Тата и в самом деле была блондинкой.

– Ну же, Кержак! – сказала Тата, нежно и повелительно одновременно. – У вас что, принято выдерживать паузу?

– Нет, – ответил Кержак, с трудом протолкнув слово через мгновенно пересохшее горло. – У нас…

«Ох, черт!»

Тата решила оставшиеся нерешенными проблемы сама. У нее оказалось упругое и горячее тело, и двигалась она грациозно и в то же время стремительно. Кержак просто за ней не поспевал, но ее это, кажется, совершенно не беспокоило, потому что понятно было – ему понятно, а уж ей тем более, – что это не он ее имеет, а она его. По полной программе.

Впрочем, очнувшись от нежданно свалившегося на него наваждения, – уже под ласковыми солнечными лучами – Кержак с чистой совестью мог сказать хотя бы самому себе, что ни о чем не жалеет. Тата, по‑видимому, тоже осталась довольна, но ее рядом с собой он не обнаружил.

Хмыкнув, Кержак поднялся с постели – это все‑таки была именно постель, – собрал с кустов разбросанные в спешке детали своего гардероба и быстро оделся. Не хотелось предстать с голым срамом перед кем‑нибудь еще. Только приведя себя в божеский вид. Кержак позволил себе закурить. Он снова присел на кровать – обычная такая полутораспальная кровать, даже новая, кажется, – вытащил из кармана пиджака пачку «Мальборо», на которое подсел еще в восьмидесятые, выудил сигаретку и прикурил от зажигалки.

Наступило утро. Уже было не только светло, но и стало заметно теплее.

«А кстати, – лениво подумал Кержак, затягиваясь. – Как мы с Татой не замерзли? Ночью, поди, градусов пятнадцать‑шестнадцать было!»

Он посидел немного, покуривая, потом посмотрел на часы – было 7:20 утра, пожал плечами и, встав с кровати, неспешно пошел к себе, раздумывая о том, будет или не будет у них, в свете ночных происшествий, традиционная «семейная» трапеза, в данном случае завтрак? И что ему делать, если нет? В том смысле, что удобно ли заявиться на «господскую» половину в поисках «хлеба и питья насущных»?

Раздумывая об этом, он миновал пост охраны, поднялся наверх, заглянул в уборную – отлить и лицо сполоснуть – и, так ничего и не решив, вернулся в свою комнату.

Но, как оказалось, приключения, начавшиеся еще ночью, отнюдь не закончились. Он только собрался пойти принять душ, переодеться и побриться, а там, глядишь, и вопросы с завтраком как‑нибудь прояснятся, когда в дверь вежливо постучали.

– Войдите, – предложил Кержак, оборачиваясь к начавшей открываться двери.

За нею в коридоре обнаружились давешние ночные гости. Мужчины. Все трое. Руки у них были заняты, потому что в руках гости держали массу разнообразных вещей: кофейник, чашки, какие‑то кувшинчики, сделанные из желтоватого поделочного камня, хрустальные стаканы и что‑то еще.

«Ну что же, – решил Кержак. – Похвально. Пришли знакомиться не с пустыми руками».

– Мы не знакомы, – словно читая его мысли, сказал тот, что постарше. – Разрешите представиться, Йёю.

Это был высокий представительный мужчина, но не грузный, а, наоборот, поджарый, подтянутый. Кожа у него, как и у его спутников, была смуглая, и до того, как он начал седеть, Йёю был жгучим брюнетом. Эдакий француз или итальянец, но из южных, разумеется.

– Йёю, – сказал гость.

– Йёю? – удивленно переспросил Кержак.

– Да, просто Йёю, – подтвердил тот. – Но, если вы предложите какой‑нибудь аналог в русском языке, я возражать не стану.

У Йёю был красивый «бархатный» голос – баритональный бас – и интересное лицо, а глаза его были внимательны и выдавали наличие недюжинного интеллекта.

«Непростой дядя, – отметил про себя Кержак. – И сколько же раз мне еще придется употреблять это поганое словечко «непростой»?»

– Да нет, отчего же! – якобы смутился Кержак. – Йёю. Это я могу запомнить. Ну а я, стало быть, Игорь.

– Очень приятно, Игорь, – склонил голову Йёю.

Жест был вроде бы знакомый, естественный, но выполнен был как‑то не так. Не по‑человечески.

– Мы подумали, что вы не спите уже, и решили зайти. Разрешите? – Йёю говорил по‑русски, как иностранец, выучивший язык в тиши лингафонных кабинетов, где‑нибудь в Оксфорде или Йеле, но никогда в России не бывавший.

– Проходите, пожалуйста, – сразу же ответил заинтригованный Кержак.

И они вошли.

– Счёо, – представился второй мужчина. Он тоже был высок, – худощав и подтянут, но по‑другому, иначе, чем Йёю. Кержаку он чем‑то напомнил пародийного немца из старых советских фильмов, только монокля не хватало, да волосы были темно‑каштановыми, а не белесыми.

– Скиршакс, – сказал третий. Этот, несомненно, был военным, как установил для себя Кержак еще ночью.

– Очень приятно, – ответил им Кержак. – Игорь. Да проходите же! Ставьте все на стол, – предложил он, видя, что гости не знают, как распорядиться принесенным с собой имуществом.

Мужчины не заставили его повторять приглашение дважды и, войдя в маленькую комнатку Кержака, ловко по ней распределились, так чтобы не мешать один другому, и споро расставили многочисленные предметы на крошечном столике.

– У вас отменно вкусный кофе, – сделал комплимент Йёю, разливая горячий – над ним поднимался ароматный пар – кофе по маленьким фарфоровым чашечкам.

– А это наш, как сказать? – Скиршакс запнулся, подыскивая подходящее слово в чужом языке. – Коньяк? Бренди? Да, так. Попробуйте, Игорь.

Скиршакс взял один из кувшинчиков, разлил «коньяк» – напиток насыщенного чайного цвета – по стаканам и один из них протянул Кержаку. Кержак попробовал. «Коньяк» оказался неплох. Резковат, пожалуй, несколько прямолинейно крепок – градусов под пятьдесят, не меньше! – но вкус и запах имел вполне достойный.

– Отличный бренди, – похвалил он, доставая из кармана сигареты. – Не возражаете?

– Ни в коем случае, – ответил Йёю, в свою очередь доставая из внутреннего кармана темно‑серого пиджака толстую черную сигару.

Комната, в которой жил Кержак, была уютная, но маленькая. Кроме кровати, шкафа и низкого столика, целиком занятого сейчас разнообразной посудой, в ней имелось только два стула. А собравшихся было четверо.

– Садитесь, господа, – предложил Игорь Иванович, делая широкий жест рукой. – Правда, стульев у меня маловато, так что кому‑то придется сесть вместе со мной на кровать.

Скиршакс кивнул и сел на кровать. Остальные тоже сели.

– Игорь, – сказал Йёю, сделав глоток кофе и секунду, с видимым удовольствием смаковавший его вкус, – вы ведь разведчик, не так ли?

– Ну где‑то так, – уклончиво ответил Кержак, повторив любимую присказку своего учителя.

– Не прибедняйтесь, – усмехнулся в ответ Йёю. – Я правильно сказал? Вы генерал.

– Генерал‑лейтенант, – уточнил Кержак. – В отставке.

– Мы все в отставке, – сухо сообщил Счёо.

– Я даже два раза. – Йёю был невозмутим. – Я, Игорь, пережил два переворота, но жизнь от этого стала для меня только интересней. Поверьте!

– У вас там переворот? – поинтересовался Кержак. Разговор принимал очень интересный оборот. Очень.

– У нас там , – Йёю отметил слово там грустной улыбкой, – у нас там, Игорь, тотальная война и переворот одновременно.

– Плохо дело, – обтекаемо отреагировал на новость Игорь Иванович. – А с кем воюете?

– С врагами. – Ответ Скиршакса был предельно лаконичен.

«Ну что я, в самом‑то деле?! – остановил себя Кержак. – Можно подумать, что я знаю, о чем идет речь».

– Не обижайтесь, – сказал Йёю, который, по‑видимому, все понял. – Еще успеете разобраться. Все равно ведь придется разбираться.

– Полагаете, придется? – Такого оборота Кержак, признаться, не ожидал.

– Разумеется, – поддержал Йёю Счёо. – Ведь вы теперь с нами. А мы с вами.

Он улыбнулся. У Счёо была странная улыбка. Скорее это был намек на улыбку, но намек блеклый, неживой, как свет болотных огоньков.

– До переворота я стоял во главе Личного Его Императорского Величества Информационно‑Аналитического Бюро, – продолжил Счёо. – Это была личная разведка покойного императора. Так что мы коллеги. Правда, воинского звания у меня не было.

– У меня тоже, – кивнул Йёю. – Я делал то же самое для предыдущего императора.

«Вот оно как! – не очень сильно удивился Кержак, чего‑то в этом роде и ожидавший. – Интересно, как часто у них меняются императоры?»

– А я был командиром Гарретских Стрелков, – сказал Скиршакс. – Гвардии полковником.

Кержак из его слов ничего не понял и вопросительно посмотрел на Йёю.

Йёю не заставил себя просить дважды и тут же пояснил:

– Гарретские Стрелки – это название гвардейского полка. Гвардейский полк – это примерно то же самое, что корпус спецназа, а звание гвардии полковника соответствует армейскому званию генерал‑лейтенанта.

– А теперь, значит, к нам прибыли, – вроде бы нейтрально, но на самом деле с вполне определенным подтекстом подытожил Кержак и сделал глоток кофе.

Кто бы его ни варил, кофе вышел хороший. Без дураков.

– Вам не следует об этом беспокоиться. – Йёю понял и контекст, и подтекст правильно. – Ваша планета – нейтральная территория.

Он втянул в себя дым сигары – Кержак успел уже заметить, что Йёю затягивается по‑настоящему, – выпустил его и продолжил:

– Наша цель, Игорь, империя, а не Земля. – Он посмотрел Кержаку в глаза и кивнул, как бы подтверждая этим свои слова. – Мы хотим вернуться, и на Земле нам делать нечего. Отдохнуть, набраться сил, это да, но не более. По некоторым обстоятельствам, о них позже, мы не можем включить Землю в состав империи. Таково условие, но!

Йёю выделил это свое НО интонацией, и Кержак догадался, что именно он сейчас услышит.

– Но, – сказал Йёю, – это условие не распространяется на некоторых людей. На вас, например.

Кержак сказанное оценил. Вполне. Его приглашали на танец. Ну, по сути, он уже и так танцевал, ведь разговор с Катей состоялся несколько раньше. Но теперь, кажется, дошло уже и до деталей. А вот детали могли изменить благостную картину, которую рисовал ему Йёю, самым кардинальным образом.

– Вы можете не доверять моим словам, – сказал Йёю.

В его голосе не было ни раздражения, ни желания убедить в своей искренности. Просто констатация факта.

– Однако вопросы доверия зачастую решают все, не правда ли? – казалось, Йёю просто размышляет вслух.

– Истинная правда, – поддержал его Кержак, размышлявший над тем, какой ход имеется в запасе у этого «гладкого» господина. Ну не стал бы Йёю, велеречивый аристократ от разведки, начинать такой разговор, не имея туза в рукаве.

Так думал Кержак, и, разумеется, он был прав.

– Я рад, что мы понимаем друг друга. – Йёю выпустил изо рта очередную порцию густого сигарного дыма и сделал маленький глоток бренди. – Признаться, у меня были опасения, что разница в культурных традициях не позволит нам достигнуть взаимопонимания.

«Чешет, как по писаному! – искренне восхитился Кержак. – Прямо как писатель какой‑нибудь, а не шпиён».

– Так вот. – Йёю взял со стола кофейник – Еще кофе, Игорь?

– Нет, спасибо, – отказался Игорь Иванович. – А вот от бренди не откажусь.

Скиршакс тут же, но без суеты, взял со стола кувшинчик («А кстати, почему не бутылка?») и наполнил стакан Кержака на треть.

– Прозит! – сказал Скиршакс.

– Нет, полковник, – возразил молчавший до сих пор Счёо, – в этом случае следует говорить «на здоровье!» Ведь так?

– Давайте оставим филологию филологам, – усмехнулся Кержак. – Главное, что я вас понял, господин Скиршакс. Этого достаточно.

– Так что там у нас с доверием? – спросил он, снова поворачиваясь к Йёю.

– С доверием у нас все просто, – чуть улыбнулся Йёю. – У нас, к счастью, есть прибор, позволяющий отличать правду ото лжи. Вы, кажется, присутствовали при его использовании, не правда ли?

И верно: ночью Кержак видел этот или подобный ему прибор в действии.

– Правда, – согласился Кержак. – Было что‑то такое. – Он сделал неопределенное движение рукой: – Предлагаете попробовать еще раз?

– А что нам мешает? – Йёю повернулся к полковнику. – Полковник, будьте любезны.

И снова, как давеча ночью, Скиршакс подошел к столу и выложил на столешницу серый каменный диск. Теперь все присутствующие, и Кержак тоже, смотрели на ничем не примечательную вещицу, лежащую среди стаканов и чашек.

– Я, адмирал Йёю, – сказал Йёю торжественно, – обещаю говорить вам сейчас только правду.

«Врет», – сейчас же понял Кержак. И снова, как это случилось с ним ночью, он не мог бы объяснить, откуда взялось это знание, но он знал, доподлинно и однозначно: услышанная им фраза содержит ложную информацию.

Между тем Йёю помолчал секунду, внимательно следя за реакцией Кержака, и произнес ту же самую фразу еще раз, правда, изменив свое титулование:

– Я, герцог Йёю, обещаю говорить вам сейчас только правду.

«Он говорит правду», – как и в прошлый раз, Кержак был потрясен.

Встреча с чудом – это ведь нелегкое испытание.

– Итак? – спросил Иёю, дав Кержаку переварить случившееся. – Вы готовы?

– Да, – просто ответил Кержак.

– Тогда слушайте. Я, герцог Йёю, даю вам слово, Игорь, – медленно и внятно произнес Йёю, – что ни у меня, ни у моих друзей нет никаких планов относительно Земли. Мы не собираемся ее завоевывать или покорять, подчинять, закабалять каким‑либо иным способом. Мы не планируем никаких враждебных, опасных, недружественных действий в отношении планеты Земля и населяющего ее человечества.

«Смешно, – подумал Кержак, внимательно выслушав слова нового знакомого. – Как просто могут решаться вопросы доверия. Смешно».

– А скажите, герцог, – усмехнувшись, спросил он, – что вам сказала Катя, когда вы прилетели?

Ответом ему было молчание.

Молчал Йёю. Молчали и двое других. И Кержак почувствовал, что за этим молчанием, как за завесой плотного тумана, прячется бездна, шагнув в которую, он уже никогда не сможет вернуться назад. Никогда.

Туман, обрыв и полет в один конец.

«Зачем же я спросил? – Мысль была необязательная. – Затем, что, как выясняется, именно этого я и хочу».

– Если я вам скажу, вам придется принять на себя определенные обязательства. – Голос Йёю был ровен, но дело было в другом. Его покинула жизнь, эмоции умерли, и их место заняли холод выстуженных равнин и равнодушие вечных льдов.

– И у вас имеется способ наложить их на меня? – как можно более равнодушно спросил Кержак.

– Да, имеется, – просто ответил Йёю. – Лояльность в такого рода делах обязательна.

– Я согласен. – Кержак едва не засыпал, когда‑то он был хорошим игроком. – Накладывайте.