Текст книги "Полное затмение"

Автор книги: Лиз Ригби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

– Ну?

Скатывая катышки из французской булки, Ломакс начал рассказ:

– Джулия была замужем за человеком по имени Льюис. Точно не скажу, сколько ему было лет, вероятно, по возрасту он годился ей в отцы. Пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять или шестьдесят, смотря какой газете верить.

– Итак, ей нравятся пожилые мужчины, – произнесла Кэндис. Ломакс внимательно вгляделся в ее лицо, ища следы намеренной жестокости, но она уже задавала следующий вопрос: – Он был богат?

– Преуспевал. Льюис был адвокатом ее семьи.

Глаза Кэндис загорелись.

– Если ты думаешь, что она убила его ради денег, то ошибаешься. Я имею в виду, она не нуждалась в его деньгах. Отец оставил ей все деньги. В доверительное управление.

– Что это такое?

– Точно не знаю. Однако для этого требуется адвокат, так они и познакомились. Он управлял ее фондом. У Льюиса были сын и дочь от первого брака, почти одних лет с Джулией. Их звали Гейл и Ричард. Ричард работал в Сиэтле и редко бывал дома. Гейл училась в школе, в Традесканте, а в прошлом году на несколько месяцев отправилась в Европу для изучения языков.

– Правда? А куда?

У Кэндис появился новый интерес к Европе.

– Понятия не имею. – Ломакс раздраженно смял ровную линию катышков. – Гейл должна была возвратиться в прошлом ноябре. Отец отправился встречать ее в аэропорт, а Джулия ждала дома. Когда самолет приземлился, Льюис позвонил и сказал, что они заедут на квартиру Гейл, чтобы оставить часть ее вещей, а затем направятся прямо домой.

– Она больше его не видела?

– Видела, когда полиция попросила ее опознать тела.

– Их нашли в аэропорту?

– Их нашли в квартире Гейл.

Кэндис кивнула и ткнула вилкой в воздух, что-то припоминая.

– Ага, их застрелили, не так ли? С близкого расстояния? Я видела по телевизору.

– Ты помнишь, что подумала тогда?

– Наверное, решила, что это был какой-нибудь бандит.

– Кажется, полиция так не думает.

Кэндис снова взмахнула вилкой. Еще одна привычка, оставшаяся с прежних дней.

– Странно.

– Что странного?

– Ну, здесь все странно. Я могу еще представить, чтобы кто-нибудь захотел убить мужа – возможно, за что-то, связанное с его работой. Вероятно, кто-нибудь мог захотеть убить и дочь, но кому могло понадобиться убивать обоих?

– Возможно, хотели убить его, а на пути оказалась она.

– Хм. Это объяснение. А почему полиция думает, что это сделала Джулия?

– Они так не говорят. Просто ведут себя так.

– А какие у них доказательства?

– Никаких, насколько я могу судить.

– А что ты сам думаешь?

– Обычная семья. У Джулии не было причин убивать их.

Кэндис заметила:

– В обычных семьях люди часто хотят убить друг друга.

Ломакс не собирался тратить время, истолковывая, что она имела в виду. Он произнес:

– Джулия не способна на убийство.

Кэндис пристально смотрела на Ломакса.

– Все это так тяжело для нее. Сначала – травма, связанная с их смертью, затем – подозрения полиции. Жирный тупой шериф с зубами в пол-лица, который постоянно изводит ее. Очевидно, он уверен, что убийца именно она.

Принесли еду, однако Кэндис медлила, продолжая изучать лицо Ломакса. Этот долгий пристальный взгляд заставил его покраснеть.

– Так ты смотришь на клиентов, которые не оплачивают счетов?

– Ты влюбился, не так ли, Ломакс?

Он скорбно кивнул.

* * *

Любовь не всегда приносит только радость. В тот же день Ломакс вернулся в обсерваторию, чтобы быть поближе к Джулии. Однако время, проводимое в думах и мечтах о ней, по-прежнему оказывалось гораздо продолжительнее времени, проводимого в ее обществе. Реальность и фантазии поменялись местами. Быстротечные встречи только разжигали фантазии Ломакса. В его воображении встречи, в реальности сопровождавшиеся молчанием и неловкостью, проходили совершенно иначе, а скрытые сексуальные обещания со всей полнотой воплощались в жизнь.

В любом месте, где им доводилось увидеть друг друга, Джулия не сводила с Ломакса глаз, а он ловил себя на том, что не может оторваться от ее полных влажных губ. Зрелище возбуждало его, и временами Ломаксу казалось, что Джулия догадывается и это заставляет ее улыбаться.

Не считаясь с его мнением, Джулия решила, что помещения для персонала с их узкими кроватями и тонкими стенами не место для занятий любовью. Ломакс слонялся по прачечной, находя ее вполне пригодной, и даже в отчаянии начал подумывать о банке данных. Множество уединенных тропинок вело из обсерватории в долину. Если бы позволяла погода, он пригласил бы Джулию на пешую прогулку, они снова нашли бы укромное местечко, и там все случилось бы. Однако погода стояла не по сезону дождливая.

Досада Ломакса оказалась заразной. Меряя шагами помещения обсерватории – тучи тем временем день за днем затягивали небо, – он все чаще встречал своих собратьев, также бездумно слоняющихся вокруг. На асфальте толпились округлившиеся фигуры астрономов в громоздких утепленных костюмах, вышагивающих на негнущихся ногах и не отрывающих взгляды от затянутых тучами небес. Люди были раздражены. Сплетничали. Атмосфера полнилась слухами о предстоящих сокращениях работ. Астрономы строили догадки о вероятном закрытии целых проектов, скорее всего их собственных. Обсуждали комитет по затмению. Ходили слухи о том, что, так как в обсерватории нет своего солнечного телескопа, директор собирается выделить деньги для установки на вершине горы телескопа специально для наблюдения за затмением. Астрономы прикидывали, сколько это будет стоить – их интересовали не деньги, а количество работы. Препирательства в кафетерии перерастали в споры. На ночных посиделках со спиртным споры заканчивались драками. Общество раскололось на враждебные фракции.

Джулия проводила много времени с Евгением и Доберменом. Ломакс ревниво посматривал на нее, но не присоединялся к их компании. Он чувствовал себя брошенным. И чаще, чем обычно, звонил Кэндис.

– Да что с тобой? Я занята, – говорила она.

Ломакс был не в состоянии описать то, что с ним происходило. Непрерывно возрастающее сексуальное влечение. Профессиональная и сексуальная неудовлетворенность. Обсерватория, в которой нет возможности для занятий профессиональной деятельностью. Скучное ожидание перемен, которые никак не происходили. Растущие подозрения относительно Берлинза.

Ломакс решил рассказать о Берлинзе Кэндис.

– Перестань кричать, – сказала она ему.

Ломакс понял, что кричит и не может остановиться.

– Это все, что ты скажешь? – взревел он.

– Если честно, я не знаю, что говорить. Мне все это кажется невероятным.

– Невероятно глупым, – согласился Ломакс.

Он сидел на столе в своей комнате и пинал кресло ногой. Наконец кресло упало.

– Ты с кем-нибудь делился?

– Нет.

– Ломакс, бесполезно сдерживать свой гнев. Если будешь молчать, это ни к чему не приведет.

– Да Берлинз даже не собирается ничего скрывать. Если бы хотел, то добыл бы сколько угодно доказательств. Вчера он оставил на моем столе пачку бумаг, а на самом верху лежали эти расчеты…

– Какие расчеты? – строго спросила Кэндис.

Она находилась в клинике, и от ее голоса так и веяло белым халатом.

– Расчеты, которые изменяют данные.

– А ошибиться ты не мог?

– Я бы мог ошибиться в одной вещи, но не во всех сразу. Господи, я говорю о людях. Ты им веришь, а они предают тебя. Разочаровывают. Все они такие, черт подери!

Голос Кэндис посуровел:

– Не будь так строг к нему.

– Да я говорю обо всей человеческой расе, – заметил Ломакс.

– Даже об этой, как ее там, Джулии?

Ломакс замолчал. Ему не хотелось думать, что Джулия может измениться и разочаровать его. Однако Кэндис и не требовался ответ.

– По-моему, ты ошибаешься по поводу Берлинза, – настойчиво повторила она. – Даже если он способен обмануть тебя, то вряд ли способен солгать перед целым симпозиумом. Никогда в такое не поверю.

– Ты просто не хочешь верить.

Кэндис нравился профессор Берлинз. Она познакомилась с ним в обсерватории на дне открытых дверей, несколько раз профессор приходил к ним домой. Это было еще до развода, когда отношения между Ломаксом и Кэндис были напряжены и присутствие Берлинза уменьшало напряжение. Один раз он привел с собой жену – улыбчивую и седовласую.

– Не стой так близко к краю, – произнесла миссис Берлинз, когда ее муж, любовавшийся видом, подошел слишком близко к перилам веранды.

– Не волнуйтесь. Там безопасно, – быстро ответил Ломакс.

Он сам строил эту веранду. Однако Берлинз послушно вернулся к столу.

– Она ему как мать, – заметила Кэндис, когда гости ушли.

– Похоже, их это устраивает, – отвечал Ломакс.

Телефонный разговор не удовлетворил Ломакса. Кэндис не соглашалась, что у него есть основания подозревать Берлинза. Он снова начал кричать, и она повесила трубку. Ломакс еще раз пнул поваленное кресло, и оно покатилось по комнате. Вновь зазвонил телефон. Непрерывный сигнал означал, что звонок внутренний. Ломакс надеялся, что это Джулия, а если не Джулия, то хотя бы Ким. В последнее время она избегала его – с того случая, когда Ломакс забыл пойти с ней в кино.

– Мне хотелось бы переговорить с вами наедине, – произнес голос в трубке.

– Э-э-э… кто это?

Это оказался Берлинз, голос его был едва узнаваем. Ломакс почувствовал, что гнев вернулся.

– Что случилось?

Берлинз приказным тоном велел ему прийти к нему в кабинет.

Когда Ломакс вышел из здания, он заметил, что коллеги, разбившись на группки, разбрелись по стоянке и что-то тихо, но оживленно обсуждают. Добермен, Евгений и Макмэхон склонили головы друг к другу. Любопытные туристы поглядывали на них. Ломакс на всякий случай попытался отыскать глазами Джулию, но ее здесь не было.

Внезапно перед Ломаксом возникла Ким.

– Дерьмово, Ломакс, ах, как дерьмово, – произнесла она.

Казалось, впервые за несколько дней Ким заметила Ломакса. Она схватила его за руки и попыталась удержать.

– Дай же мне пройти. Меня ждет Берлинз, – сказал он.

Потом взглянул на Ким. Ее карие глаза стали такими огромными, что занимали чуть ли не половину лица.

– Знаю. Это все из-за меня. Я такое сделала… Я совершила ошибку. – Ломакс почувствовал, как пальцы Ким впились в его руку. – Ты возненавидишь меня. И никогда больше не заговоришь со мной. Но я ведь не специально…

Ломакс не знал, смеяться ему или плакать. Может быть, это одна из обычных шуток Ким?

Ким промолвила:

– Я рассказала ему, что ты зол на него.

О чем это она?

– Данные. Фальшивые данные. У нас был откровенный разговор…

– У тебя и Берлинза? Где? Когда?

Ким раздраженно посмотрела на него:

– Да какая, черт побери, разница, но если для тебя это так важно, то в машине, когда ехали от Фахоса. Обычно в машине мы беседуем по душам. Он спросил, собираюсь ли я в Чикаго на симпозиум, а я ответила, что возможно. Тогда он сказал, что я должна поехать, так как он выступит там с новой работой. Я спросила, о чем она, а он сказал: «Подожди – и увидишь», – и спросил, едешь ли ты.

На мгновение она замолчала, восстанавливая дыхание.

– Я сказала, что нет. Он спросил почему. Тогда я сказала, что ты очень зол на него, а он заметил, что последние несколько недель ты вел себя очень странно. Я спросила: не знает ли он причину? Он ответил, что не знает, уж не связано ли это как-то с Чикаго. И тогда я… – голос Ким прервался, – тогда я рассказала ему.

– Да-а-а, – произнес Ломакс. – А что именно ты сказала ему?

– Что ты ходишь такой злой, потому что думаешь, что он… – Ким начала всхлипывать. – И он стал… как бешеный.

Оставив плачущую Ким позади, Ломакс устремился в кабинет Берлинза.

* * *

Джулии в кабинете не было. На ее столе сидел Берлинз. Он не улыбался. Либо его щеки увеличились в размерах, либо, напротив, ввалились глаза, но что-то в лице Берлинза было не так. Ломакс пристально вгляделся в профессора. Волосы на макушке еще больше поредели и поседели. Берлинз коротко и раздраженно махнул рукой, и Ломакс решил, что должен присесть.

Наступило молчание. Ломакс оглядывал прибранный кабинет. Джулия оставила стол пустым. Компьютер она не выключила. Как обычно, пустой экран показывал дату и время.

Берлинз сказал, что хотел бы знать в деталях, какие именно обвинения Ломакс выдвигает против него.

– Я не собираюсь выдвигать никаких обвинений, – ответил Ломакс.

Неужели он кричал? Где-то внутри Ломакс просто не верил, что способен повысить голос на Берлинза. Выражение потрясения и боли на лице профессора казалось нестерпимым, однако Ломакса это не остановило.

– И никому не собирался рассказывать. С тех пор как вы решили поехать в Чикаго и выставить себя на посмешище, я не собирался вам мешать.

Берлинз молча смотрел на него. Нижняя челюсть профессора будто потяжелела.

– Да, я не против, что развеется в прах годами создававшаяся репутация, и мне наплевать, что над вами будут смеяться. Вам кажется, все это выглядит не слишком по-дружески. Но друзья не подделывают данных.

Ломакс замолчал, ожидая, что Берлинз что-нибудь ответит, однако старик продолжал внимательно рассматривать его. Голова и верхняя часть тела Берлинза тряслись так же, как и руки.

– Понятно, – наконец промолвил профессор неестественно высоким, дрожащим голосом. Лицо его было очень бледным, даже губы побелели. Наверное, подумал Ломакс, это цвет ярости. – Я поражен, Ломакс, что вы решили обсудить это не со мной, а со своими коллегами.

– Только с Ким.

Берлинз переплел пальцы рук, выпрямился, дрожащее тело напряглось. Мышцы на лице, казалось, застыли.

– Не пытайтесь отрицать, – добавил Ломакс. – У меня есть доказательства, что данные были изменены, – копии распечаток с оригинальных данных.

– Да, – зловеще промолвил Берлинз, – есть.

Последовавшее затем молчание показалось Ломаксу даже более гнетущим, чем груз подозрений, который он носил в себе последние несколько недель.

– Нужно выключить кондиционер. Здесь холодно, – сказал Берлинз, внезапно вставая.

Он щелкнул выключателем, и стало заметно, как шумел до этого кондиционер. Берлинз вернулся на место. Молчание стало еще более глубоким. Затем профессор снял телефонную трубку и, набрав внутренний номер, попросил секретаря немедленно назначить встречу с директором.

– Скажите Диксону, что мы будем через несколько минут, – добавил он напоследок.

– Что, ради всего святого, вы творите? – спросил Ломакс.

– Нам нужно обсудить кое-что с директором.

– А не поговорить ли нам для начала друг с другом?

– Боюсь, все зашло слишком далеко.

– Зачем впутывать Диксона? – вскричал Ломакс.

– Потому что, – ответил Берлинз, поправляя пиджак, – в подобных обстоятельствах я не вижу необходимости разговаривать с вами лично. – Он открыл дверь. – К сожалению, вы не успеете побриться. Я сказал, что мы будем прямо сейчас.

Берлинз устремился по коридору. Он шел быстрее, чем обычно, – глаза прикованы к полу, носки ботинок направлены вперед, локти взлетают в стороны. Профессор обернулся. Ломакс все еще стоял на пороге кабинета.

– Идемте же, – резко сказал Берлинз.

– Должно быть, вы сходите с ума, профессор.

Ломаксу показалось, что в его голосе, эхом отразившемся от стен коридора, слышен не гнев, а боль. На шум из дверей выглядывали чьи-то лица. С недовольным видом Ломакс заспешил за Берлинзом, но профессор даже не замедлил шага.

Кабинет Диксона Драйвера располагался в старейшей части обсерватории, однако везде проглядывали попытки сделать интерьер еще более старым. Деревянные панели. Медные инструменты в стеклянных витринах по стенам, фотографии созвездий. Фотографии отретушированы вполне в духе Диксона Драйвера, подумал Ломакс, – неприятные, кричащие тона. Год назад назначение Драйвера наделало много шума. Его академические достижения и успехи в качестве астронома не впечатляли, зато Драйвер обладал поистине выдающимися способностями по части представления обсерватории спонсорам, благотворителям, правительству и публике. Несмотря на поток пожертвований, Драйвер беспощадно урезал исследования и сокращал проекты. Намерение Драйвера поддерживать только проекты, имеющие общественный интерес, усиливало параноидальные настроения среди ученых.

Драйвер не ожидал прихода Ломакса. Он подвинул ему кресло, усадив рядом с Берлинзом.

С тех пор как Ломакс был в кабинете директора последний раз, картин на стенах прибавилось. Искусственно подкрашенные, едва видимые объекты, находящиеся на расстоянии нескольких сотен миллионов световых лет, казались неотличимыми от электрических огней городских магистралей.

Берлинз извинился за внезапное вторжение.

– Ломакс объяснит, почему мы здесь, – добавил он.

Оба повернулись к Ломаксу. Тот демонстративно пожал плечами:

– Это была не моя идея.

Драйвер поднял брови. Затем посмотрел на Берлинза:

– Энтони?

Берлинз прочистил горло.

– Доктор Ломакс выдвинул несколько очень опасных обвинений – они касаются результатов, полученных в обсерватории. Я считаю, что вы должны выслушать его.

– Обвинений против обсерватории?

Нахмурившись, Драйвер подался вперед. Лицо его напряглось.

– В особенности против меня. Я огорчен, так как вместо того чтобы обсудить проблему со мной, он направился в банк данных и даже поболтал с коллегами.

Ломакс не успел открыть рот, чтобы возразить, как заговорил Драйвер:

– Я разочарован, доктор Ломакс, вашей скрытностью. Если кто-то из вас двоих и ведет себя подозрительно, так это именно вы.

Ломакс чувствовал, что тон Берлинза, хотя и довольно жесткий, вполне спокоен, в то время как он, Ломакс, во время объяснения в кабинете Драйвера потел и срывался на крик. Он снова покраснел, и Драйвер, потянув за свой галстук-бабочку, пристально посмотрел на него.

– Все это очень беспокоит меня, Энтони. Неудивительно, что вы настояли на том, чтобы прийти сюда, – произнес он. – Особенно если доктор Ломакс обсуждал все с другими учеными.

Ломакс возразил:

– Я говорил только с одним близким другом, который, насколько я знаю, никому об этом не рассказывал. С другой стороны, профессор Берлинз собрался обсуждать эти результаты с целым чертовым симпозиумом.

– А что за результаты? В чем заключается обвинение? – спросил директор.

Ломакс не ответил. Драйвер подождал, затем обернулся к Берлинзу:

– Доктор Ломакс полагает, что обнаружил фальсификацию результатов в Ядре Девять. Эта фальсификация носит постоянный характер, из чего он заключил, что некто пытается обосновать свою ошибочную теорию. Доктор Ломакс считает, что этот некто и есть я, в основном потому, что только он и я работали с этими данными.

– Хм… – Драйвер погладил себя по щеке, посмотрел на Ломакса, затем снова на Берлинза. – Вы думаете, такое возможно – чтобы кто-нибудь фальсифицировал результаты?

Берлинз с усилием кивнул:

– Да, возможно. И Ломакс… доктор Ломакс клянется, что у него есть доказательства.

– Ничего нельзя утверждать, пока нужный участок неба не вернется на горизонт, – сказал Ломакс.

– И когда это произойдет?

– В сентябре.

– Однако, – добавил Берлинз, – доктор Ломакс имеет доказательства из банка данных, которые нельзя опровергнуть.

Ломакс подумал о бутылках, шприцах, сперме и прочих следах человеческой деятельности, усеявших грязный пол банка данных. Он считал, что все это стало возможным из-за назначения Драйвера. Его предшественник никогда бы не позволил превратить информационный центр обсерватории в мусорное ведро. Ломакс смотрел на Драйвера – маленького мужчину в изящном кресле – и понимал, что он ему неприятен. Казалось, Драйвер чувствует это.

Директор пролистал страницы лежащей на столе записной книжки и поднял глаза.

– Хочу заметить, что доктор Ломакс нанес визит в банк данных, не будучи туда допущенным.

– Профессор сам дал мне ключ, – попытался защититься Ломакс.

– Понятно, – сказал Драйвер неприятным голосом. – Понятно. Что ж, интересное получается положение. – Он откинулся в кресле и посмотрел на небо через стеклянную крышу кабинета, соединив подушечки пальцев. – Двое имеют доступ к данным. Оба в разной степени допускают ситуацию, что данные могут быть фальсифицированы, и каждый подозревает другого.

– Что? – сказал Ломакс.

– Вы подозреваете профессора. Я достаточно давно знаю Энтони, чтобы утверждать, даже если он не сказал еще ни слова, что он подозревает вас.

Ломакс уставился на Берлинза:

– Что?

На лице Берлинза ничего не отражалось.

– Это безумие! – вскричал Ломакс.

– Не кричите, пожалуйста, доктор Ломакс. Энтони, некто пришел к вам сегодня и сказал, что доктор Ломакс считает информацию, полученную в обсерватории, сфальсифицированной. Вы это понимаете? – спросил Драйвер Берлинза.

– Э-э… да, – ответил Берлинз.

– Еще бы вы этого не понимали, черт подери! – крикнул Ломакс.

– Вы ведете себя, – нахмурился Драйвер, – в высшей степени непрофессионально. Не слишком хороший признак.

Ломаксу с трудом удалось заставить себя замолчать.

– Я уже решил, что делать, – сказал Берлинз. – Я не буду отвечать ни на какие обвинения, не буду выдвигать никаких обвинений. Я предоставляю это вам, Диксон. Я прошу вас расследовать дело и сделать собственные выводы.

В улыбке Диксона Драйвера, адресованной Ломаксу, содержался упрек.

– Поведение Энтони должно стать для вас примером. Он не разбрасывается обвинениями, не говоря уже об обвинениях, выдвигаемых против конкретных людей. Вы еще молоды, доктор Ломакс, и вам есть чему поучиться у профессора.

– Я уже многому у него научился и надеюсь научиться еще. Вы не представляете себе, как тяжело подозревать человека, к которому я испытываю такую личную приязнь и профессиональное уважение, – горячо вступил Ломакс.

– Эта приязнь и уважение взаимны, Ломакс. Вы не представляете себе, как тяжко мне быть объектом ваших подозрений, – промолвил Берлинз, впервые за долгое время взглянув на Ломакса.

– Что ж, хорошо. Мне приятно слышать это, джентльмены, однако в сложившихся обстоятельствах вы не можете продолжать совместную работу.

Ломакс недоверчиво посмотрел на Драйвера. Директор снова принялся поправлять галстук-бабочку.

– Я считаю, вам следует взять творческий отпуск, пока проблема не разрешится. Вас это устраивает, Энтони?

Мгновение Берлинз казался ошеломленным. Драйвер поочередно переводил глаза от Берлинза к Ломаксу и обратно, отмечая их потрясение.

– Ничего в Ядре Девять не случится до тех пор, пока вы оба – предположим, что оба – не вернетесь обратно. Конечно, все зависит от результатов расследования. Не смотрите на меня так трагично. Ваши галактики никуда не денутся до сентября. Возможно, если мы завершим расследование, вы вернетесь и раньше, хотя это вряд ли случится, пока ваш участок неба не виден. Энтони, что скажете?

Берлинз не двинулся с места.

– Всего лишь долгий летний отпуск. Вам самим понравится. Я даже готов расщедриться – вы оба будете получать половину жалованья.

Ломакс чувствовал, что лицо его утратило краски. Гнев ушел, уступив место вялости во всем теле. Он посмотрел на Берлинза, тот уставился в пол. Казалось, за сегодняшний день профессор успел еще постареть. Он обмяк, плечи опустились.

– Когда мы должны покинуть обсерваторию? – спросил Ломакс.

– Как можно скорее. Если будете оставаться здесь, подыскивая себе сторонников, все это выльется в скандал, которого мне хотелось бы избежать.

– Например… сегодня?

– Да, сегодня. Я поговорю с Эйлин. Надеюсь, что вы не станете обсуждать происходящее с коллегами.

– Все это так трудно объяснить… – начал было Ломакс, но Драйвер махнул рукой, отпуская их.

Ломакс думал, что Берлинз что-нибудь скажет. Профессор некоторое время молчал. Потом произнес:

– Пришло время научить внука ловить рыбу.

– Вот именно, Энтони. Вы превосходно проведете лето, – заверил его Драйвер.

– Сара уже давно пилит меня, заставляя взять отпуск… Я не очень умею отдыхать, но кто знает…

Ломакс не стал дожидаться окончания фразы. Он поднялся, не понимая, куда теперь идти, пожал руку Драйверу, а затем машинально Берлинзу.

* * *

Снаружи солнце впервые за многие дни светило во всю силу. Туристы праздно шатались по стоянке. Нигде не было видно астрономов, ранее о чем-то так оживленно сплетничавших. Ломакс ощутил на лице солнечные лучи. Он бездумно начал спускаться по одной из тропинок. Недавний дождь увлажнил песчаную почву, и песок прилипал к туфлям. Кое-где тропинку скрывала вода, однако в основном она была гладкой, лишь местами попадались камни. Иногда Ломакс цеплялся за камни и ветки, но в основном придерживался постоянного ритма.

По опыту он знал, как далеко можно спуститься вниз по склону. Жара и переживания почти истощили его. Кроме того, глупо уходить, не взяв с собой воды. Все это Ломакс хорошо понимал и все равно продолжал идти.

Чем ниже он спускался, тем гуще и зеленее становилась растительность. Вскоре послышался шум, а затем и грохот воды. В долине шумел водопад. Скалы вокруг были влажными, воздух прохладным, а листва намокла от брызг. Ломакс присел на камни и стал смотреть на воду. Как быстрый спуск по склону, так и шум падающей воды притупляли боль. Струи изгибались и закручивались перед ним.

Он оставался в долине до тех пор, пока солнце не скрылось за вершиной горы. Лежа на камнях, Ломакс видел, как наверху собираются грозовые тучи. В обсерваторию он вернулся весь потный, горло пересохло. Был ранний вечер, помещения опустели. Должно быть, все сидят в кафетерии.

Ломакс направился прямо в лабораторию, останавливаясь около каждого фонтанчика с водой.

Берлинз на коленях стоял посреди своего кабинета. Ящики стола были выдвинуты и почти пусты. Мусорное ведро, напротив, переполнено. Профессор разложил бумаги на три стопки. В четвертой стопке находились личные вещи – ручка с его именем, несколько фотографий, настольный сувенир, какой-то приз. Ломакс вспомнил, как Джулия рассказывала ему, что после смерти родных собрала их часы, бумажники и драгоценности в пластиковый пакет. Вот и еще одна печальная, бессмысленная коллекция случайных вещей. Ломакс посмотрел на профессора, снова отметив про себя, как полысела его макушка.

Затем бросил взгляд на компьютер Джулии. Он все еще был включен.

Казалось, Берлинз почувствовал присутствие Ломакса, даже не поднимая головы.

– Нечего маячить в дверях, Ломакс, – произнес он мягко.

– Вы вычищаете свой стол.

– Разумеется. – Берлинз переложил несколько книг из одной стопки в другую. – После обеда я убрал свою комнату. И уже целый час вожусь тут. Вам бы тоже следовало начать – кто знает, что вы там у себя обнаружите? – Профессор поднял маленькую стеклянную коробочку. Ломакс опустился на колени. Внутри коробочки располагалась крошечная модель телескопа. – Изумительно, не правда ли? Швейцарская. Много лет назад мне подарила ее дочь. Я уж думал, что потерял.

– Профессор, вы не должны этого делать. Драйвер просто хочет сэкономить деньги. Он урезает проекты. Даже если мы вернемся назад, Ядро Девять будет заморожено на полгода, а ему только этого и надо с его чертовой экономией. Давайте бороться. Я готов извиниться, если потребуется. Я хочу сказать, я и вправду извиняюсь. Я должен был поговорить с вами сразу же, как только понял, что случилось что-то неладное. Почему бы не сказать Драйверу, что мы не уйдем, что мы готовы все забыть?

Берлинз моргнул.

– Мне бы тоже этого хотелось. К сожалению, слишком поздно.

– Но, – начал Ломакс, возвращая профессору модель телескопа, – я не хочу уходить на целое лето.

– Сначала я тоже не хотел, а потом подумал, что теперь могу многое успеть. Разные семейные дела. Внуки.

– Это неправильно, так не должно быть.

– Со мной все в порядке, – добродушно промолвил Берлинз. – Ступайте разбирать свой стол.

– Вы были в кафетерии?

– Нет.

– Вы должны чего-нибудь поесть.

– Не сейчас, Ломакс.

– Идемте. Идемте со мной.

Профессор вздохнул. Ломакс помог ему встать, и они вместе направились в кафетерий. Никто не поднял глаз, когда они вошли. В кафетерии было непривычно шумно. Казалось, каждый из присутствующих занят оживленным спором.

– Давайте попросим Диксона Драйвера вернуть все назад, – снова предложил Ломакс, пока они выбирали блюда. Он старался не смотреть на профессора. Ломакса очень тревожило то, как трясется вилка Берлинза, когда он подносит ее к губам. – Я хочу сказать, что… раньше мы оба злились. Все это произошло из-за того, что мы оба были сердиты. А сейчас мы успокоились.

Прежде чем ответить, Берлинз тщательно прожевал пищу.

– Нет, – наконец вымолвил он. – Я больше не сержусь.

– Так давайте пойдем к Драйверу!

– Он уже встретился с главами отделов и все им рассказал. Он не изменит своего решения. Бедняга Ломакс. Мне легче. В моем возрасте мысли о предстоящем длительном отдыхе не пугают. А вот вашей карьере такое может изрядно повредить.

– Я занимаюсь астрономией не ради карьеры, – с оттенком гордости заявил Ломакс.

– Именно вы, а не Добермен, должны были занять мое место.

– Добермен!

– Что, эта новость для вас словно соль на рану?

– Добермен…

– Похоже. Он еще не знает. Начальники отделов никому не скажут до завтрашнего утра, а я думаю, что к тому времени нас с вами тут уже не будет.

Ломакс хотел спросить, знает ли об этом Джулия. Он надеялся, что она разыщет его и поинтересуется, что происходит, где он пропадал весь день, все ли с ним в порядке. Однако ее не было ни в лаборатории, ни в кафетерии.

– Странно, что никто даже не попрощался с вами.

– Какое милосердное избавление! Может быть, ужасы отставки – все эти подарки, обеды, речи, прощания – и останавливали меня от ухода еще раньше.

– Вы же не в отставку уходите. Вы берете длительный отпуск.

Берлинз только улыбнулся.

Они ели в молчании. Ломаксу хотелось поговорить, но он не мог придумать тему для разговора. Вдруг Берлинз спросил:

– У вас есть какое-нибудь хобби?

– Ну…

– Я собираюсь построить телескоп. Полагаю, свой первый телескоп вы сделали, когда вам было около десяти?

Ломакс кивнул. Он все еще хранил его. В следующем году он надеялся помочь Джоэлу построить свой.

– А я вот нет. Важнейшая стадия в формировании астронома, а я ее пропустил. Нынешним летом попробую.

Ломакс с болью представил себе, как эти дрожащие руки пытаются приладить зеркала.

Перед тем как разойтись – Ломакс в лабораторию, Берлинз в свой кабинет, – они остановились в коридоре.

– Профессор, я прошу прощения, – сказал Ломакс.

Оглядываясь назад, он уже не понимал причин своей ярости.

Берлинз печально улыбнулся.

– В конце концов, расследование Драйвера разъяснит ваши подозрения, – сказал он.

Потом тепло пожал руку Ломакса и легкой походкой направился восвояси. Ломакс смотрел ему вслед. Последние слова профессора вполне могли сойти за прощение, о котором умолял Ломакс.

– Я позвоню вам! – крикнул Ломакс.

Он подумал, что Берлинз мог бы и кивнуть в ответ.

* * *

Снаружи снова собирались тучи. Лаборатория опустела. Ломакс позвонил в комнату Джулии, там никто не ответил. Он начал прибираться на столе, однако вскоре понял, что быстрее просто собрать нужные диски и бумаги. Ломакс оставил коллекцию жестянок от пива, старые обертки от шоколадок и уже ненужные распечатки данных. Он как раз копался в нижнем ящике, ища фотографии Джоэла и Хелен, когда заметил, что в дверях стоит женщина. Мгновение Ломакс думал, что это Джулия. Он улыбнулся, но Эйлин Фрайл, главный администратор, не ответила на улыбку. Она заявила Ломаксу, что он должен покинуть комнату до следующего утра.