Текст книги "Полное затмение"

Автор книги: Лиз Ригби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

ГЛАВА 17

Утро выдалось пасмурным. Ночью шел дождь, и трава пропиталась водой. С листьев капало. Из своего логова Ломакс видел, что даже стволы деревьев потемнели от влаги. Белка-акробатка уставилась на него, вися вниз головой. Белка тоже промокла.

На Гейл было платье, купленное, как подозревал Ломакс, специально для свадьбы. По тому, как платье сидело, ощущалось, что надели его впервые. Вероятно, Гейл не доставляло удовольствия ни выбирать, ни примеривать обновку. Она держалась неуклюже, как-то скривившись набок.

Глаза Ломакса остановились на Джулии. Очертания ее скул и челюсти казались такими резкими, что отбрасывали крохотные треугольные тени. Ломакс с усилием перевел взгляд на Гейл. Он заметил пухлость щек и отсутствие талии. Талию Джулии скрывал свадебный букет. Над ним сияла брошь. На руке, держащей букет, виднелось обручальное кольцо. Ломаксу хотелось рассматривать ее пальцы – по очереди, один за другим.

Он заставил себя вернуться к нескладным рукам Гейл. Она явно не знала, что с ними делать, и сжала ладони в кулачки. На руке были часы – одни из тех, что Ломакс заметил на полицейской фотографии. Этими часами и ограничивалось сходство между двумя снимками. На свадебной фотографии Гейл носила безобразные очки в роговой оправе. Она разжала губы, словно на приеме у дантиста. Гейл улыбалась, но улыбка выглядела незавершенной, словно девушка в любую минуту могла заплакать или заговорить. Улыбка Гейл заинтересовала Ломакса. Ему понравилось, как девушка смотрит мимо фотоаппарата. Глядела ли она на кого-то третьего, кто заставил ее смеяться? Или улыбалась собственным тайным мыслям?

– Она выглядит неглупой девушкой, – сказал Ломакс по телефону Джулии.

– Да, – согласилась Джулия, – наверное.

– Но хорошенькой ее не назовешь. Она избавилась потом от своего щенячьего жирка?

– М-м-м, по-моему, она сидела на диете.

Голос Джулии звучал неуверенно, словно ей не очень хотелось делиться с Ломаксом какой-либо информацией о Гейл. Как обычно, он ничего не мог из нее вытянуть.

– Как долго она жила с вами?

– Она приехала незадолго до того, как мы с Льюисом поженились. А затем, на втором курсе в Традесканте, снова уехала.

Прежде чем задать следующий вопрос, Ломакс замялся.

– Она тебе нравилась?

Возникла пауза.

– Разумеется. Я любила ее. Мы были семьей.

Он задал всего лишь несколько простых вопросов, но казалось, что даже они ранили Джулию. Ее вообще очень легко было задеть. Ломакс старался, чтобы голос звучал как можно мягче.

– Она была для тебя чем-то вроде дочери?

– Ну, наверное… хотя ни Ричард, ни Гейл не считали меня матерью.

– Тогда кем же? – настаивал Ломакс. – Подругой?

– Или сестрой. Мы с Ричардом почти ровесники, а Гейл всего на несколько лет младше. Я была для них старшей сестрой.

– А ты? Тебе нравилось иметь младшую сестру?

– Конечно! Я всегда этого хотела. Мне хотелось… только не смейся, я всегда хотела иметь младшую сестру.

Ломакс посмотрел на свадебную фотографию. Неуклюжая Гейл улыбалась сама себе. Он был уверен, что воображаемая сестра Джулии не могла быть похожа на Гейл.

– Я хотела сестру и получила ее. Это замечательно.

Ломакс понял, что вспоминает собственную сестру. Ребенком он мечтал о ней, а когда сестра наконец появилась, ему исполнилось уже восемь. Он не мог поверить, что сам выдумал это чудовище. Однако проходило время, и негодование маленького Ломакса шло на убыль. Сестра была тихим ребенком и росла как-то тихо и незаметно. Он вспомнил крохотную фигурку в надутых подгузниках, поглощенную какой-то молчаливой игрой посреди двора. Ломакс смотрит на нее из окна, но сестра не замечает его. А позднее, гораздо позднее, на каникулах в колледже, когда он уже задумывался о девушках и свиданиях, Ломакс видел из окна, как сестра в одиночестве ждет школьный автобус в конце аллеи, ведущей к дому. Высокая и тонкая, она стоит, слегка склонив голову. Прямые волосы закрывают затылок и часть спины. В руках у сестры какой-то музыкальный инструмент в маленьком квадратном футляре. Что это было? Флейта?

– Почему Гейл переехала к вам? – спросил он.

– Ее мать была алкоголичкой. Пила годами. Потому Льюис и оставил ее. И когда Гейл уже больше не могла выносить все это, Вики определили на социальное обеспечение, а Льюис забрал Гейл к нам.

– Туго ей пришлось.

– Для нее это было так ужасно. Просто невыносимо. Присматривать за матерью, извиняться за нее, постоянно испытывать неловкость.

– Гейл повезло, что она нашла тебя.

Джулия мягко рассмеялась:

– Это мне повезло, что меня нашел Льюис.

В ее тоне слышалась такая преданность, что Ломакс почувствовал себя уничтоженным. Больше он не смог задать ни одного вопроса.

– Я еще не рассказывала тебе о вечеринке, которую устраивал Добермен, – напомнила Джулия. – Ломакс, разве тебе неинтересно?

Ломаксу было неинтересно.

– Разумеется, интересно, – ответил он.

– Было так замечательно, – сказала Джулия, – и все из-за профессора Берлинза.

– Берлинза? Как он?

– Такой же милый, как всегда. Было так весело, ты должен был прийти.

– Меня не приглашали.

Ломакс расстроился. Ему не было никакого дела ни до Добермена, ни до его вечеринки. Ломакса задел тон, которым Джулия говорила о Льюисе. Пришлось напомнить себе, что Льюис мертв. В голосе Джулии сквозит такое обожание, потому что она ничего не знает о малышках из клуба, с которыми спал Льюис. Мгновение Ломакс боролся с искушением рассказать Джулии об Элис.

Джулия перечисляла тех, кто присутствовал на вечеринке.

– Все, за исключением тебя. Все спрашивали о тебе. А после вечеринки некоторые пошли потренироваться.

– Вы пошли тренироваться после вечеринки?

В голосе Джулии звучала гордость.

– Вот именно. А что здесь особенного?

Интересно, где они нашли место для тренировок, кроме собственных комнат? У некоторых астрономов были гребные и велосипедные тренажеры, а Добермен держал в комнате гантели.

– Но где? – пролаял Ломакс.

Джулия удивилась.

– В новом спортивном зале.

Ломакс с трудом сдержался.

– В новом спортивном зале? Что за чертов зал?

– Разве я не говорила тебе?

– Нет.

– Ты же не мог не заметить весь этот шум и гам в третьем крыле?

Ломакс с трудом припомнил голых по пояс, посвистывающих рабочих. Однажды он смотрел из окна, как Джулия пересекает стоянку, и заметил, что рабочие тоже уставились на нее, забросив строительство.

– Вот они и построили новый зал. Об этом распорядился Диксон Драйвер.

– Спортивный зал? И во сколько же, ради всего святого, обошелся этот чертов зал?

– Ломакс, не будь таким занудой. В последнем информационном бюллетене Диксон Драйвер обещал улучшить питание и создать возможности для здорового досуга. Сейчас он ремонтирует кафетерий, а спортивный зал уже открыт.

– О Боже… – вздохнул Ломакс.

– Добермен пошел вместе с нами, и надо было видеть… – Джулия захихикала. – Жаль, что ты не видел, как он крутил велотренажер своими маленькими ножками.

При воспоминании о Добермене, вращающем колеса, Джулия покатилась от смеха.

– Обсерватория – это научное учреждение, а не курорт, – сказал Ломакс.

– Какой же ты брюзга! Все люди любят заниматься спортом. Все ходят в спортивные залы. Для хорошей работы необходимо хорошее здоровье.

Ломакс почувствовал раздражение. Несомненно, Джулия повторяла слова Диксона Драйвера.

– Все?

Ломакс был уверен, что хотя бы Ким не удержалась от язвительных замечаний об этом нововведении.

– Все.

– Даже Ким?

– Особенно Ким. Она уже сбросила три фунта. Ким занимается по специальной программе.

Мгновение Ломакс молчал.

– Неужели, неужели никому нет дела до того, что эти деньги могли бы пойти на научные исследования? Хотя бы на один из закрытых из-за недостатка средств проектов?

– Профессор Берлинз что-то такое говорил на вечеринке. Но Добермен ответил, что спортивный зал стоил ровно столько, сколько каких-нибудь пятнадцать минут работы телескопа.

– А что сказал Берлинз?

– Ничего. Профессор не пошел с нами в спортивный зал. Было около полуночи – наверное, Берлинз уже слишком стар для подобных вещей.

Они занимались в спортивном зале за полночь. Ломакс почувствовал отвращение. Откуда ему знать, а не отправилась ли Джулия после всего этого в постель вместе с Доберменом, Евгением или Макмэхоном? Одна только мысль о том, что кто-нибудь из них мог испытать то, что испытал с Джулией он сам, наполняла Ломакса яростью. Он был зол на Добермена, Евгения и Макмэхона, и злость эта рикошетом ударяла по Джулии. Неужели она испытывает к нему, Ломаксу, хоть какие-нибудь чувства? Она ничем этого не показала. В конце разговора из голоса Джулии исчезла вся мягкость. Она не проявляла ни малейших признаков благодарности за то, что Ломакс делал для нее в «Сэш Смит». Затем, словно собираясь повесить трубку, Джулия спросила:

– Мы скоро увидимся?

– Наверное.

– Я хочу сказать, наедине?

В голосе Джулии сквозило обещание.

– Конечно, скоро, – отвечал Ломакс. – Когда?

– Как только я выберусь отсюда, – пообещала Джулия.

И злость Ломакса уступила место возбуждению.

Прошло некоторое время, прежде чем он смог сделать еще несколько звонков. Не отдавая себе отчета в том, чем занимается, Ломакс начал бессистемно переставлять вещи с места на место. Передвинул стопку бумаг и стер пыль с двух полок, оставив прочие такими же пыльными. Затем собрал грязные чашки. Чашки стояли в разных комнатах, на некоторых изнутри наросла плесень. На кухне он пару минут рассматривал чашки, а затем просто сгрузил их в раковину. Потом позвонил матери Гейл. Вики Фокс не помнила его предыдущего звонка.

– Вы друг Льюиса, полицейский, человек из «Сэш Смит» или кто-нибудь еще? – поинтересовалась она.

– Я из «Сэш Смит». Я хотел бы поговорить о Гейл.

– Вот оно что, – безразлично ответила Вики. – Двое полицейских приходили после смерти Гейл, затем несколько репортеров, но никто из них назад не возвращался.

Что ж, нетрудно догадаться почему.

Вики попыталась рассказать, как найти ее дом. Она не могла вспомнить номер.

– Тридцать девять, тридцать. Нет, тридцать, тридцать пять. Нет, вроде бы там в номере была восьмерка…

Ломаксу показалось, что миссис Фокс хочет специально запутать его, чтобы избежать визита. Он закончил разговор, записав несколько адресов и уверив миссис Фокс, что непременно найдет дорогу. Солнце внезапно, словно переломившийся посох, исчезло за домом, и Ломаксу захотелось выйти на улицу. Он пообещал Вики, что скоро будет.

Он приготовил еду – поздний завтрак или ранний ленч – и через заднюю дверь вышел на веранду. Ломакс не надел обуви. Босые пятки при соприкосновении с теплым деревом издавали приятный шлепающий звук, солнце грело ноги, все еще снежно-белые после зимы. Ломакс ел жадно, прямо со сковородки, глядя на заросший покатый склон. Земля была неухоженная – такая же, какой они с Кэндис когда-то обнаружили ее, такая, какой была, когда на этом месте стояло ранчо. Здесь дети разбивали лагерь. Кое-где среди деревьев и кустов еще валялись их яркие игрушки. Рядом с верандой с самого высокого дерева свисала веревка. Земля под ней была вытоптана. Несколько лет назад Джоэл забрался на дерево и упал. Когда Ломакс бегом нес его к машине, мальчик ревел. Кэндис с побелевшим лицом везла их в больницу, гудя и проклиная прочих водителей. Доктор зашил рану на голове Джоэла и сказал, что все обойдется.

Ломакс бесшумно прокрался к краю веранды и нагнулся вниз, облокотившись о деревянные перила. Солнце светило все жарче, и он снял рубашку. Веранда никогда не подводила его, потому что Ломакс строил ее сам – в некоторых местах она была сделана хорошо, в других – просто великолепно. Веранда выступала над склоном холма, обнимая парочку деревьев, росших рядом с домом. Он строил веранду вокруг них, а поскольку деревья продолжали расти, то со временем стали почти такими же высокими, как и сам дом. Через несколько лет деревья затенят веранду. Белки уже давно облюбовали их. Ломакс вспомнил все те воскресенья, когда он рубил для веранды дерево, шлифовал, обрабатывал и покрывал его лаком. Вспомнил мастерскую, где все инструменты висели на стене под одним и тем же углом, и даже грязные тряпки лежали в мешке, на котором было написано «Грязные тряпки». Чья это была мастерская? Точно, не его – его отличалась страшным беспорядком.

Залаяла собака. На мгновение Ломакс подумал, что это его пес. Депьюти и Джоэлу запрещалось подходить к веранде – перила Ломакс приделывал в последнюю очередь, и Кэндис боялась, что Джоэл может свалиться вниз. Иногда Джоэл и пес наблюдали в окно, как Кэндис подает Ломаксу холодное пиво, или сидели внизу, а пес стучал хвостом по земле.

Он вспомнил Гейл. Это имя было вырезано на опрятном рабочем столе. Гейл нравилось работать в мастерской вместе со сторожем. Сторожа звали мистер Вейнхарт, и он тоже был мертв.

Внезапно появился пес. Он с лаем проскочил сквозь кусты и снова исчез из виду. Обходя дом, Ломакс услышал голоса. Кэндис и дети выбирались из машины, а пес путался у них в ногах. Процесс сопровождался визгом, хлопаньем и лаем. В первое мгновение при виде их сердце Ломакса подпрыгнуло от радости. Затем он все вспомнил.

– Привет! – бодро поздоровалась Кэндис, словно ничего не случилось.

Хелен подбежала к отцу и вцепилась ему в ноги. Ломакс наклонился, чтобы поднять ее, но снова все вспомнил и отпрянул.

– Подними меня, подними меня! – кричала Хелен.

Воздух вокруг всех троих был пропитан беспокойством и возбуждением. Это заставляло собаку лаять. Ломакс поднял Хелен, и она обняла его за шею.

– Не царапайся, – взвизгнула она, когда он поцеловал ее.

– Привет, пап, – спокойно поздоровался Джоэл.

– Мы решили нагрянуть неожиданно, – сказала Кэндис.

Она вошла в дом. Ломакс спросил себя: сохранила ли она ключ? Кэндис приехала впервые за долгое время.

– Остатки картин еще висят, – доложила она.

Хелен объяснила, что мама забрала ее из школы. Кэндис сказала учителю, что они должны навестить отца.

– Зачем? Я же не болен, – сказал Ломакс.

– Я просто решила привезти детей.

– Я собирался уходить.

– Ну, для кофе-то у тебя найдется время.

Кэндис начала готовить кофе, без стеснения передвигаясь по кухне, которая когда-то была ее собственной. Задела стопку кофейных чашек с их живописной плесенью – раздалось звяканье. Кэндис ополоснула стаканы и сделала детям холодные напитки. Затем отыскала две чистые чашки.

Джоэл и Хелен носились из комнаты в комнату.

– Папа, тебе нужно прибраться в доме! – прокричала Хелен.

– Только сегодня утром прибирался, – отвечал Ломакс.

– Это называется «прибирался»? – спросила Кэндис.

Дети выбежали на улицу. Когда они показались за верандой, Кэндис крикнула:

– Не залезай на дерево, Джоэл!

– Мам, – холодно заметил Джоэл, появляясь на кухне, – мне уже не четыре года.

Дети расшумелись. Им не нужно было объяснять, что это визит примирения, и дети радовались. Их настрой оказался заразительным, хотя Ломакс еще пытался сопротивляться.

– Зачем ты приехала? – спросил он Кэндис.

– Ну же, не злись.

– Если ты приехала, чтобы извиняться, то почему не извиняешься, а бродишь по дому, словно все еще живешь в нем?

– Ага. – Кэндис остановилась впервые после того, как вошла в дом. – Да ведь ты обиделся.

– Ты когда-нибудь задумывалась над тем, – начал Ломакс, повысив голос, – что это значит, когда тебя подозревают?

Теперь, после всех пережитых за последнее время несчастий, он понимал, что должен был ощущать Берлинз и что теперь испытывает Джулия. Это было разрушающее чувство. Оно отделяло подозреваемого от прочих людей.

Кэндис, сидя за столом, молча пила кофе. Свадебная фотография, на которой были запечатлены Джулия, Льюис, Ричард и Гейл, стояла прямо перед ней, но, казалось, Кэндис ее не замечала.

– Прости, – наконец промолвила она. – Ты должен простить меня.

– Нет, не должен.

– Прошу тебя. Ради детей. И ради меня. Иногда мне в голову приходят дурные мысли, и тогда я не могу остановиться. А когда вспоминаю, что говорила и делала… мне кажется, что это была не я. Ломакс, ты всегда умел останавливать меня. Это то, что ты всегда для меня делал.

– Теперь пусть этим занимается Роберт.

– Ему тяжело вмешиваться, когда речь идет о детях.

Ломакс присел рядом с ней. Кэндис выглядела спокойной. Они сидели за столом, обсуждая семейные дела за чашкой кофе. Именно так Кэндис и представляла себе их диалог. Именно так она привыкла решать проблемы. Кэндис зачем-то помешивала кофе.

– Кэндис. Я никогда не трогал Хелен и никогда не собирался этого делать. Иногда трудно очертить границу своей любви к детям или к кому-нибудь еще. Ты понимаешь меня?

Кэндис живо кивнула. Она больше не хотела недомолвок. Но Ломакс знал, что для Кэндис все гораздо проще. Во время развода Кэндис четко рассчитала, с какого времени они больше не должны спать вместе, и само это решение далось ей на удивление легко.

– Наверное, я сошла с ума, если подумала… Я хочу сказать, что, когда сегодня я увидела тебя рядом с Хелен… Скажи, что прощаешь меня.

Нет, Кэндис вовсе не сошла с ума. Ломакс спросил себя, а не была ли бурная демонстрация чувств со стороны Хелен вызвана стремлением девочки скрыть истинный характер отношений отца и дочери.

– Я прощаю тебя, – сказал Ломакс.

– Кто это? – спросила Хелен, вернувшаяся в кухню с пустым стаканом.

Она показала на фотографию.

– Ты же знаешь Джулию, – подсказал Ломакс.

Кэндис взяла со стола снимок и принялась с интересом разглядывать его.

– Действительно хорошенькая, – заметила Кэндис.

На лице Хелен появилась глуповатая улыбка. Она прислонилась к спинке кресла, на котором сидела мать.

– Джулия приятно пахнет. Она показала мне, как мыть руки.

Кэндис вытащила дочь из-за кресла.

– Ты ведь уже умеешь умываться, – сказала она.

– А Джулия показала мне способ лучше, – заявила Хелен, выходя из комнаты.

Кэндис не поднимала глаз от снимка.

– Как звали его детей?

– Гейл и Ричард.

– Значит, – задумчиво протянула Кэндис, – Гейл и ее отец мертвы.

– Представь, – сказал Ломакс, – что девушка, похожая на Гейл, пришла к тебе в клинику.

– Ну и?

– И что бы ты ей сказала?

– Хм… даже не знаю.

– Постарайся.

– Ну… хорошо, это полное уродство. Я имею в виду платье. Неужели она сама его выбирала? Если сама, то она просто не смотрела в зеркало, а если смотрела, то увидела там… я даже не знаю, как сказать… нечто несуществующее.

– А что в этом платье не так?

– Ломакс, ради Бога, оно ужасно. Оно выглядело бы ужасно на любой девушке, но в ее случае платье еще и подчеркивает полноту. Затем волосы… похоже, она даже не пыталась что-нибудь с ними сделать. Безжизненные, с расщепленными концами. Смотри, они словно выгорели. Их давно не стригли. И этот тусклый цвет. Похож на мышиный.

Когда-то волосы Кэндис были такого же мышиного цвета. Ломакс бросил на нее быстрый взгляд, но ответного так и не дождался.

– А посмотри, как она держится, словно защищается от кого-то, и выражение лица… такое многозначительное. Я бы сказала, даже вызывающее. Эта девушка из тех, кто приходит в клинику на макияж, а затем не соглашается ни с одной рекомендацией. Ах да, про очки я упоминала? Они тоже ужасны.

– Наверное, – осторожно согласился Ломакс. Еще во время их брака, когда клиника только начинала работу, обсуждая бизнес Кэндис, они все время срывались на ссоры. – Может быть, ей нравилось так выглядеть?

– Вот поэтому я и думаю, что она вряд ли пришла бы в клинику. Однако не уверена, что ей нравилась собственная внешность. Она стоит рядом с такой… с такой красавицей – она же не могла не видеть разницы. И как я уже сказала, держится она нахально.

– А что бы вы с ней сделали? В твоей клинике?

Кэндис с иронией посмотрела на него. Выражение лица было одновременно комичное и вызывающее.

– Ну, мы бы заставили ее смириться с тем, что есть, Ломакс.

Они вышли из дома. Ломакс подтолкнул детей, повисших на веревке. Раздался такой домашний, уютный ритмичный скрип.

Кэндис рассказывала о клинике. У них появилась новая сотрудница. Настоящее имя ее было Элисон, но они звали ее Нос. Когда-то Элисон работала специалистом по запахам, или так называемым носом больших косметических компаний в Европе и Америке, но пять лет назад переехала сюда. Элисон могла бы выбрать любую компанию в мире, однако остановилась на маленькой клинике в горах только из-за чистого воздуха. Нос ее был так чувствителен, что запахи, которые обычными людьми едва ощущаются, могли довести Элисон до бешенства. Повседневная жизнь стала для нее почти невыносимой. После сильного нервного срыва Элисон оставила парфюмерию и сегодня работала на Кэндис, смешивая простые ароматы для состоятельных клиентов.

– Она может учуять, каким шампунем ты мыл голову, – прокричала Хелен, болтаясь на веревке. – Она чувствует, где ты уронил на ковер каплю соуса полгода назад. Она удивительная.

– Надеюсь, что никогда с ней не встречусь, – заметил Ломакс.

– Толкай сильней! – кричали Джоэл и Хелен.

Они вцепились друг в друга, напоминая большое насекомое со множеством рук и ног. Кэндис подтолкнула, когда дети оказались близко от нее, и они закачались взад-вперед.

– Она разработала запах специально для меня, – сказала Кэндис.

Ломакс носом втянул воздух.

– За ушами.

Он понюхал за ушами. Движение было таким интимным – впервые за долгое время, – что еще острее напомнило Ломаксу, как далеки они теперь друг от друга. Линии вокруг глаз Кэндис казались резче, чем он помнил. Теперь она носила серьги. Цвет волос стал светлее. Дети напряженно смотрели на них с веревки.

– Чем пахнет?

Ломакс помедлил.

– Ничем, – вынужден был признать он.

Лицо Кэндис затуманилось.

– Вот и Роберт говорит то же самое. Ее ароматы великолепны, но недостаточно сильны для обычного носа. Я поговорю с ней об этом.

Ломакс снова втянул ноздрями воздух вокруг Кэндис. Он чувствовал запах веревки, смятой травы и пыли. Чувствовал запах приближающегося лета. Чувствовал запах Депьюти.

– Наверное, она наливает в бутылочку простой воды, а твое воображение добавляет остальное.

Ломакс хотел казаться циничным. Он всегда вел себя так в разговорах с Кэндис.

– Ее запахи ощущаются в закрытом помещении, – предупредила Кэндис. – Они нравятся клиентам. У нас уже больше заказов, чем мы в силах исполнить.

Кэндис любила рассказывать о работе подобным тоном, представляя жизнь клиники в виде анекдотов и сплетен. Клиника больше не казалась ей местом, которое стоит горячих споров.

Когда Ломакс сказал, что ему пора отправляться к миссис Фокс, дети начали гоняться за Депьюти по двору, пытаясь поймать его и затащить обратно в машину. Их отъезд сопровождался такой же суетой, как и прибытие. Кэндис и Хелен поцеловали Ломакса на прощание.

– Что происходит, папа? – спросил Джоэл.

– Испытывают меня, – отвечал Ломакс.

– Ты заболел?

– Нет, что ты.

Когда они ушли, Ломакс запер дом. Он забыл спросить у Кэндис, сохранила ли она ключ. Если сохранила, он отдаст его Джулии. Может быть, она захочет прийти сюда, чтобы скрыться от прессы после предъявления обвинения. Они закроют все двери и останутся только вдвоем. Забираясь в машину, Ломакс насвистывал что-то неопределенное.

Он ехал навстречу закатному солнцу к кондоминиуму, где жила миссис Фокс. По тем трем адресам, что она ему дала, Ломакс определил, что живет Вики где-то на окраине, и когда отыскал дом, то обнаружил, что он находится почти у самых гор. Плакат у въезда в кондоминиум предупреждал: «Социальное учреждение – кондоминиум. Корпорация „Медихоумз“» – и сообщал бесплатные телефоны, по которым можно получить дополнительную информацию. Ломакс спросил себя: должен ли он записать номера? Наверное, Курт уже сделал это. Под сиденьем, забитым липкими конфетными обертками и собачьей шерстью, он так и не смог отыскать ручку.

Стоял ранний вечер. Горы отбрасывали тени на жилой комплекс. Вероятно, миссис Фокс уже успела напиться.

Она провела его к квартире. Большинство дверей были закрыты. В открытых виднелись только зашторенные окна. Вглядываясь во тьму, Ломакс споткнулся о телефонный столик в коридоре.

– Ой! – громко проревела за него миссис Фокс.

Она пригласила Ломакса во внутренний дворик. Когда Ломакс уселся в кресло, оно заскрипело. Он вспомнил, как скрипела веревка на заднем дворе дома. Вместо того чтобы сидеть здесь с Вики, Ломакс предпочел бы и сейчас раскачивать на веревке Джоэла и Хелен.

Дома располагались вокруг бассейна. Окна выходили во двор, словно не желая замечать присутствия непреодолимых гор вокруг. Ломакс и миссис Фокс смотрели, как костлявый старик плавает в бассейне. Он двигался с трудом. Худые локти вспарывали воду, словно лопасти.

– Этот человек предлагал мне выйти за него замуж, – доверительно сообщила Ломаксу миссис Фокс.

Она подвинула кресло поближе. Воздух вокруг нее был пропитан алкогольными парами.

– Он слишком стар для вас, – галантно заметил Ломакс.

Так мог бы ответить Курт. Ломаксу стало стыдно, а миссис Фокс довольно захихикала. Она начала рассказывать ему о кондоминиуме, правилах поведения в нем и еженедельных барбекю. Когда глаза Вики встречались с его глазами, она тут же отводила их. Несомненно, ею владела некая паранойя, заставлявшая ее бояться Ломакса.

– Перед тем как приехать сюда, вы жили в городе? – спросил Ломакс.

Она кивнула:

– В Бельмонте. А до этого в Аризоне.

Она произнесла адрес словно ребенок, с выражением читающий стихотворение. Ломакс попытался запомнить.

– Льюис построил прелестный дом специально для нас. Дом был такой большой, что, стоя на кухне, я не могла докричаться до Льюиса и детей, когда обед был готов. Дом был такой огромный, – чтобы показать размеры дома, миссис Фокс раздвинула руки, толкнув при этом Ломакса в грудь, – что в комнатах была установлена переговорная система. Во время обеда мы могли наблюдать за огнями города. Это было замечательно.

Ломакс представил себе молодую женщину в фартуке, занятую приготовлением семейного обеда. Она наклоняется к переговорному устройству и произносит: «Обед готов». Тут же становятся слышны приближающиеся шаги и громкие веселые детские голоса. Ломакс не мог представить себе, что миссис Фокс когда-то могла быть такой матерью. Джулия говорила, что Гейл приходилось присматривать за матерью, постоянно извиняться за нее, стыдиться ее.

В позе Вики не чувствовалось никакого достоинства – плечи согнуты, колени разведены. Пьянство наложило на лицо миссис Фокс неизгладимый отпечаток. Ломаксу показалось, что нос ее похож на нос Гейл на снимке. Кривая усмешка Вики также была знакома ему.

– Я не была красавицей, скорее, хорошенькой, – заявила она внезапно. Вики чувствовала, что Ломакс внимательно изучает ее лицо. – Льюис влюбился в меня сразу после развода.

– До вас Льюис был женат?

– Да, но потом она изменилась. Я вышла за него, когда мне было двадцать. Однако он тоже изменился.

– Что значит изменился?

– Честолюбие. Не знаю. Все меняются. Никто не остается прежним. Льюис изменился, Гейл изменилась. Только я не меняюсь. – Внезапно Вики повернулась к нему. – А вы меняетесь?

– Нет, миссис Фокс. Я тоже не меняюсь.

Определенно, временами их разговор утрачивал логику и последовательность. Действительно ли Вики так смущена его появлением? Иногда она казалась по-детски проницательной.

Ломаксу было жарко, он устал. Он смотрел на пловца и завидовал тому, что тот плещется в прохладной воде. Старик тем временем достиг противоположной стороны бассейна и медленно поплыл назад. Слабые волны от его гребков ловили солнечные лучи и отражали их с болезненной яркостью. Ломакс закрыл глаза. Миссис Фокс продолжала говорить, но голос ее слабел.

– Да, люди меняются. В детстве Льюис изменил имя. Вся его семья изменила. Они стали Фоксами. Им хотелось, чтобы имя звучало по-американски. А ведь его мать даже не говорила по-английски.

Мать Льюиса любила готовить. Кто бы ни пришел в дом, он обязательно должен был что-нибудь съесть.

– Не имело значения, сколько времени – десять утра или пять вечера, – она выносила вам полную тарелку еды и что-то при этом говорила на своем языке, все эти ш-ш-ш да ш-ш-ш, она все время что-то шипела, и ничего нельзя было понять. Из этого проклятого дома, – миссис Фокс дернулась от смеха, – нельзя было уйти, не наевшись.

Пока строился их дом в Аризоне, Льюис с новой женой жил вместе с матерью на Среднем Западе. Мать Льюиса превратила Вики из хорошенькой стройной девушки в подобие себя самой.

– Я была настоящим мясным шариком. Толстухой. Льюис чувствовал ко мне отвращение. Она учила меня готовить свою еду, но Льюис не хотел ее есть. Ему нужна была американская жена, которая готовила бы американскую еду и была бы по-американски стройна. Ему не нравилась ее пища. Он родился в Америке, он был американцем. Но когда она умерла, он плакал. А знаете, отчего она умерла? От жира!

Вики поднялась с кресла и направилась к дому. Она предложила Ломаксу выпить, и он попросил чего-нибудь холодного, однако миссис Фокс тут же забыла о своем предложении. Во время разговора она периодически удалялась сквозь раздвижные двери то под предлогом того, что звонит телефон, то просто так, на середине фразы. Возвращалась Вики всегда с мокрыми губами. Так же вел себя Депьюти в жаркий день.

Когда она вернулась в очередной раз, Ломакс попытался задать вопрос о Гейл.

– Мы были счастливой семьей, – произнесла миссис Фокс.

Она словно делала заявление. Ломакс вспомнил, что уже слышал эти слова, произнесенные таким же тоном. Так говорила Джулия, в первый раз показывая ему свадебную фотографию.

Вики снова забыла, кто он такой.

– Я из «Сэш Смит».

Эта информация не заинтересовала ее.

– Из записей телефонных звонков видно, что Гейл звонила вам из своей квартиры рано утром в день убийства, – сказал Ломакс.

Из всего, что он обнаружил в трех ящиках с полицейскими бумагами, это показалось ему самым интересным. Вероятно, когда Льюис и Гейл приехали в квартиру, убийцы там еще не было. Видимо, Гейл хватило времени, чтобы сделать самую естественную на свете вещь – позвонить матери после долгой поездки.

Миссис Фокс пожала плечами:

– Не помню.

– Звонок продолжался четыре с половиной минуты.

– Ну, иногда мне кажется, что она звонила мне, а иногда – что мне все это приснилось. А временами я и вовсе ничего не помню.

Ломакс попытался надавить на Вики, но ответы ее становились все более несвязными и косноязычными, а отлучки – все более частыми.

– Мне пора, – заявил Ломакс, вставая.

Он хотел бы пожалеть эту грустную больную женщину, чья дочь была убита, однако чувствовал только усталость.

– Хорошо, – сказала миссис Фокс.

– Может быть, как-нибудь с утра я загляну к вам еще? Это удобно?

Вики стрельнула глазами.

– Вряд ли. Иногда по утрам я даже не встаю с постели.

Ломакс обещал, что позвонит. Старик в бассейне завершил плавательные упражнения. Теперь он сидел на краю, опустив ноги в воду. На шее висело полотенце. Ребра и тени между ними были хорошо видны издали.