Текст книги "Полное затмение"

Автор книги: Лиз Ригби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 36 страниц)

– Я собираюсь выйти за тебя замуж, а не убивать.

Она придвинулась ближе. Он изучал ее ушные раковины и ресницы, губы и шею. Печаль окутывала ее. Плечи поникли. Она казалась ему маленькой и хрупкой пичужкой.

– Никто не любил меня так, как ты. Только ты по-настоящему любил меня, – произнесла она, а потом слова потонули в рыданиях.

Ломакс вспомнил ее дом в Аризоне. Сожаления миссис Найт. Гейл пыталась исправить ошибки матери и отца, а в ответ получала злобу и равнодушие. Она была, как сказала миссис Найт, всего лишь маленькой девочкой.

Он не придвинулся к ней, только протянул руку. Нежно, одним пальцем Ломакс попытался стереть слезы с лица. Но они все равно текли. Щеки намокли. Она легко прикоснулась к его пальцу губами.

– Я знаю, Гейл пришлось несладко, – хрипло заметил он. Спустя мгновение добавил: – Впрочем, несладко пришлось и Джулии.

Неосознанно, не задумываясь, она вытерла глаза платком – и это движение уже не принадлежало той, другой, мертвой, Джулии.

– Ведь так?

– Нет. Потому что я не она. И не Гейл.

– И ты все время должна помнить об этом?

– Поначалу – да. Но время идет. Люди меняются. Нет, Ломакс, я знаю, знаю, что я не Джулия.

Она снова заплакала. Казалось, что рыдания исходят откуда-то снаружи, что их источник расположен вне ее хрупкого тела. Ломакс не мог видеть ее страданий. Он потянулся к ней. Ему безразлично, что она сделала. Наплевать, что она не заслуживает сочувствия. Он сжал ее руку. Она никак не могла закончить фразу. Ломакс видел, как беспомощно шевелятся ее губы.

– Так одиноко… – наконец вымолвила она.

Он кивнул. Должно быть, это и впрямь одиноко – не быть Гейл и не быть Джулией.

Она подняла глаза:

– С тобой все небезнадежно. С тобой все правильно и хорошо. Ты добрый, ты хороший, и если ты веришь в меня, я начинаю верить в себя сама. Ты делаешь меня доброй и хорошей. Ты спасаешь меня.

Ломакс думал об ее одиночестве. Именно из-за него Ломакса так тянуло к ней с самого начала. Он и сам был таким. С его собакой, детьми, его безумной любовью – именно Ломакс смог бы разделить ее одиночество. А Джулия с ее прошлым, ее проблемами, которые мог решить только Ломакс, с ее красотой – его одиночество могла бы скрасить только она.

Если он оттолкнет ее сейчас, одиночество вернется. Ломакс подумал о будущем, бесконечном и пустом. Он будет смотреть, как дети растут, а сам он стареет. Депьюти умрет, и его место займет другая собака, а затем еще одна. Череда бессмысленных событий. Редкие любовные связи. Когда-нибудь он уйдет в отставку. Дома его будет ждать не семья, как у Берлинза, а все то же одиночество. Унылая, безрадостная перспектива.

– Ломакс?

– Что?

– Разве мы не можем остаться вместе? – Глаза ее потемнели. Она прошептала: – Если мы останемся вместе, этот мир окажется не таким уж и страшным местом. А если расстанемся… Нет, как же мы можем расстаться? Я ведь люблю тебя. Ты любишь меня. Со вчерашнего дня, когда ты еще любил меня, я нисколько не изменилась.

Он покачал головой. Это простое движение забрало все силы – Ломаксу показалось, что проще было бы сдвинуть с места локомотив.

– Нет. Потому что изменился я.

ГЛАВА 35

Поднимаясь в горы, Ломакс словно въезжал в осень. Прекрасные, печальные деревья горели красным и золотым.

Дорога в обсерваторию показалась ему длиннее, чем обычно. После каждого крутого поворота он ждал появления мерцающих куполов, а они все никак не показывались. Наконец он увидел их, но зрелище это не наполнило его, как прежде, радостным предвкушением. Ломакс ничего не почувствовал.

Когда он подъехал к стоянке, она оказалась так заполнена машинами туристов, что он не смог найти место для парковки. Тогда он направился к Фахосу, а затем уже спустился вниз по тропинке. Ломакс встретил знакомую женщину-гида, и та объяснила, что солнечное затмение пробудило интерес к астрономии, а Большой уход солнца сделал обсерваторию весьма популярным местом. Количество туристов возросло вдвое.

Скоро туристы уберутся восвояси. Осень вступит в свои права. Большие красные листья усеют горные дороги, а затем листья побуреют и намокнут, и придется ездить с осторожностью. За осенью наступит зима, и астрономы окажутся отрезанными от мира на целые дни, а то и недели.

Ломакс вошел в кабинет Эйлин Фрайл. Она не ответила на приветствие.

– Ломакс, вы принесли покрывала?

– Принес.

– Наконец-то. Крыло Б, первый этаж, комната номер двадцать.

Она протянула ключ и конторскую книгу, в которой следовало расписаться. Ломакс не стал спорить. Первый этаж считался самым неудобным, потому что, выходя из комнаты, приходилось запирать окна. И все равно туристы забирались в комнаты и умудрялись стащить бумажник, телевизор и даже одежду обитателей первого этажа. Некоторые астрономы запирали окна, даже собираясь в душ.

Ломакс неуверенно прошел мимо стеклянной стены. Никогда не знаешь, кто затаился внутри. Повинуясь внезапному импульсу, он завернул в гостиную.

Добермен просматривал распечатки, каскадом падавшие с его коленей на пол. Рядом стояли две чашки. Одна уже опустела, из другой поднимался аромат кофе. Несколько ученых – некоторых Ломакс не знал – сидели с журналами на коленях или играли в карты на столе. Как бы они ни притворялись занятыми делом, все то и дело поглядывали на окно. Евгений посапывал в углу.

Первым Ломакса заметил Макмэхон.

– Привет, Ломакс, – поздоровался он, словно Ломакс только что заскочил после недолгого сна, проведя всю ночь на Фахосе.

– Привет, – ответил Ломакс.

Добермен поднял глаза.

– Как поживаете? – спросил он.

– Прекрасно.

Ломакс повернулся, чтобы уйти, но Добермен окликнул его:

– Как Джулия? Почему она уволилась?

– Э-э… кажется, она уехала сразу после суда, видимо, в другой штат. Я точно не знаю, – отвечал Ломакс рассеянно, давая понять, что не хочет говорить о Джулии.

– Она даже не устраивает прощальную вечеринку?

Ломакс пожал плечами и отвернулся.

– Я хочу обсудить с вами Ядро Девять. Как можно скорее. Что-то там разладилось. Я собираюсь пересмотреть весь проект. – Добермен говорил решительным начальственным тоном.

– Хорошо, – бросил Ломакс через плечо.

– Вы не больны?

– Нет. – Голос Ломакса звучал безжизненно и равнодушно.

– Вы знаете, что наблюдаете этой ночью?

Ломакс остановился:

– Кто? Я?

– Ну да. Ваше имя вывешено на доске.

Ломакс направился прямо к доске объявлений. Все правильно. Он наблюдает этой ночью, ассистент – Родригес. Неожиданно Ломакс почувствовал возбуждение. Этой ночью он наблюдает, причем с самого большого телескопа, с Фахоса, такого огромного, что можно запросто потеряться в пространствах Вселенной. Последний раз проекту Ядро Девять выделяли время наблюдения много месяцев назад, а уж он, Ломакс, и забыл, когда имел возможность оседлать Фахос.

– С возвращением, – произнес голос позади него.

Йорген. Они обменялись дружеским рукопожатием.

– Как Элисон? – спросил Ломакс.

При звуке ее имени лицо Йоргена расцвело. Он и раньше не был хмурым, а теперь в лице проступили такая наивность и уязвимость, что Ломакс безошибочно узнал улыбку влюбленного. Он отвел глаза.

– Прекрасно, прекрасно, очень хорошо, – заверил Йорген Ломакса, все еще не выпуская его руки.

Ломакс погрузился в цифры – к ночному наблюдению следовало хорошенько подготовиться. Он нашел Родригеса в мастерской, окруженного болтами, гайками и прочими металлическими штуковинами, уцелевшими от старых приборов. Полки блестели от смазки.

– От слова «затмение» меня будет тошнить до конца жизни, – заявил Родригес.

Они обсудили предстоящее ночное наблюдение.

– Знаю, старый черт, тебя из этой клетки до утра не выкуришь, – сказал Родригес.

За годы ночных наблюдений у Ломакса скопилось много теплых вещей. Когда окончательно стемнеет и температура в горах начнет стремительно падать, он наденет что-нибудь теплое. Потом зайдет в кафетерий, чтобы забрать кофе и тоненький гамбургер или бутерброд с арахисовым маслом, булочки и шоколадки, и ночью будет натягивать на себя теплые вещи еще и еще, чтобы к утру, когда глаз телескопа закроется, почти задохнуться под ворохом одежды.

* * *

Ломакс направился к Фахосу. Теперь стоянка почти опустела. Длинная линия машин выстроилась на дороге. В основном машины были заполнены взрослыми. На задних сиденьях мелькали седые головы, в некоторых машинах ехали только по двое. Внизу в долине целые склоны окрасились в яркие осенние тона – красный и желтый. Ломакс посмотрел на заходящее солнце. Желтый цвет превращался в коричневый, красный – в черный. Тени залегли в оврагах и расщелинах скал. Небо очистилось от облаков, луна куда-то исчезла. Ломакс чувствовал, как внутри растет возбуждение. Нынче ночью он славно поработает. Ломакс старался не думать о Джулии. Он больше не желал заглядывать в эту пустоту.

Он слышал эхо своих шагов в металлических коридорах Фахоса. Запах бананов, значит, Родригес на месте. Тот, как обычно, сидел в окружении приборов, беседуя с кем-то, облаченным в костюм с подогревом. Наверное, Добермен решил начальственным оком проследить за Ломаксом. Про себя Ломакс застонал. А он так надеялся наблюдать сегодня в одиночку.

– Ломакс, привет! – воскликнула Ким.

– Ким!

У Ломакса гора упала с плеч.

– Ну давай я тебя расцелую.

Она почти завернула Ломакса в свой костюм с подогревом.

– Сейчас меня убьет током, – взмолился он.

– Трогательное воссоединение. Весьма трогательное. Если кто хочет бананов, милости прошу, – сказал Родригес.

– Я звонил тебе…

– Я была в спортзале.

– Боже мой, Ким, в спортзале! Что происходит?

– Ежедневная часовая пытка на велотренажере. Ну, может быть, поменьше.

– Зачем?

– Хороший вопрос, – заметил Родригес. – Зачем?

– Я увидела себя по телевизору. Господи, до чего ж я толстая.

– Ты должна оставаться такой, как есть, – уныло сказал Ломакс.

– Ты видел меня?

– Видел.

– Ну и как? Моя мама испытывает законную гордость? А Тандра и Роуч, смогут ли они ходить в школу с высоко поднятой головой?

– Да, да и еще раз да.

– Мне дали длинную тонкую указку, а сзади висело такое огромное солнце. Я должна была показывать ядро, фотосферу, хромосферу и корону. Я чувствовала себя метеорологом. А в другой раз показали пещеры у озера Лайфбелт, и я отвечала на вопросы о рисунках с затмением. Я сказала, что с тех пор и до настоящего времени на западе Америки не было полного затмения солнца и нам предоставляется уникальная возможность установить связь с забытыми предками. Здорово?

– Потрясающе.

– Вот только…

– Что?

– Если бы я еще следовала диете, которую дала мне Джулия. И попросила бы ее помочь с выбором одежды.

– Не надо, – сказал Ломакс.

При упоминании о Джулии на плечи словно опустился груз. На сердце легла тяжесть. Ким молча смотрела на него. Она хотела расспросить Ломакса о Джулии, но, вероятно, выражение его лица остановило ее.

Подошел Родригес:

– Ночь сегодня замечательная, небо темное. Везунчик ты, Ломакс. Через десять минут поднимаешься.

– Какую комнату дала тебе Эйлин Фрайл? – спросила Ким. – Нет, постой, я угадаю. Первый этаж, крыло Б.

– Точно.

Ким сморщилась.

– Комната-то хоть с видом?

– На геологические отложения.

Чтобы построить здание, вершину холма взорвали. Окна нижнего этажа располагались в нескольких футах от скальной породы.

– Скоро научишься видеть в темноте или разоришься на лампочках, – сказала Ким.

– Я и забыл, какие здесь тонкие стены. Парень в соседней комнате весь день распевал «Гуантанамеру».

– Что ж, с возвращением.

Ким вытащила из кармана комбинезона дюжину конфетных фантиков. Пустых. Бумажки, шелестя, упали на пол.

– Подбери! – завопил Родригес на весь купол.

– Хреново, неужели ничего не осталось?

Ким произвела тщательный осмотр другого кармана. Еще дюжина фантиков упала на пол. В двух оказались конфеты.

– Уф, еще не все потеряно, – заметила Ким.

– Как ты можешь съедать все это и заниматься в спортзале? – нежно спросил Ломакс.

– После чертова велотренажера я страшно хочу есть.

Из-за костюма с подогревом невозможно было определить, похудела ли Ким.

– Да что ты, Ломакс, ни фунта. Некоторые вещи не меняются, – сказала Ким, засовывая в рот конфеты.

– Красотка ждет тебя, Ломакс! – прокричал Родригес.

Они молча посмотрели вверх. Раздалось тихое громыхание.

Над ними открывался телескоп. Щель все ширилась. Там, наверху, звездное одеяло окутывало землю. Темный силуэт телескопа выделялся на фоне неба. Ломакс начал карабкаться по железным ступенькам, с наслаждением вдыхая запах машинного масла, слушая эхо собственных шагов. Оперся на поручни и ловко запрыгнул в клетку. Маленькое сиденье иногда протирали мочалкой с мылом. Ломакс слегка пригнул голову. Слышались шум масляного насоса и далекое гудение трансформатора. Ломакс включил переговорное устройство, и вместе с Родригесом они отладили фокус.

Откуда-то прорезался голос Ким:

– Эй, Ломакс, я буду наблюдать на экране всю ночь. Если тебе что-нибудь нужно – что-то записать, кофе, любая помощь…

– Бананы, – вставил Родригес.

– Спасибо, – поблагодарил Ломакс.

– У нас есть музыка. Соул, рок-н-ролл…

– Вруби ему симфонию, – услышал Ломакс голос Ким, – не важно какую, он все равно не разбирается.

Сердце Ломакса забилось чаще. Он положил руки на пульт – ладони вспотели. Он слышал, как Родригес переключил фокус на клетку. Теперь большой глаз принадлежал ему.

Ломакс прижал лицо к окуляру и начал поворачивать телескоп, сначала робко, затем, вспомнив старые навыки, все проворнее. Теперь он несся сквозь пространство и время, оставляя позади скопления галактик. Они вращались, сверкали, закручивались в спирали и взрывались. Ломакс видел яркие огни далеких квазаров. Отблески света пролетали мимо, словно стаи сверкающих рыб. Без спектрографа не скажешь, близко они или далеко. Невозможно понять, чем заполнены эти черные пустоты.

Дух его парил. Забыв о холоде, не слыша музыки, Ломакс продолжал свое путешествие сквозь ночь.