Текст книги "Полное затмение"

Автор книги: Лиз Ригби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

Профессор привел Ломакса в кухню. У стены были сложены коробки.

– Куда вы собрались? – спросил Ломакс.

Берлинз грел воду. В поисках чая он открывал все полки подряд, но все они оказывались пустыми. Профессор остановился и попытался бросить взгляд через плечо на Ломакса, затем решил обернуться.

– Ломакс, вы же сказали, что получили мое письмо.

– Я сказал, что не получил.

Берлинз неуверенно моргнул. После событий нынешней весны они уже не до конца доверяли друг другу.

– Стало быть, просто решили позвонить?

– Я все время звонил.

– Правда?

– Но миссис Берлинз всегда вешала трубку.

Берлинз откашлялся и продолжил поиски чая.

– Женщины, – заметил он. – Видит Бог, от них все беды.

Ломакс испытал тревожное чувство, что это замечание относится и к Джулии.

– Это письмо? – спросил он.

Конверт с маркой, адресованный ему, лежал на столе. Лицо Берлинза расплылось в довольной улыбке.

– Это! Разумеется, это! Неудивительно, что вы его не получили.

– Могу я распечатать его?

– Почему нет? Оно ведь вам. В нем я пишу, что мы с Сарой уезжаем.

Ломакс развернул письмо.

– В Миссури, – закончил он.

– У нашей дочери трое детей, и Сара решила, что там мы нужнее.

В письме Берлинз просил Ломакса перезвонить. Ломакс боролся с собой. Наконец он спросил:

– А как же обсерватория?

– Я ушел на пенсию. Формально. Вы любите крепкий?

– Да.

– Садитесь. Садитесь, кладите ноги на табурет, пейте чай, читайте ваше письмо, чувствуйте себя как дома. По крайней мере до тех пор, пока Сара не вернется из супермаркета. А она вернется скоро – не любит оставлять меня одного.

– Но я не понимаю… – начал Ломакс, садясь.

Профессор осторожно перенес свой чай на стол. Он держал чашку обеими руками, словно маленький ребенок. Спина сгорбилась. Глядя на Берлинза, Ломакс расстроился.

– Я все время что-нибудь роняю или проливаю, а Сара злится, – объяснил Берлинз.

– Профессор, – промолвил Ломакс, – вы не должны уходить сейчас.

– Почему?

– Из-за этого комитета по этике Диксона Драйвера.

– Я уже все обсудил с Диксоном. Когда он смог уделить мне часть своего бесценного времени – сами знаете, подготовка к этому, как его там… Большому уходу, – медленно выговорил Берлинз и со значением посмотрел на Ломакса сквозь стекла очков. – Таким образом, мой уход никак не связан с комитетом по этике, но я не хочу, чтобы он выглядел как побег от неблагоприятного решения.

– И что теперь?

– Диксон напишет вам. Вряд ли он способен оставить письмо на кухонном столе. Хотя вполне может забыть о марке, если вы ему не угодите… О чем это я?

– О чем он должен написать мне?

– Ах да. Я так понимаю, что вы уже были на заседании их комитета?

– Был.

Ломакс хотел рассказать профессору о заседании, но оказалось, что Берлинзу известно больше, чем ему.

– Хорошо. Значит, так. В начале лета вы выдвинули обвинения. Теперь Диксон хочет, чтобы вы сняли их.

– Чтобы все закончилось?

– Комитет будет просить вас снять обвинения. Вот это самое слово. Снять обвинения.

– Я не выдвигал никаких обвинений.

– Видимо, они хотят вернуть вас, Ломакс. Хотя мне показалось, что Добермен не изменил своего отношения.

Ломакс ощутил ярость и одновременно облегчение.

– Ради Бога! – воскликнул он. – Зачем тогда Драйвер устроил все это?

– Для меня все сложилось хорошо. Научил внука ловить рыбу. Построил телескоп. Подождите, я покажу…

Ломакс разозлился. Каждый волосок на его руках зудел от гнева.

– Я хочу сказать, – прокричал он Берлинзу, который возился в соседней комнате, – что все это можно было выяснить в течение недели! А он разбирался месяцы.

Берлинз вернулся.

– Ну, мы ведь с вами все лето получали половину жалованья, поэтому Драйвер и смог заплатить специалистам по затмению.

Ломакс застонал:

– Чертово затмение!..

– Когда состоится затмение? Уверен, вы вернетесь в обсерваторию в следующий же понедельник после него.

Профессор поставил коробку на стол.

– Драйвер сделал из мухи слона с этими письмами и чертовым комитетом, – мрачно заметил Ломакс. – Наверное, хотел нас обоих сжить со света.

На коробке было написано: «Вот они – вкусные, богатые протеином ореховые батончики!».

– Моя карьера завершена, но это не поможет вашей.

– Я всегда гордился тем, что не делаю карьеры.

– Для меня всегда было важно мнение только одного из моих коллег, – сказал Берлинз.

– Драйвера?

– Ваше, Ломакс, ваше.

Ломакс молча повесил голову. Берлинз пытался открыть коробку. Руки тряслись.

– И вы, именно вы обвинили меня, я… я просто не мог поверить в это.

Берлинз сражался с крышкой, пальцы не слушались.

– Профессор, – начал Ломакс, – кто-то изменил данные. Я не хотел верить, что это сделали вы. Я просто не мог представить себе такого. И я ничего не предпринимал – только рассказал Ким.

Берлинз поднял бровь.

– Согласен, – добавил Ломакс, – я не должен был так поступать.

Наконец Берлинз открыл коробку. С чрезвычайной осторожностью он вытащил телескоп.

– Я даже не считал, сколько часов провел, прилаживая зеркала, – сказал он.

Ломакс разглядывал гладкий металл телескопа, его простоту и изысканность.

– Он великолепен.

– Он ваш.

Ломакс чуть не выронил телескоп.

– Я не могу взять его.

– Он ваш.

– Но… но вы же собирали его все лето!

– Я буду только рад. Я хочу, чтобы вы взяли его себе. Кто знает, может быть, это чему-то вас научит.

Ломакс не знал, что сказать. Он хотел поговорить о Джулии, но теперь это казалось немыслимым. Вскоре он ушел, радуясь, что не встретился с Сарой Берлинз.

Они с профессором пожали друг другу руки.

– Вы дадите мне свой новый адрес? – спросил Ломакс.

– Я напишу вам.

Ломакс заподозрил, что вряд ли Берлинз напишет ему и что телескоп был прощальным даром профессора. Мысль о том, что он видит Берлинза в последний раз, заставила горло сжаться. Он хотел попрощаться. Еще раз извиниться. Ломакс не мог вымолвить ни слова. Он сжал руку Берлинза. Профессор кивнул.

Отъехав от дома профессора на несколько сотен ярдов, Ломакс встретил Сару Берлинз. Она не заметила его. Сара Берлинз ехала медленно и казалась встревоженной. Ломакс вспомнил слова Берлинза о том, что жена не любит оставлять его дома одного. Почему? Разве профессор болен? Ломакс решил, что напишет Берлинзу письмо. В письме он скажет все то, что не смог сказать при встрече.

Телефон зазвонил, когда Ломакс входил в дом. Тихий голос произнес:

– Э-э… это Джеферсон.

– О Боже… Джеферсон.

Ломакс смутился. Он уже пару дней не вспоминал о работе юноши.

– Наверное, у вас не было возможности прочесть мою работу. Это ничего…

– Э-э… подождите.

– Просто я должен сдать ее завтра.

– Можете перезвонить мне попозже – часа через два?

– Хорошо, но может быть, не стоит…

Голос Джеферсона по телефону казался юным и неуверенным в себе.

– Через пару часов, идет?

Ломакс возобновил систематические поиски. Он складывал все бумаги, которые не были похожи на работу Джеферсона, в одну кучу. Вскоре бумаги валялись по всему дому. Ломакс находил все больше писем от Эйлин Фрайл с требованием вернуть покрывала. Он решил позвонить ей на следующий день. Он заплатит по счетам и приведет в порядок бумаги. Уберется наконец в доме. Затем Ломакс вспомнил, что завтра – первый день суда.

Бумаги Джеферсона обнаружились в его логове, где Ломакс безуспешно искал их неделями. Успокоившись, он присел, чтобы прочесть их. Снова зазвонил телефон.

– Привет, это Марджори.

Ломакс отвечал бесстрастно.

– Привет, Марджори, как дела?

– Я просто хотела спросить, чем вы занимаетесь сегодня вечером? – застенчиво спросила она.

– Ну… обсуждаю красное смещение со студентом.

– А… тогда понятно. Я только что беседовала кое с кем – недалеко от вашего дома. Вот и решила заскочить. Но если вы заняты…

Марджори была уверена, что он откажет.

– Нет, приходите – если, конечно, вы не должны возвращаться в «Сэш Смит», – быстро ответил он.

Ломакс рассказал, как добраться до его дома. Ему показалось, что Марджори знала адрес. Ломакс не помнил, чтобы давал его девушке. Его заинтересовало, с кем это она беседовала неподалеку от его дома.

– Старая подружка Льюиса, – объяснила Марджори.

Наверное, та самая, которую Джулия безуспешно разыскивала однажды ночью.

– Она сказала что-нибудь стоящее?

– Не думаю, чтобы эта девчонка сказала хоть что-нибудь стоящее за всю свою короткую жизнь.

– А разве не поздно уже опрашивать людей?

– Это никогда не поздно.

* * *

Марджори мучилась от жары. Одежда прилипла к телу. Она крепко сжимала сумочку.

– Какой замечательный дом, – заметила она. – И везде эти чудесные белочки.

– Они самые, – мрачно ответил Ломакс.

Депьюти рассматривал Марджори, однако с приветствиями не спешил. Он несколько раз ударил хвостом по земле, а затем снова лег и уснул.

Ломакс сделал Марджори холодный напиток и опустил в стакан одну из перевитых соломинок Хелен. Они уселись на веранде в тени деревьев.

– Здорово, – сказала Марджори, рассматривая деревья, растущие прямо сквозь конструкцию.

Девушка казалась смущенной. Много улыбалась. Ломакс гадал, зачем она позвонила.

– Хотите услышать новости из «Сэш Смит»? – поинтересовалась она, катая кубики льда забавной соломинкой.

Ломакс молчал.

– Случилось много чего интересного. – Марджори начала рассказывать про Курта. – Он тактичен, словно… ну я не знаю… грузовик, который пересекает Неваду и даже не притормозит, если раздавит корову и все ветровое стекло будет залито кровью.

– Кажется, вам случалось неоднократно пересекать Неваду, – заметил Ломакс.

Марджори кивнула:

– В детстве я жила там. Мой дед был военным летчиком. Мертвые коровы усеивают весь штат. Итак, – продолжила она, – Курт начал задавать в офисе вопросы. Кто знает о новой фирме Льюиса? Кто хотел перейти туда? Примерно так. Предполагалось, что Курт должен проявить сдержанность, но вы представляете себе сдержанный грузовик на десяти колесах? Его расспросы напугали людей, и сегодня утром нас ждало сообщение. Четверо партнеров покидают «Сэш Смит». Они основывают новую фирму, уже нашли офис, купили мебель и приглашают младший персонал, и, само собой, клиенты вольны уйти вместе с ними.

– Ничего себе, – заметил Ломакс.

– Френсис считает, что рано или поздно они все равно объявили бы об этом, но Курт со своими расспросами заставил их поторопиться.

– А что еще сказала Френсис?

– Ничего. Вы ж ее знаете.

Ломакс подумал, что совершенно не знает Френсис. Он молчал.

Марджори его реакция разочаровала. Она добавила:

– У нас давно не происходило ничего подобного. По крайней мере не в фирме с репутацией «Сэш Смит». Мы одна из крупнейших юридических фирм в северной Калифорнии. Эти ребята загребали буквально миллионы.

На слове «буквально» Марджори расширила глаза.

– А вы? Тоже уходите?

Марджори покачала головой:

– Мне нравится работать с Френсис.

Ломакс гадал, имеют ли эти новости отношение к делу Джулии.

– Для Джулии это хорошо, – заверила его Марджори. – Френсис будет утверждать, что Льюис хотел основать новую фирму и нуждался в деньгах. Это поможет развалить версию полиции о шантаже.

– Хорошо.

– Однако, – добавила Марджори, – Френсис не хотелось бы лишний раз упоминать «Сэш Смит», пока все еще так свежо.

Ломакс положил ноги на стол и вытянулся в кресле. Сквозь деревья проглядывало небо. Звезды, галактики, кластеры и суперкластеры – все были там, в вышине, а небо сегодня такое чистое и синее, что можно вообразить, будто видишь их невооруженным взглядом.

– Не волнуйтесь, – неожиданно сказала Марджори. – Если кто-нибудь и вытащит Джулию, так именно Френсис.

– Думаете, она сможет?

Марджори задумалась. Она внимательно изучала лед в стакане, ковыряя его соломинкой.

– Процентов на пятьдесят, – сказала она наконец. – Само собой, если Джулия проиграет, Френсис будет подавать апелляцию. Ломакс?

Ломакс посмотрел на Марджори. Вечернее солнце светило прямо в глаза, и он прикрыл их рукой.

– Наверное, мне не следует говорить этого…

Ломакс ждал, сощурившись

– …но почему вы так уверены, что она невиновна?

Ломакс вздохнул и снова уставился в небо.

– Она просто не могла совершить таких ужасных вещей, – сказал он.

Ломакс знал, что Марджори пристально смотрит на него. Солнце светило ему прямо в лицо. Наверное, сейчас девушке особенно хорошо видно его заросшее щетиной лицо. Морщины вокруг глаз и рта. Должно быть, особенно заметна Крабовидная туманность.

– Вы так влюблены в нее?

– Да.

– Она очень красивая. – Ее голос звучал печально.

– Не могу не согласиться.

– Трудно представить, что ее можно обвинить в убийстве.

– Просто невозможно.

– Но разве в глубине души вы не задаете себе вопрос: может быть, она действительно виновна?

– Нет.

Ломакс не хотел обсуждать с Марджори глубины своей души. Ему не нравился интимный тон их разговора. Он обрадовался телефонному звонку и удалился в дом, оставив Марджори одну на веранде.

– Э-э… Профессор, это Джеферсон. Я ухожу на работу. Я работаю в пиццерии неподалеку. И… я должен сдать работу завтра. Если я не сдам… хотя уже слишком поздно…

Чувство вины пронзило Ломакса, словно электрический ток.

– Боже мой, простите меня, Джеферсон. Ко мне приехал человек из офиса сразу после нашего разговора.

– Да ничего…

– Где находится ваша пиццерия?

– На углу Сосновой и Пятнадцатой. Но…

– Я приеду вечером, и мы обсудим вашу работу во время перерыва.

– У меня не бывает перерывов.

– Когда вы заканчиваете?

– Вечером… в десять.

– Хорошо, я подожду, – сказал Ломакс. – Простите меня. Я очень хочу обсудить вашу работу.

Ломакс не хотел, чтобы Джеферсон догадался, что он еще даже не читал ее.

Марджори допила свой напиток и, когда Ломакс вернулся, поднялась с места.

– Я должна возвращаться на работу, – сказала она.

Девушка казалась печальной. Ломакс видел, что ей хочется, чтобы он попросил ее задержаться или пообедать с ним. Он рассказал Марджори о Джеферсоне и его работе.

– Скорость красного смещения, – эхом повторила она. – Понятно. Вы скучаете по обсерватории?

– Да. Очень сильно.

Произнеся эти слова вслух, Ломакс понял, насколько они соответствуют истине. Он неуклюже проводил Марджори до машины.

– Надеюсь, я не зря заехала, – сказала девушка. – Я хотела, чтобы вы узнали новости.

Голос звучал безжизненно. Даже походка казалась разочарованной. Ломакс вспомнил, что простое упоминание о Добермене в устах Джулии действовало на него так же.

– Извините, но я должен заняться работой этого студента. У меня всего несколько часов, чтобы прочесть ее. В следующий раз, когда будете проезжать мимо, позвоните, и мы пообедаем вместе дома. Или выберемся в какой-нибудь ресторан, – услышал Ломакс собственный голос.

Марджори кивнула и, не глядя на него, уселась в машину.

– Я буду иметь в виду, – сказала она. Затем снова кивнула: – Хорошо. Спасибо.

Она уехала. Ломакс смотрел ей вслед. Марджори не казалась ему привлекательной, но в то же время нравилась. Он не хотел, чтобы она печалилась из-за него.

* * *

Пиццерия находилась рядом с университетом и была заполнена посетителями. Ломакс встал в хвост очереди. В зале только он один ел в одиночку. Его окружали юные привлекательные лица. Ресторан звенел от их голосов.

Официанты в желтом приносили ему поочередно воду, пиво и, наконец, пиццу. Ломакс поискал глазами Джеферсона. Юноша работал в другой части зала. Он сновал взад и вперед. И только после десяти, когда Ломакс допивал уже вторую чашку кофе, Джеферсон подсел за его столик. Он сменил желтую униформу на свою обычную одежду и выглядел усталым и разгоряченным.

– Что-нибудь выпьете? – спросил Ломакс.

Джеферсон заказал пиво. Он нервничал и не смотрел Ломаксу в глаза. Джеферсон был почти одного роста с Ломаксом, поэтому для них двоих стол оказался маленьким. Ноги не помещались под ним. Несколько раз под столом они касались друг друга ногами, и Джеферсон все время дергался, извиняясь.

– Может быть, уже поздно? Во сколько вы должны представить работу?

– Завтра к трем. Все нормально, профессор, я не устал.

Ломакс показал Джеферсону места, где его расчеты были неверны. Джеферсон воспринимал с трудом. Дважды он просил Ломакса повторить объяснения.

– Здесь так шумно… до моей квартиры десять минут. Может быть, в спокойном месте я смогу сосредоточиться, – сказал он.

Ломакс заплатил, и они поехали к дому Джеферсона, который для Ломакса оставался домом Гейл. Он не мог удержаться, чтобы не посмотреть на окна ее квартиры. Разумеется, в окнах не было света.

Отец Джеферсона смотрел телевизор. Когда Ломакс вошел, он подскочил.

– Мы встретились в пиццерии – профессор объяснял, где я ошибся в расчетах, – сказал Джеферсон.

Консьерж покачал головой:

– Так поздно? Ты не должен был просить профессора помогать тебе в такой час. Профессор – человек занятой.

Ломакс вынужден был долго объяснять, что он не занят и не устал, пока наконец Джеферсон не впустил его в свою комнату.

– Это и спальня. Кровать вытаскивается снизу, смотрите, – объяснил Джеферсон. – Это папа сделал. Он может все.

Комната была маленькой и опрятной. Ломакс узнал учебники по физике, сложенные в углу. На стенах висели снимки галактик.

Они сели за компьютер. Ломакс был терпелив. Они несколько раз проверили вычисления.

– Наверное, вы думаете, что я глуп, – устало заметил Джеферсон.

– Нет, уже поздно, это я сглупил, что не занялся этим раньше.

– Хотите кофе? Чаю? – спросил консьерж, появляясь в дверях.

– Ложись спать, папа, – сказал Джеферсон. – Не беспокойся о нас.

Однако Хомер снова возник в дверях, на сей раз с дымящимися кружками.

– Я придумал кое-что получше, – произнес он. – Солодовое молоко. Вы любите солодовое молоко, профессор?

Ломакс изобразил на лице удовольствие.

– Спасибо, папа. Иди спать, – повторил Джеферсон.

– Хорошо, – сказал Хомер, – я пойду спать, но вряд ли усну, так что если вам что-нибудь понадобится…

Он поставил на заваленный бумагами стол пакет с письмами. Пакет выглядел тонким.

– Еще почта, – сказал Хомер.

Они слышали, как он бродит по комнатам. Наконец дверь щелкнула, и наступила тишина.

– Он переживает по поводу выступления в суде, – объяснил Джеферсон.

Когда покончили с вычислениями, Ломакс обратился к последним страницам распечатки:

– Ваши выводы неплохи, но слишком категоричны. Вы вольны придерживаться одной теории, но сначала должны изучить все альтернативные, и если решили не принимать во внимание некоторые данные, сначала объясните почему. Даже если вы уверены в своей правоте, нельзя не допускать возможности, что кто-то другой тоже окажется прав. Вам следует также включить некоторые последние данные. В январе в «Астрофизическом обозрении» публиковалась статья из Чили о скорости красного смещения. Я выписал для вас несколько абзацев. Это просто краткое изложение, и вам не обязательно вставлять его дословно, но можете сослаться на него.

Джеферсон поблагодарил.

– Прочтете?

Юноша кивнул и принялся читать. Он выглядел моложе и худее, чем Ломакс запомнил с прошлой встречи. От напряжения лицо осунулось, под глазами залегли круги. Внезапно Ломакс почувствовал тревогу.

– Джеферсон, вы не больны? – спросил он.

Юноша поднял глаза. В первое мгновение он изобразил удивление, но когда понял, что Ломакс действительно беспокоится, выражение лица изменилось. Несмотря на то что Джеферсон пытался бороться с собой, лицо его сморщилось, рот исказился, веки закрылись, а по щекам потекли слезы, капая на бумаги. Он достал платок и высморкался. Ломакс положил руку ему на плечо, и это простое сочувственное движение, вместо того чтобы успокоить Джеферсона, заставило его затрястись от рыданий. Он уронил голову и закрыл глаза, плечи и спина содрогались. Юноша всхлипывал в полном молчании.

Когда он перестал плакать, то, как Ломакс и предполагал, начал извиняться. Они тихо заговорили. Ломакс гадал, сколько раз Джеферсон вот так же тихо плакал в своей комнате, стараясь не разбудить отца.

– Не извиняйтесь, просто расскажите, в чем дело. Экзамены?

Джеферсон живо замотал головой. Ломакс ждал, когда он заговорит.

– Я так несчастен, – произнес Джеферсон, снова высморкавшись. – Я… я тоскую по ней.

И снова залился слезами. Ломакс решил, что юноша говорит о несчастной любви, хотя он мог иметь в виду и собственную мать, так как в квартире явно не было женщин. Он ждал, пока Джеферсон выплачется.

– О ком вы тоскуете, Джеферсон? – осторожно спросил он.

– Гейл!.. – прорыдал юноша.

Ломакс вздохнул. Он даже не удивился. Ломакс устал удивляться собственной слепоте и недогадливости.

– Наверное, за эти месяцы я впервые произнес ее имя вслух, – прошептал Джеферсон.

– Гейл, Гейл, Гейл, – сказал Ломакс.

– Гейл, Гейл, Гейл, – эхом повторил Джеферсон. Он всхлипнул. – Я держался, пока не появились вы и мы не пошли в ее квартиру.

– А мне тогда показалось, что вы очутились там впервые.

– Я хотел, чтобы вы так подумали. Но я не врал. Со времени убийства я не заходил туда. А до ее отъезда во Францию бывал там миллионы раз. А теперь вот они арестовали Джулию, скоро будет суд, и по телевизору все время показывают ее…

На сей раз юноше удалось удержаться от слез. Ломакс заметил, с какой фамильярностью Джеферсон упомянул имя Джулии.

– Вы хорошо знали Гейл?

Джеферсон поднял глаза – в них застыли слезы.

– Очень хорошо, – сказал он.

– Вы были близкими друзьями.

– Друзьями, приятелями. Я никогда не был уверен, кем являюсь для нее.

– Вы спали с ней?

Слезы потекли из глаз Джеферсона.

– Я не сопляк, – сказал он. – Просто не могу остановиться. Наверное, вы считаете меня слизняком.

– Нет.

Джеферсон рассказал Ломаксу, что впервые увидел Гейл, когда она въезжала в дом. Поначалу они не замечали друг друга. У Джеферсона была симпатичная подружка, которая училась на историческом. Постепенно они с Гейл стали друзьями. Подружка Джеферсона познакомилась с одним теологом и оставила его. Гейл и Джеферсон переспали. Это было необыкновенно.

– Профессор, это невероятно. Потрясающе. Я поднимался к ней каждый день, если Гейл пускала меня. Если бы она позволила, я бросил бы университет и все дни напролет занимался с ней любовью.

– Ого, – с завистью заметил Ломакс.

Джеферсон прошептал:

– После ее смерти я пошел к проститутке. Я решил, что больше никогда не испытаю того, что испытывал с Гейл. Я почти тронулся умом.

Ломакс слушал.

– Это было ужасно. Просто кошмар. Я думал, что профессионалка сможет хотя бы технически повторить то, что умела делать Гейл. Где там. Забудьте.

Против воли Ломакс улыбнулся.

– Полиция допрашивала вас?

– Нет.

– Почему?

– Когда все это случилось, я учился в Массачусетсском технологическом – получил стипендию на семестр. Отец не хотел, чтобы кто-нибудь догадался, что я хорошо знал Гейл. Он думал, что если журналисты, полицейские и адвокаты начнут расспрашивать меня, я не выдержу. Он так переживает еще и потому, что догадывается, как мне тяжело. А я переживаю, потому что знаю, каково ему. Ну, увидеть ее в таком виде.

Они посмотрели друг на друга, и Ломакс понял, что сейчас произойдет.

– Вы видели снимки, – сказал Джеферсон.

– Да.

– Как… как она выглядела? Я никогда бы не решился спросить у папы, но я очень хочу знать.

Ломакс молча уставился в пол.

– Ох, – вздохнул Джеферсон, видя, что Ломакс не собирается отвечать.

Ломакс понимал, что должен сказать хоть что-нибудь.

– Там было много крови. Это трудно описать. Иногда мне хочется верить, что как бы человек ни умирал, в любых обстоятельствах, само мгновение смерти исполнено покоя.

Джеферсон слушал, всем телом подавшись вперед.

– Вы так считаете?

– Да. Полный покой. Чувство совершенной расслабленности.

Джеферсон кивнул. Юноша улыбнулся, хотя в глазах еще блестели слезы.

– Спасибо, – произнес он, – спасибо вам.

– Наверное, – медленно сказал Ломакс, – вы многое могли бы рассказать о Гейл.

Джеферсон с готовностью закивал.

– Да, – ответил он. – Я могу многое рассказать. Мне очень хочется.

Ломакс вспомнил, как Элисон вынюхивала крохи информации в квартире Гейл, когда рядом всегда был Джеферсон, который мог рассказать о Гейл все.

– Гейл лежала в больнице?

– Да.

– Она часто использовала духи вместо того, чтобы сменить одежду?

Джеферсон ухмыльнулся:

– О Боже, да. Все девушки, которых я знал, постоянно мылись. А Гейл нет. А знаете что? Запах ее тела казался мне гораздо сексуальнее, чем запах мыла. Я извращенец?

Ломакс постарался утешить юношу.

– У меня, – добавил он, – много вопросов, а вы слишком устали, чтобы отвечать.

Однако Джеферсон настаивал, что совершенно не устал.

– Я впервые говорю о ней. Это замечательно.

А вот Ломакс устал. Он посмотрел на часы. Полночь давно миновала.

– Мне бы кофе, – попросил он.

Джеферсон сварил кофе и принес его в комнату.

– Я расскажу вам все, что знаю о ней. Все, что слышал от самой Гейл. Есть только одна проблема, – неожиданно добавил он.

– Какая?

– Вы работаете на крупную юридическую фирму, которая будет защищать Джулию?

– «Сэш Смит».

– Стало быть, пытаетесь доказать, что Джулия невиновна?

– Да.

– Вот в этом-то вся проблема.

– Да какая проблема?

– Видите ли… – Джеферсон замялся, потом сел и обвил ногами столик рядом с кроватью, – я уверен, что Гейл убила именно она.