Текст книги "Полное затмение"

Автор книги: Лиз Ригби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

– Старая полосатая зебра! – воскликнула миссис Фокс. – Слишком стар для меня, да к тому же еще и зебра!

Когда она открывала Ломаксу дверь, руки ее тряслись. Физически Вики была очень слаба. Он не мог представить себе, что она способна приехать на квартиру Гейл, наставить ружье на своих жертв и трижды выстрелить. Невозможно поверить, что мозг Вики оставался достаточно ясным для того, чтобы спланировать и осуществить убийство.

– У вас есть машина? – спросил Ломакс.

Она посмотрела на него снизу вверх:

– Нет.

Уже уходя, Ломакс поинтересовался: знает ли она, что Джулию арестовали?

– Знаю, – ответила Вики.

На лице ее ничего не отражалось.

По пути домой Ломакс заехал в университет. Магазины на маленькой торговой улице кампуса уже закрывались. Он купил несколько ручек и блокнотов. Символ университета – горный лев – сидел, свернувшись, на обложках. Этот символ иногда становился предметом обсуждения на собраниях комитетов колледжей. Некоторым членам комитетов казалось, что лев должен рычать или бежать вместо того, чтобы просто сидеть и добродушно скалиться.

Ломакс пролистал чистые страницы и ощутил желание заполнить их тем, что успел узнать сегодня после заката. Он всегда так работал. В его логове было полно блокнотов. Однако сегодня Ломакс не знал, что записывать. Он решил зайти на французское отделение. Возможно, кто-нибудь сможет пролить свет на личность Гейл.

Городок почти опустел. Одинокие студенты шагали с книгами в руках. Они двигались медленнее, чем с утра. Группа студентов занималась фотосъемкой странных пятнистых теней, которые отбрасывали знаменитые растения городка. Студенты сгибались так, чтобы их собственные тени не попали в объектив. Ломакс обнаружил, что следует по пути, проложенному Хопкрофтом. Недавно оторванные листья и ветки с редкими вкраплениями растоптанных цветов говорили о том, что совсем недавно Хопкрофт прошел этой дорогой, но, к разочарованию Ломакса, профессора он не встретил.

Французское отделение закрывалось. Извиняющаяся секретарша складывала ручки в ящики стола. Она не помнила Гейл. Когда она и ее коллеги прочли об убийстве, они пытались вспомнить Гейл, однако двое преподавателей, которые учили ее, к тому времени уехали из Калифорнии. Один из них преподавал в Канаде. Прочие были французами и уже вернулись во Францию.

– А больше никто ее не помнит?

– Я точно не уверена, – ответила секретарша.

Она не смотрела на Ломакса. Он чувствовал запах ее лака для волос. Ломакс решил, что секретарша, вероятно, боится опоздать на свидание.

– Простите, – произнесла она, виновато улыбнувшись. – Все уже ушли. Я могу поспрашивать, и затем вы перезвоните мне, но сейчас все уже ушли.

Ломакс кивнул. Вечер был превосходным. Преподаватели могли читать студенческие работы где-нибудь на веранде, или прогуливаться с собакой в предгорьях, или что-нибудь мастерить дома – в воздухе уже чувствовалось лето.

Через опустевший студенческий городок Ломакс зашагал к своей машине. Воздух истончился, вечерние тени сгустились. Двое охранников припарковались и курили, высунув руки в открытые окна машины. Сигаретный дым поднимался в тихом воздухе строго вертикально. Ломакс слышал обрывки их тихого разговора.

Он купил пиццу. Запахи салями, помидоров, сыра и оливок наполнили машину. Когда Ломакс приехал домой, наступила ночь, и воздух стал прохладным. Он вытащил коробку с пиццей – она была приятно теплой. Желудок заурчал в предвкушении. На кухонном столе стояли чашки, из которых они с Кэндис утром пили кофе. Он отодвинул их и открыл коробку, ощутив теплую волну запахов съестного. Ломакс одолел уже пару кусков, когда зазвонил телефон. Он помедлил над остатками пиццы, но, решив, что это может быть Джулия, все-таки взял трубку.

– Привет, Ломакс, – сказала Френсис. – Я решила напомнить вам, что в следующий четверг Джулии будет предъявлено обвинение. Газетчики, телевидение и прочая морока. Так что держитесь от нее подальше.

– А мы смогли бы увидеться тайком? – предложил он, уже зная, каким будет ответ Френсис.

– Ни за что, это опасно. Если хотите помочь Джулии – держитесь от нее подальше. Лучше ей выглядеть скорбящей вдовой.

Ломакс почувствовал себя слишком несчастным, чтобы ответить.

– Можете позвонить ей, – заботливо добавила Френсис.

– Благодарю, – отозвался Ломакс.

Он спросил Френсис, как будет проходить предъявление обвинения.

– Сначала Джулия заявит, что невиновна. Затем – некоторые технические формальности. Это не займет много времени.

– А что за формальности?

– Ну, надеюсь, что Джулия согласится перенести время суда. Это означает, что в ближайшее время дело не будет рассмотрено. Если она не согласится, слушания состоятся через восемь недель. Этим летом. Уже скоро.

– Неужели вам не хочется, чтобы чертово дело поскорее завершилось?

Френсис помедлила.

– Я понимаю, что этого хотелось бы Джулии. Но у нас пока очень мало доказательств в ее защиту. Стало быть, нам нужно время. Ну и, кроме того… – Френсис замялась. – М-м-м… должна признаться, что в августе я с семьей собираюсь в отпуск.

Молчание Ломакса заставило Френсис продолжить. Она говорила более торопливо, чем обычно:

– Если Джулия захочет, чтобы дело рассматривалось в августе, то я, конечно же, отменю отпуск. Это естественно. Просто мне будет очень трудно объяснить детям, почему их мама не сможет поехать с ними.

– Нет-нет, не стоит оправдываться, – заверил он Френсис. – Суд очень важен для меня и Джулии, но само собой, для вас все это не имеет такого значения.

Ломакс понимал, что голос его звучит неискренне. В глубине души он осуждал равнодушие Френсис. Жизнь Джулии в опасности, а Френсис каждый вечер после работы возвращается к семье, в свой собственный мир, и как бы ни завершился суд, этот мир будет ждать ее, и в нем ничего не изменится. Казалось, Френсис поняла его, и между ними повисла неловкость. Когда она ответила, Ломакс решил, что Френсис просто подслушала его мысли.

– В моей работе это самое трудное. Самые тяжкие преступления, самые ужасные поступки, самые страшные люди. Если бы у меня не было семьи, я бы просто сошла с ума. Или даже… – голос Френсис дрогнул, – сама опустилась бы во всю эту грязь. – Видя, что Ломакс не отвечает, она продолжила: – Я вовсе не преувеличиваю. Мне случалось знать адвокатов, которые сошли с ума.

– Понимаю, – сказал Ломакс.

Френсис, конечно же, права. Случай Джулии промелькнул перед ним, увиденный ее глазами. Еще одна человеческая грязь и глупость, еще один протест возмущенной невинности, горячность друзей и родственников, обилие ненужных подробностей. А Френсис должна связать все воедино. И когда она наконец покончит с этим, ее ждет новая грязь.

Когда Ломакс повесил трубку, мысли его вернулись в прежнее русло. То, что случилось с Джулией, снова стало казаться ему истинным несчастьем. Жизнь Джулии в опасности, а Френсис думает о семейном отпуске!

Он открыл один из своих новых блокнотов. Френсис сказала, что необходимо все записывать. На первой странице Ломакс написал дату и время посещения миссис Фокс. Затем добавил ее адрес, а также адрес дома, где Гейл жила в детстве. Однако больше он ничего не смог написать. Разговор с Вики казался бессвязным, случайным и ничего не объясняющим.

Ломакс позвонил Джулии.

– Подожди, я возьму полотенце, – сказала она. – Я только что из душа.

Она вернулась.

– И что теперь на тебе?

Джулия захихикала:

– Почти ничего.

– О Боже…

Она снова захихикала, и Ломакс почувствовал, что джинсы стали тесными.

– Если бы ты был здесь, – сказала Джулия.

Губы ее прижались к трубке, дыхание участилось.

В отчаянии Ломакс проговорил:

– Только что звонила Френсис – она сказала, что мы не должны пока встречаться.

– Ах… – разочарованно вздохнула она. – Но почему?

– Потому что в четверг тебе предъявят обвинение.

Наступило молчание.

– Разве ты не знала?

– Четверг… – повторила она осторожно, и вся игривость исчезла. Она снова стала маленькой, испуганной и ранимой Джулией.

– Джулия, я думал, что они назначили дату, когда вы вносили залог.

– Они назначили, но мне не хотелось думать об этом. Я не предполагала, что все зайдет так далеко. Я думала… я считала, все поймут, что это ошибка.

Ломакс тщательно подбирал слова. Здесь, на другом конце провода, он был бессилен утешить ее.

– Как только пресса оставит тебя в покое, – уверенно начал он, – мы уедем вместе. В отпуск. Туда, где никто не сможет найти нас. И совсем скоро мы забудем обо всем.

– Не люблю отпуска, – сказала она неожиданно.

– Все любят отпуска.

Наступила долгая пауза. О чем она задумалась – об отпуске или о предъявлении обвинения?

– На работе не понравится, что в четверг меня не будет, – наконец сказала она. – У нас намечено собрание.

– Что за собрание такое?

– Комитет Диксона Драйвера по затмению. – Голос Джулии звучал устало. – Сегодня у нас было первое собрание.

Комитет Диксона Драйвера по затмению. Звучит так, словно Диксон Драйвер лично приложил руку к этому впечатляющему небесному явлению. Что ж, весьма подходит его напыщенности.

– И что же они задумали?

Ломакса не интересовало, что ответит Джулия. Он хотел, чтобы она перестала печалиться и не молчала.

– В обсерваторию приедет около пятисот школьников, – рассказывала Джулия, – и сенатор, и целая куча разных важных персон, и, возможно, губернатор.

Ломакс застонал.

– А как насчет кинозвезд? – поинтересовался он с сарказмом, однако Джулия не обратила внимания на его тон.

– Кинозвезды будут вместе с Диксоном Драйвером следить за затмением с борта реактивного самолета.

– Реактивного?

– Диксон запланировал устроить своего рода гонки с затмением. Через всю Калифорнию и над Тихим океаном.

Ломакс снова застонал.

– Ну, и чего ты хочешь добиться этими своими слоновьими вздохами? Я просто… это моя работа, Ломакс. Она мне нравится. Мне нравятся собрания комитета, – закончила Джулия обиженно.

Ломаксу стало стыдно. Разумеется, обсуждать собрания комитета, пусть даже смехотворного комитета Диксона Драйвера по затмению, гораздо приятнее, чем слушать о том, что скоро тебе предъявят обвинение в двойном убийстве.

– Прости, – произнес Ломакс, и так как она не ответила, продолжил: – Знаешь, чем я сегодня занимался? Я встречался с матерью Гейл.

– Вики? Она была пьяна?

– Да. – Что-то странное случилось с голосом Джулии. – Когда она пьяна, с ней бывает трудно разговаривать. Алкоголь повлиял на ее мозг.

Определенно что-то странное.

– От нее пахло ликером, – сказал Ломакс. Джулия не ответила. – Джулия, как ты?

Он услышал тихий всхлип, и в животе у него что-то сжалось.

– Джулия?

Она снова всхлипнула. Казалось, рыдания шли из самой глубины ее тела. С ними долго боролись, и теперь уже их не остановить.

– О Боже! Может быть, мне приехать в обсерваторию?

Это просто пытка.

– Все хорошо, – проговорила она сквозь слезы.

– Джулия, давай я приеду прямо сейчас?

– Нет, сейчас пройдет. Все хорошо.

Все было совсем не хорошо. Сила, с которой рыдания сотрясали ее тело, мешала Джулии говорить. Ломакс слушал, как она плачет. Звук этот причинял ему настоящую физическую боль – где-то вверху живота.

– Я просто не думала, что мне действительно предъявят обвинение, и вот…

Раздался стук в дверь, такой сильный, что даже Ломакс его услышал.

– Вот черт! – произнес он.

Джулия прочистила горло и попыталась справиться с голосом.

– Кто там? – спросила она едва слышно.

Ответа Ломакс не расслышал.

– Ах! – произнесла Джулия.

– Кто там? – требовательно поинтересовался Ломакс.

– Минутку, – сказала Джулия.

Она перестала плакать, положила трубку и открыла дверь. Ломакс прислушивался. Посетителем оказался мужчина. В животе Ломакса что-то сжалось еще сильнее. По обеспокоенному тону мужчины он понял, что лицо Джулии залито слезами. Видимо, волосы намокли от слез и прилипли к щекам, что только подчеркивало ее красоту. Ломакс сжал телефонную трубку и замер. Мужчина снова приблизился. – …предупредить вас, что нам нужно еще время, чтобы построить действительно сильную защиту… – говорил он.

Ломакс узнал голос Курта. Он вернулся из Цюриха и пришел уговаривать Джулию перенести время судебных слушаний. Он был там. Если Джулия снова заплачет, возможно, он обнимет ее.

Трубку взяли.

– Ломакс, все нормально, – произнес изменившийся голос Джулии. – Здесь Курт.

– Ради всего святого! Я сейчас же еду к тебе, – сказал Ломакс.

– Не надо. Со мной все хорошо. Прости. Я не собиралась плакать. Просто я никогда не думала, что все зайдет так далеко…

– Джулия, послушай…

– Я должна переодеться. Курт ждет. Он пришел, чтобы рассказать, как будет проходить предъявление обвинения, – сказала она.

– Ты позвонишь мне потом, чтобы я знал, что все хорошо? Когда он уйдет?

– Постараюсь.

Джулия впустила Курта в комнату. На ней только полотенце.

Пицца остывала на столе. Ломаксу захотелось сесть в машину, в темноте преодолеть все подъемы и повороты горной дороги, подойти к комнате Джулии и постучать в дверь так же громко, как Курт. Кто, черт возьми, пустил его в обсерваторию? Неужели для входа не нужна карточка? Неужели в обсерватории нет никакой системы безопасности?

Ломакс представил себе, как входит в комнату Джулии и видит Курта. Что он сможет сделать, кроме как почувствовать себя полным идиотом? Он не имел никаких прав на нее и не был уверен, что что-нибудь значит в ее жизни.

Ломакс уставился на пиццу. Сырная корочка затвердела.

Некоторое время спустя Ломакс услышал шум, сначала прерывистый, затем ставший постоянным. Сначала он удивился, что сердце его издает такие диссонирующие звуки. Затем понял, что звук исходит снаружи.

Шумели на веранде. Ломакс выключил свет и оказался в темноте. В своем собственном доме Ломакс мог передвигаться в темноте легко, как ночной зверь. У него было преимущество перед незваным гостем.

Он подошел к окну. Постепенно темнота отступила. Отсюда Ломакс мог видеть веранду, сам оставаясь незамеченным. Звуки производил енот. Зверь зарылся носом в сковородку, которую Ломакс оставил утром на столе. Лапки енота плясали по поверхности стола, когда он поворачивал сковородку, чтобы выскрести остатки завтрака Ломакса. Иногда зверь поднимал острую мордочку и оглядывался. Покончив с трапезой, енот удалился. Ломакс вышел на веранду и облокотился на перила. Он слышал внизу какое-то шуршание, возможно, это был все тот же енот.

Джулия все не звонила.

Наконец Ломакс отправился в постель, даже не приняв душ, так как боялся, что звук воды заглушит телефонный звонок.

В час ночи он позвонил Джулии. Трубку долго не брали – целых три гудка.

– Да?

Неужели она спала?

– Это я. Как ты?

– Нормально.

– Когда он ушел?

– Кто?

– Курт.

Джулия зевнула.

– Не знаю. Я заснула сразу же после того, как он ушел. Поэтому и не позвонила тебе.

* * *

Ломакс уснул только к утру и проснулся к обеду. Голова болела так, словно он всю ночь пил.

Он принял душ, но облегчения не почувствовал. Сварил кофе. Потом уселся на веранде и, доедая холодную пиццу, стал составлять список людей, которым должен позвонить. В доме висела тишина. Он никак не мог приступить к работе.

Ломакс решил отыскать ровесников, друзей и учителей Гейл Фокс. Теперь он знал, что, расспрашивая людей, важно выбрать правильный тон, однако сегодня ничего не мог поделать со своим голосом. Он звучал резко, и ответы, которые получил Ломакс, ничего не прояснили. Люди, которые помнили Гейл, не могли сказать о ней ничего определенного. Ломакс был настойчив, но наступил вечер, а он так и не обнаружил ни одного человека, который мог бы считаться ее другом.

ГЛАВА 18

Хотя Ломакс часто проходил мимо здания суда, ему никогда не доводилось карабкаться вверх по высоким ступеням из серого камня. Когда он ступал по ним, раздавался интересный щелкающий звук. Ступени были невероятно широкими, а высота их заставляла людей, одолевших подъем, останавливаться наверху, чтобы перевести дух.

Здание суда казалось старым только на первый взгляд. Оно выглядело прочным, хотя, возможно, и это была всего лишь видимость. Американский флаг, укрепленный на высоком наклонном древке, свисал над ступенями. Ломаксу случалось видеть телевизионные камеры, сгрудившиеся под флагом, но обычно, проходя мимо, он тут же забывал о них. Эти камеры, ступени и само внушительное здание были частью жизни других людей. Казалось удивительным, что теперь они стали важны и для него.

Внутри мрачных залов гудела толпа, состоящая из людей, которые наверняка знали, почему оказались здесь. Ломакс спросил у женщины в форме о деле «Народ против Фокс». Судя по деловито спешащим людям, он находился на правильном пути.

Женщина адресовала его к другой служащей, которая стояла рядом со столом. Та взглянула на лежащий перед ней листок и направила Ломакса прямо по коридору к комнате заседаний номер три. На дверях не наблюдалось табличек, поэтому сказать, где же находится третий номер, было затруднительно.

– Это третий номер? – спросил Ломакс у полицейского, стоящего у двери.

– Угу, – подтвердил полицейский, зевая.

Ломакс с трудом открыл дверь. Шум и суета коридора остались снаружи. Комната заседаний была заполнена на три четверти. После коридора Ломаксу показалось, что здесь тихо и жарко. Когда он вошел, кто-то как раз делал признание о своей виновности. Ломакс отыскал место почти посередине зала. Несколько человек встали, чтобы пропустить его. Репортеры сидели на скамье с блокнотами и ноутбуками на коленях. Некоторые шепотом переговаривались.

Ломакс огляделся. Джулия, Курт и Френсис находились в другой части комнаты. Он почти не видел Джулию – ее закрывал Курт, который что-то шептал ей на ухо.

Судья сидел на возвышении. Казалось, что адвокаты и обвиняемые сгрудились у его ног. Шеренга обвиняемых в оранжевых робах и наручниках сидела у стены. Некоторые разговаривали, кто-то спал, кто-то плакал. Что могло быть общего у Джулии с этими уличными убийцами и торговцами наркотиков? Адвокаты часто просили, чтобы обвинительный акт не зачитывался вслух, что заставляло Ломакса гадать: что же такого особенного совершили обвиняемые?

Женщина за столом назвала Ломаксу номер дела, однако он успел забыть его. Всякий раз, когда объявляли номер, он резко поворачивал голову к Джулии, воротником рубашки задевая свежий порез от бритвы, что заставляло ранку кровоточить. Утром, выехав из дома, он подумал, что, если пресса уже прознала о его связи с Джулией, ему вряд ли стоит появляться в суде в рваных джинсах и небритым. Он заехал к Кэндис и наскоро побрился, одолжив попутно рубашку и костюм Роберта. Костюм Роберта был по крайней мере на размер меньше того, что носил Ломакс, и ему стало жарко в тесном пиджаке.

Судебное заседание продолжалось. Обвиняемые и их адвокаты сновали туда и обратно, дверь постоянно открывалась и закрывалась, из коридора доносились громкие голоса, а полицейские у стены бренчали наручниками и переступали с ноги на ногу. Адвокаты что-то монотонно бормотали друг другу. Однако когда клерк объявил следующий номер и Джулия наконец-то поднялась с места, Ломаксу показалось, что все вокруг замерло.

Джулия шла по проходу в сопровождении Курта и Френсис. С тех пор как он видел ее в последний раз, прошло немало времени, и снова, как и всегда, красота ее поразила Ломакса. Джулия была одета в кремового цвета платье, которое больше подошло бы для церемонии первого причастия.

Люди оборачивались, вытягивая шеи. Раздался шелест одежды и блокнотов. Мужчина рядом с Ломаксом с такой силой дернулся вперед и уставился на Джулию, когда она миновала центр комнаты, что качнул целый ряд сидений. Выражение его лица определенно не понравилось Ломаксу.

Всеобщее внимание выделяло Джулию из толпы. Она казалась юной, тонкой и ранимой. Ломаксу захотелось обнять ее. Пальцы неосознанно нашли порез и свежую корочку на ранке.

Когда Джулия открывала маленькую деревянную дверцу в перегородке, разделявшей комнату надвое, волосы упали ей на лицо. Повернувшись, она отбросила волосы назад, и на мгновение лицо ее стало хорошо видно. Ломаксу хотелось поймать ее взгляд. Должно быть, она уже заметила его. Однако Джулия никак не показала, что знает о том, что Ломакс сидит в зале среди толпы глазеющих идиотов. Ничего не отражалось на ее лице.

Судья вызвал адвокатов Джулии. Затем Курт, Френсис и Джулия встали перед судьей, и суд заслушал обвинение. Народ обвиняет Джулию в убийстве мужа и падчерицы. Когда произносились слова «по злому умыслу», Курт внезапно поднял руку ко рту, как будто желая подавить кашель. Одновременно Джулия нервным движением вскинула руку, чтобы поправить волосы. Ломаксу показалось, словно две птицы взлетели к потолку.

Когда был задан вопрос, признает ли Джулия себя виновной, зал замер. Джулия выпрямила стройную спину. Ломакс внезапно вспомнил полицейские фотографии, которые видел в кабинете Френсис. Иногда эти снимки без всякой видимой причины вдруг всплывали у него в голове.

– Невиновна, – произнесла Джулия.

Голос ее казался юным, нежным и чистым. Обладательница такого голоса не могла быть виновна в подобном зверстве.

Комната заседаний снова ожила. Адвокаты с портфелями начали перешептываться с клиентами, в то время как другие клиенты, только что появившиеся из дверей, оглядывали комнату в поисках своих защитников. Заключенные у стены снова начали переговариваться. Полицейские сменились. Ввели еще группу заключенных.

Ломакс потянулся вперед, чтобы слышать, что происходит у судейского возвышения. Казалось, там собралась целая армия обвинителей с бумагами в руках. Один из них, чернокожий, ранее оглашал текст обвинения против Джулии. У него был низкий голос, и почти невозможно было разобрать, о чем он говорил с судьей. Казалось, что они с Френсис спорят. Когда в комнате стало потише, Ломакс услышал обрывки их разговора. Обвинитель оспаривал бумагу, подписанную Джулией, согласно которой Френсис могла защищать ее. Несколько минут спустя вопрос был решен, и адвокаты принялись спорить о чем-то другом.

– У нас столько незавершенных дел, – говорил судья, наклоняясь вперед и показывая бровями на клерка, листавшего огромную книгу.

– Ваша честь, прошло семь месяцев… память почти стерлась… миссис Фокс совсем не спит… переживает… как можно скорее… – отвечала Френсис.

Слов обвинителя Ломакс не слышал. После переговоров клерк записал какую-то дату. Случайно, когда объявляли имя судьи, которому предстояло вести дело Джулии, в зале возникла пауза. Судья Олмстед.

Когда Джулия повернулась, чтобы уйти, в зале вновь наступила тишина. Люди пытались заглянуть ей в лицо. Некоторые женщины отворачивались, краснели или посылали ей злобные взгляды, другие уставились в пол или, забыв об ужасных обстоятельствах убийства, и вовсе улыбались. Джулия с застывшим лицом смотрела поверх толпы. И внезапно глаза ее встретились с глазами Ломакса. Губы его непроизвольно дрогнули. Ломакс осознал, что улыбается. Он попытался подавить улыбку, но лицо отказывалось повиноваться. Улыбка становилась все шире, и он ничего не мог с этим поделать, пока наконец Джулия не отвела взгляд. Ломакс понимал, что улыбка вышла довольно дурацкой.

Он обошел камеры и микрофоны, растолкал журналистов, толпившихся в коридоре вокруг Джулии и ее адвокатов. Саму Джулию, стоявшую в центре толпы, он не разглядел. Ломакс поехал прямо к дому Кэндис.

– Смотри, на воротнике кровь, – сказала Кэндис, когда Ломакс отдавал ей рубашку и костюм Роберта.

– Прости.

– Она и тебя пыталась прикончить? – спросила Кэндис, разглядывая пятно. – Господи, прости, я не должна была так говорить.

– Не смешно, – заметил Ломакс.

– Забудь, я этого не говорила, – извинилась Кэндис.

Она побрызгала чем-то на воротник и засунула рубашку в стиральную машину. Снаружи было прохладно, но кухня дышала теплом – даже окна слегка запотели. На холодильнике был приколот рисунок Хелен. На столе стояли миски со свежими и сушеными фруктами. Из-под стола раздавалось ритмичное постукивание собачьего хвоста.

Ломакс не хотел признаваться себе в том, что здание суда – с его ступенями, шумными, отдающими эхом коридорами и судьей, восседающим на высоченном подиуме, – произвело на него гнетущее впечатление. А сейчас он снова ощущал себя в теплом коконе семьи. Его семьи, пусть даже этот дом и не был его домом.

– Ломакс, не клади ноги на стол, – сказала Кэндис.

– Где-то в глубине твоего маленького жесткого сердца ты считаешь, что она виновна, – заметил он.

– Разумеется, нет.

– Она тебе понравилась бы.

Скорее всего вряд ли. Хотя угадать симпатии и антипатии Кэндис порой было невозможно, Джулию она определенно невзлюбила бы.

– У меня в клинике есть специалист по ароматерапии, которую я недолюбливаю. На прошлой неделе я обнаружила расхождение в счетах. Небольшое, но заметное. На этой неделе оно увеличилось. Я была вынуждена признать, что кто-то в клинике обманывает меня. Должна ли я подозревать ароматерапевта, если она мне не нравится?

– Я бы подозревал.

– Потому что она тебе не нравится?

– Да. И потому, что у нее жирные руки. Держу пари, у нее все бумаги в масле розмарина. Пусть эта твоя женщина с необыкновенным носом обнюхает ее бумаги.

– Идиот. Все расчеты ведутся в электронном виде. А сотрудник, которого я подозреваю, – мой любимец. Некто, кому я доверяю и кто чувствует себя в безопасности под защитой моего расположения и думает, что сможет обкрадывать меня, не вызывая подозрений.

– Неужели Роберт?

– Ломакс, давай рассуждать здраво. Я не знаю, кто обманывает меня. Клянусь, скоро я это выясню, и начать я собираюсь со своего любимца.

Ломакс почувствовал жалость к персоналу клиники. Он знал, каково это – нежиться в лучах расположения Кэндис, а потом постепенно утратить ее расположение.

– Не вздумай раскрывать рот, прежде чем все не выяснишь, – посоветовал он.

Она не обратила внимания на его слова. Кэндис, вероятно, уже успела забыть о своих домыслах. Она легко забывала собственные ошибки.

– Что же касается ответа на твой вопрос, – начала она, включила на несколько минут миксер, и Ломакс в конце концов забыл, о чем спрашивал. Предполагалось, однако, что он все еще ждет ответа. Такие мизансцены были вполне в духе Кэндис. – Значит, что касается ответа на твой вопрос… Нелюбовь к ней для меня недостаточная причина, чтобы подозревать ее в убийстве. Причина, по которой я считаю ее невиновной, такова: ты не мог бы влюбиться в убийцу.

– И на том спасибо.

– Нет, действительно… – Кэндис засунула палец внутрь миксера во что-то липкое, затем поднесла его ко рту. Ломакс попытался проделать то же самое, но она шлепнула его по руке. – Двойное убийство. Невероятно. Чтобы ты… Нет. Совершенно невозможно.

Ломакс снова сел за стол. Пес положил голову ему на колени. Ломакс съел несколько сушеных фруктов из миски. Они были коричневого цвета и приклеивались к пальцам и, очевидно, выглядели совсем иначе, когда были свежими.

– Но разве каждый из нас не способен влюбиться в человека, который…

– Ты – нет.

– Разве это так трудно себе представить?

– Невозможно.

Ломакс вздохнул.

– Ну и как она выглядела в суде? Я полагаю, ужасно?

– Ужасно.

– На самом деле я видела ее в новостях. Она не должна выглядеть слишком хорошо. Присяжные этого не любят. Разве ее адвокаты не должны были предупредить ее?

– Адвокаты тоже держались не лучшим образом.

– А почему ты сейчас не с Джулией, не утешаешь ее, не держишь за руки?

– Она осталась с Френсис и ее помощниками.

Ломакс попытался стереть воспоминание о помощнике Френсис, мысленно размножив Курта. Ломакс считал, что Джулия могла бы взглянуть на него еще раз, когда открывала дверцу деревянного ограждения, но она проследовала к ожидающим репортерам, даже не повернув головы. Он продолжил:

– Она должна выглядеть убитой горем вдовой. Френсис считает, что присяжные будут менее снисходительны, если узнают, что у Джулии есть приятель.

– Когда тебе разрешат увидеть ее?

– Сейчас я пойду домой на случай, если она позвонит. Я зашел только вернуть костюм. Повесил на место.

Кэндис скептически посмотрела на него:

– Можешь взять костюм на суд.

– У меня есть костюм.

Кэндис что-то делала – варила яйца, открывала дверцу духовки или мыла салатные листья, но тут замерла.

– С утра я просто забыл надеть его, – объяснил Ломакс.

– У тебя есть костюм?!

– Я купил его для работы в «Сэш Смит», – сказал он извиняющимся тоном.

В прошлом Кэндис не раз пыталась убедить Ломакса купить костюм, но успеха так и не достигла.

Он собирался сказать ей кое-что еще.

– Этим летом я, наверное, съезжу в Аризону.

Кэндис остановилась и наклонила голову.

– Аризона, – задумчиво произнесла она. – Это не там ли мы видели ту огромную жирную ящерицу?

Кроме ящерицы, они видели каньоны, впечатляющие горные образования и реку Колорадо. Но для Кэндис Аризона была ящерицей.

– Ядозуб, – сказал Ломакс.

– Зачем тебе возвращаться туда?

– Я собираюсь выяснить кое-что об одной из жертв убийства. В детстве она жила в Аризоне.

Ломакс хотел что-то добавить, но промолчал. Кэндис вздохнула и покачала головой.

– Тебе не кажется, что ты слишком увлекся этим расследованием?

– Не кажется.

Кэндис отвернулась. Она была заметно раздражена.

– Этим должны заниматься адвокаты Джулии, Ломакс. Тебе незачем шататься по пустыне, задавая вопросы. Кому это нужно, чтобы ты выяснял, чем занимался умерший человек в детстве?

Кэндис раздраженно подчеркнула последнее слово и включила миксер, меняя настройки до тех пор, пока прибор не взревел. Ломакс вздохнул и положил в рот еще несколько сушеных коричневых фруктов. Он собирался ответить, когда снова наступит тишина, но Кэндис опередила его:

– Идет расследование убийства. Это серьезно. Ей грозит смертный приговор. – Она помедлила, испуганная собственными словами. – Я хочу сказать, – жалобно продолжила Кэндис, – это очень далеко от космологии.

– Нужно изучить людей, если хочешь узнать, кто убил их, – произнес Ломакс.

– С самого детства?

– Возможно.

Кэндис не ответила, а только лишь покачала головой.

– Вчера я разговаривал с людьми, которые знали Гейл. Потратил целый день. И не выяснил абсолютно ничего нового.

– Почему бы тебе не спросить Джулию?

Ломаксу не хотелось говорить Кэндис, что Джулия обычно пытается уйти от ответов на его вопросы. Вместо этого он сказал:

– Может быть, мне взять с собой Хелен и Джоэла?

– В Аризону? Любоваться трупами? – повысила голос Кэндис.

– Мы могли бы любоваться видами.

– Не знаю…

Очевидно, она все уже решила. Кэндис не хотела, чтобы Ломакс увозил детей в Аризону. Возможно, несмотря на извинения, она все еще подозревала его. Или вспомнила о ядозубе.

– Если ты хотел забрать детей на каникулы, то должен был сказать заранее. Я запланировала для них на лето много чего интересного.

– Например?

– Лагерь. Поездку в Сан-Диего к маме и папе. Гимнастическую секцию для Хелен. Плавание для Джоэла. Посещения друзей…