Текст книги "Полное затмение"

Автор книги: Лиз Ригби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

– Давай не будем кричать.

– В чем конкретно ты меня обвиняешь?

– Ни в чем. – В голосе Кэндис появилось фальшивое спокойствие. – Я ни в чем тебя не обвиняю. Я просто хочу знать, почему Хелен сказала, что больше не хочет, чтобы папа целовал ее? Что произошло, когда ты целовал ее в последний раз?

– Что произошло? Ну, я поцеловал ее на ночь. Так же, как и ты всегда целуешь. А она сказала, что мои щеки колются. Вот что, черт возьми, произошло.

– Это все?

– Господи, Кэндис.

Кэндис снова оживилась:

– Джоэл сказал, что вы были вместе в палатке долгое время. Ты раздел ее и положил в постель. Честно говоря, Ломакс, это совсем не обязательно. Хелен уже шесть лет, она и сама способна раздеться.

Ломакс не мог вымолвить ни слова. Хелен и Джоэл подверглись допросу, и предметом допроса был он, их любимый отец. Он представил себе жалобные крики Хелен и заикающегося Джоэла.

– Я хочу спросить, – слабым голосом добавила Кэндис, – зачем ты раздевал ее?

– Она попросила меня.

– И что ты… сделал, что ты на самом деле сделал?

– Я снял с нее одежду, подал футболку, она залезла в спальный мешок, я поцеловал ее на ночь, а затем отправился к Джоэлу…

– Кто спал рядом с Хелен?

– Мы оба. С двух сторон.

– И… это все?

– Я не уверен, – сказал Ломакс, сердце его выскакивало из груди, – что способен продолжать этот разговор.

– Ломакс, я ни в чем тебя не обвиняю. Просто хочу выяснить, что случилось.

– Вот ты и выяснила.

Последовало долгое молчание.

– Прости, – наконец вымолвила Кэндис.

Ломакс медленно проговорил:

– Не знаю, смогу ли я простить тебя. Я подумаю об этом.

Он повесил трубку и лег в постель. Телефон зазвонил вновь. Он не снимал трубку. Однако телефон не умолкал, и Ломаксу пришлось встать с постели.

– Ломакс, выслушай меня…

– Нет.

– Я вообразила черт знает что. Да, черт знает что. Но я должна была понять, почему Хелен не хочет, чтобы отец поцеловал ее…

– Иди ты к черту!

Ломакс повесил трубку.

Он лежал и вспоминал ту ночь в горах с Хелен – все, что он сказал, подумал и почувствовал. Удивительно, но когда он меньше всего ожидал этого, в его мысли вернулся Льюис Фокс. Весь день он пытался найти Льюиса, и вот он пришел, непрошеный и незваный.

Ломакс уснул, не раздеваясь, поперек кровати. На следующее утро он встал с ясной головой. Энергично принял душ. Бриться не стал. Не стал надевать одежду, предназначенную для «Сэш Смит». Джинсы показались ему старыми друзьями.

Он позвонил Джулии.

– Как ты?

– Нормально. Вчера я не смотрела телевизор. – Голос ее был спокоен. – Я осталась в обсерватории – работаю для комитета по затмению.

– Что за комитет?

– Он еще не существует. Я как раз организую первое совещание и печатаю речь Добермену. Вокруг этого комитета такая суета.

– Надеюсь, никто в обсерватории не пристает к тебе с расспросами?

– Нет. Все очень добры ко мне. Они думают, что все это ужасная ошибка. Да так оно и есть.

Когда Ломакс собрался уходить, раздался телефонный звонок. Курт.

– Еще спите, Ломакс?

– Нет.

Курт звонил из какого-то шумного помещения. Он близко подносил трубку к губам.

– Напечатайте то, что мы вчера узнали о Хегарти и Элис, и отдайте Френсис. Сможете?

– Но я же не делал никаких заметок. Это вы что-то писали.

– Напечатайте то, что вспомните, особенно про брюнетку. Марджори уже начала искать ее. И никогда больше не ходите опрашивать свидетелей без блокнота.

– Где вы?

– В аэропорту. Лечу в Цюрих. Цюрих, Швейцария.

– Судя по вашему голосу, Курт, отдых вам просто необходим.

– Да пошел ты, Ломакс… Я пытаюсь проследить за четырьмястами пятьюдесятью тысячами на банковском счете. У меня нет времени рассказывать Френсис о том, что случилось вчера. Так что придется написать отчет за меня – так, как я показывал. Хорошо?

– Хорошо.

Однако, положив трубку, Ломакс не засел за отчет. Вместо этого он направился к университетскому городку.

ГЛАВА 16

По контракту с обсерваторией Ломакс должен был время от времени читать лекции в университете. Иногда это были лекции по физике продвинутым студентам – не более пятнадцати человек в группе. Иногда лекции по космологии в аудитории, насчитывающей сотни слушателей разных специальностей.

Университет славился высокими академическими стандартами. Студентам приходилось трудиться не на шутку. Университетский городок был известен своими редкими растениями. Биологический и ботанический факультеты процветали – именно они развели растительность, пожертвованную давними благотворителями. Год за годом деканы вкладывали деньги в ботаническую коллекцию, пестуя и расширяя ее. Поэтому деревья, кустарники и прочие растения студенческого городка славились по всему миру. У Ломакса были приятели среди профессоров университета – люди, имеющие влияние на формирование университетской политики. Они заседали в различных комитетах. Приятели Ломакса утверждали, что вопросы содержания ботанической коллекции являлись самыми горячо обсуждаемыми в университете темами.

Ботаники приезжали в студенческий городок, чтобы восхититься деревьями и комитетами, сражающимися за их существование, но Ломакс не обращал на растения никакого внимания. Он шагал по аллее высоких морозоустойчивых деревьев из Северной Европы, даже не глядя на них. Рассеянно миновал группу смеющихся студентов. Одинокая девушка сидела на скамье рядом с редким кустарником с Аляски и тихонько плакала – Ломакс проигнорировал как девушку, так и кустарник.

– Могу я увидеть профессора Хопкрофта? – спросил он у ассистента.

– Он на лекции. Закончит в одиннадцать и сразу же уйдет.

Ломакс подождал рядом с аудиторией. Когда студенты начали покидать лекционный зал, он зашел внутрь. Хопкрофт все еще стоял в центре аудитории в окружении студентов, в основном девушек. Ломакс присел с краю пустой скамьи, дожидаясь, пока профессор заметит его. Увидев Ломакса, Хопкрофт не удивился и улыбнулся ему.

Они хорошо знали друг друга, хотя встречались редко. Когда-то Хопкрофт посетил цикл лекций Ломакса «Где начинается время?» и прислал ему благодарственное письмо. Случилось так, что и Ломакс смог вернуть профессору комплимент, посетив несколько лекций Хопкрофта на тему «История детского воспитания».

Хопкрофт был огромен, словно футболист. Один из самых известных ученых университета и один из немногих чернокожих профессоров. Около десятка лет назад он написал книгу по психологии, которая стала признанным учебником для студентов. Его последующие работы вызывали куда большие споры. Идеи профессора смущали университетское сообщество. Хорошо известный неспециалистам, он не пользовался влиянием среди коллег, однако превозносился последователями.

– Как дела в обсерватории? – дружелюбно спросил Хопкрофт.

– Я взял отпуск. Для других исследований, – неловко отвечал Ломакс.

Хопкрофт пристально посмотрел на него, и Ломакс покраснел.

– Каких исследований?

– Трудно объяснить.

– Я слышал, как вы объясняли теорию Большого Взрыва аудитории, заполненной жующими резинку и лопающими пузыри восемнадцатилетними оболтусами. Что-что, а объяснять вы умеете.

– Я помогаю адвокатской фирме в расследовании убийства. Откровенно говоря, даже двух.

Хопкрофт поднял одну бровь, затем вторую. Эффект получился комический. Впервые за весь день Ломакс улыбнулся.

– У меня к вам есть парочка вопросов, профессор. Конечно, если вы располагаете временем.

Хопкрофт собрал свои записи и стопку студенческих работ.

– Моя машина припаркована у западной окраины городка. Это в пятнадцати минутах ходьбы… или в двадцати – если при этом еще чесать языками. Возможно ли, спросите вы себя, после того как Хопкрофта вышибли из двух комитетов (всего их три), отняли часть кабинета для устройства мужской душевой, возможно ли, чтобы декан отобрал у него еще и место на стоянке? Вы готовы выступить в защиту Хопкрофта? Оставьте, доктор Ломакс, это ни к чему. Я паркую машину рядом с химическим факультетом, потому что мне так нравится. О, это был настоящий бюрократический кошмар! Психолог, который хочет парковать машину рядом с химическим факультетом. Это не нравится компьютерам, это не по душе чиновникам. А мне нравится. Меня попросили объясниться, и я сказал: «Вам придется смириться. В противном случае будем решать этот вопрос у декана. Что маловероятно, ибо он в основном пребывает на заседаниях комитетов».

– Идет, – сказал Ломакс. – Пятнадцать минут меня устроят.

– Двадцать, если вы хотите, чтобы я говорил и думал на ходу.

На выходе из здания Хопкрофт оторвал несколько стеблей с плюща, росшего рядом с дверью.

– Однако, – предупредил профессор, – если дело касается предстоящего суда и вы ищете эксперта, который мог бы выступить свидетелем, нам следует вести себя более официально. Кабинет, блокноты, кофе с ложечками и маленькие квадратные печеньица. Что-то в этом роде.

– Да нет, я просто хочу кое-что обсудить с вами. Я пытаюсь понять одного человека. Только он уже мертв. Всякий раз, когда, как мне кажется, я начинаю понимать его, он снова ускользает. Мне ведь… мне ведь никогда не приходилось делать этого раньше.

– Разве? А вы уверены? – прогудел Хопкрофт. Ломакс удивленно посмотрел на него. – Бросьте, доктор Ломакс, вы занимаетесь этим все время. Вы исследуете звезды такими, какими они были миллионы лет назад, прекрасно при этом понимая, что сегодня они скорее всего мертвы. Конечно, изучение человеческого материала позволяет гораздо больше узнать о себе самом, и я подозреваю, что некоторые вещи могут удивить вас. Так что вперед, расскажите все Хопкрофту. Расскажите ему, что это за труп, который так возбудил вас.

– Я выгляжу возбужденным? – спросил Ломакс.

– Определенно.

Они миновали девушку, сидящую рядом с кустарником с Аляски. Она больше не плакала.

– Безусловно, доктор Ломакс, вы возбуждены. Итак, этот мертвец. Расскажите о нем.

– Ему было пятьдесят восемь. В сексуальном плане он предпочитал иметь дело с девушками на тридцать и даже на сорок лет младше. Возможно, он испытывал влечение к своей второй жене, когда ей было четырнадцать лет. Он женился на ней, когда ей исполнилось двадцать. Довольно долгое время у него была связь с восемнадцатилетней девочкой. Об этой связи нам известно, но, возможно, были и другие.

– Хм… – протянул Хопкрофт. Его шаг стал заметно медленнее. Ветви низкого дерева нависли над дорожкой, и профессор потянулся, чтобы сорвать одинокий цветок. – Хм. Вы хотите, чтобы я попытался объяснить, что было на уме у этого человека – что-то, объясняющее его увлечения?

– Надеюсь, – отвечал Ломакс.

– Хорошо, поставьте себя на его место. Подумайте о хорошеньких девушках, которые сидят на ваших лекциях в первых рядах.

Ломакс постарался вспомнить. Хорошенькие девушки всегда сидели в первых рядах. Длинные гладкие волосы каскадом падали на плечи. Они много записывали. В конце лекции задавали вопросы. Девушки передвигались по студенческому городку группками.

– Что в них привлекательного? – спросил Хопкрофт.

Ломакс задумался.

– Я не нахожу их привлекательными, – наконец промолвил он.

Хопкрофт улыбнулся, с удовольствием подбросив цветок в воздух, а затем поймав его.

– Хорошо-хорошо, доктор Ломакс, вы не находите их привлекательными. Понимаю. Чудесно. Однако, – он обернулся, чтобы посмотреть Ломаксу в лицо, – что привлекательного находят в них прочие?

– Ну, не знаю. Своего рода кроличье обожание. Стремление угодить.

– И сексуальность. Как насчет сексуальности?

– М-м-м… сексуальность… ну, наверное, их тела стройны и… непорочны.

Ломакс вспомнил Хелен и покраснел.

– Ну-ну, еще.

– Некоторые из них, как сказать… совершенны. У них нет морщин, шрамов, никакой асимметрии, никаких ямочек, никакого жира. Характер еще не проступил на лице, жизненные трудности еще не испортили внешность…

– Действительно, красота некоторых юных девушек не подлежит сомнению.

Ломакс подумал о Хелен. Ладони стали липкими.

– Меня тревожит один вопрос. Это всего лишь догадка…

– Расскажите. Расскажите о вашей догадке, доктор Ломакс.

– Если мужчину привлекают юные девушки, я имею в виду, сексуально… если его влечет к девочкам и у него есть дочь, будет ли он испытывать подобный же интерес и к ней?

– Весьма вероятно, – отвечал Хопкрофт.

Ломакс посмотрел на него. Профессор продолжал подкидывать свой цветок. Это начинало раздражать Ломакса.

– Вы спрашиваете меня, может ли мужчину привлекать собственная дочь? Вот что я скажу вам, доктор Ломакс: большинство мужчин испытывают влечение к собственным дочерям.

– Я имею в виду сексуальное влечение.

– Я тоже. – Хопкрофт положил растерзанный цветок в карман, схватился за ветку кустарника и принялся крутить ее, словно крошечный жезл. – Я считаю сексуальное влечение между отцом и дочерью совершенно естественным. Сегодня общество становится более терпимым к такой мысли. Кроме всего прочего, все это слишком долго носилось в воздухе. Теперь мы выросли, мы можем опираться на Фрейда. Мы осуждаем только тех отцов, которые поддаются своим импульсам – зачастую, разумеется, становясь жертвой сексуальной провокации и даже недвусмысленного приглашения, исходящего от дочери. Недавно я опубликовал работу, где утверждаю, что в некоторых случаях – не во всех, доктор Ломакс, я подчеркиваю, но в некоторых – с подобной сексуальной практикой следует смириться. Естественно, громадное количество людей очень рассердилось на Хопкрофта, посмевшего утверждать подобные гадости.

– Смириться? – эхом повторил Ломакс.

– Я шокировал вас. Доктор Ломакс, я вас шокировал. Вам не нравится обсуждать столь грязные вещи, шагая по прекрасной дорожке в окружении красивых деревьев. Верно?

– Верно.

– Что ж, тем не менее, если позволите, я продолжу… В некоторых так называемых примитивных сообществах считается нормальным, когда первым сексуальным партнером девочки становится ее отец. Я вовсе не говорю о насилии или принуждении – совсем наоборот. Вы же понимаете, первый сексуальный опыт может быть весьма пугающим. Мои собственные исследования показывают, что потеря девственности для большинства женщин не такое уж приятное событие, да и если вы вспомните себя, доктор Ломакс, вы же не станете утверждать, что мужчина в первый раз испытывает такое уж удовольствие. В других частях света это понимают. Мы же предпочитаем романтизировать данное событие. Итак, кто же является первым идеальным сексуальным партнером для женщины? Ответ: мужчина, обладающий значительным опытом, мужчина, которого она любит и которому доверяет. Тот, кто введет ее в сексуальную жизнь с добротой и пониманием. Например, ее собственный отец.

Ломакс молчал. Хопкрофт сломал зеленый прутик.

– Этот человек, которым вы интересуетесь. У него была дочь?

– Да.

– Сколько лет?

– Чуть больше двадцати. Она стала другой жертвой убийства.

– Понятно. И вы подозреваете – вернее, не то чтобы подозреваете, это просто догадка, – что между ними были сексуальные отношения? Могу я узнать, что навело вас на такую мысль?

– В основном его интерес к юным девушкам…

– Ну, если вы поддерживаете активные сексуальные отношения с юной девушкой, это вовсе не означает, что вы имеете склонность к сексуальным отношениям с дочерью. Но даже если и так, что тогда? Вы полагаете, это имеет какое-то отношение к их смерти?

Ломакс вынужден был признать, что здесь трудно усмотреть какую-то связь.

– Угу, – проговорил Хопкрофт. Он грыз ветку. – Что ж, мне приходилось сталкиваться с тем, что, когда человек умирает, наши законы, запрещающие вторгаться в частную жизнь, теряют силу. В Соединенных Штатах Америки нельзя быть мертвым и свободным от вторжения в личную жизнь. Особенно если вас убили. Стало быть, если вы решите продолжить исследования частной жизни и интимных отношений этих мертвецов – интимных отношений в особенности, – никто не сможет помешать вам. В таком случае дам вам совет, доктор Ломакс: перестаньте заниматься мертвым мужчиной, займитесь лучше окружением мертвой девушки.

Гейл. Ломакс соображал с трудом. Он почти не помнил лица девушки, которое видел на бесчисленных фотографиях. На свадебных снимках она казалась неловкой и неуклюжей. Невозможно было не заметить этого рядом с сияющей Джулией.

– Видите ли, – объяснил Хопкрофт, – инцест чаще всего инициируется поведением дочери, а не отца.

Ломакс живо кивнул. Конечно же, Хопкрофт прав.

– Как ученый вы понимаете, что не должны осуждать то, с чем придется столкнуться в результате ваших исследований. Однако как человеку вам придется нелегко. Призываю вас помнить о том, что вы – ученый. Я не собираюсь просить, чтобы вы подписались под моей точкой зрения. Вовсе нет. Однако помните, что не всякий думающий человек осуждает любой инцест. Помните об этом, прежде чем выносить суждение.

– Я никого не осуждаю, – сказал Ломакс. – По крайней мере стараюсь, так как не уверен, что смог бы осудить себя самого.

– Вот-вот. Похвально, доктор Ломакс. Сколько лет вашей дочери?

Ломакс был поражен.

– Ей шесть.

– Очень красивая? – спросил Хопкрофт сочувственно.

– Да, – ответил Ломакс.

Ему показалось, что голос его едва различим, но профессор услышал.

– И мои тоже. А у меня их три. Вот так-то. И никто из нас не сможет избежать этого искушения. Так что перестаньте беспокоиться. Доверяйте себе.

Они достигли машины Хопкрофта. На сиденье лежала куча сухих листьев, веток, сучьев и цветов. Пока Ломакс благодарил его, профессор осторожно, ничего не объясняя, добавил к куче ломаные и жеваные ветки, которые собрал сегодня. Потом помахал Ломаксу рукой и пожелал удачи.

* * *

Небо хмурилось, в воздухе чувствовалось приближение дождя. Когда Ломакс свернул на дорожку к дому, белки бросились врассыпную, однако не слишком резво. Он знал, что должен написать отчет для Френсис, но думать о вчерашнем вечере было больно, и Ломаксу не хотелось касаться открытой раны.

Поднявшись в свое логово, Ломакс в поисках чистых страниц пролистал заполненный уравнениями блокнот. Он позволил уравнениям отвлечь себя. Некоторые из них сегодня показались ему неверными. Он присел, чтобы кое-что исправить. Когда Ломакс поднял глаза, уже стемнело, и он почувствовал себя свежим, словно хорошо выспался.

Он неохотно попытался вспомнить минувший вечер. Нашел несколько пустых страниц в красной книжке с вырванными листами и перечислил факты, которые узнал о Хегарти, Льюисе и Элис. Уравнения на первой странице, точные в малейших деталях, успокаивали Ломакса, пока он не добрался до Элис. Как описать ее? Элис еще сохраняла детскую пушистость, но в ней совсем не было детской невинности. Невольно Ломакс вспомнил о голенькой Хелен, затем о домыслах Кэндис. Подумал о собственных подозрениях относительно Льюиса и решил последовать совету Хопкрофта.

Позже он позвонил Френсис.

– Я не смог прийти в офис, потому что не надел костюм, – начал он.

– Да, Ломакс, ненадолго же вас хватило. – В голосе Френсис не было ни капли раздражения. – Курт сказал, что вы скиснете через неделю. Если бы я держала пари, то поставила бы на то, что вы продержитесь хотя бы до оглашения обвинения.

– Я продержусь. Однако Марджори и сама справится с телефоном. Мы объединили результаты наших усилий, и по возвращении Курта из Цюриха она отчитается ему.

– Откуда вы знаете о Курте?

– Он звонил мне из аэропорта. Просил рассказать вам о встрече с другом Льюиса.

– Правда? – Ломакс представил себе, как поднялись брови Френсис. – Вы можете представить отчет?

– Да, могу. Но самое главное – Курт хотел, чтобы вы знали об этом: кроме Элис, у Льюиса была еще и другая подружка. Еще одна выпускница детского сада. Брюнетка. Элис видела с ней Льюиса за несколько месяцев до убийства.

– Это очень важно. Напечатайте отчет, Ломакс.

– Я тут вот о чем подумал, – продолжил Ломакс. – Меня весьма заинтересовала Гейл. А что, если я поговорю о ней с людьми?

– Не возражаю. Однако мы строим защиту на том, что предполагаемой жертвой был Льюис, а не Гейл.

– Знаю.

– Что еще вы намереваетесь предпринять?

– Точно не уверен, – признался Ломакс. – Мне порой кажется, что эта семья – Льюис, Гейл и Ричард – не совсем реальные люди.

Ответ Френсис прозвучал неожиданно откровенно.

– Льюис был достаточно реален.

– Вы не любили его.

Френсис помедлила.

– Полагаю, мои чувства значения не имеют.

– Френсис, почему вы не любили его?

– Ну хорошо… Наверное, не стоило мне начинать этот разговор. Он относился ко мне свысока. Унижал. Мне казалось, ему не нравилось, что среди партнеров появилась женщина.

– Вы встречались с Гейл?

– Однажды. Несколько лет назад. Как-то раз она пришла на прием по случаю Рождества.

– Льюис и на нее смотрел свысока?

Прежде чем ответить, Френсис помедлила.

– Не знаю. Мне кажется, он не слишком-то обращал на нее внимание. Для людей, подобных Льюису, внешний вид очень важен. Наверное, он хотел, чтобы его дочь была красавицей, а Гейл выглядела довольно странно. Неуклюжая. Несимпатичная.

– Мне хотелось бы поговорить с людьми, которые знали ее. Учителя, друзья. Может быть, съезжу в Сиэтл повидать ее брата…

Френсис вздохнула:

– Ну хорошо, Ломакс, можете поговорить со всеми этими людьми. Однако вы работаете не в одиночку – вы работаете с нами. Через пару дней приходите в офис, тогда и обсудим, что вам удалось выяснить. Надевайте костюм, и я жду вас.

– Так тяжело носить этот глупый костюм, Френсис. В нем я перестаю быть самим собой.

– Тогда постарайтесь вообразить себя кем-нибудь другим. – Ломакс вздохнул. – И не вздумайте говорить с ее братом. Этим займется Курт.

– Но он же единственный оставшийся в живых член семьи. Он может рассказать о них все.

– Вот поэтому я и хочу, чтобы именно Курт опросил его.

Поздним вечером Ломакс отвез свой отчет в «Сэш Смит». Администратора сменил ночной сторож. Он взял письмо, но не разрешил Ломаксу войти. В конце концов Ломакс убедил его принести снимок Джулии, оставленный им на столе. Сторож вернулся через несколько минут.

– Какая красотка, – сказал он, неохотно отдавая снимок. Ломакс жадно всматривался в фотографию. Он пообещал Гейл, что начиная с завтрашнего утра займется ею.