Текст книги "И истинным леди есть, что скрывать...(СИ)"
Автор книги: Лилия Гаан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
ИННИН.
Инн жила все месяцы до родов в 'Кастл-роке'. Округлялась талия, где-то там внутри шевелился младенец, и это была единственная реальность в жизни юной женщины, давно уже потерявшей всякие ориентиры. Поместье Бисби было крайне тихим местом, и казалось отрезанным от остального мира. Здесь неограниченно правил гувернер Тони – Рауль де Соланж, малоразговорчивый и суровый соотечественник. Он подписывал счета, увольнял и принимал на работу прислугу, следил за маленьким хозяйством и вел обширнейшую переписку, чуть ли не со всем миром, судя по диковинным адресатам на конвертах.
Иннин никто не трогал, и у неё была возможность обустроить жизнь по собственному желанию. Беда заключалась в том, что этих самых желаний у неё не было – стойкая горечь на сердце, тоска по Эдвину не давала сосредоточиться, хоть на чем-нибудь ещё. Вот и приходилось ей неприкаянно бродить по тенистым садам усадьбы или мерить шагами библиотеку, механически сжимая в руках какой-нибудь томик, так и нераскрытого романа.
Бисби за всё это время она видела не больше трех раз, да и только мельком. Он приезжал к сыну, и, держа мальчика на коленях, подолгу беседовал с месье Раулем, но так как её на эти свидания не приглашали, то Инн считала за лучшее держаться от этого джентльмена как можно дальше. Она по-прежнему его боялась, чуть ли не до тошноты!
Когда люди проводят так много времени в одном доме, то волей-неволей начинается сближение. Месье Рауль ничуть не форсировал события, и Инн не смогла бы точно назвать тот час, когда их церемонные беседы превратились в нечто большее, но к концу третьего месяца пребывания в 'Кастл-рокке' они уже свободно разговаривали обо всем на свете.
Первой поведала свою грустную историю, конечно же, она. Соланж её внимательно выслушал. Это произошло в один из весенних вечеров, когда уличная сырость загнала их в уютное тепло гостиной. Тони уже спал, а месье Рауль лениво ковырялся в каких-то бумагах, частью просматривая их, частью откидывая, а Инн опять бездельничала. У неё всё валилось из рук.
– Так нельзя!– довольно резко сделал ей замечание собеседник. – Уныние – самый тяжкий грех из всех совершаемых человеком! Вы здоровы, у вас есть крыша над головой – что ещё нужно для благополучных родов?
Инн нервно улыбнулась.
– Наверное, любовь отца ребенка!
Рауль откинул в сторону кипу бумаг и холодно воззрился на печальную француженку.
– Мадемуазель, любовь – это для порядочных женщин! Для куртизанок – только разврат и унижение, неужели вы этого не понимали, когда дали согласие стать содержанкой герцога? Что за глупые иллюзии? Спустись с небес на землю, и выкиньте всю эту слезливую чушь из головы!
Инн окатило жаром от столь прямого оскорбления.
– Я не давала согласия на такую мерзость,– горячо заговорила она,– у нас с Эдвином всё было вовсе не так!
– Извините за излишнее любопытство, а как у вас было? Знаете, люблю познавательные истории....
И Инн, запинаясь, и то и дело отвлекаясь на попутные пояснения, пусть путано, но разъяснила собеседнику, каким образом оказалась в столь незавидном положении. Тот слушал терпеливо, не перебивая, лишь покачивая в особо важных местах головой.
– Ох, мадемуазель,– с тяжелым вздохом подвел он итог, – не знаю даже, найдется ли в двух наших королевствах вторая такая дурочка, как вы!
Инн опешила, широко распахнув ошеломленные подобным откровением глаза. Месье Рауль милостиво пояснил свою мысль:
– Отказаться от высокой чести стать женой богатого, порядочного человека, ради жалкой участи уличной девчонки?! Здесь нужно быть не просто дурочкой, а феноменальной идиоткой, сумасшедшей!
– Но я...
– Понятно, что вы этого не хотели, но, мадемуазель, неужели даже сейчас вы не понимаете, что вас элементарно облапошили, обвели вокруг пальца, чтобы уложить в постель человека гораздо более чуждого и нелюбимого, чем лорд Кавендиш?
– Я люблю Эдвина!– гневно возмутилась Инн.
Но Соланж лишь оделил её покровительственным взглядом.
– Графиня, – сухо заметил он,– мне неудобно говорить вам об этом, но вы любите не Мортланда, а саму любовь, потому что это чувство возникло в вас именно тогда, когда вы стали любовниками.
Тогда Инн крепко разозлилась и прекратила неприятную беседу, но со временем до неё начало доходить, насколько месье Рауль лучше разбирается в людях.
– Его светлость интересует только собственная семья, – как-то высказался он во время послеобеденной прогулки по парку,– весь же остальной мир ему, как минимум, безразличен! На вашем месте, я бы не стал уповать на Мортланда, раздумывая о будущем. Это не тот человек, которому стоит доверять!
– Вы настолько хорошо его знаете? – Инн было больно выслушивать подобное о любимом человеке.
– Не сказать, чтобы очень,– Соланж сделал вид, что не понимает её сарказма,– но гораздо лучше, чем вы. Я встречался с герцогом и при других обстоятельствах, и считаю его на редкость черствой и эгоистичной натурой!
Юная женщина только тяжело перевела дыхание.
– Если бы я знала,– поделилась она самыми сокровенными мыслями,– что мне делать дальше? Как и на что жить с малышом? Чтобы вы там не говорили, я люблю Эдвина, и знаю, что он не примет нас двоих!
Француз громко фыркнул, рассеянно поигрывая каким-то прутиком. Он, вообще, не любил держать руки пустыми, неизменно занимая свои чуткие нервные пальцы какой-то работой. Это помогало Соланжу сосредоточиться на какой-либо проблеме.
– Вам не нужно думать, на что жить, – довольно зло высказался он,– в тот момент, когда Мортланд увидел вас ночью на пороге своего особняка, он всё продумал за вас на много лет вперед. Другое дело, что эта жизнь вряд ли достойна носительницы столь славного имени. Вот об этом, прежде всего, нужно ломать голову!
Инн виновато опустила плечи – ей стало стыдно!
– Революция всех нас подкосила, перевернув с ног на голову всё, что было дорого каждому доброму французу. Горько, тяжело, но это не значит, что графиня дю Валльдэ должна ради куска хлеба вести жизнь презренной куртизанки! Да ваши предки в гробу переворачиваются от такого позора!
– Но что же мне делать?– в отчаянии заплакала Инн. – Я не могу понять, почему порок закручивается вокруг меня подобно липкой паутине!
Соланж протянул ей платок и терпеливо переждал, пока она приведет себя в порядок.
– У вас есть подходящий выход из положения,– тихо вымолвил он,– ваш добрый покровитель, человек, столь много сделавший для вас – лорд Кавендиш! Вам нужно связаться с ним, повиниться, попросить прощения и отдать себя в его отеческие руки!
Юная француженка застыла от подобных слов, моментально прекратив плакать. Ей понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя:
– Мне легче умереть! Это каким же надо обладать нахальством, чтобы появиться ему на глаза с таким вот украшением! – и она показала глазами на вздернутое чрево.
Месье Рауль чуть слышно хмыкнул.
– Конечно, ему будет неприятно это видеть, но...,– он выдержал многозначительную паузу,– не век же вы его будите носить! Ребенок появится на свет, и вы вновь станете госпожой своей судьбы.
Теперь настала очередь Инн недоверчиво фыркать.
– Что с того, что малыш родится и будет не внутри меня, а на руках? Вы думаете, мой дядюшка в таком случае ему обрадуется больше? Он прекрасный человек, великодушный, добрый, но не надо уповать на то, что его добросердечие беспредельно!
Соланж сухо улыбнулся.
– Столько качеств и у одного человека? Да ещё у английского лорда? Вы явно преувеличиваете! Дело, мне кажется, вовсе не в добросердечии, а в том, что вы, мадемуазель, очень красивая женщина. И это ваше достоинство перевесит все недостатки – в том числе и явную глупость, и потерянное целомудрие, и жизнь во грехе с его светлостью!
Иннин одарила собеседника отнюдь недобрым взглядом и, хмуро пожелав ему доброго вечера, удалилась в свои комнаты. Больше к этой теме соотечественники не возвращались, хотя она пребывала в бесконечных раздумьях о своей несчастной судьбе.
Ах, если бы можно было всё вернуть назад! Тогда бы её будущий ребенок не имел позорного клейма бастарда и родился в радости, почете и любви в семье замечательного человека. Какая же она была дура, когда так обидела лорда Кавендиша!
Но в ней жила и ещё одна робкая надежда, жила, не смотря ни на что – Инн трепетно ожидала родов, чтобы показать Эдвину малыша. Не может быть, чтобы ничего в нём не проснулось при виде их ребенка! Он должен был полюбить его так же, как уже любила она. И тогда ответственность за судьбу младенца должна была подвигнуть Мортланда к самому наилучшему решению проблемы – вступлению в брак. Как это произойдет, каким образом герцог будет пояснять всему миру наличие добрачного ребенка, волновало Инн мало. Что-нибудь придумает, ведь Эдвин такой умный! Главное, чтобы они остались вместе навсегда!
Добрые, не смотря на вышеупомянутые трения, отношения с Соланжем значительно скрашивали ей дни напряженного ожидания родов. Почему-то страх перед самим процессом отсутствовал, наверное, потому, что слишком на многое ей пришлось пойти, чтобы иметь саму возможность родить.
Постепенно, слово за слово, кое-что она узнала и о судьбе самого месье Рауля. Впрочем, подробности жизни на родине он особо не скрывал, а вот каким образом оказался в малопривлекательной роли гувернера при незаконнорожденном сыне такой темной личности, как Бисби, оставалось только догадываться.
Соланжи были весьма почтенной фамилией среди французского дворянства. Их род корнями уходил в битву при Пуатье, когда один из предков спас на поле боя французского маршала, за что и был посвящен в рыцари. На протяжении веков они верно служили своей шпагой короне, особенно не разбогатев, но и не уронив себя в глазах сюзеренов. Кристально честные, понимающие свой долг, верные королю и Франции. Всё это продолжалось до тех пор, пока отец Рауля не был послан Людовиком в составе французского корпуса на помощь американским повстанцам.
– Все американцы – торгаши, жадные и неблагодарные,– с мрачным презрением рассказывал Инн Соланж,– французы своими шпагами завоевали для них свободу, а они нагло отказались оплачивать долги. Из-за них у короны начались неприятности с третьим сословием, с которым нечем стало расплатиться за снаряженную в долг экспедицию. Но это ещё полбеды! Мой несчастный отец появился на родине, зараженный как проказой, республиканскими идеями.
Это была, действительно, горькая история раздора внутри шокированной семьи, глава которой вдруг связался с якобинцами, пошёл на штурм Бастилии, да что там – входил в состав трибунала, осудившего на смерть несчастную королевскую семью.
– И что же,– с горькой усмешкой продолжал свой невеселый рассказ сын предателя,– утопив во имя мифической свободы всю Францию в крови, этим господам стало тесно, как паукам в банке, и они начали гильотинировать друг друга. Робеспьер, Дантон, и прочие кровопийцы... пришло время и моего запутавшегося идеалиста – отца! К счастью, я не видел его казни, потому что мудрая матушка успела предупредить меня об опасности буквально за несколько минут до ареста. Я стоял на крыше собственного дома, готовясь уйти чердаками и дворами из Парижа, когда эти господа вломились в наш особняк. Сестры, брат, мать, как я узнал потом, последовали вслед за отцом. А я с огромным трудом, частью вплавь, частью – на рыбачьей лодке достиг английского берега – мокрый, голодный, без средств к существованию, без связей и даже без знания английского языка!
Инн изумленно и с сочувствием слушала этот грустный рассказ. Да, по сравнению с Соланжами, дю Валльдэ ещё неплохо устроились – Кавендиши ведь никогда не оставляли их на произвол судьбы, снабжая деньгами и постоянно приходя на выручку.
– И как же вы выжили?
Месье Рауль пожал плечами с истинно галльской беспечностью.
– Выжил!
Но, не смотря на столь краткий ответ, молодая женщина догадывалась, какие страшные испытания пришлось пережить молодому человеку в этой грубой и всегда равнодушной к неудачникам стране.
– А где вы познакомились с Бисби? Что вас связало с этим человеком?
Месье Рауль искоса глянул на неё предупреждающим взглядом, но все-таки ответил:
– Он вытащил меня из очень неприятной истории, практически спас жизнь, дал кров над головой и работу. И этого вполне достаточно, чтобы я был ему обязан до конца жизни!
– Но он,– она замялась, подбирая подходящее слово,– очень опасный человек!
Неожиданно Рауль улыбнулся чуть озорной улыбкой, сразу же омолодившей его лицо.
– Не без этого! Но, милая моя барышня, в этом мире либо ты опасен, либо опасаешься всех подряд! Вы, мадемуазель, увы, не приспособлены для борьбы за место под солнцем, хотя определенное упорство в вас, конечно же, есть. Но этого явно мало, чтобы уцелеть в одиночку! Возвращайтесь к Кавендишу – у вас просто нет другого пути, если вы не хотите скончаться от сифилиса в сточной канаве Ковент-гарденского рынка! Молодость и красота преходящи, нужно спешить устроить свою жизнь, пока природа не выбила у вас из рук оружие, без промаха разящее мужские сердца.
Инн возмущенно взглянула на собеседника.
– То, что вы предлагаете – недостойно! Получается, что я должна прибегнуть к помощи лорда Кавендиша из корысти и расчета?
Соланж шутовски округлил глаза.
– Недостойно? Не может быть! Корысть, расчет? Ах, какие низменные материи! Очнись, девочка! В каком мире ты живешь? Брак – это сделка. Ты ему – тело, он тебе – имя и содержание! Так было всегда, и не нам что-то менять. Англичане просто лицемеры – толкуя о любви в браке, они всего лишь соблюдают ими же придуманные условности, а на деле? Разве твоя кузина любила Тейлора или он её? Нет, это был выгодный для обеих семей союз, и согласия молодых людей никто не спрашивал. Французы такой чушью никогда не занимались – вопросами заключения брака всегда ведали родители, и я не думаю, что в нашей стране число несчастливых супругов было больше, чем в этой ханжеской Англии.
Инн недоверчиво слушала собеседника – её и шокировала его откровенность и одновременно привлекала бытовым здравым смыслом.
– Вы, вообще, не верите в любовь? – в сомнении спросила она.
Соланж обескуражено развел руками, осуждающе покачав головой.
– Вот и толкуй с вами после этого! Причём здесь моя вера в любовь? Кстати, я довольно влюбчив и увлекаюсь многими женщинами.
Может, так и было, но Инн с трудом представляла женщину, сумевшую покорить его сердце.
– Вы опять поддразниваете меня! Как вам не стыдно?
Помимо соотечественника, она так же много времени проводила с малышом Тони, искренне привязавшись к очаровательному и непосредственному ребенку. С ним так забавно было болтать и читать книжки.
– Мой папа когда-то был моряком,– как-то на полном серьезе заявил ей мальчик, когда они с увлечением рассматривали большую книжку с изображениями кораблей,– он плавал в Вест-Индию на большом судне и даже встречался с пиратами! Он часто рассказывает мне об океане и дальних странах. Когда я вырасту, то тоже уплыву далеко-далеко – туда, где ещё никто не был! Я буду великим путешественником и совершу кучу открытий.
Инн горько вздохнула и улыбнулась сквозь пелену набежавших слез.
– Мой отец,– тихо прошептала она в макушку ребенка,– то же был великим путешественником. Он ездил в экспедиции в далекие страны, чтобы узнать, как жили люди в далекой древности, раскапывал исчезнувшие поселения и находил вещи, принадлежавшие далеким эпохам.
Мальчик нахмурил высокий лоб.
– А зачем это ему? – недоуменно спросил он. – Старые вещи такие грязные и пыльные!
– Мой мальчик, часто под пылью и грязью скрываются ответы на многие вопросы!
Женщина и ребенок вздрогнули, только по разным причинам – одна от страха, другой от радости.
– Отец! – Тони эгоистично покинув свою собеседницу, кинулся к стоящему на пороге мужчине.
Свой дом посетил так редко бывающий в нём Бисби. Он окинул благожелательным взглядом беременную женщину и ликующего ребенка.
– Я вижу вам хорошо вместе,– флегматично заметил он,– вы нашли общий язык!
Тони только того и надо было.
– Пусть она будет нашей новой мамой,– тихо попросил он,– мисс Иннин такая хорошая и ласковая. Вот и месье Рауль говорит, что у неё на редкость добрый и покладистый нрав. Пусть она останется с нами, пожалуйста!
Мольба ребенка была так откровенна, так наивна и чистосердечна, что Инн поневоле улыбнулась, робко взглянув на страшного человека, который по непонятной прихоти судьбы вдруг оказался отцом такого чудесного малыша.
– Да я бы не прочь,– присел тот на уровень детских глаз,– но боюсь, что твой крестный будет против!
– Почему?– огорчился мальчик.
– Видишь ли, он любит мисс Иннин и хочет, чтобы она жила с ним!
– Миледи,– подчеркнуто церемонно обратился Тейт к застывшей женщине,– хотите ли вы встретится с его светлостью или будет лучше отложить свидание до лучших времен?
Отложить? Инн в смятении посмотрела на хозяина дома.
– Конечно,– сказала она охрипшим голосом,– я очень хочу его видеть!
И тут же с тревогой оглядела свою изуродованную огромным животом фигуру, помятое неказистое платье, торопливо подкалывая выбившиеся из прически локоны волос.
– Все в порядке,– приободрил её Бисби, мгновенно догадавшись о причине волнения,– для женщины в вашем положении вы выглядите весьма недурно. Перестаньте изводить себя хотя бы по таким пустякам!
– Пойдем, Тони, крестному и миледи нужно побыть наедине! – потянул он мальчика за руку из комнаты.
– И я его не увижу?– разочарованно протянул тот, огорченно сморщив лицо.
– Непременно увидишь,– успокоил его отец,– но позже!
'Я буду молча ждать, что скажет Эдвин,– решила про себя Инн, пряча трясущиеся от напряженного ожидания руки в складках платья,– ведь он сам захотел меня увидеть, значит, и я, и мой ребенок ему небезразличны! Он должен сам это сказать и тогда..., тогда я тоже скажу... главное, быть спокойной и сдержанной!'
Увы, столь благоразумным намерениям не свойственно было сбыться – едва сухощавая фигура Мортланда показалась в проеме двери, ноги сами подбросили её с места.
– Эдвин!
Кто бы мог подумать, что женщина на девятом месяце беременности может так быстро пересечь комнату и повиснуть на шее мужчины, плача и целуя всё, что только попалось под губы – отвороты сюртука, подбородок и руки.
– Эдвин, ты пришел, ты все-таки пришёл! Но почему ты так долго не приходил, я так боялась, что ты больше не любишь меня! Вся истосковалась в разлуке! Ты снился мне каждую ночь, я все бежала, бежала к тебе, а ты уходил куда-то, и я не могла тебя найти!
– Инн,– руки Мортланда с силой заключили её рыдающее тело в объятия, и макушки волос коснулось его горячее дыхание,– милая, дорогая моя девочка!
Они застыли на какое-то краткое, но беспредельно счастливое мгновение. А потом всё также стремительно рухнуло.
– Это ведь был твой выбор,– жестко напомнил любовник, разжимая руки и отступая от поникшей девушки,– я предупреждал, что выбирая ребенка, ты лишаешься меня!
– Но Эдвин,– Инн взволнованно сжала руки,– разве можно выбирать между вами? Ведь ребенок – это тоже ты!
И, конечно же, герцогу эти слова не понравились.
– Нельзя манипулировать чужими чувствами для достижения своих целей!– сухо заметил он.
Инн почувствовала, как ей становится дурно и противно задрожавшие ноги больше не держат грузное тело. Малыш зашевелился и недовольно заворочался изнутри.
– Пожалуйста,– с мольбой прошептала она, беспомощно цепляясь за спинку кресла,– прошу вас, не надо ничего больше говорить!
Мортланд, не прощаясь, вышел из комнаты.
– Он полюбит моего ребенка,– как молитву прошептала она про себя,– не сможет не полюбить! Пресвятая Дева сделай так, чтобы его сердце открылось нам навстречу, и я буду вечно прославлять твою милость!
СЕТТЕНФОРД.
Лили проснулась от громкого стука в дверь, и испуганно подскочила на кровати.
– Миледи!– звала из-за дверей перепуганная нянька Алекса,– почему вы не спускаетесь к завтраку? Вы же хотели выехать пораньше?
Покрутив ничего не соображающей головой по сторонам, она, наконец-то, сообразила, что вроде бы находится в гостинице.
– Сейчас, Мэри! – крикнула леди в ответ. – Пусть готовят завтрак и запрягают!
И только потом она недоуменно попыталась сообразить, почему спит обнаженной, да ещё завернутой в незнакомое яркое одеяло. Воспоминания о прошедшей ночи, внезапно всплыв в памяти, заставили Лили взвыть от стыда. В панике осмотрела она комнату в поисках одежды – всё было кем-то аккуратно сложено на стуле, хотя она отлично помнила, где её оставила. Лили стремительно схватила рубашку и шокировано замерла. При ближайшем рассмотрении оказалось, что весь её туалет превратился в кучу жалкого тряпья – рубашка, с треснутыми по швам рукавами и расползшимся воротом, платье, лишенное половины пуговиц, и изодранный в куски изящный воротничок.
Единственное, что уцелело и что едва прикрыло всё безобразие, это была благоразумно снятая в самом начале вечера кофта.
При выходе из комнаты расстроенная женщина опасливо покосилась в конец коридора, до ужаса боясь увидеть там знакомую фигуру, но дверь в номер Дугласа была открыта и оттуда вышла горничная с охапкой белья. Бормоча что-то нелицеприятное, она прошла мимо замершей женщины и спустилась с лестницы. Лили облегченно перевела дух, догадавшись, что Дуглас, скорее всего, уже уехал. Она представить себе не могла, как бы они встретились при свете дня после того, что произошло! Но, только выехав за пределы постоялого двора, маркиза смогла, наконец-то, облегченно перевести дыхание. Слава Всевышнему, всё обошлось!
Вырванные у ночи всего-то пара-тройка часов не дали ей выспаться, и поэтому женщина быстро и крепко заснула, не смотря на капризы Алекса, недовольное бурчание няньки, тряску кареты на ухабах и прочие неудобства.
А когда проснулась, перед её взором предстал непритязательный, увитый плющом и виноградом двухэтажный дом, весьма далекий от помпезности владений Мортландов или Кавендишей.
– Вот здесь мы и будем жить,– сказала Лили спящему сыну,– подальше от Тейлоров!
Разумеется, хозяйку никто не ждал, поэтому при виде экипажа на улицу вышел только недоумевающий слуга, да и то случайно оказавшийся возле двери. Но не успела Лили толком расправить поясницу и плечи, да оглядеть двор, как двери распахнулись, и показалась экономка миссис Джексон – дородная женщина лет сорока.
– Миледи, – неторопливо присела она,– рада вас видеть в Сеттенфорде!
Лили окинула изучающим взглядом ряды аккуратно подстриженных, вечнозеленых кустарников вокруг дома, голые деревья парка, омытые дождем мраморные ступеньки, и счастливо улыбнулась. Ей здесь всегда нравилось!
– Я собираюсь какое-то время пожить в этом доме,– любезно пояснила она экономке, делая несколько медленных шагов по двору,– приготовьте нам с сыном комнаты!
– Но,– попробовала возразить сбитая с толку миссис Джексон,– мы ничего не знали о вашем приезде!
Лили только безразлично пожала плечами.
– Моё решение было спонтанным, – пояснила она, и тут же надменно глянула на надувшуюся, как индюк женщину,– мне кажется, вы всегда должны быть готовы к приезду хозяев!
Экономка, возмущенно упрятав руки под белоснежный фартук, всем видом выражала недовольство – нормальные люди сначала письменно предупреждают о приезде, а не сваливаются, как снег на голову!
Миссис Джексон много лет жёсткой рукой правила Сеттенфордом, получив это место после смерти свекрови. Хозяева здесь бывали редко – не больше двух раз в год, когда приезжали отбирать многообещающих рысаков или, наоборот, привозили купленных для разведения кобыл и жеребцов. Денек, другой, и Тейлоры отправлялись восвояси, едва ли обращая внимание на тех, кто их обслуживает, но иное дело молоденькая леди, чуть ли не с колыбели известная на всю округу вздорным и тяжелым характером!
Мрачные предположения экономки подтвердились. Буквально через полчаса дом стал напоминать разворошенный улей. Миледи не нравилось всё, что ей предлагали, и, наконец, она остановила свой выбор на комнате деверя, приказав выбросить за дверь все принадлежавшие ему вещи, оставив из прежней обстановки лишь тяжелую медную ванну.
Потом была очередь детской – гвалт, пыль, служанки с ведрами и тряпками, выбиваемые во дворе ковры и шторы, и среди этого гама энергичная и неспокойная, как язычок пламени молодая женщин в дорожном костюме.
Нет, чтобы помыться, переодеться, отдохнуть с дороги, а потом потихоньку ознакомиться с хозяйством. Но этой было нужно всё, сразу и сейчас – похоже, леди не могла ни минуты посидеть на месте, носясь, как ураган по всему дому! У миссис Джексон при виде такого разбоя в собственном царстве не выдержали нервы, и она тайком послала одного из кухонных мальчишек к лорду Кавендишу с сообщением о приезде дочери, втайне надеясь, что тот избавит Сеттенфорд от такой напасти.
Лили, действительно, чувствовала странный нервический подъем, невероятный всплеск энергии и сил. Она боялась хоть на миг остановиться, потому что тогда бы пришлось задуматься о том, что случилось прошлой ночью, а думать о Дугласе женщина не хотела и не могла, потому что... потому что не могла найти ни одного аргумента для оправдания собственной выходки.
Но когда экономка спросила её об обеде, Лили вдруг осознала, что голодна и устала, и что нужно помыться и... успокоиться! Она уже собралась направиться к себе, к давно дожидающейся ванне и чистому платью, когда во дворе Сеттерфорда загрохотали колеса подъезжающего экипажа.
И пока Лили раздумывала, не отказать ли внезапному гостю, в широко раскрытую обрадованной миссис Джексон дверь вошел лорд Кавендиш.
Прямо скажем, отношения между отцом и дочерью были не простыми, но они любили друг друга. Вот и сейчас, ласково обняв подбежавшую Лили, лорд все-таки не преминул недовольно заметить:
– Дорогая, ты пропахла табаком, как гвардеец! И почему расхаживаешь по дому в столь странном виде, неужели до сих пор не распаковала багаж?
Пришлось маркизе, заикаясь и отводя глаза, мямлить об остановке в грязной гостинице, где мол, все провоняло всякой гадостью, и что она собиралась второпях, но всё равно скоро переоденется, и так далее.
Лорд только обреченно кивал головой в ответ на эти сбивчивые объяснения. Он сразу же догадался, что этот приезд – очередная блажь сумасбродной дочери.
– Иди, дорогая, приведи себя в порядок и выходи к обеду, а я посмотрю на внука! – распорядился он.
В приготовленной для хозяйки комнате дымилась горячей водой ванна, и висела в гардеробной отглаженная и расправленная одежда.
– Вам помочь, миледи? – сухо спросила экономка.– Я могу прислать Бетси или Нэн, пока вашей собственной горничной нет в доме! Это ловкие и услужливые девушки!
Лили сдержанно поблагодарила миссис Джексон, но от услуг отказалась. Во-первых, чтобы не показать любопытным девкам, в каком виде находится её нижнее белье, а во-вторых, она была не уверена, что вчерашняя ночь не оставила следов на теле в виде кровоподтеков от слишком страстных ласк любовника. А слуги вечно сочиняют всякие гадости про господ!
Вода была восхитительно горячей, и если бы не дожидающийся обеда отец, то Лили, наверное, блаженствовала в ванне целый час. Сразу же сонно сомкнулись ресницы, и истома охватила всё тело, когда в памяти всплыло напряженное страстью лицо Дугласа – 'фея, моя золотая фея!' Его голос, казалось, прозвучал воочию, и Лили, вздрогнув, моментально стряхнула дремоту.
– У меня что-то не в порядке с головой, – сказала она себе, намыливая плечи и руки,– отдаться в грязной харчевне первому встречному? Это же надо такое натворить! А если бы он оказался преступником?
Женщина с трудом нащупала кувшин с чистой водой (мыться без посторонней помощи было неудобно).
– Я его видела в первый и в последний раз! И никто ни о чём не узнал и не узнает, а мы провели несколько восхитительных часов,– внезапно пришла она к выводу, – а раз так, то чего ради казниться и рвать на себе волосы? Было и прошло!
Окатившая женщину вода была прохладной, но это было даже кстати, в том раздёрганном состоянии, в котором она находилась весь день.
– Было и прошло! – уже громко озвучила молодая женщина последнюю мысль и решительно вылезла из ванны. – Не буду больше об этом вспоминать!
Она растиралась полотенцем, когда толстая ткань странно скользнула по ноге. Лили рассеянно глянула вниз и ахнула. В неярких лучах заходящего солнца, золотивших светлые обои комнаты, что-то искрилось зелеными и голубыми искрами на левой щиколотке.
Пораженная женщина наклонилась, согнув ногу в колене. Перед её ошеломленным взглядом предстал, обвивающий щиколотку браслет – тонкий, не шире половины мизинца. Крупные изумруды были так подобраны по размеру, что почти сливались в единое целое, и лишь по самому центру окружности мерцали три кристалловидных сапфира! Он настолько плотно прилегал к коже, что она даже не заметила украшение, когда впопыхах одевала и снимала чулки.
Интересно, откуда у Дугласа, человека явно небогатого, взялась драгоценность баснословной стоимости? И зачем было надевать браслет на её щиколотку?! Не лучше ли было, все-таки, украсить им запястье, и перед тем как она уснула? И как же теперь его снять?
Лили растерянно покрутила находку вокруг щиколотки – ничего похожего на замочек или застежку.
– Ладно,– сказала она себе,– потом подумаю над этим! Тут должен быть секрет, как-то же Дуглас надел его на меня!
Лорд Кавендиш в ожидании дочери, прохаживался по столовой.
– Прекрасно выглядишь!– сдержанно сделал он комплимент, когда она с лихорадочно блестящими глазами села за стол и дала подавать блюда.
Они промолчали всю первую перемену, но уже за ростбифом лорд вернулся к тому, что его беспокоило:
– Почему ты покинула дом своего супруга? Что опять произошло?
Лили огорченно посмотрела на отца. Да, в проницательности ему не откажешь!
– Всё в порядке!
Кавендиш хмуро вздохнул.
– Ты можешь морочить голову кому угодно, но не мне! Я знаю тебя с колыбели, и вижу насквозь! У тебя виноватый вид, что ты ещё натворила?
Молодой женщине только и осталось, что понурить голову, пытаясь скрыть своё смятение от проницательных глаз отца. Если бы он знал! Да почтенного лорда сразу же хватил удар, если бы ему сказали, что его дочь всю предыдущую ночь развлекала в постели, впервые увиденного офицера. Как же хорошо, что даже самые близкие люди лишены возможности читать наши мысли!
– Я не просто уехала из Мортланд-холла, я решила навсегда уйти от Тейлора, отец! – вырвалось из неё вопреки воле признание. – Моё терпение не беспредельно!
