Текст книги "И истинным леди есть, что скрывать...(СИ)"
Автор книги: Лилия Гаан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)
ИТАЛИЯ.
В то осеннее утро город проснулся взбудораженным ночными событиями во дворце коменданта. Волна сплетен и ужасающих слухов наполнила его подобно лавине, стекаясь на рыночные площади, а оттуда уже разливаясь во все концы, под крыши даже самых нищих хижин на окраинах. И это несмотря на тщательный надзор и запрет распространять порочащую французскую армию информацию.
Французы озверели, пытаясь пресечь разговоры, но были бессильны перед шепчущимися по углам жителями южного города.
Трудно сказать, что было преувеличено досужими кумушками, а что являлось истинной правдой в ужасающих слухах о произошедших ночью событиях, но абсолютно всем было известно, что случилось нечто выдающееся по жестокости и дерзости замысла.
Ещё вчера, падкая до зрелищ, лопающаяся от любопытства толпа неприязненно разглядывала приехавшую из Франции невесту коменданта.
Украшенный позолотой и искусной резьбой экипаж, впряженный в шестерку изумительных рысаков, в сопровождении целого отряда гренадеров полдня гарцевал по улицам древнего города. Девушка хотела осмотреть достопримечательности, о которых так много слышала. И жених – важный и надутый фанфарон раза в три старше невесты, стараясь произвести впечатление галантного кавалера, вызвался быть провожатым.
Приятно смуглая, черноволосая, живая и кокетливая, как истая парижанка девушка смело выглядывала из окна экипажа, демонстрируя модную шляпку и красоту цветущей молодости.
– У неё в приданном миллионы, да и сама недурная гусочка,– шептались досужие зеваки, откуда-то все прознавшие и об отце невесты – крупном французском банкире, и о большом приданном.
– Как бы он не подавился этим молодым мясом,– шипели острословы,– кроме генеральской сабли, ниже пояса ему нечем похвастаться! За миллион можно было купить себе супруга и получше.
– Он в большой чести у Наполеона. Говорят, этот недомерок корсиканец обещал его произвести в короли, так что за миллион крошка рассчитывает торгашеский герб украсить короной!
– Ну, пока муженек будет пересчитывать деньги, его жену будет интересовать только количество рогов на голове достойного короля. Вон как глазки блестят, сразу видно, что девчонка только и думает, как бы побыстрее задрать подол!
Сегодня волна злословия схлынула. Да и к чему было злорадствовать – бедняжка вызывала скорее жалость, чем чувство удовлетворенной мести. Кто-то очень злой, жестокий и дерзкий заставил содрогнуться в бессильной ярости не только французов, но и весь город.
Шептали всякое, но уже к вечеру стала вырисовываться достоверная картина происшедшего накануне.
Невеста ужинала в обществе жениха и каких-то родственниц, приехавших с ней из Франции, потом слушала концерт кастратов. Уже поздно ночью, пожелав друг другу спокойного сна, хозяева и гости разошлись по своим покоям.
Сопровождающие девушку дамы спали в соседних комнатах, но ни одна из них не слышала ничего подозрительного. Во всех коридорах дворца и конкретно у дверей покоев невесты генерала всю ночь простоял вооруженный конвой, который тоже не приметил никакого движения в погруженном в сон особняке. Зато рано утром дворец был разбужен душераздирающими воплями прислуги.
Спальня выдавала следы борьбы – перевернутая постель, залитые кровью простыни, но даже не это привело в ужас перепуганную женщину, а привязанная к одному из столбиков балдахина и закутанная коконом в британский флаг безмолвная фигура.
На крик служанки ворвались солдаты, но тоже не отважились подойти к страшному свертку, пока к суженной не пробился сам, одевающийся на ходу генерал Жильберт. Именно по его приказу развязали скрученные простыни и, сорвав британский флаг, присутствующие застыли от ужаса и потрясения.
Девушка была в кошмарном состоянии – судя по потекам крови, неизвестный жестоко надругался над её телом, отчего даже привыкшие ко всему вояки и то не выдержали и стыдливо отвели глаза. Но даже не многочисленные синяки и кровоподтеки притягивали к себе ошеломленные взоры присутствующих, а слово 'Франция', нацарапанное ножом на животе девушки неизвестным изувером. Это было настолько гадко, настолько превышало все пределы допустимого, что дружный вопль ярости потряс комнату. Шок продолжался, наверное, минуты три, прежде чем зарыдавшая родственница не кинулась накрывать изуродованное тело простыней, и только тут выяснилось удивительное обстоятельство.
– Она жива! – закричала дама. – Лекаря, лекаря!
Полкового врача приволокли полураздетого, да ещё с большого похмелья.
– При таких ранах и такой потери крови она не может быть жива, – пробормотал тот, досадливо опускаясь на колени, и тут его брови удивленно взлетели,– это Господне чудо! Пульс хоть и нитевидный, но прощупывается – мадемуазель дышит! У неё болевой шок!
Юная француженка пришла в себя только на третьи сутки страшной горячки, чуть не стоившей ей жизни.
– Где он? – спросила она свою сиделку, с трудом выговаривая слова.
– Кто, дитя моё?
– Этот синеглазый дьявол..., гренадер?
– Его здесь нет,– добрая женщина попыталась успокоить свою пациентку,– он ушел!
– Нет,– пробормотала несчастная,– он вечно будет здесь!
Можно только представить, какие неприятные минуты пережили все обладатели синих глаз, несущие службу во дворце! Но после учиненного жесточайшего допроса, все-таки, стало ясно, что никто из гренадеров Аквитанского полка не причастен к этому беспримерному по жестокости злодейству. Поиски зашли в тупик – не арестовывать же всех синеглазых мужчин многотысячного города! Расследование не дало результатов, хотя на первых порах казалось, что напуганные террором жители города все равно наведут на след неизвестного злоумышленника, но надежды не оправдались – никто ничего не знал! Не было даже намёка, даже самой тоненькой ниточки, дающей представление о дерзком негодяе. А когда близкие несчастной девушки попытались осторожно выведать у неё ещё хоть какие-нибудь подробности о насильнике, то натолкнулись на странное нежелание говорить о происшедшем.
– Это был дьявол,– неохотно бормотала она, неловко краснея и отводя виноватые глаза, – невероятно красивый и безжалостный! Он говорил, как француз – парижанин!
Жильберт только недоуменно пожал плечами – зачем французу, пусть даже упорствующему роялисту обряжать свою жертву в британский флаг, да ещё открыто намекать, что подобное насилие будет ждать всю Францию от наглых англичан? Ясно, что действовали какие-то приспешники адмирала Нельсона.
Оскверненная невеста потеряла для него значительную долю интереса – кому охота есть испачканный в грязи хлеб? Но и отказаться от девушки, которая пострадала от его неспособности защитить её честь, не представлялось возможным. Да и пятьсот тысяч приданого! Такие деньги на дороге не валяются, даже если к ним прилагается обесчещенная девица.
И едва только девушка сумела встать с постели, её повели под венец. Церемонию она едва выдержала, поэтому о брачной ночи к обоюдной радости новобрачных не могло быть и речи, а через три дня на возвращающегося из порта генерала напали какие-то оборванцы, и тот погиб в перестрелке.
СТРЕЙДЖ-ХОЛЛ.
Лили впадала в отчаяние, глядя на круто вздымающийся живот. Что будет, когда в положенный срок малыш не появится на свет? Какой скандал поднимется в семье?
И, конечно же, не могли развеять её сплин ни толпы гостей, ни суетящиеся вокруг домочадцы. Лишь звуки фортепьяно, вырывавшиеся из-под её пальцев, выдавали всю степень тоски, обуревавшую будущую мать. Играла она прекрасно, но все-таки Моцарт иногда действовал на нервы леди семейства Тейлоров, не привыкшим особенно задумываться на печальные темы.
– Лили,– укоряла её свекровь,– что-то уж слишком мрачно..., эти этюды и стансы! Наверное, нужно быть особо влюбленным в музыку, чтобы слушать такое! Сыграй нам что-нибудь веселое – джигу, например, или ирландский рил! Молодежь потанцует...
Лили морщилась и начинала играть требуемое, но так, как она была по-настоящему талантлива, то даже в этих бездумных легких мелодиях пробивались отголоски настроения их исполнительницы, и танцев как-то не получалось.
– Что за скверный характер,– жаловалась золовкам тяжело вздыхающая герцогиня,– ни с кем она не может найти общего языка! А вокруг ведь столько приятных в общении ровесниц, настоящих леди!
Тетки согласно кивали головой.
– Бедняжка Томас! Он такой душка, светлый и легкий человек, а в жены ему досталась тяжелая и сварливая особа!
Лили знала об этих разговорах, и кисло соглашалась про себя, что во многом старые гарпии правы. Она на самом деле не смогла сойтись ни с одной, из гостивших в доме свекрови молодых леди.
Щебет юных девушек о женихах, их тщеславие и самодовольство напоминали ей свои собственные амбициозные мечты, и раздражали неимоверно, как раздражает уродку во время подсунутое под нос зеркало. Говорить же с вышедшими замуж сверстницами было не о чем. Лепетать 'ах, мой Джордж, ах, душка Генри...' при её обстоятельствах нелепо. Обсуждать слуг? Да она едва ли когда обращала на свою горничную даже толику внимания. Говорить об обоях, нарядах, мебели? Не больше двух минут! Книги? Всё давно уже было сказано-пересказано о романах таких авторов, как Ридчарсон, Филдинг, Стерн, Мария Эджуорт, и Фанни Берни, обсуждены все стихи Каупера, Томсона и Томаса Грея. Начинать по второму кругу? Не такая уж она любительница книг!
Так о чем же вести беседу? Умнее и благоразумнее было помалкивать, и лишь с Мортландом Лили могла, хоть в коей-то степени быть откровенной.
– В палату лордов не поступал какой-нибудь законопроект, облегчающий процедуру развода?
– Почему во многих странах имущество супругов раздельно, а у нас им полностью распоряжается супруг, если даже его умственные способности оставляют желать лучшего?
Подобные вопросы задавала она деверю, когда их никто не слышал, и это были именно те темы, на которые маркиза могла бы говорить часами. Благо, герцог её всегда внимательно выслушивал, хотя никогда не соглашался с точкой зрения невестки.
Приближалась зима, и близилось время её испытаний. Близкие всё чаще заговаривали с молодой женщиной о скорых родах, и всё чаще она проводила бессонные ночи, сидя в тревоге на кровати и прислушиваясь к движению жизни внутри своего чрева.
Дитя страсти и любви – этот младенец мог превратить жизнь своей матери в кошмарный мрак нескончаемого позора.
ЛОНДОН.
После того, как Иннин 'вкусила' запретных наслаждений, она постоянно находилась в заведенном состоянии непрерывного беспокойного ожидания. Чтобы она ни делала, чем бы ни занималась, девушка постоянно настороженно прислушивалась, чтобы не пропустить звуков подъезжающего экипажа. Доходило до того, что скрип рессор мерещился ей даже по ночам, и, путаясь в ночной рубашке, она подбегала к окну, чтобы потом разочарованно вернуться назад.
– Эдвин,– с блаженным придыханием исповедовалась она перед своим единственным другом – статуэткой мадонны,– почему я раньше не замечала, какое это благозвучное имя? Имя древних и могучих королей, на нем отсвет славы, силы, благородства...
Непроизвольно, как будто в одночасье резко поглупев, Инн начала награждать своего любовника совершенно несвойственными ему чертами характера. И не видела противоречий между этим идеалом и тем, как она относилась к герцогу всего лишь месяц назад, пока он не приохотил её к наслаждениям плоти. Когда недремлющая совесть напоминала ей об этом, девушка живо оправдывалась.
– Я просто его не знала! И ласки тут совсем не причем! Холодность Эдвина скрывает под собой горячее сердце, а жестокость – вовсе не жестокость, а твердость, свойственная людям его положения. Ведь быть герцогом это такая ответственность – он сам мне говорил! А насилие...,– тут её щеки начинали полыхать стыдом,– я сама виновата! Вела себя столь неразумно. Ведь вокруг Эдвина одни лгуны и прихлебатели, актрисы и падшие женщины, вот он и не верит никому! Но со временем герцог поймёт, что мы ровня, и все-таки женится на мне! Мы обязательно, обязательно будем счастливы!
Мадонна смиренно слушала, обращенный к ней горячечный лепет. Мраморная и прекрасная, она была со всем согласна, даже с тем, что вчерашний негодяй Мортланд так неожиданно превратился в рыцаря без страха и упрека.
Любовники нередко проводили совместные, полные страсти ночи, но всё же гораздо чаще Инн замирала в тоскливом и бесконечном ожидании. Зато, когда герцог всё-таки приезжал, она в полном восторге сбегала с лестницы и повисала у него на шее.
– Любовь моя!
Только теперь до Иннин дошло, почему обычно так спешили её горничные, приводя свою госпожу в порядок. И она сама их испуганно торопила, с быстротою молнии выныривая из ванны, натягивая сорочку и пеньюар, всовывая ноги в кокетливые туфельки без задников.
– Быстрее, быстрее! – то ли заклинала, то ли ругала она негритянок, в ужасе представляя, как раздраженный её задержкой герцог в гневе покидает дом на целые недели.
– Иди сюда, моя французская кошечка,– развязанным жестом хлопал себя по колену Мортланд, располагаясь с любимым бренди в столовой,– посиди со мной!
И зарывшись лицом в его расхристанную рубаху, Инн блаженно затихала, дожидаясь, когда он либо заговорит, либо потянет её в спальню. Когда она находилась в такой опасной близости от тела возлюбленного, в ней всегда стремительно и жарко разгоралось плотское желание, и Мортланд никогда особо не тянул с его удовлетворением. Можно сказать, что герцог и его любовница нашли общий язык на ниве любовных наслаждений, идеально подходя друг другу.
Но если Мортланда абсолютно всё устраивало в сложившемся положении вещей, то в Инн с каждым днем, наоборот, всё сильнее зрели опасения, что рано или поздно, но сиятельный любовник её оставит, и как тогда жить без него?
И как-то он исчез на целых две недели.
То утро было серым. Вернее, на улице-то светило скупое осеннее солнце, но бедной девушке было не до этого. Всё было немило, ни к чему не лежала душа!
Инн неуверенно и со стыдом покосилась на мраморную мадонну.
– Я знаю, что веду себя недостойно, что совершаю страшный грех, и мне надо бы стыдиться и каяться, но что же делать, если я больше всего на свете хочу его увидеть? И...
Она в отчаянии закрыла запылавшее лицо руками, стремясь укрыть его от мраморного лика святой:
– ... я люблю его плотски, хочу, вожделею! Прости меня, Пресвятая Дева! Но пусть он придет! Пожалуйста – пусть придет, и я сотню раз прочитаю 'Ave'...
Наверное, её мольбы были услышаны, потому что под вечер Мортланд все-таки приехал в Вудвилл-холл. Деловито поцеловав кинувшуюся к нему, истомившуюся любовницу, он велел подать ужин.
– Ах, душа моя,– поглощал он приготовленный предусмотрительным Анатолем бифштекс,– мне так жаль, но я вынужден сократить свой визит в Лондон.
Побледневшая Инн горестно ахнула от такого разочарования. Увидев слезы на её ресницах, герцог тепло улыбнулся.
– Сегодня ночь проведу у тебя. Не плачь, милая! Вчера я случайно узнал, что проездом в Лондоне находится известный акушер – австриец Людвиг Шнитке. Говорят, в своем деле он первоклассный дока. Беременность Лили очень важна для дома Тейлоров...
Он говорил и говорил о Лили, а Инн едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. Казалось, что герцога вообще ничего не интересует, кроме сестрицы! А вот её заставляли пить отраву, хотя именно она – Иннин могла бы родить его собственного ребенка. Это было несправедливо!
Ужин затягивался, хотя у неё не было аппетита и не хотелось вести разговоры об абсолютно неинтересных материях – шляпке Лили, здоровье Лили, беременности Лили. И когда Мортланд, наконец-то, встал из-за стола и протянул руку, она так и засияла от радости.
– Пойдем, ангел мой!
В постели он был только её, и там не было места для проблем кузины. И Инн твердо пообещала себе, что не даст Эдвину о ней вспоминать. Поэтому поцелуй, которым она припала к губам любовника был необычайно страстен.
Как же она его любила в этот миг! Так любила, что не могла довольствоваться простыми поцелуями, ей хотелось попробовать на вкус всё его тело, ощутить запах кожи, услышать биение сердца, раствориться в любовнике целиком, без остатка.
В голове кружились багряно-оранжевые круги, какое-то странное шипение раздалось в ушах, и она слышала речитатив из неясных непонятных слов. Гудел отчетливо слышный барабан, а широко распахнутые глаза вместо мокрого от пота напряженного мужского лица вдруг увидели страшные каменные стены с жуткими изваяниями идолов, блики факелов и чьи-то зеленые, странно узкие и блестящие глаза:
– И-ш-та-р, И-ш-та-р, И-ш-т-а-р!
Её второе никогда не употребляемое имя звенело, угрожающе заполоняя всё вокруг. Это было настолько страшно, это дарило такое наслаждение, что Инн не выдержала и зашлась в отчаянном и протестующем крике, судорожно уцепившись в нависшие над ней плечи. Жаркая волна нахлынула с такой силой, что утопила её, растворив и жуткое видение, и сознание, и муку, и наслаждение в огненном мареве другого мира, где алмазные звезды взорвались в голове, прежде чем бросить её в черную бездну беспамятства.
Инн опомнилась от брызг воды, упавших на лицо. Она неохотно распахнула глаза, и сразу же увидела встревоженное лицо Эдвина, внимательно вглядывающееся в неё. Но брызгала водой все-таки Джина. Итальянка стояла рядом с чашкой воды.
– Выпейте, миледи!
Пить хотелось, но оказалось, что ей далеко не просто утолить жажду. Почему-то тряслись губы, а руки оказались неподъемными.
– Что со мной? – даже язык и то шевелился с трудом, налившись тяжестью.
Мортланд скупо улыбнулся, и прилег рядом на постель.
– Я всегда знал,– туманно заметил он,– кто скрывается в вас! С того самого дня, когда вы просили вернуть кошку!
Инн недоуменно нахмурилась. Ей не понравилось это замечание. Странно, но в голосе любовника слышалось осуждение.
– Я не понимаю...
Теперь уже герцог открыто вздохнул:
– Страстная и темпераментная женщина – мечта любого мужчины!
– Я не могу и не хочу быть мечтой любого. Да и вас, очевидно, не радует эта мысль! Я люблю вас...
Мортланд почему-то раздраженно сморщил нос и отвёл потемневшие глаза.
– Ты полюбила бы любого, кто раскрыл тебе тайны плоти, так как путаешь любовь со сладострастием! Довольно распространённая ошибка!
С этими словами он встал с постели и приказал Джине подать одежду. Инн с ужасом наблюдала за резкими движениями, которыми он принимал платье из рук экономки.
– Чем я вас прогневала? – с тоской прошептала она. – Чем не угодила?
Герцог небрежно фыркнул.
– Никогда не говори мне о любви! – сухо заявил он.– Мне противны женщины, пичкающие мужчин пустыми уверениями и громкими словами. Я за честность отношений! Тебе нужен покровитель, мне нужна милая и прелестная любовница, так зачем же вся эта патетика и слезы?
У Инн опустились плечи. Она сообразила, что любое её слово только ухудшит положение, поэтому молчала, пока он одевался. И даже когда герцог удалился, холодно кивнув на прощание, Инн сдержалась и не задала ни одного вопроса.
– Джина,– потрясенно спросила она, когда за окном затих звук отъезжающего экипажа,– за что он злится на меня?
Но всё знающая итальянка, почему-то в этот раз не нашлась, что ответить.
Инн оскорблено задохнулась. Она позволила себе поверить страсти этого человека, раскрылась перед ним, отдала ему свою любовь, а он...
Девушка пролежала всю ночь без сна. Она вспоминала удивительные видения этой ночи, мучилась от душевной боли, и вновь переживала несправедливое оскорбление. И все-таки, Инн безумно, со всей силой только что пробудившейся женственности, любила Мортланда. И это чувство было невозможно сравнить с тем, что она испытывала когда-то к Тейлору. Да ещё этот храм... Странно, но Иннин догадалась, о чем ей сказали жуткие зеленые глаза.
– Я заставлю тебя поверить в мою любовь, Эдвин!– в конце концов, решилась она на отчаянный поступок.
Чуть свет Джина появилась со своим кубком в руке. Яд приходилось долго настаивать.
– Обязательно, миледи! – непреклонно заявила она.
Инн спокойно приняла кубок.
– Конечно,– радушно улыбнулась она,– сейчас выпью, но принести воды запить эту гадость, а то в прошлый раз меня чуть не вырвало!
Джина обернулась со стаканом воды очень быстро, но не настолько, чтобы заметить, как яд оказался в вазоне с ярко-красными розами. И Инн нарочито сморщила нос, имитируя глотки из пустого бокала.
– Какая же мерзость!
– Так надо, миледи!
