Текст книги "Эффект Этоса"

Автор книги: Лиланд Модезитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 38 страниц)

Глава 15

Ван неважно спал, несмотря на болеутоляющие средства, которыми обработали рану. Кошмары о «Регнери» смешались с атакой неведомого крейсера и вчерашним нападением, сны его стали мельтешением картин насилия, ввергавшего в тупую растерянность. В шесть сотен он окончательно пробудился, принял душ и оделся в подхваченный наугад темно-зеленый спортивный костюм, поскольку, разумеется, не собирался куда-либо по делам посольства. Не покидая квартиры, Ван сделал себе кофе и простой омлет, так как загодя не потрудился загрузить в свою кладовую ничего, кроме самого необходимого.

Затем он устроился в удобном кресле в своей компактной гостиной и попытался упорядочить все, что знал. Были откровенные намеки на то, что смерть Круахана – итог убийства, и командор Петров почти сказал это вслух. Кто-то использовал систему посольства, чтобы изменить некоторые доклады Круахана после его смерти. Ван был готов биться о заклад, что это эксперты по безопасности РКС, расследовавшие смерть Круахана. Изменили ли они доклады по соображениям безопасности или по каким-то более скрытым причинам – никаких доказательств Ван не мог найти.

Далее, сам Круахан. Все считали его честным, разумным, достойным уважения. Он хорошо сработался с Петровым, но не любил полковника Марти. И все же Марти не уставал хвалить покойного и пролил больше света на некоторые участки, чем все информационные документы РКС и Республики. Добавим к этому нестабильную политическую обстановку в Скандии. Настолько нестабильную, что здесь совершаются регулярные акции протеста перед зданием парламента. Наконец, а это особенно важно лично для него, он кому-то, кажется, здорово не понравился.

Поскольку мысли не особенно вели его к озарению, Ван воспользовался вкраплениями, чтобы связаться с местным управлением полиции, и вскоре перед ним возникла голограмма.

– Констебль Эбберс.

– Констебль, это командир Альберт из посольства Тары. Вчера, если вы помните, на меня напали трое…

– Да, сэр.

– Констебль, вы не узнали чего-нибудь от этих молодых оболтусов, которые на меня напали?

Лицо скандийского офицера стало на миг непроницаемым.

– Сожалею… Нет, ничего.

– Они все еще под стражей?

– Минуточку, сэр.

В течение нескольких минут Ван разглядывал пустой экран, пока не появился образ старшего по званию.

– Командир Альберт?

– Да. Я всего лишь решил спросить, не узнали ли вы что-нибудь…

– Мы узнали одно, сэр.

– Да? – Вану не понравился тон офицера, скандиец как будто нащупывал почву. – Не могли бы вы сказать мне, что именно? Если можно.

– Вряд ли мы получим от них много сведений.

– Почему?

– Все трое скончались еще до утра.

– Что? – Ван такого, безусловно, не ожидал. – Под стражей? У них не было настолько тяжких повреждений.

– Нет, сэр. Вы не покидаете Готланд в ближайшее время, не так ли?

– Меня только что сюда назначили.

– Мы пошлем кого-нибудь встретиться с вами. Вероятно, в однодень. Это все, что я могу сказать, сэр.

– Все?

– Да, сэр. Мы будем держать связь.

И опять Ван глядел на пустой экран. Он свернул его и выглянул в окно, но даже не заметил пушистые белые облачка над холмами к северо-западу. Наконец, командир воззвал к своим вкраплениям. Даже через сеть посольства и несмотря на то, что он накануне зарезервировал посольский планетовоз, почти полчаса ушло, чтобы пройти все требуемые формальности и закрепить за собой машину на сегодня. Ван спустился на стоянку и потратил еще четверть часа на то, чтобы отыскать белый экипаж и получить его у дежурного охранника.

Эмили Клифтон ждала у главного входа, хотя он появился десятью минутами раньше назначенного срока. На ней была бирюзовая блузка и брюки в тон, у левого бока черная поясная сумочка. Короткие светлые волосы откинуты за уши.

– Вы действительно хотите выехать из посольства, это правда? – спросил он, когда она скользнула на место пассажира впереди.

– Только будьте осторожны, командир… или я сяду назад и превращу вас в наемного водителя.

– Скверное утро?

– Скверный вечер. Я потратила три часа, занимаясь с мадам Рох протоколом и приготовлениями к ее ланчу в честь годовщины независимости.

– Я еще не знаком с этой дамой, но ваши слова сами по себе звучат достаточно тягостно. – Ван вывел планетовоз из ворот посольства мимо дежурного морпеха и повернул на бульвар Кнута.

– Еще бы. Все было куда проще, пока послом была Мэри Гонн. И ее партнер был весьма покладист. Конечно, сам факт, что они обе женщины, вызывал крайне неловкое чувство у ревенантцев. – Смех Эмили прозвучал почти как ликующее девчоночье хихиканье.

– Могу вообразить, – сухо заметил Ван.

– Не одобряете?

Вам усмехнулся.

– У меня было два отца.

– У вас? – Миг спустя, она добавила: – Вы всерьез?

– Почти. Моя мать жила по соседству со своим партнером. Но погибла, сорвавшись при восхождении в горах после того, как я поступил в Космофлот. Ее партнер переехала, не пожелала оставаться в доме.

– Никогда бы не догадалась, – Эмили покачала головой. – А вы? – И поспешно добавила: – Простите. Это ужас до чего грубо. Вы, конечно, не…

Ван отмел ее деликатничанья.

– Все в порядке. Мои отцы надеялись, но никогда на меня не давили, и в этом я не последовал их примеру. Впрочем, смею надеяться, что следую во всем остальном.

Эмили ничего не сказала, но подбадривающе кивнула.

– Папа Кикеро – один из самых честных людей, каких я знаю. Он также исключительно хороший адвокат. А папа Альмавива – певец… может спеть что угодно. И он Глава оперной компании, связанной с Сулинским Университетом.

– О, это нечто.

– Почему вы так говорите? – спросил Ван.

– Они позволяли вам делать то, чего хотели вы, вместо того, чего хотели они.

– Это так. Было несколько непростых запутанных вопросов. Они подчеркивали, что большинство планет в Республике крепче держатся обычаев, чем Сулин, и не особенно пылко принимают на службу людей, привыкших к однополым бракам и отличающихся темной кожей, но в конце концов мне предоставили следовать своей дорогой. Оба все еще посылают для меня кубы, особенно, когда беспокоятся.

– Не могу сказать, что так же часто слышу что-то о своих родных, особенно теперь.

– О, – Ван не знал, как еще отозваться.

– Я рано покинула дом. Была техником РКС на один полет. Мне нравились корабли, но не… впрочем, неважно. Я уволилась и подала в университет. Выучилась. Моя мать погибла при катастрофе флиттера десять лет назад, а отец оставил ее за несколько лет до того. Единственное, что я от него получила, как говорила мать, это среднее имя. Иногда я получаю какие-то весточки от братьев, но нечасто.

– Это, наверное, нелегко. Я знаю, что у меня по-прежнему есть семья. – Ван помедлил. – Так какое у вас среднее имя?

– Сента. Это из какой-то древней оперы. Он говорил, что в Галактике не так много хороших женщин, но никогда толком не объяснял. Наконец-то я навела справки, почти решившись изменить его, но что бы тогда вышло?

Ван с сочувствием кивнул.

– Вы знаете?

– Да. «Летучий Голландец». Папа Альмавива пел партию капитана. – Ван хотел сказать, как ей подходит это среднее имя, ибо она казалась доброй и верной по натуре, никем до конца не понятой… но едва ли он ее знал.

После недолгого молчания Эмили приветливо спросила:

– Мне бы следовало поинтересоваться раньше, но… вы, собственно, знаете, куда ехать?

– Я все посмотрел по карте. Мы едем по бульвару Кнута на север до западного шоссе, а затем по нему до выезда на Долгую Гряду. А там на север два щелчка, пока не увидим указатели.

Указатель оказался таким маленьким, что Ван чуть не проехал мимо: скромная золотистая дубовая дощечка, укрепленная на деревянном столбе, и на ней чуть более темные буквы, вырезанные в древесине и гласящие: «Скальный Шпиль». Стрелка указывала на аллею, едва ли достаточно широкую, чтобы разъехались две легковушки. Аллейка была вымощена древним синтекамнем и обсажена пихтовыми изгородями, чуть поднимавшимися над крышей машины. Примерно через полущелчок к северу аллея повернула на восток, а затем, еще через двадцать ярдов, закончилась. Направо виднелась парковка, рассчитанная на тридцать экипажей. А стояли на ней только три.

– Здесь не очень-то людно, – заметила Эмили.

– Нет. – Ван поставил посольскую машину на одно из свободных мест, затем выбрался наружу и потянулся. Горный воздух был прохладней и свежей, чем у посольства, и веял замечательный ветерок.

К северу от них высился бывший дом комиссара, одноэтажное сооружение из темно-зеленого камня, незаметно переходившее в укрепленные террасы, поднимавшиеся к нему по склону.

– Смотрите, – сказала Эмили.

Ван обернулся. Название Скальный Шпиль оказалось выбрано не наобум. Земли к востоку, нависавшие над северной частью Вальборга, бухтой и океаном позади города, напоминали полуостров; добрых пятнадцать гектаров низких садов с цветниками. Место было ровным, как если бы часть склона срезали. Сады вовсю цвели, и оттенки явно были продуманы для каждого участка. Некоторое время Ван стоял как пень у начала серой плиточной дорожки, вившейся по садам с южного края имения, пока не подошла Эмили.

– Если это устроено им…

– Впечатляющий вид и отличное место.

Они медленно зашагали по тропе и остановились у первой же клумбы. Поребрики были выполнены в виде гнутых гребешков, образовывая кривую, подчеркнутую бледно-зеленой перманитовой каймой. Чуть ниже каймы начиналась рыхлая земля, покрытая бледно-голубыми цветами, каждый не больше, чем кончик стила. Но их были тысячи, крохотных голубых звездных россыпей в темных синевато-зеленых листьях. Позади цветов росли кусты, примерно тридцати сантиметров в высоту, каждому из них садовые ножницы придали облик семилучевой звезды. Ван посчитал лучи у нескольких, чтобы убедиться наверняка. Да, у всех по семь. Командир не припоминал, чтобы видел когда-либо прежде семиконечную звезду. Он поглядел на спутницу:

– Вы когда-нибудь раньше встречали звезды с семью концами?

– С семью концами?

– Я о кустах. – Он указал, а затем наблюдал, как она считает.

– Вы правы. Они семиконечные. Нет, никогда такого не видела.

Ван снова набрал в легкие воздух, а вместе с ним аромат цветов и мешанину отдельных запахов, которая, казалось, изменялась вместе с легким переменчивым ветерком. На один миг преобладала коричная мята, на другой лавандовая роза, а затем пряный мускус, похожий на ноготки.

– Это бросилось вам в глаза? – спросила Эмили, пока они шли в холодном утреннем горном ветерке ко второй клумбе близ их дорожки.

– Форма звезды? Еще как.

Они остановились перед вторым ансамблем зелени и цветов, здесь явно преобладали гвоздики, но форма большинства была овальной и Вану напоминала, прежде всего, спирали галактик. Он не сказал этого вслух, и оба перешли к следующей клумбе.

Потребовалось больше двух часов даже для беглого обзора клумб, дернового лабиринта, деревьев и ползучих лоз в садах, прежде чем посетители поднялись по широкой лестнице из зеленого камня посреди террас и добрались до крытой веранды. И до стоявшего на ней гида.

– Комиссар часто сиживал здесь после вечерней трапезы, – начал рассказывать молодой человек, облаченный в форму, доныне Вану незнакомую. – Он выстроил Скальный Шпиль на свои сбережения, потому-то и смог поставить свой дом так далеко от здания колониальной ассамблеи. Замышлял удалиться сюда в старости, когда покинет дипломатическую службу.

– У него была семья? – спросила Эмили.

– Дочь и сын. После его смерти дочь эмигрировала на Пердью…

– Она предпочла Эко-Техов?

– Именно. А сын уже служил в космических силах Ардженти и так и не вернулся на Готланд. Жена его жила здесь еще тридцать лет, затем подарила Скальный Шпиль Фонду Шпиля и покинула Готланд.

– Как печально, – пробормотала Эмили.

Ван согласился с ней, но про себя.

– Вы лучше разглядите, на что похож Скальный Шпиль, если повернете налево, как только войдете, – продолжал молодой гид, – а затем надо из парадной гостиной пройти в зал для торжественных обедов, и далее по парадным комнатам. Опишете длинный овал и вступите, наконец, в кабинет по правую сторону от фойе.

– Спасибо.

Парадная гостиная казалась до странного современной, с длинным диваном. По обе стороны от него стояли два столика темного дерева, развернутые к восточным окнам. Единственный предмет, несомненно, из прошлого, находился в северо-восточном углу гостиной – концертный рояль с хорошей акустикой, обтянутый зелеными бархатными шнурами.

Из гостиной они перешли в зал для торжественных обедов, двадцати пяти метров длиной и десяти шириной, с полированным столом из вишневого дерева, протянувшимся на пятнадцать метров. Ван насчитал пятнадцать парных стульев по обе стороны и два у торца, еще восемь были расставлены по залу близ китайских шкафчиков и двух буфетов. Стол был накрыт для пышного пиршества.

– Мадам Рох это понравилось бы, – тихо заметила Эмили.

– Не сомневаюсь.

Из столовой они проследовали через коридор к буфетным, кухне и помещениям для прислуги. Еще час прошел, пока их привели в последнюю комнату этой экскурсии, кабинет за фойе. Они вошли. Стол располагался против широких окон. Вся стена за столом представляла собой встроенные книжные шкафы, где на каждой полке было изобилие старинных книг. Одна книга лежала раскрытая на столе.

– Не думаю, что я когда-либо видела так много книг в одном месте, даже в музее в Новом Ойсине, – пробормотала Эмили.

– Это музей, и они воссоздали обстановку, которая здесь была до того, как Бирнедота убили.

– Верно. В таком виде он все и оставил, когда уехал выступать перед ассамблеей, – вмешался гид из-за дверей в фойе. – Его жена заперла кабинет и никогда больше ничего здесь не касалась. – Он повернулся прочь, чтобы приветствовать новых посетителей, вступивших в дом с парадной веранды.

– Вы получите наилучшее представление, на что похож Скальный Шпиль, если…

Ван обошел стол, перегнулся над бархатными шнурами и напряг глаза, чтобы рассмотреть последние записи в том, что, очевидно, было дневником.

…15 Секста… ничего не остается, разве что еще раз попытаться убедить их глядеть в будущее, а не в прошлое. Нам всем жить в одной Галактике, какими бы ни были наше воспитание и внешность. В конечном счете, никто не будет властвовать над теми, кто этого не желает. Я пытался сделать из Готланда мир, где угнетения меньше, а справедливости больше, нежели где-либо в сфере влияния Ардженти… и мой успех может привести к моему концу. Увидим.

И больше ничего.

Ван выпрямился и кивнул самому себе. Он понимал, как написанное Бирнедотом можно истолковать в пользу Скандийского сепаратизма, но, если учесть сказанное полковником Марти, в альтернативе оказывалось еще больше смысла. Еще раз жизнь напомнила ему, как легко люди видят то, что желают увидеть.

А не видел ли и он то, что желал? Ван не думал так, потому что у него просто неоткуда было взяться пристрастности касательно истории Готланда. Зато имелось пристрастие пытаться придавать всему смысл, впрочем, возможно, это еще больший предрассудок, чем идеология.

– О чем вы думаете? – Голос Эмили звучал спокойно.

– Об истории. О том, как даже лучшие и самые одаренные сталкиваются с трудностями, если надо одолеть близорукость и жадность… И насколько подобное неизменно.

– Это… ввергает в депрессию.

– Простите. Надо будет когда-нибудь вам все объяснить.

– Это предложение. Оно достойное или недостойное?

– Должно быть достойным, – ответил Ван, когда они вернулись в фойе, в тот миг пустое. – Мы не знаем друг друга достаточно хорошо, чтобы было иначе.

Эмили улыбнулась.

Они стали спускаться сначала по зеленой каменной лестнице, а потом по тропе на нижнем уровне, которая вела к парковке.

– Что теперь, командир?

– Хороший обед. У вас есть предложения?

– Одно или два. – В ее серых глазах вспыхнули искорки. Ван рассмеялся.

– Я поведу. А вы будьте навигатором.

– Считайте, что мы договорились.

Впервые за много дней Ван наслаждался жизнью.

Глава 16

В однодень, задолго до полудня, Ван находился в своем кабинете с двумя скандийскими констеблями: лейтенантом Рольфсом и сержантом Бентсеном. Теоретически Ван мог отказаться от встречи, ибо был стороной, подвергшейся нападению, и дипломатический прецедент ясно устанавливал право дипломата на самооборону, но на практике подобные отказы обычно плохо заканчивались.

После того как лейтенант почти час задавал вопросы, Ван начал склоняться к мысли, что следовало бы все же уклониться от свидания с этой парочкой.

– И вам не приходит в голову ни одна причина, по которой эти люди столь хорошего воспитания повели себя именно так? – спросил Рольфс.

– Никаких предположений. Ни один из них мне не знаком. Я провел в Вальборге всего две недели, и большую часть времени находился в посольстве, пытаясь понять, что не было сделано после смерти моего предшественника. Я спрашивал себя… Вы не установили что-то новое о тех троих?

– До сих пор в этом направлении мало прогресса, – отчеканил Рольфс. – Итак… касательно третьего… было ли необходимо применять силу до такой степени, до какой вы ее к нему применили?

– Думаю, я ответил на этот вопрос раза три, лейтенант, – устало произнес Ван. – Я был безоружен. Они все вооружены. Я просто пытался уцелеть. Я не прибег к смертоносной силе. – Он помедлил, а затем добавил: – Потребовалось заточение у вас, чтобы убить их. Я, конечно, никакого отношения к этому не имею. Что мне хотелось бы знать, это есть ли какие-то сведения о том, почему они затеяли нападение на меня. Я тоже задавал этот вопрос, минимум трижды, а вы никаких сведений мне не дали.

– У нас их действительно нет, сэр, – вежливо ответил Рольфс.

– Я думаю, это означает примерно то, что вы получили по своим каналам некие сведения, но не знаете, как их истолковать, и поэтому держите при себе до тех пор, пока не увидите в этом смысл.

Рольфс оцепенел.

– Я военный, лейтенант. Я не дипломат. Я был терпелив и отвечал на все ваши вопросы, стараясь как мог. Я ответил на все, самое малое, дважды, а на некоторые и четырежды. Вы не ответили почти ни на один из моих. Хотелось бы подчеркнуть еще раз, что именно я подвергся нападению. У вас есть свидетели. Есть даже записи уличного наблюдения, которые это подтверждают. И все же вы ведете себя так, словно подозреваете меня в злом умысле, как будто это нападение – моя вина.

– Сэр… Я не верю…

– Это следует не из ваших слов, лейтенант. А из того, как вы со мной обращаетесь. Не может ли причина таиться в том, что моя кожа ближе вашей к цвету бронзы? Или в том, что Республика Тары не может послать больше крейсеров в вашу секцию Рукава? – Ван увидел, что лейтенант рассмеялся. – Подумайте о том, что чувствую я. Вот видите? Вас выбило из колеи одно мое предположение…

– Но вы ведете себя совершенно пристрастно. Такой необычный случай, сэр, – стал оправдываться Рольфс. – Последнее нападение на дипломата здесь произошло свыше ста лет назад. Это ни в какие ворота не лезет. Мы лишь пытаемся установить, почему подобное могло случиться.

– Как я понял, вы подробно изучили прошлое тех троих. И наверное, беседовали с их семьями, друзьями и коллегами.

– Так точно, сэр. Мы потратили почти три дня на основательные расспросы. И никакой зацепки.

Ван заставил себя вежливо улыбнуться.

– А что насчет их смерти?

– Медицинский осмотр не смог установить причин смерти. Сердца просто остановились.

– Думаю, это само по себе примечательное обстоятельство.

Впервые Рольфс поглядел на него одновременно растерянно и заинтересованно.

– Есть только три державы в Рукаве, где развиты такого рода способности, причем Скандья, Кельтир и Республика Тара к ним не относятся.

– Это существенно меняет…

Ван опять рассмеялся.

– Это ничего не меняющее замечание, и оно не имеет непосредственного отношения к напавшим на меня. И не означает, что те трое должны были вступить в контакт с кем-то, допущенным к таким технологиям. Возможно, кто-то не хочет, чтобы вы установили, что они делают. И я думаю о скрытом смысле этого куда больше, чем о том, не мог ли чуточку перестараться при обороне от людей, которые, очевидно, представляют собой куда больше опасности для Скандьи, чем моя скромная персона. – Ван встал. – Желаю успехов в расследовании.

– Но… – начал сержант Бентсен.

Рольфс плавно поднялся.

– Командир прав, Бентсен. Мы мало чего добьемся, если будем допрашивать его дальше. – Он преувеличенно поклонился Вану.

– Вы правы, лейтенант. Но я этого не говорил. – Ван удержался от предположения, что лейтенант больше сосредоточен на проблеме, чем на самом Ване.

После того как оба ушли, он потратил добрых десять минут, пытаясь успокоиться, а затем покинул кабинет и направился во владения третьего секретаря.

– Входите, командир. – Эмили изучила взглядом застывшего в дверях Вана. – Вы сердиты.

– Это очень заметно?

– Вы плохо скрываете сильные чувства.

– Я сердит не на вас, – он покачал головой. – Я провел последний час с двумя крайне вежливыми скандийскими констеблями… двумя исключительно вежливыми и тупыми констеблями… – Ван подвел общий итог встрече. – … Так что думаю, вам как эксперту посольства по медиа следует знать. Я должен также послать мемо послу, но мне хотелось, чтобы вы все узнали раньше него, ведь он, вероятно, немедленно придет к вам.

– Иан тоже.

– Рох расскажет ему?

– Как только вы покинете его кабинет. Или как только он сможет запустить послание через вкрапления, не выдавая этого. – Эмили нахмурилась. – Я еще… это тревожит… я слышала…

Ван ждал, предпочитая не спрашивать.

– Как и вы, я пытаюсь поддерживать контакты по поводу Скандьи. Тут есть консульство Хинджи, даже не посольство, поскольку у них нет присутствия в Рукаве. Санджи мне друг и рассказывал, что заметил, как люди становятся к нему все прохладнее и прохладнее. Он настаивает, что это ему не мерещится. Было также несколько эпизодов по медиа. И была демонстрация Народных Либералов на последней неделе против допуска в Скандью ученых Ардженти и Хинджи. И у меня возникают вопросы.

– Какие вопросы?

– Пристрастность… предрассудки. – Эмили нахмурилась. – В этом нет ни крупицы смысла.

– Его никогда нет в предрассудках. Впрочем, понятно, куда вы клоните. Если только…

– Если что?

– Ардженти… Некоторые из них еще смуглее, чем я.

– Но Скандья уже независима, – подчеркнула она. – Никаким местным силам не нужно эксплуатировать предрассудки ради революции. И они много сотен лет этого не делали.

– Но Скандье нужны союзники, чтобы оставаться независимой. Кто выигрывает от распространения предрассудков?

– Вы думаете, что ревенантцы способны до такого докатиться?

Ван рассмеялся.

– Люди частенько до такого докатывались, даже когда мы все теснились на одной планетке.

– Полагаю, что да. – Эмили вздохнула. – Я проведу новые разыскания… после того, как покончу с последними поручениями мадам Рох для ланча. – Ее улыбка была одновременно горестной и теплой. – Я дам вам знать.

– Спасибо, – Ван вышел из ее кабинета и зашагал обратно к своему. Ему следовало все рассказать обоим, послу и Ханнигану, но требовалось еще несколько минут, чтобы подготовиться. Надо было стать бесстрастным. И хотелось нащупать наилучший способ сделать так, чтобы оба пришли к тому же заключению, что и Эмили.

И все же… он чувствовал тревогу. Трудно было понять, слепота скандийцев или поразительно легкое приятие предрассудков тревожит его больше. Вообще-то выбор здесь всего-навсего между одной формой глупости и другой.

Ван открыл дверь своего кабинета и вошел.

Несмотря на то, что Коалиция не держит здесь настоящего посольства, он счел, что следует нанести визит военному представителю эко-техов, если такой вообще есть. Прежде чем связаться с учреждением Коалиции, стоило еще раз попытаться установить контакт с субмаршалом Бригамом Тэйлором, военным атташе Ревенанта. Ван обратился к ревенантцам почти неделей ранее, и ничего не услышал в ответ. Первым делом надо попробовать дотянуться до ревячьего субмаршала, а затем поглядеть, как там с эко-техами. И лишь затем он расскажет послу об утреннем допросе. И уж тогда-то, может статься, станет поспокойней.