Текст книги "Эффект Этоса"

Автор книги: Лиланд Модезитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)

Глава 96

После разговора с Ваном Нинка не осталась на Аэролисе, и в семерицу он завершил свои приготовления, включая и пополнение запаса торпед. Рано утром в восьмерицу тарянин сел в командирское кресло и приступил к проверке по списку. Он глядел на чистую панель перед собой. Ты готов через это пройти? Теперь? Следующий вопрос был труднее. Если нет, готов ли ты потратить годы, как Тристин, пересекая Рукав то так, то эдак и пытаясь вычистить повсюду раковые метастазы тирании и угнетения? Не кончится ли тем, что ты будешь стар и слаб, неспособен что-либо совершить и пожалеешь об утрате возможности, которой обладал?

Ван прочистил горло и вышел на связь.

– А-прима, «Джойо» готов к отключению от энергии и отшлюзованию.

Командир сбросил корабельную гравитацию до нуля и стал ждать.

– «Джойо», разрешаю отключение и отшлюзование.

– Есть отключение. Выхожу из шлюза.

Нежнейшим прикосновением к рукоятям он вывел «Джойо» наружу и отвел от причальной башни.

– Ухожу на минимальной тяге.

– До скорого, – простился Джинко.

– Пока.

Оставив позади комплекс на астероидах, Ван повернул «Джойо», собираясь покинуть систему.

Из того, что он узнал прежде и дополнил новыми знаниями, пока находился в Камбрии и на Аэролисе, следовало – «новое» правительство Республики будет приведено к присяге на следующее утро в Новом Ойсине. И затем займется обсуждением реформ процедуры и законодательства, предложенных премьер-министром Имоном. Как и предполагал Ван, кандидаты от РКС одержали ошеломляющую победу, а дозволенные программы новостей с Тары трубили об итогах выборов как о победе народа и начале новой эры для Республики. Тарянин только фыркал.

Несколько часов спустя, удалившись от системы Пердьи, он увел «Джойо» в прыжок. Первый прыжок из системы Пердьи завершился у необитаемой системы на участке туманности, близ границ Коалиции, Ардженти и бывших владений Ревенанта.

Здесь Ван опять проверил оборудование и свои расчеты. Затем прошелся по кораблю и несколько раз потянулся, прежде чем опять устроиться на командирском месте.

Второй прыжок перенес «Джойо» в пространство близ эклиптики системы Тары, на порядочном расстоянии от пояса комет. Вовсе не туда, куда он хотел попасть. Ван посмотрел, как там ИЭВ и экраны дальнего обзора. Но «Джойо» был слишком далеко. И засек лишь горсть кораблей РКС, тех, что оказались за газовым гигантом Йейтсом.

Тарянин произвел расчет и решился на короткий прыжок. Настолько короткий, насколько мог, дабы «Джойо» оказался на расстоянии от Солиса, солнца Тары, но под прямым углом и в точности внизу.

Он бросил корабль в прыжок.

Черное стало белым, а белое черным, и каждый цвет обратился в противоположный, оставаясь при этом самим собой. Время тянулось бесконечно, и все же прыжок длился одно мгновение.

Ван содрогнулся, когда «Джойо» выбрался в нормальное пространство. По какой-то неведомой причине короткие прыжки, казалось, дезориентировали его куда больше, чем длинные. Он слышал то же самое от других пилотов в течение многих лет, а техники почему-то никогда не понимали чувств пилотов. Ван полагал, что причина коренится в темных эпохах, когда пилоты работали только в атмосфере.

Он немедленно начал торможение. Ибо чем ниже будет скорость «Джойо», а заодно и аварийного стручка, тем точнее можно будет направить в систему стручок. Затем Тарянин изучил экраны и ИЭВ, но ничто не изменилось. Разве что прыжок поставил «Джойо» в более выгодную позицию, а заодно помог заметней удалиться от кораблей РКС, патрулировавших систему.

Ван перебрал внутрисистемный флот. Три дредноута, шесть линейных крейсеров, восемь фрегатов и двенадцать корветов. Достаточно для захватнических сил малой системы. И явный признак того, что Республика, как минимум, слегка встревожена касательно Ардженти либо Коалиции. Затем он проверил системный компаратор и кивнул. Был двадень, как и следовало, а это означало, что Парламент заседает, прорабатывая инициативы премьер-министра Имона.

Больше десяти часов ушло на торможение, чтобы снизить относительную скорость «Джойо» до пределов, рассчитанных им ранее. Но, в конце концов, он был удовлетворен. Безгранично трудной оказалась последняя минута борьбы с собой.

Вопросы эхом проносились в его мыслях.

Если ты ничего не сделаешь, то кто же? Но ты действительно думаешь, что если разрушить Новый Ойсин, это что-то изменит? Как ты можешь оправдать подобное деяние? После всего, что Республика учинила в последний год, видя, как она поступила с системами Кельтира, как можно не воспрепятствовать ей стать новой Ревенантской Империей? А кто это сделает, кроме тебя? Разве Ардженти и Коалиция не уступили Кельтирские миры варварам, не решившись встать на их защиту и рисковать кораблями и людьми? Но разве даже целая череда варварских поступков оправдывает еще один такой поступок? Не слишком ли много ты на себя берешь?

Ван покачал головой.

Принимая во внимание… что больше никто ничего не делает, а если миллионы уже мертвы на Сулине, как может не быть новых миллионов мертвых в предстоящие годы?

Это не ответ, всякому ясно. Но что еще было ясно, так это то, что никто ничего не собирается предпринимать в сколько-нибудь обозримом будущем. Протекторат и уступка систем Кельтира Республике наглядное тому подтверждение.

Наконец, он отмахнулся от вопросов и в последний раз посмотрел ИЭВ и экраны дальнего обзора. Ни одно из судов РКС не изменило курс.

Ван покинул командирское кресло и пошел на корму к рундукам близ грузового трюма. Там он облачился в скафандр и прошел в трюм, завинтив шлем, закрыл за собой люк. Затем освободил спасательный стручок от удерживавших его лап. Если применить систему быстрого сброса в аварийном режиме, стручок, чего доброго, вылетит кубарем, и тогда направить его точно в цель окажется почти невозможно.

Когда стручок был свободен, Ван присоединил трос к одной из петель для удержания грузов около наружной двери. Далее приладил второй и третий тросы по обе стороны от грузового люка. И лишь удостоверившись, что тросы закреплены прочно, послал команду корабельной сети сбросить внутреннюю гравитацию до нуля. Затем снизил давление в трюме и открыл люк. Как он и надеялся, хлынувший поток воздуха оторвал стручок от палубы достаточно, чтобы вывести его из люка. Ван применил как можно меньше физической силы, не желая перегружать тросы удерживающих петель. Стручок отлетел настолько, насколько позволяла привязь. Тросы слегка натянулись, но помешали ему двинуться дальше, и он остановился в десяти метрах снаружи люка грузового трюма.

Прежде чем продолжать, Ван снова связался с корабельной сетью, вызвав ИЭВ и экраны дальнего обзора. Один-единственный корвет начал ускоряться в направлении «Джойо», но, быстро подсчитав, тарянин убедился, что корвет даже не приблизится к радиусу полета торпеды около трех часов. Произведя новый расчет, он почувствовал, что хмурится в своем скафандре. Если на корвете вздумают рискнуть и прыгнуть при высокой плотности пыли, вполне вероятно, что судно РКС справится с коротким прыжком в течение часа. Точность при таком малом расстоянии для прыжка проблематична. Как раз поэтому Ван не попытался еще раз прыгнуть, чтобы оказаться ближе к цели. Но он не мог исходить из того, что корвет изрядно промахнется. Это означало, что, в худшем случае, у него менее сорока пяти минут, чтобы послать стручок во внутрисистемный короткий прыжок с достаточной точностью, чтобы избежать солнечного ядра. А это все равно, что вдеть нить в иглу с помощью стометрового шеста. С глубоким вздохом, из-за чего стекло шлема мгновенно затуманилось, Ван двинулся наружу, вдоль ремней, державших спасательный стручок.

Очутившись снаружи, он крайне тщательно отсоединился от собственного троса и прикрепил его конец к кольцу на стручке. Люк стручка с трудом пропускал скафандр, и один заход внутрь почти исчерпал бы атмосферные запасы, но они никому не понадобятся после того, как на панели управления будут установлены нужные курс и скорость.

Очутившись внутри стручка, лишенного всех сидений и прочих удобств, за исключением главных атмосферных устройств, с тем, чтобы разместить громоздкое оборудование, Ван снял шлем и перчатки. Затем, полуплывя, переместился к панели управления и более крупной панели над ней, управлявшей генератором вспышки.

Связь с «Джойо» была слабой, но четкой. Он произвел общую проверку, затем запросил информацию о координатах. Воспользовавшись экранами стручка и сравнив их данные с полученной по сети информацией, Ван сосредоточил мысль на руле и поворачивал стручок, пока тот не оказался направлен на Солис. Затем занялся указанием траектории полета и модификациями прыжкового генератора. Дальше требовалось задать операцию с отсрочкой. Пот омывал его тело, особенно обильно спину, вызывая ощущение, будто тарянин облачен в лед.

Еще двадцать минут спустя он был готов уходить. Медленно и осторожно отплыл от панелей, двигаясь назад к крохотному шлюзику. Ван вновь завернул шлем и опять надел перчатки, затем скользнул в шлюзик и тщательно запечатал внутренний люк.

Клочья атмосферы зашипели вокруг, когда он выбрался из стручка. Требовалось очень осторожно присоединить корабельный трос к скафандру, это первое, а затем отсоединить от стручка два других троса, избегая приложения к ним слишком заметной силы. И вот стручок, освободившись, отплыл от «Джойо», но в направлении, самом благоприятном для запрограммированного курса.

Тогда Ван вернулся на корабль, втянул внутрь два других троса и запер грузовой люк. Восстановил в трюме давление и стал ждать, пока индикаторы тепла дойдут до янтарного, после чего снял шлем. И все-таки во время первого вдоха воздух чувствительно щипнул его ноздри. Еще не освободившись от скафандра, он вошел в корабельную сеть.

Три корвета шли к нему, оставалось менее десяти минут, прежде чем они окажутся в радиусе запуска торпед. Ван понятия не имел, откуда они взялись, если только не переместились с дальнего края системы. Но то был чисто академический вопрос. Он бросил скафандр на полу в проходе, метнулся на кокпит и закрепил ремни. Затем пробежался по процедуре для стручка и начал отсчет. Трехминутный, как и полагалось.

«Восемь минут до подхода противника к радиусу запуска торпед», – сообщила корабельная сеть.

У Вана оставалось менее пяти минут. Он не мог вести «Джойо» прочь от стручка, ибо тогда рисковал сместить стручок и уничтожить все свои старания, лишив себя надежды на успех.

Ты уверен, что хочешь такое совершить? Тарянин прогнал эту мысль, вызвав в памяти опустошение, учиненное Республикой на Сулине и безжалостное истребление флота Кельтира, которому не позволили сдаться, хотя его корабли даже не попытались атаковать силы Республики.

Одна минута, и стручок стартует.

Ван начал подавать все больше и больше энергии во фьюзакторы «Джойо». До полной. Одновременно задал не раз просчитанные координаты для прыжка. Маленькая погрешность, но, судя по всему, у него нет времени ее исправить, учитывая нынешнее состояние дел.

Стручок исчез, и тарянин немедля задал двигателям полное ускорение, страшная сила вдавила его в командирское кресло, ибо он пожертвовал энергией корабельной гравитации для двигателей и щитов.

Мониторы показывали три корвета, которые, смыкаясь, приближались к «Джойо», и Ван ясно видел, что движется слишком медленно. Все три корвета одновременно выпустили торпеды.

Он проверил ИЭВ, сосредоточенные на самом Солисе, чтобы посмотреть, подействовала ли установка. Но экраны молчали, слишком мощный прилив энергии обволок «Джойо», когда торпеды РКС начали ударять в его щиты. Вспомогательный генератор на миг засветился янтарем, после чего медленно вернулся к зеленому цвету.

Новая порция торпед была в пути, но Ван заметил мощное ЭВ, испущенное Солисом. И дал команду: «Прыжок!»

В этот миг энергия второго залпа республиканских торпед полыхнула по щитам, и тарянин почувствовал, как отказывает вспомогательный генератор, в тот самый миг, когда исчезло нормальное пространство. И тут само гиперпространство вокруг «Джойо» покоробилось, и корабль, казалось, сложился вдвое, а затем стал падать внутрь себя, сжав командира до точки.

Черное оборотилось в опаляюще-красное, полное крови и страдания, которое таило в себе и белое, пусть белое и обернулось глубоким и леденящим до костей космическим черным. Истошная боль пробежала по каждому нерву в теле пилота, точно электрический ток, вызывая бесконечную и нестерпимую муку.

«Джойо» вывалился в нормальное пространство, болезненно накренившись.

Ван едва мог дышать. Он чувствовал, как вся корабельная сеть пылает, проходя сквозь его нервы. Каждый датчик посылал дробные сигналы через его руки. Крохотные ножики ввинчивались глубоко под череп. Каждый источник энергии, уловленный системой, отзывался волнами боли. Сквозь боль Ван ощущал, что корабль почти не получил структурных повреждений. По меньшей мере, весьма на то похоже.

Где он?

Тарянин медленно попытался вспомнить. Минуты или часы спустя, – вспомнились координаты, заданные для прыжка. Необитаемая система на обратном пути к Пердье. Разве что… у него возникло чувство, что не стоит лететь к Пердье. Что он может сделать?

Тристин упоминал… что-то важное.

Медленно, сосредотачиваясь не более чем на одной мысли одновременно, Ван запрограммировал «Джойо» для прыжка к Дхарелу. Каждое движение мысли мучительным эхом отдавалось в черепе и вдоль шеи. Наконец, он решил, что можно прыгать.

«Прыжок!»

Во время второго прыжка ему пришлось еще хуже, чем при первом.

Цвета и жар, всколыхнувшись, вспыхнули, опалив самые пределы вечности, прикинувшейся мгновением, прежде чем вколотить пилота в глубокую черноту.

Прошло время, он медленно пробудился, прерывисто дыша, удерживаемый на месте только ремнями командирского кресла, и приподнял голову.

Боль электричеством хлынула по каждому нерву, и новая волна черноты поглотила его.

Когда Ван пробудился второй раз, бессчетные паутины боли жгли изнутри его руки и ноги, и пустота системы Дхарела толчками бежала по зрительным нервам, точно в них плясали крохотные нескончаемые иголочки.

Он произвел одну коррекцию курса. Затем другую.

Прошло время, может, часы, а может, и дни, и «Джойо» приблизился к газовому гиганту, на орбите которого располагалось невидимое и неуловимое сооружение фархкан.

Вану пришлось сосредотачиваться на каждом слове, которое он передавал во тьму перед «Джойо», надеясь, что станция где-то там.

– Фархка, станция 2… Корабль Коалиции «Джойо», кодовое название «Двойной Негатив»… пилот Альберт… – Что еще он должен сказать? Что еще… а, да, попечитель… – Попечитель Рхуле Гхере, требуется помощь, медицинская помощь…

Тарянин закрыл глаза, но это едва ли защитило от боли, которая, казалось, была в нем повсюду.

Время шло.

Все шло и шло.

– Корабль «Джойо», пилот Альберт, вам разрешено приблизиться и войти в шлюз. Маяк есть?

– Станция фархка… подтверждаю… есть маяк. Продолжаю…

Каждое действие Ван совершал тщательно и неторопливо. Но, подводя корабль к амортизаторам, вдруг испугался на миг, что промахнется. Однако фархканские амортизаторы подхватили «Джойо» сразу. «Не чета людским», – как подумалось ему.

– Можете покинуть корабль и вступить на станцию…

Ван неуклюже завозился со сбруей. Приходилось прослеживать глазами каждое движение пальцев, иначе не получалось. Затем он всплыл в нулевом поле тяготения и ударился о переборку позади командирского места.

Умудрившись все-таки проверить атмосферу перед тем, как открыть люк, тарянин сделал первый шаг наружу при полном тяготении, и его ноги подкосились.

Потом Ван сидел в сером коридоре, пахнущем мускусом и чистотой, пока чернота не тронула его за плечо и он не утонул в ней.

Глава 97

Чернота отступила, но серое, заменившее ее, все еще было полно белой и красной боли. Затем зеленоватая прохлада омыла Вана, а за ней последовала еще более глубокая тьма. Слова и мысли пролетали через него неведомо откуда, но он ни одного слова не улавливал, и вот успокоительное зеленое снова унесло его.

Ван пробудился внезапно, голова была ясной. Он лежал не на носилках и не на больничной койке, но в некоем особом сооружении, напоминающем и то и другое. Тонкое полотнище было наброшено сверху и откинуто у его талии. И нигде ничего не болело. Взгляд на серые переборки не вызывал ощущения, будто ножи пробивают череп, не вызывали боли и мысли, где он и что с ним. После всего, что произошло, Ван чувствовал себя сравнительно хорошо. А следовало бы быть израненным, измученным, не говоря уже о крайней подавленности духа, угнетенности и отчаянии. Но ничего подобного. И это его встревожило. Что случилось? Он действительно на фархканской станции?

– Можете одеться. Не беспокойтесь. Скоро вы кое с кем увидитесь.

Неправдоподобно ясные слова пронеслись через его мозг. У них были фархканские обертона, которые невозможно описать, но звучали они очень четко.

Ван сел, оглядываясь, и, наконец, нашел свой корабельный костюм, свисавший откуда-то близ переборки. Под костюмом виднелось нижнее белье и обувь. Он откинул тонкое сероватое покрывало. Его тело, насколько можно было видеть без зеркала, выглядело как обычно, никаких шрамов, никаких изменений. Ван сошел с медицинского сооружения. Ноги держали его, как положено, и он подошел к одежде. Поспешно оделся и обулся.

Появился фархкан. Тарянин не заметил, как тот вступил в помещение, но сразу узнал Эрелона Джхаре. Запах чистоты и мускуса усилился.

– Наверное, мне лучше, или я увидел бы доктора Фхале.

– Доктор Фхале уже видел вас и сделал то, что требовалось.

– А что именно?

– Вы были в тяжелом состоянии. Физические повреждения, довольно крупные, не были по-настоящему опасными, но ущерб, нанесенный вашим нервам и психике, лишил бы вас понемногу способности нормально функционировать и вызвал бы смерть в возрасте, слишком раннем даже для человека. Это было расценено как неприемлемое. Так что доктор Фхале реконструировал те аспекты вашего существа на более прочной основе.

– Он перестроил меня? – Ван оглядел свою грудь и живот. – Я не заметил, что выгляжу иначе.

– А этого и не должно быть.

Если слова фархкана не произносились вслух, как и в прошлое посещение станции, то теперь тарянин различал их куда яснее, чем когда-либо прежде.

– Это верно. Ваши вкрапления удалены, а затем интегрированы в ваши нервные функции. Так повышается эффективность.

– Спасибо. Не думаю, что я смог бы добраться до Пердьи.

– И не нужно было. Вы причинили некоторый ущерб, когда входили здесь в док, и корабль ваш вышел из строя. Мы все починили.

– Я долго пробыл здесь? Или фархканы и с кораблями способны творить чудеса?

– Вы пробыли здесь некоторое время. По вашему счету, несколько месяцев.

– Спасибо.

– Это форма платежа.

– Платежа? Я не…

– Нет. Вы должны выплатить долги, сделанные другим, и те, что образовались в итоге ваших действий. Вы прожили бы недостаточно долго, чтобы это успеть, если бы доктор Фхале не реконструировал и не укрепил некоторые ваши аспекты…

– Долги? И поэтому вы здесь?

– Вам понадобится много столетий, чтобы исправить то, что вы совершили, злоупотребив технологией, которую получил человек Десолл. Как и он.

– А что нам, по-вашему, оставалось делать? Позволить, чтобы новые миллионы оказались порабощены или убиты на протяжении поколений?

– Всегда… вы думаете абсолютными категориями.

Эти слова воспламенили гнев, близкий к ярости самого Вана. Он постарался, чтобы ответ вышел настолько холодным, насколько возможно.

– Нет, я не думаю абсолютными категориями. Как и Тристин. Но слишком многие из людей, имеющие власть, думают.

Они эксплуатируют природу других людей, чтобы искать и получать простые и абсолютные ответы. Вселенная не дает таких простых ответов. Итог – неэтичное, аморальное и невозможно жестокое поведение. Тристин годами работал, пытаясь не использовать абсолютные средства, но абсолютные средства часто оказывались необходимы, чтобы предотвратить большее зло. Он умер, всецело веря, что его величайший промах в том, что он не применил такие абсолютные средства к Ревенантской культуре намного раньше, прежде чем эта культура успела сотворить такое зло и разрушение. Я увидел, что по тому же пути движется и Республика, разве с что еще большей жестокостью, еще прямее и откровенней обращаясь к злу.

– Вы возвысили себя до божества?

– Тристин не стал бы такое о себе утверждать, я тоже. Мы – род мастеров, и мы схватили и применили самый большой молот, с которым могли управиться, потому что ничто другое не действовало.

– В вашей надменности вы полагаете, что возможно разрешение подобных действий для вашей природы.

И Ван оцепенел на миг, утратив не только способность подбирать слова, но и наполнять их холодной уверенностью.

– В вашей надменности– наконец, ответил он, – Вы предполагаете, что разрешение невозможно, потому что вы неспособны его увидеть. Не лучше ли попытаться, чем признать промах?

Фархкан разразился кратким ироническим смехом-фырканьем.

– У вас много, очень много лет, чтобы попытаться. Больше лет и больше жизней, чем вы пожелали бы.

Холодный страх пробежал по телу тарянина, постигшего значение слов собеседника. Он не имел представления, как они этого добиваются, но понял со всей ясностью, что для него закрыт неожиданный выбор, сделанный Тристаном.

– Можете идти, – Фархкан повернул прочь, затем остановился и опять обернулся к Вану.

– Если вы вдруг докажете нашу неправоту… ваш приговор будет в ваших руках.

Тарянин моргнул, и Джхаре исчез.

– Если вы вдруг докажете нашу неправоту… Если вы вдруг докажете нашу неправоту…

Ван проглотил комок, поглядев на дверь, отворившуюся в стене, в коридор, который вел обратно к «Джойо»… и к тому, о чем он только и знал, что обязан уплатить долг, и что это займет куда больше времени, чем можно себе представить.

На миг тарянин содрогнулся, вспомнив папу Альмавиву, могучего темнокожего человечища, окруженного светом и поющего слова, которых он тогда не понимал и до сих пор не понимает. Разве что знает – тот, чью партию исполнял Альмавива, Даланд, был капитаном и стоял у штурвала, обреченный вечно странствовать на своем корабле, пока… пока что?

Ван боялся, что откроет это, как открыл древний Голландец.