Текст книги "Эффект Этоса"

Автор книги: Лиланд Модезитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)

Глава 55

«Элсин» ждал за орбитой Дханнара, восьмой планеты Кушитской системы, когда «Джойо» вылетел из прыжка. Прошел целый час, прежде чем оба судна состыковались, и Тристин присоединился к Вану в командирской каюте.

Вспомнив рассуждения Марти, сложно было удержаться от того, чтобы внимательней прежнего изучать этого пожилого мужчину, когда тот уселся в кресло. Десолл выглядел, пожалуй, лет на десять старше Вана, но, разумеется, не на сорок и не на пятьдесят, а держался и вовсе как молодой.

– Я здесь, – Тристин улыбнулся. – Насколько я знаю, вы не попросили бы меня о встрече, если бы не были крайне озабочены.

– Это так. Все началось на Корвеле. Шеррен Миллер просила прилететь.

– Помню. Я передал это вам.

– Ее беспокоило некое особое затруднение, такое, что она не хотела указывать подробности в послании, которое каждый может прочесть. А именно: невероятный прилив средств… – и Ван последовательно изложил, что застал и сделал в системах Корвела, Ислина и Белдоры. – …Я написал об увиденном, но не о сделанном, – он протянул карточку с данными. – Все здесь.

Беря карточку, Тристин медленно кивнул, как будто ожидал того, о чем ему было рассказано.

– Вас все это не сильно удивило, – заметил Ван.

– И да и нет. Я хотел бы сперва услышать ваше мнение.

– Я понимаю, что происходит. Это болезненно очевидно. Ревяки отвергли открытую военную экспансию и предпочитают ей некоего рода пограничные военные действия. Для начала, они ослабляют систему тем или иным способом, затем наводняют местную экономику кредитами и учреждают новые дела или перехватывают старые. Они часто идут на огромные потери, чтобы получить свою долю на рынке. Затем переходят к подрыву местных политических структур. Могу догадываться, хотя и не знаю, что ревенантцы используют свою церковь как пример оплота стабильности и, вероятно, занимаются какого угодно рода социальной и благотворительной деятельностью… и откликаются на людскую потребность в простоте во времена неурядиц. Даже когда сами создают неурядицы…

– Достаточно точный анализ, – признал Тристин. – Так они действуют уже много лет.

– И вы пытаетесь с помощью ИИС затормозить или остановить их?

– ИИС создавалась не как квазивоенная структура для противостояния Ревенанту.

– Это так, но разве не противостояние им – большая часть того, что нами делается? Мы пытаемся укрепить местные корпорации, конкурирующие с поддерживаемыми Ревенантом хищниками.

– ИИС задумывался для использования экономической, информационной и системной экспертиз, ожидая укрепления местных экономических учреждений и для направления их в русло достижения долгосрочного успеха, – Тристин переменил свою позу в кресле. – Долгая перспектива – это жизненно важная часть нашей работы. Люди все еще генетически запрограммированы или приучены смотреть на жизнь через призму экономики. Все, что мы делаем, имеет экономические обертона, но большинство людей по-прежнему склонно это отрицать. Я чудовищно упрощаю, но есть два существенных взгляда на экономику, существующие, опять же, с глубокой древности. Один можно назвать «большая добыча», другой «собиратель». Жажда большой добычи происходит от охотничьего взгляда на дело. Вы убиваете самую крупную дичь, какая водится, а затем используете эту добычу как можно дольше. Некоторые древние племена преследовали невероятных зверей: мастодонтов, бизонов и других созданий, которые без труда погубили бы отдельного человека. А некоторые были больше собирателями и позднее стали земледельцами, выращивали колосок за колоском и заглядывали вперед. Конечно, в некоторых обществах земледельцы опять устремлялись за большой добычей, а именно, гнались за обильным урожаем одной-единственной выгодной культуры, монокультуры в крайних случаях. Какое отношение это имеет к нам и к ИИС? Философия большой добычи в течение продолжительного времени не действует. Ни социально, ни экономически. Твердо управляемое дело со стабильной отдачей куда лучше, и экономические организации, способные развить такой подход, в сущности, получают более высокие прибыли и лучшие продукты по прошествии времени. Они также добиваются лучшей личной дисциплины. Но почти никогда не гребут золото лопатой, и всегда находится кто-то, пытающийся убедить людей, что большая добыча лучше, – Тристин рассмеялся. – Лучше для главного охотника, если вам угодно, и для нескольких, что идут непосредственно за ним. Но не для большинства людей и большинства обществ.

Вану удалось это понять, но он спросил:

– И какое место занимают в этой картине ревяки?

– О, все очень просто, если подумать об организованных системах верований в экономических терминах. Ревенантская вера – это религиозный эквивалент теории большой добычи. Вы веруете лишь в одну крайне упрошенную систему, делаете то, что велит главный охотник, божество и его смертные старшие сподвижники, и будете вознаграждены большой добычей, раем в загробной жизни. А особо привилегированные – уже здесь и сейчас. Другой аспект этого подхода в том, что он также процветает в условиях хаоса. Чем больше все идет вкривь и вкось, тем больше люди хотят безопасности и простых ответов, а теория большой добычи их дает. Совсем не нужно себя дисциплинировать. Не требуется как-то оценивать двусмысленные жизненные ситуации, случаи, когда вещи не вписываются в маленькие изящные кубики.

Не надо тяжело работать над каждой мелочью день за днем. Все, что считается важным, это верить и следовать указаниям – и безопасность, а там и рай ваши, – Тристин фыркнул. Ван никогда не глядел на вещи с этой стороны.

– Ревяки издавна завели привычку представлять себя как верных семейным ценностям, богобоязненных и нравственных людей, – продолжал Тристин, – даже когда используют любое средство, им доступное, чтобы расширить свою территорию и экономическую власть. Они поклоняются высшей силе, претендуют на этику и нравственность, а затем подчиняют или аннексируют столько независимых систем, сколько могут. Так шло дело в течение многих лет. Более крупные политические объединения: Коалиция, Арджентийская Общинократия и Хинджийское Общежитие – большую часть времени смотрели в сторону, ибо не хотели повторения Эко-Техо-Ревенантской войны со всеми ее экономическими и социальными потерями. Это поощряло ревенантцев продолжать экспансию, особенно, в недавние годы. ИИС сделала все возможное, чтобы пресечь такое развитие событий, но мы не располагаем ресурсами, чтобы даже при самом умелом использовании экономических рычагов совершить что-то большее, чем просто замедление этого развития. И то лишь там, где сами системы нуждаются в помощи и хотят ее. У некоторых систем недостаточно целостности, чтобы сопротивляться. И всегда сохраняется опасность, что другие системы, увидев явный краткосрочный успех ревенантцев, решат последовать их примеру. Эта опасность столь же велика, сколь и ревенантская экспансия.

К несчастью, то, что говорил Тристин, представлялось Вану здравым, возможно, даже слишком здравым.

– Значит, ревяки целенаправленно вызывают экономический и социальный хаос, и вы используете ИИС, чтобы создать порядок, который их остановит? И чтобы предложить альтернативу другим системам?

– Да, альтернативу. Но вот остановить… – Тристин печально покачал головой. – Пока не удается. Мы пытались создавать островки порядка, дабы подать пример людям, показать им на практике, что истинная добродетель, если угодно, бывает практически и экономически вознаграждена.

– И мы всего лишь порой подаем руку истинной добродетели в виде нескольких торпед?

– В древние дни один маршал заметил, что добродетель всегда на стороне больших батальонов. У добродетели нет шансов в мире людей, если она беззащитна. Большинству из нас крайне трудно противиться жажде погони за большой добычей. В течение всей истории люди уступали ей, тратя биллионы на лотереи, где мог выиграть лишь один из сотен миллионов, внезапно вооружаясь для крупных конфликтов, а затем столь же быстро разоружаясь и упуская мир, – Тристин встал и потянулся. – ИИС делает, что может. Вот почему мы фонд, а не корпорация.

– Послушаешь вас, так…

– Все почти безнадежно? – и лицо пожилого мужчины оживила на миг ироническая улыбка. – Нет, далеко не безнадежно. Взгляните, как много систем приняло степенную позицию собирателя. Я думаю, дела просто кажутся безнадежными временами потому, что невозможно считать наши достижения так, как можно считать большую добычу. Они трубят всякий раз, когда загонят зверя, и в то же время большее, что можем мы, – это создать организации и учреждения, которые распространят этический подход через экономический и политический успех.

– А уничтожение ревенантских кораблей – это не большая охота? – спросил Ван.

– Нет. Мы никому ничего не говорим, а в правила такой игры входит хвастовство. Когда мы можем, а это не так уж часто, то устраняем силы, которые привили бы вкус к большой добыче в тех или иных культурах.

– Надеюсь, мы не строим тайно где-нибудь дредноут размером с планету, чтобы уничтожить какой-нибудь более крупный аспект деятельности хищников?

– Никаких дредноутов, – рассмеялся Тристин. – Они требуют ужасной траты ресурсов, – после паузы он добавил: – Впрочем, в конечном счете, это дело персональной этики. Если не наметишь для себя курс, основанный на этике, то тебя продадут тому, кто больше всех предложит, или самому упорному. Так обстоит дело и со мной, и с вами, – Десолл улыбнулся. – Я делаю все проще. Я требую от вас этичных действий и плачу за это. Вы не вправе ожидать этичного поведения от людей, не обладающих инициативой, а можете только вознаграждать за него или наказывать за его отсутствие. Это справедливо и в отношении культур. Их возможно наказывать, вот только большинство прочих культур избегает этого, что часто достойно сожаления.

– Раз уж мы говорим о культурах… можно что-то еще сделать для Белдоры? – спросил Ван, пытаясь изменить тему. Хоть он и пытался действовать в соответствии со своими понятиями об этике, этот разговор тревожил его.

– Вы там хорошо справились, – произнес Тристин.

– Ревенантцы вернутся. Возможно, уже вернулись. Если то закодированное послание не приведет к ним хинджийские корабли. Я сделал копию, чтобы вы взглянули. Самому мне не удалось прочесть шифр.

– В ИИС Камбрии это могут, но, несомненно, в послании мольба о помощи к хинджийцам. Коалиция ничего не сделает. Белдора слишком в стороне. Ее можно считать точкой для прыжка во внутренние районы территории Хинджи.

– Как вы думаете, хинджи откликнутся?

Тристин пожал плечами.

– Не знаю. Они почти такие же вялые, как эко-техи. Предпочли бы избежать конфликта. Могут склониться к помощи, если Белдора согласится стать протекторатом или чем-то еще.

– А белдорцы примут такого рода условия?

– При наличии альтернативы? – Тристин в упор посмотрел на Вана. Тот ответил кривой улыбкой и миг спустя добавил:

– Мы разнесли второстепенный щитовой генератор у Белдоры и перенапрягли главный. Я заменил их у Нейквенского Орбитального Контроля. Там был генерал Марти, ставший теперь заместителем командующего округом. Он послал нам генераторы для крейсера, хотя я таких и не просил.

– Он знает ИИС. Для них спокойней позаботиться, чтобы мы получили хорошее оборудование.

– Вас он тоже знает. Он сказал, что вы лучший пилот в Рукаве. И старейший, – Ван ухмыльнулся. – Похоже, вы неплохо ему известны… или о вас.

– Обо мне, осмелюсь судить. Не могу вспомнить, чтобы мы встречались, но не тайна, что арджентийская разведка идет по следу ИИС много лет, – Тристин рассмеялся. – Большинство не прочь превзойти нас в том, что мы сделали ревякам, но Монтахе не хочет шума и пальбы.

Что ж, достаточно откровенно. Ван решил не преследовать слишком упорно эту тему. Во всяком случае, пока.

– И что мне надлежит делать? Продолжать пытаться расширять деятельность ИИС там, где мы можем? Сворачивать деятельность и получить столько из активов, сколько я смогу в местах вроде Ислина?

– Это то, что мы делали много лет. У вас есть мысль получше? Мы ведь не можем выстроить флот, знаете ли.

– Не больше того, который у нас теперь, – отпарировал Ван. – Меня все еще не покидает чувство, будто ревяки портят больше, чем мы исправляем. Больше, чем исправляет весь остальной Рукав.

– В нынешний миг это так и выглядит, – признал Тристин. – Но все изменится.

Ван не был в этом уверен, но Десолл занимался делом намного дольше!

– Вы когда-либо получали какие-то новые сведения о том, что вызвало заварушку в Скандье? Они все еще склоняются к ревякам?

– Не было совсем ничего нового с тех пор, как вы приняли «Джойо». Кредиты и клоны ведут к ревенантцам. Те отрицают свою причастность, и нет способа доказать, что имело место большее, чем эксцесс отдельного дипломата, – тон пожилого мужчины был высокоироничен.

– Эксцесс отдельного дипломата? И все это приняли?

– Публично. Иначе либо пришлось бы начать войну, либо признать, что они впредь позволят ревенантцам налагать лапу на все, что не принадлежит ведущим державам. А это сильно потревожило бы независимые системы и небольшие державочки.

– Такие как Кельтир и Республика? Там это уже знают.

– Конечно. То была одна из причин, почему вас выпихнули в отставку.

Одна из причин?

– А каковы другие?

– Вам удалось справиться там, где оплошало бы большинство офицеров РКС, а вы не совершенная голограмма РКСовского офицера, и кожа у вас темнее, чем им бы хотелось. Вы были, вероятно, на грани открытия чего-то еще, или они так думали, а поскольку вас не относили к тем, кого намечают на высокие должности, требовалось найти почетный способ избавиться от ставшего слишком известным тарянина.

– Почетный? Убийство почетно?

– Чушь. Вы бы пострадали от сердечного приступа, вызванного вашими ранениями, а затем удостоились бы самых почетных похорон и поминальной службы.

Ван рассмеялся, отнюдь не добродушно.

– Что я мог вот-вот открыть?

– Понятия не имею. Однако вы отдаете себе отчет, что остались единственным уцелевшим с «Фергуса» и единственным свидетелем встречи у Скандьи?

Ван отдавал себе отчет, и еще как, но разве это имело значение? Не следовало ли искать подсказку в кошмарах? Но какую?

– Вы не узнаете, пока не изыщете способ заглянуть в штаб-квартиру РКС, а путешествие в Республику все еще может быть для вас опасно. Очень опасно.

– Я мог бы использовать свою арджентийскую регистрацию под именем Вьяно Альберто, – предложил Ван.

– Могли бы. Подумайте об этом. Если хотите, можете посетить сперва какое-либо из отдаленных представительств ИИС в Республике, в местах вроде Уитэ, Коркенни, Уэксланда.

Что-то было в мысли насчет Уитэ. Ван попытался вспомнить, почему Уитэ могло иметь для него особое значение, но не мог.

– РКС не знают, что я работаю на ИИС?

– Вероятно, нет. Если вы воспользуетесь запасной идентификацией для «Джойо» и не станете спешить в Новый Ойсин, местные командующие РКС могут доложить о вашем визите, как о чем-то обыденном, если вообще обратят на вас внимание.

– Вы могли бы…

– Не мог бы. Во-первых, я не знаю их культуру так же хорошо, как вы. Во-вторых, я занят проектом по технологии переноса энергии и не могу надолго забросить его прямо сейчас. Время начинает изрядно поджимать.

– А что за проект?

Тристин склонил набок голову и поджал губы. Наконец, он заговорил:

– Я уже раньше рассказывал вам об этом. Я работал над этим много лет. Здесь есть кое-что, чего мне не полагалось бы знать, ибо идея фархканская, но я убедил их помочь мне, предпринял своего рода шантаж, а именно подчеркнул, что если я возьмусь за дело не с того конца, им это может не понравиться. Теперь у меня есть прототип, и я надеюсь им воспользоваться как рычагом, чтобы посмотреть, помогут ли они.

– А каков прототип? – спросил Ван.

– Это можно назвать новым способом генерировать и переносить энергию.

То был не вполне точный ответ на вопрос.

– И вам удалось добиться, чтобы они передали вам технологию? Фархканы не очень часто настолько идут кому-то навстречу.

– Возможно. Потому что, неверно использованные, их достижения могут быть крайне опасны. Они могли желать убедиться, что я стану работать корректно. Я не хочу говорить больше. Я могу оказаться в весьма дурацком положении, если затея провалится, – Тристин улыбнулся. – Но могу оказаться в скверном положении и если дело пойдет. Как только все будет готово к внедрению, я подключу вас.

– Что…

– А как поживает «Джойо»? – Тристин не обратил внимания на попытку задать новый вопрос. Ван это стерпел. Он уже пытался разузнать что-то тремя различными способами, но Десолл сказал ему не больше, чем хотел. И скажет лишь тогда, когда будет готов, но не раньше.

– Мне нужно возвращаться на Пердью. Думаю, у меня остались три торпеды.

– Ваше послание на это намекало, – ответил Тристин. – Я привез двадцать как груз. Нам придется повозиться с ними самим, чтобы это знали лишь мы четверо.

Ван кивнул.

– Вам понадобится спуститься на планету в Куше. Прежде чем я получил ваше послание, Нинка доставила туда уинкурские шаблоны, и они лежат в представительстве ИИС. А теперь… теперь нам надо перенести торпеды и проводить вас к Кушу.

До последних слов Тристана Ван не вполне осознавал, что он, Десолл и два техника – единственные, кому предстоит переносить торпеды с «Элсина» на «Джойо». Его мало волновало, под видом чего привезены торпеды, но тогда уже куда меньше волновало и то, что случилось бы без них.

Глава 56

Шаблоны ждали на планете, и Ван дал Эри выходной, когда те были подняты на челноке, а затем загружены на корабль с кушской орбитальной. На следующий день взял выходной он сам, пытаясь отрешиться от чувства вины, пока спускался на планету в челноке, чтобы встретиться и пообедать с Эмили Клифтон. Он напоминал себе, что оплатил перелеты на челноке из собственного личного счета и что не брал выходных месяцами, но не мог удержаться от беспокойства из-за того, что могло совершаться в Республике.

Ван напоминал себе также, что Эмили может просветить его насчет республиканских дел. И это помогло противиться чувству вины, хотя он знал, что не следует искать довод, связанный с работой, для оправдания удовольствия, особенно если речь идет об обеде с женщиной, которой столько времени не видел. Притом, трудно было бы полностью оправдать затраты десятков миллионов кредитов на полет к Кушу на «Джойо» только по личным причинам, а кредиты, которые на это ушли, он точно не мог бы взять с личного счета.

Клифтон ждала около усеченной пирамиды посольства Республики на предвечерней жаре, от которой все выцвело, сооружения сверкали ослепительной белизной, а горизонт расплывался в дымке. На Эмили был темно-зеленый костюм, дивно оттенявший светлые волосы. Но в ее серых глазах Ван заметил усталость.

Она дважды взглянула на него, прежде чем заговорить.

– Командир… то есть, командор…

– Ван, – ласково напомнил он. – Просто Ван, – и, помолчав, спросил. – Как далеко отсюда «Маркеш»?

– Около полущелчка, но сегодня будет жарко даже вечером.

– Для меня полщелчка не помеха, – он заметил, что костюм Эмили, хотя и темен по цвету, сделан из легкой охлаждающей ткани, которая превращает тепловую энергию в прохладу. – Айда?

– Прекрасная мысль. Ваша одежда не для такой жары.

Клифтон была права. Ван порядочно вспотел, когда они добрались до ресторана.

Внутри «Маркеша» было прохладно, но светло, и он это оценил – терпеть не мог мест, где прохлада подразумевала полутьму. Женщина проводила их к угловому столику, тщательно огороженному с обеих сторон низкими веерообразными папоротниками в больших мраморных горшках.

– Вы бы не желали чего-нибудь выпить? – официантка посмотрела на Вана. А он на Эмили.

– Ледяной алмарин.

– Светлый эль. Холодный.

– Алмарин? – переспросил Ван после того, как женщина их оставила.

– Местный чай. Полагаю, технически это не чай, его получают не с чайных кустов, но в нем присутствует кофеин, а вкус еще лучше.

– Надо будет запомнить.

– Когда вы прилетали в прошлый раз, то сказали, что по-настоящему пока не приняли все свои обязанности. Что вы еще делаете, кроме пилотирования? – Слабая усмешка возникла на ее лице и пропала, когда она добавила: – У вас должно было появиться какое-то представление за эти два года.

– Я жалею, что не смог вернуться сюда раньше… – и Ван беспомощно пожал плечами.

– Мы все зависим от того, чем занимаемся, – Эмили рассмеялась столь же иронически, сколь и печально. – Если мне не удастся продержаться еще хотя бы несколько лет на дипломатической службе, я не получу квалификации для ранней отставки. А если не зачтут мой срок службы в РКС, мне и вовсе ничего не светит, – она поглядела на Вана. – Простите. Вы говорили о своих делах.

– Помимо того, что я главный пилот «Джойо», я также старший директор. Это означает сочетание обаяния и сметки, чтобы совершенствовать дело, а также устранять неполадки. Между тем я куда больше нуждаюсь в совершенствовании.

– И что вы делаете, когда приходится устранять неполадки?

– Даю советы и надежду, если коротко. В одном представительстве желали, чтобы я заглянул. И ничего не говорили, пока я туда не попал. Они там наблюдали невероятные финансовые поступления, совершенно непредвиденные. Директор вела себя правильно, но ее беспокоило, куда все это ведет…

– А что там было? Или есть?

– Малые корпорации и частные лица бегут из систем, покоряющихся Ревенанту, и обосновываются в системе, где у нас то самое представительство, – им подали напитки, и Ван отхлебнул глоток эля.

– Слишком много денег, и сравнительно мало трат на товары и услуги?

– Именно. Была выработана стратегия, а затем я улетел, и мы оба надеемся, что она поможет.

– Не думаю, что это было так просто. У меня такое чувство, будто немногое вокруг вас вообще было просто. С самого раннего вашего детства, хотя вы никогда ничего об этом не говорили.

– Мне выпало счастливое детство.

– Я не сказала, что вы не были счастливы. Я сказала, что все было непросто. Готова также спорить, что счастья убавилось, когда вы подросли.

Ван беспомощно пожал плечами.

– Похоже, вы очень много знаете. Скажите что-нибудь еще.

Эмили рассмеялась.

– Скажу, – прежде чем заговорить, она позволила себе продолжительный глоток алмарина. – Вам не нравится, когда люди обманывают, но вы можете использовать чистую правду столь же хитро, сколь другие ложь.

Ван преувеличенно содрогнулся.

– Вы попросили сказать что-нибудь еще.

– Продолжайте, – ответил он с насмешливой покорностью.

– То или иное изводит вас годы спустя, – она помедлила. – Корделия сказала, что вы упоминали о кошмарах, в которых все еще видели «Регнери».

– Это правда, – признался Ван. – Не часто, но нет-нет да снится и теперь, – и, вероятно, будет всегда, подумал он, а заодно и те необъяснимые кошмары о «Фергусе».

– Вы из тех людей, которые не могут легко отвернуться от головоломки или досадной ошибки.

Так ли это? Он так по-настоящему и не выяснил, что стояло за нападениями на него. И не разрешил загадок «Коллинза» и «Фергуса».

– Не может быть правдой, что это так по вам бьет, иначе вы нашли бы оправдание тому, что потратили слишком много времени на себя.

Ван простонал:

– Думаю, в нужный миг у меня было достаточно честности.

Если даже Эмили права, ему следовало попытаться разыскать пропавшие корабли, пусть на них и махнули рукой все прочие. Он должен был.

– Лишь в один миг?

– Дайте что-нибудь пожевать, – Ван заметил снующую по залу официантку и огляделся.

– Вон та зеленая кнопка, – подсказала Эмили.

Он нажал кнопку и был вознагражден спроецировавшимся перед ним меню.

– Что здесь хорошо?

– Почти все, но я терпеть не могу кальмыбу.

Ван поднял брови.

– Итог одного эксперимента, проведенного во время изменения окружающей среды в целях колонизации. Кальмыба – это сокращенно кальмаровая рыба. Здешние жители находят ее вкусной. Но для меня… – Эмили скорчила рожицу.

– Склизко?

– Это еще мягко сказано.

Ван в любом случае не заказал бы рыбу, но был признателен за совет. Официантка подошла к столу.

– Золотой тыквенный суп и ягненка с розмарином и яблоками, – заказала Эмили.

– Изумрудный салат и еще одного ягненка, – он поглядел на Эмили. – Вы бы не хотели выпить что-нибудь еще?

– Алмарин превосходен.

Ван кивнул, и официантка скользнула прочь.

– Я не была уверена, что снова о вас услышу, – медленно сказала она. – В прошлый раз вы пробыли тут недолго.

– Тогда у меня не было выбора, – объяснил он. – И я это говорил.

– А я подумала, вдруг вы просто придумали повод, чтобы удалиться.

Ван спросил себя, не дразнит ли она его хоть немного.

– Ничуть. Я бы ни за что вас не покинул, – он чуть не покраснел, делая это невольное признание. На миг Эмили опустила глаза. Ван воспользовался этим мигом, чтобы поглядеть на нее. И ему понравилось увиденное, как, впрочем, и всегда. Ее глаза вновь поднялись.

– А на этот раз вы свободны надолго?

Нет, она его явно дразнила, присутствовал какой-то особый тон.

– На этот раз времени чуть больше. Но мне все же надо успеть на полуночный челнок.

– О, я польщена.

Ван пожалел, что недостаточно находчив, но у него всегда возникали заминки с женщинами.

– Вы… ну скажем, вы заслуживаете, чтобы вам льстили.

Женщина, которую он считал такой собранной, покраснела.

Затем покачала головой.

– Не могу поверить…

– Чему не можете поверить? – спросил он с улыбкой.

– Вам.

– Что… я не хотел вас задеть. Надеюсь, что я не…

– Нет! Нет, – и вдруг она разразилась смехом. – Вы меня не задели. Ничуть. Надеюсь, и вы не в обиде. Но я всегда представляла вас таким спокойным, таким сдержанным. Все ваши комплименты в посольстве были… такими профессиональными. Даже последний визит…

Ван почему-то пожалел, что оказался таким профессиональным.

– Может, мне следовало бороться с профессионализмом?

Эмили протянула руку, коснулась его руки и торопливо произнесла:

– Вы были очаровательны. По меньшей мере, для меня. Корделия из-за вас до смерти испугалась.

– Я никогда…

– Она сказала, что вы провели бы корабль сквозь солнце, чтобы поступить правильно, и ей трудно было это понять.

Ван знал, что не настолько этичен.

– Надеюсь, я никогда не вел себя как дурак.

– Вы знаете, что я имела в виду…

Он опять улыбнулся.

– Я очень стараюсь, но не думаю, что до такой степени этичен.

– Нет. Конечно, не этичны. Ничуть. Смотрите. Вы рисковали жизнью, чтобы остановить «Ветачи». Сразились с тремя вооруженными молодчиками, сами безоружный, чтобы защитить водителя, которого едва ли знали. Бросились на восьмерых убийц, чтобы спасти премьера. И я даже не знаю многого другого, что вы сделали.

– Все мои поступки можно назвать глупыми или безрассудными.

– Можно.

– Спасибо за согласие.

Оба умолкли, когда появилась официантка с супом и салатом. Эмили немедленно зачерпнула несколько ложек супа.

– Простите меня, я сегодня не очень-то много ела.

– Сказали бы мне… Я пришел бы раньше.

Она покачала головой.

– Мне не удалось бы раньше уйти, – съев еще немного супа, Эмили поглядела на Вана. – Мы говорили о безрассудстве и этике. Но быть этичным в наши дни всегда означает быть безрассудным. Возможно, так обстоят дела в любом технологическом обществе.

– Вы так думаете? – Ван указал на зелень. – Хороший салат.

– Знаю. Я его уже пробовала, – она помолчала, затем продолжила. – Не могу привести причины или просто веского довода. Просто у меня такое чувство. Может, потому, что технология ускоряет движение информации и требует более быстрого принятия решений, а когда люди торопятся, у них не больно много времени думать, правильно ли что-нибудь.

– И все же бывают еще нравственные люди, – напомнил Ван.

– Верно. А как насчет такого? Есть малая группа людей в любом обществе, которые инстинктивно этичны, и есть группа инстинктивно неэтичных. Но большинство посередине. При развитой технологии легче сосредоточиться на своих интересах и на том, что можешь сделать, а не на том, что должен, и это отталкивает всех, кто посередине от той степени этичности, которая для них возможна.

– Здесь есть рациональное зерно. И еще какое. Я об этом не думал.

– Вам не хватает РКС? – спросила Эмили.

– А что?

– Вы кажетесь счастливей некоторым образом, и все же… задумчивы и печальны, – она покачала головой. – Что-то не так. Чего-то не хватает.

Ван знал, чего не хватает, или отчасти знал. Женщины через стол от него.

– Мое нынешнее место – это компенсация. Во многом, – он склонил набок голову, пытаясь прикинуть, как бы поточнее сказать то, что хочется, чтобы и не темнить, и не слишком напрямик. – Там все так высокоинтегрированно… в смысле, корабль, что в экипаже лишь двое.

– Вы и техник?

– Эри хороша, но по возрасту почти годится мне в матери, – Ван рассмеялся. – Я преувеличиваю. Она старше, но похожа больше на тетушку, как я полагаю.

– Тетушка – это определенно лучше, чем мать, – Эмили наблюдала, как официантка забирает ее пустую глубокую тарелку и заменяет плоской, на которую положен ягненок с приправой, окруженный яблоками, не похожими ни на тушеные, ни на сушеные, ни на обжаренные, но воплощающими черты всех этих способов приготовления. Затем пустая тарелочка Вана из-под салата тоже была заменена.

Он не понимал, как основательно надоела ему однообразная, пусть здоровая пища, приготовленная на «Джойо» с помощью формуляторов, пока не отведал этого ягненка.

– Очень хорошо. Великолепно.

– Еще бы, – промямлила Эмили.

Несколько минут они ели в молчании.

– Что происходит с великой и славной Республикой Тары? О ней имелось не больно много новостей там, где я был.

– Вы не слышали? – она нахмурилась. Вану не понравилось такое выражение ее лица. Некоторые могут хмуриться, выражая мягкое неудовольствие. Хмурый же взгляд Эмили всегда означал крайнее раздражение, даже когда она не была настолько раздражена. Его пугала мысль, что девушка может быть недовольна им.

– Что не слышал? – он слегка пригубил свой эль.

– Маршал Имон исполняет обязанности премьер-министра. Было нападение в День Основателя, во время больших торжеств. Вполне возможно, что-то вроде того, что случилось в Скандье. Был убит весь кабинет, включая и министра обороны…

Ван подавил дрожь. Вроде того, что случилось в Скандье?

– Они раскрыли, кто за этим стоял?

– Нашли трех из злоумышленников, но те уже были убиты. Граждане Республики… двое с большими кельтирскими связями… и один с Сулина.

– Это меня пугает. Не могу вообразить кого-то связанного с Кельтиром в такой роли, – признался Ван, – а кого-нибудь с Сулина и подавно, даже учитывая, как там шли дела, потому что это просто не…

– Не что?

– Не сулинский образ действий. Мы уже давным-давно поняли, что путь прямой конфронтации неплодотворен, если только не на вашей стороне сила, а у Сулина ее нынче, разумеется, нет, – он поджал губы. – И то, что они свалили это на Сулин, пугает меня. И здорово.