Текст книги "Маледикт"

Автор книги: Лейн Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

– Доброй ночи, Мирабель, – попрощался Джилли.

Она отвесила ему пощечину, одновременно стараясь вонзить ногти. Джилли отскочил, спасшись от наихудшего, и все же щека его вспыхнула болью.

– Леди Мирабель. Пусть у меня больше ничего нет, но этого не отнять. А ты всего лишь слуга.

Оттолкнув Джилли, Мирабель на миг задержалась в дверях, потом гордо вскинула голову и вернулась к остальным придворным.

* * *

– Вот так, – сказал Арис, беря Маледикта за руку, когда заиграла музыка. Юноша вдохнул поглубже, сделал грациозный шажок, отступил, потом исполнил замысловатый поворот и поклон, все время ощущая ладонь короля на своей. Он снова споткнулся, и Арис терпеливо повторил: – Еще раз.

– Вы замечательный учитель, – проговорил Маледикт.

Арис улыбнулся.

– Я всегда был старательным учеником.

– А я, по всей видимости, лоботрясом, – отозвался Маледикт.

– Ты великолепно вальсируешь, – заметил король. – Твой учитель заслуживает всяческих похвал.

Маледикт сдержал улыбку, вспоминая, как Джилли кружил его в вальсе, пока он не начинал задыхаться и жаловаться на головную боль.

Из бальной залы послышался новый такт, и Арис подал руку.

– Еще раз?

– Арис! – позвал Ласт, возникая из-за спины брата и заслоняя свет, струившийся из залы.

– Мой брат, сторожевой пес, – пробормотал Арис.

Маледикт отступил от короля. У Ласта поползли вниз уголки рта, обрамленного светлой бородой.

– Помни о благоразумии, – повторил Арис, посторонившись, чтобы позволить Маледикту вернуться в залу.

Юноша дотронулся до гарды меча, огладил перья, размышляя, какой удобный выдался момент: Ласт был рядом; ярость неистово бушевала в крови. Граф забрал Януса, послал Критоса на его поиски, будто он был не более чем потерянная вещь… Сердце бешено било крыльями о грудную клетку, трепетало от гнева и боли. Ударить теперь – и покончить со всем…

– Маледикт? – Брови Ариса поползли вниз при виде Маледикта, стиснувшего рукоять меча.

Юноша, вздрогнув всем телом, отдернул ладонь. Сколько времени он пялился на Ласта, как бешеный пес? Он коротко поклонился, изысканно щелкнув каблуками, чтобы позабавить Ариса, и сбежал в залу. Внутри него слышался истошный визг Ани. Второй раз… быть так близко – и не нанести удар… «Еще рано», – проговорил Маледикт, обращаясь к жару в крови.

Ступив на паркет, он заметил, что Джилли внимательно смотрит на дверь, ведущую из залы – и снова свернул с пути. На сей раз ему удалось достичь безопасной гавани рядом с Джилли.

– Мне нужно выпить.

Джилли стал сосредоточенно извлекать из кармана флягу.

– Чего хотел король?

Пожав плечами, Маледикт небрежно опустился на скамью и вытянул ноги во всю длину, не позволяя Джилли присесть рядом.

– Научить меня танцевать. И отчитать за поведение. Все мои танцы поделены между ним и Мирабель. – Маледикт ссутулился, уныло изучая носки своих лакированных туфель.

– С Мирабель я покончил, – сказал Джилли. – И, по-видимому, пока я с ней разбирался, она обчистила мои карманы. Извини, Мэл, фляга пропала.

– Джилли! – воскликнул Маледикт. – Что значит какая-то фляга, когда ты заставил ищейку бросить мой след? О большем я и просить не смею.

– Неподходящим в ее глазах тебя сделала простая правда, – пояснил Джилли, несколько озадаченно похлопывая себя по карманам, словно стараясь припомнить точно, когда именно исчезла фляга.

– Правда? – переспросил Маледикт; в животе словно змея зашевелился холод. – Какая такая правда?

Что состояние Ворнатти тебе не светит.

– Подумать только, отсутствие состояния может принести пользу! – Злорадная усмешка на лице Маледикта угасла. Он подошел к Джилли, дотронулся до его щеки. – А это что?

Джилли коснулся царапины на скуле.

– Мирабель не особенно обрадовалась тому, что мне пришлось ей сказать.

– Хочешь, я отплачу ей за это? – предложил Маледикт. Едва побежденная ярость вновь взыграла, найдя новую цель. – Раструблю повсюду, что она мне не нужна. Если за ней охотятся кредиторы…

– Нет, – возразил Джилли. – Оставь ее в покое. Она – как злобная крыса. Лучше не загонять ее в угол.

Маледикт вздохнул.

– Отвези меня домой. Меня утомили причуды двора, а от придворных просто тошнит. Я не могу убить тех, кого хочу, так зачем оставаться? – Он дернул Джилли за волосы, еще раз прикоснулся к красной отметине на щеке, смахнув выступившую на царапине капельку крови, и направился к главному выходу из залы.

* * *

Толпа скоро разделила их, и Джилли, не в праве проталкиваться сквозь людей из опасения оскорбить прикосновением благородную плоть и тонкие чувства, лишь наблюдал за тем, как ускользает Маледикт.

– Бежишь домой к своему хозяину, верный пес? – Рядом, как черт из табакерки, возникла Мирабель. Джилли промолчал. На балконе, скрытый от глаз, он мог высказать то, что думал. Здесь любое неосторожное слово означало порку.

Она кружила, излучая гнев и опасность, словно хищная тварь. Проведя пальцем по спине Джилли, Мирабель прошептала:

– Ты машешь хвостом перед всеми? Или только перед Ворнатти?

Джилли до крови прикусил губу.

– Он прислушивается ко мне. Я могу наплести ему такого, что он вас обоих прогонит…

– Мирабель, – проговорил Маледикт, вернувшись. Глаза жарко пылали на его бледном лице. – Будьте осмотрительны. Сплетня – нож, и он уже у вашего горла. Вам бы хотелось, чтобы я надавил сильнее?

Джилли пробрала дрожь от тихого гнева в голосе Маледикта, от изумления в глазах Мирабель, от этой внезапной переоценки его статуса в доме Ворнатти.

– Идем, – позвал Маледикт, схватил Джилли за руку и потащил за собой, не обращая внимания на знатных господ, что попадались на пути.

– Главный выход с противоположной стороны, – поправил юношу Джилли. – Мэл, ты не должен был меня защищать.

– Мы пройдем через сады и так избавимся от новых демонстраций благородных манер. Мое настроение сейчас напоминает острие моего же меча и ищет возможности выплеснуться. – Маледикт спрыгнул с перил балкона на землю – высота была четыре фута. Джилли последовал его примеру и беззвучно приземлился на мягкий мох.

У входа в зеленый лабиринт сада, отделявший их от дороги, Маледикт жестом остановил Джилли. Они отступали, пока не оказались в густой тени статуй и кустарника; отсюда открывался вид на затемненный балкон на той половине, что занимал король. В полумраке виднелись две стоящие фигуры; у их ног настороженно поднял голову огромный пес, втягивая ноздрями ночной воздух.

– …буду рад познакомиться с твоим мальчиком, Мишель, невзирая на незаконность его рождения. Привози его, как только он прибудет сюда. Нам при дворе нужно как можно больше молодых людей – не таких испорченных, как мы. Довольно с нас траченных молью тайн и интриг, что заквашены на давно минувших битвах.

Послышался голос Ласта:

– Юность – не такой уж подарок, Арис. Некоторые юноши таят угрозы и скрывают тайны ничуть не хуже стариков.

И снова – Арис:

– Ты говоришь о воспитаннике Ворнатти. О Маледикте.

– Именно.

– Он всего-навсего молодой человек, алчущий наслаждений и удовлетворения собственных желаний.

– Он движим ненавистью и голодом, которые горят в его глазах. – Ласт качнул тростью, сбив розы с ближайшего куста.

– Ммм… – протянул король. – Ничего подобного в его глазах я не замечал. В твоих, впрочем…

– Ты глупец, Арис. Я скажу тебе то, что слышал, передам шепот, который витает в воздухе при дворе. Одно слово – ветер шуршит им, как осенними листьями – и слово это «ведьма». Все знают, что такое этот Маледикт: проклятая тварь.

– Ты говоришь, как деревенский старовер, которому в каждой тени мерещатся прежние боги. Но ты забываешь: твои ведьмы сгинули вместе с богами. Без силы, которую они черпали у богов, они лишь вместилища злобы. Маледикт производит впечатление приятного юноши, пусть ему и не повезло с наставником.

Ласт проворчал:

– Глупец, дважды глупец. Влюбиться в женщину из клана Ворнатти, которая не принесла ни здорового ребенка, ни власти, и теперь еще защищать эту тварь. Его коснулась Чернокрылая Ани, сделала Своим любовником…

Джилли задрожал, стоя внизу под балконом; Маледикт придвинулся к нему ближе, то ли желая поддержать, то ли – укрыться самому.

– Мишель, суеверие – отличительная черта дураков, – заметил король.

Губы Ласта плотнее сжались, он скрипнул зубами. Ласт прошествовал к выходу, и гончая зарычала ему вслед. Сняв венец, Арис зачесал волосы назад, потом снова надел атрибут королевской власти?

– Подслушивание принято при дворе. Вижу, ты овладеваешь хорошими манерами. – Вглядываясь в тени, Арис буквально пригвоздил Маледикта и Джилли озорным взглядом. Глаза короля сверкнули: – Но не забывай о благоразумии.

Маледикт резко отдернул руку, лежавшую на бедре Джилли. Джилли поспешил замереть в поклоне.

Одарив их улыбкой, король неторопливо удалился во тьму; гончая со вздохом поднялась с пола.

– Идем, – позвал Маледикт, и они с Джилли нырнули в зеленую, посеребренную луной темноту, где белели оплетенные вьюнками статуи животных и зияли, точно провалы, заросли густого кустарника. Вьюнок цвел крошечными белыми цветочками – казалось, в них, как в созвездиях, отражается лунный свет.

Джилли указал на маленькую резную фигурку из камня в глубине искусственной ниши.

– Пока мы следуем за мышью, мы сможем найти центр, а потом выход.

– Джилли, неужели тебе известны все тайны? – спросил Маледикт, огибая первый поворот и исчезая в тени. Теперь Джилли слышал только голос. Бриз окрашивал лунным светом каждый дрожащий лист и испещрял пятнами дорожку – казалось, она посеребрена инеем.

Джилли ступал вслед за юношей по тропам, засеянным мягкой травой – их создали специально для ночных прогулок. В обрамлении калоникциона, лунного цветка, виднелась скамейка для влюбленных; каменная мышь повернулась боком и указала направление следующего поворота.

Тропинка привела в сад, где от центра, точно спицы, расходились дорожки, сам же сад был спланирован по образу и подобию города Мюрна. В воздухе витал дурманящий аромат жасмина. В самом центре сада Маледикт поднял взгляд к звездному небу.

– Ты Ее видишь, Джилли?

Джилли ничего не видел, но слышал шорох и скрип перьев. Хриплый зов и треск доносился отовсюду, неожиданно из лиственных стен лабиринта взвились десятки грачей. Воздух наполнился барабанной дробью трепещущих крыльев под мерцанием звезд в вышине. Когда сердце у Джилли перестало бешено колотиться, он выговорил:

– Должно быть, мы растревожили их гнезда.

– Тебе не кажется, что Она за мной наблюдает? – спросил Маледикт.

– Это же просто грачи, перепуганные появлением людей в лабиринте. – Лабиринт, который казался таким мирным и уединенным, теперь смыкался над головой Джилли, словно упавшая сеть. Неужели так и должно было быть? Лишь теперь его глаза открылись? Не в первый раз с тех пор, как они с Маледиктом сидели на пирсе, Джилли пожалел, что не слеп, пожалел, что задал тот вопрос.

– Сюда, Джилли. – Маледикт зашагал дальше, Джилли последовал за ним. Только где-то в лабиринте тропинок и поворотов, шарахнувшись от взмывших грачей, они сбились с пути и оказались в тупике, наткнулись на глухую лиственную стену. Джилли нахмурился. Он хотел вернуться к предыдущему повороту, но передумал, увидев, что Маледикт остановился.

Когда шуршание шагов по траве стихло, Джилли услышал приближающийся монотонный, гулкий цокот копыт по мощеным улицам. Он раздвинул плющ, под которым оказалась сетка из направляющей проволоки, и выглянул наружу.

– Карета, – сказал он. – Наемный экипаж.

Все деревья вдоль подъездной аллеи были усыпаны грачами словно тлей.

В ночи лицо Маледикта казалось совсем бесцветным. Он вытащил меч и разрубил плющ: тот разошелся в стороны, словно разорванная бумага, и Маледикт покинул лабиринт, все же стараясь держаться в тени. Из экипажа вышел человек – смуглый и хорошо одетый, слишком хорошо, чтобы прибегать к услугам наемного кучера. Высокий, плечистый, с блестящими темными волосами и изысканной ротанговой тростью. Маледикт застыл, словно собака в стойке. Слабые струнки узнавания дрогнули в душе Джилли, но лишь когда вельможа обернулся, демонстрируя мутный рассеченный глаз, он понял, кто это.

* * *

Критос встретился с ними взглядом, и на его лице обозначилась тревога, как будто от высокого блондина и хрупкого брюнета, выступивших из тени, исходила некая опасность. Он медленно повернулся к ним спиной и стал подниматься по лестнице; впрочем, отчасти своим неторопливым шагом он был обязан спиртному, тяжелый дух которого окутывал его плотным облаком.

Маледикт застыл, словно мраморное изваяние. Лишь колотящееся сердце выдавало его, разогревая кровь и заставляя щеки полыхать алым. В шелесте грачиных крыльев отчетливыми ударами звучало: «Критос». Имя шипело. Имя звенело. Маледикт не предполагал, что, встретив Критоса, испытает к нему что-то, кроме ненависти; теперь же утолки его губ изогнула безумная волна радости. А почему бы нет? Возвращение Критоса возвещало приближение Януса. Наконец-то Янус в пределах досягаемости… Сцепив руки и стараясь дышать ровнее, Маледикт наблюдал, как Критос колотит в массивные двери. Неужели этот пьянчуга когда-то представлял для него угрозу?

Двери распахнулись наружу, отбросив Критоса. Лакеи кинулись их ловить в надежде спасти хрупкую инкрустацию от соприкосновения с камнем крыльца. Критос шагнул вперед, как будто двери открылись для него, и тут же отвлекся – в дверном проеме возникла фигура.

– Ласт! Так вот ты где… Что это значит? Почему ты отказываешь мне в гостеприимстве? Я твой кровный родственник.

– Где Янус? – спросил граф.

– В Ластресте. Оправляется после морского путешествия. Отвечай мне. Почему меня не пустили в твой дом? – Критос хрипел, уже себя не контролируя.

– Я устал от твоих долгов. Я предупреждал, что больше подобного не потерплю. И все же, не прошло и дня, как ты проиграл в карты карету со всей прислугой. Для моего кошелька это слишком большая обуза. И я дал об этом знать ростовщикам. – Ласт оттолкнул Критоса, чтобы вернуться в дом, но тот остановил графа, схватив за руку.

– Арис будет против. Я кровный родственник, – запротестовал Критос.

– Как ни странно, – отозвался Ласт, – это, пожалуй, единственное, в чем мы с Арисом солидарны уже долгие годы. Впрочем, он полагает, что необходимость отвечать за свои поступки пойдет тебе на пользу, в чем я лично… сомневаюсь. А потому, будь я на твоем месте, племянник, я бы не стал тратить на препирательства и без того ограниченное время, а занялся бы поисками богатой наследницы, которая оплатила бы твои долги. – Герцог стряхнул с рукава скрюченные пальцы Критоса, бросил враждебный взгляд на Джилли и Маледикта и понизил голос.

Маледикт прикрыл глаза, чтобы лучше расслышать слова, которые лились бальзамом на его душу. «Пусть Критос страдает, – думал он. – Пусть окажется на улице, среди крыс, в нищете».

Голос Ласта, яростно-монотонный, плавно перетекал в уши Маледикта, и только на одном имени интонация резко шла вверх.

– …Янус играет в карты лучше, чем ты жульничаешь. У меня есть родственные чувства. Считай, что те долги аннулированы. – Не обращая внимания на лихорадочный румянец на лице Критоса, Ласт подал знак своему кучеру подъехать и остановиться за наемным экипажем племянника.

За его спиной Критос замахнулся тростью, намереваясь раскроить светловолосую голову Ласта. Маледикт замер, представляя, что вот-вот лишится возможности отомстить; но Ласт с плавной стремительностью змеи развернулся на месте, трость с треском врезалась в ладонь в перчатке, и он выхватил ее из рук племянника. Потеряв равновесие и силу, Критос скатился по широким ступеням и приземлился на ракушечник с плачевными последствиями для собственной кожи и одежды. Со стоном, пошатываясь, встал.

– Отвези моего племянничка куда-нибудь, чтобы протрезвел, – сказал Ласт, обращаясь к кучеру. Кучер молча покачал головой в знак несогласия; наконец граф бросил ему луну.

Ласт окинул скорчившуюся фигуру Критоса хладнокровным взглядом.

– Как обычно, ты не на то поставил, Критос. Напасть на человека, который способен – и обязательно так и поступит – лишить тебя наследства без дальнейших колебаний? Да к тому же проделать это на глазах у катамита и шпиона Ворнатти. Как скоро разлетится молва о твоих трудностях? И ведь тебе некого винить, кроме себя самого.

Маледикт обозначил легчайший поклон, когда Критос повернул к ним с Джилли разъяренное лицо, и заметил:

– О, и сколь изысканная сплетня! Фамильная верность Дома Ласта. – По спине у Маледикта пробежали мурашки – единственное свидетельство накопившегося гнева. Янус опять ускользнул у него из-под носа. Убить Ласта теперь, когда его могли поймать раньше, чем он доберется до Януса, было… невообразимо. Маледикта словно парализовало – стремление убить и необходимость подождать боролись в нем, заставляя стоять недвижно, в то время как Ласт сделал шаг в его сторону.

– Что за игру вы ведете, юноша? – Ласт смотрел на Маледикта сверху вниз, словно собственный узкий нос прослеживал до самого кончика. Ласт стоял очень близко, и Маледикту пришлось запрокинуть голову, чтобы взглянуть в его бледные, ледяные глаза.

– А это игра? Я и не предполагал. Что же до моего поведения, то я поступаю так, как считаю уместным. – Хрипотца в голосе юноши скрыла дрожь, вызванную волнением.

– Не будь вы воспитанник Ворнатти, вы бы скоро выяснили, как мало пользы приносит подобная заносчивость, – заметил Ласт. – Скажите мне, юноша, что вам нужно от моего брата?

Маледикт через силу улыбнулся, превозмогая болезненный крик внутри – крик о том, что Ласт теперь так близок к нему, и так остро черное лезвие, и так быстро можно было бы завершить задуманное. В этот миг по ступеням дворца рассыпались пастельные пятна платьев: самые юные из дебютанток покинули бал в сопровождении дуэний и теперь разыскивали свои кареты. Дамы остановились; одна неуверенно захихикала, почувствовав напряженную атмосферу, заметив нахохлившихся грачей, что расселись по обеим сторонам подъездной аллеи.

– От Ариса мне нужно лишь то, что он мне уже дал, зато от вас я хочу… – начал Маледикт.

– Я ничего не сделал вам, и все же могу поклясться, что вы испытываете ко мне ненависть.

– Возможно, вашей совести есть в чем упрекнуть вас? Вы совершили дурной поступок? Быть может, мне стоило бы вам напомнить? Вы одарили меня тем, ценности чего не знали, а потом отняли, – на одном гневном дыхании проговорил Маледикт. Опрометчиво, спохватился он. Если Ласт поймет, если оторвется мыслями от собственных мелких обид, от замешательства по поводу поддержки Ариса, вдруг он снова ушлет Януса подальше?

Справившись со звенящей яростью в голосе, Маледикт продолжил уже спокойнее:

– Вас ждет карета, ваша светлость, и сегодня вечером мне больше нечего вам сказать.

От ледяного тона, которым был положен конец беседе, щеки графа побелели, а бычья шея побагровела.

Ласт шагнул к Маледикту, словно хотел встряхнуть или задушить его, но опустил руки, услышав испуганный вздох стайки женщин.

– Я добьюсь, чтобы тебя отлучили от двора, – пообещал он, садясь в карету. – Причем предварительно открою всем, что ты такое.

– Что я такое? – прошептал Маледикт, когда за Ластом захлопнулась дверца кареты. – Если бы ты только мог мне сказать.

Ласт подал знак кучеру, и лошади помчали его прочь. Маледикт стоял, дрожа всем телом, пока Джилли не взял его за руку и не отвез домой.

11

Окна особняка Ворнатти на Дав-стрит светились, словно приветливый маяк в ночи, разгоняя серебристый туман, наползавший с моря вглубь острова. Внутри вид прислуги, сервировавшей стол серебром, и кухарки, хлопотавшей над блюдами, создавал ощущение уюта и гостеприимства. Ворнатти ждал гостей к ужину.

Маледикт мерил шагами спальню, раздосадованный тем, что Ворнатти задумал званый вечер как раз тогда, когда он хотел сбежать из города и добраться до Януса в Ластресте. Однако же барон настоял на ужине; более того, он приказал распрячь карету и не выдал юноше ни единой луны. Прежде, подумал Маледикт, подобные препятствия задержали бы его, но не остановили бы. Однако с тех пор он размяк – или просто стал благоразумнее? – и понимал, что нет смысла пускаться пешком в сорокамильное путешествие. Не теперь, когда Янусу так или иначе было суждено явиться на бал равноденствия… Вдобавок поутру Ворнатти может оказаться в более приятном расположении духа.

Впрочем, настроение уже было испорчено, и, завидев карету, подъехавшую слишком рано по местным понятиям, Маледикт захлопнул окно с такой силой, что в нем зазвенели стекла.

С момента его бескровной стычки с Ластом Ани глодала его, шепча и кипя внутри, и уже все тело юноши болело, терзаемое трепещущими крыльями и острыми, как бритва, когтями. Разум Маледикта, словно перья в волне прибоя, вновь и вновь возвращался к одной и той же точке – пропитанным кровью снам. Ладони судорожно и бесцельно стискивали рукоять меча. Ани, не находя покоя, угрожала отказать в Своей защите, отменить сделку из-за его медлительности. «Трус, – насмехалась Ани, направляя свое послание в руку, сжатую» на рукописи: – Ласт должен умереть».

– Я сделаю это, – шептал Маледикт. – Я поклялся. Я в этом поклялся.

За его спиной дверь, оставленная приоткрытой для Джилли, почти бесшумно распахнулась. Маледикт напрягся, распрямил плечи, задернул шторы на затуманенном окне.

– Еще рано, – сказал он.

– Что, репетируем речи? – Раздался голос – не низкий голос Джилли с неисправимым деревенским выговором, но голос женский, звонкий и игривый. – Я полагала, что у вас более зрелый ум.

Ответ Маледикта потонул в нахлынувшей волне ярости. Он обернулся. На пороге стояла Мирабель. Встретившись с Маледиктом глазами, она шагнула в дверной проем и уперлась обеими руками в косяк, подчеркивая факт вторжения. Вся в темном атласе с дымчато-серой отделкой, Мирабель походила на ночное небо, что врывается в дом, стоит открыть дверь.

– Очевидно, я ошибалась, – продолжала она. – Изъян в вашей природе. Следовало бы его исправить. Тот, кто заранее репетирует слова, рискует быть застигнутым врасплох.

– Убирайтесь вон, – шепотом приказал Маледикт. С трудом оторвав ладонь от рукояти меча, он попытался спрятаться за ширмой учтивости. – Я, в отличие от вас, забочусь о репутации. Покои джентльмена – не место для леди.

– Чему же барон тебя учил? – Губы Мирабель изогнулись в улыбке. – Может, мне стоит доказать тебе обратное? Доказать, что на самом деле леди самое место в покоях джентльмена. – Мирабель поплыла к нему, шурша юбками.

Маледикт отступил, прижался спиной к стене. Смеясь, Мирабель устроилась на его кровати, прислонилась щекой к столбику, что поддерживал балдахин, провела по нему рукой.

– Волнуешься, как девственник. Как не стыдно, – с укором произнесла она. – И опасаешься за репутацию? Я преподам тебе урок, Маледикт. Скандально известным особам вроде меня – или тебя… – она величественно склонила голову в его сторону, – нет необходимости бояться, что их осудят за несоблюдение нравственных и моральных норм. Знать ждет от нас проступков. Нам дозволено делать то, что недоступно им, а почему? Потому, что они жаждут скандальных сплетен.

– Чтобы подпитывать слухи, аристократам наши поступки не нужны. Полагаю, они просто всё выдумывают, от начала и до конца.

– Звучит смело для человека, который почти полностью обязан своим положением сбору и подтасовке слухов, – рассмеялась Мирабель. – Если ты настаиваешь на своей незаинтересованности, я придержу кое-какой слух, что хотела пустить, – сделаю своего рода подарок, чтобы устранить неудобную неприязнь, что ты ко мне испытываешь.

Мирабель встала и пересекла комнату. Маледикт ощутил ее тепло, словно рядом с ним находилось животное.

Он прислонился к окну, жалея о том, что стоит не в бальной зале с низкими балконами и бархатной травой под ними, а у окна, спиной к крутому спуску, переходящему в сад, полный колючих кустов.

– Неприязнь? Полагаете, таково мое чувство к вам?

– Тсс! – Мирабель прикрыла ему рот ладонью. Ее кожа источала аромат розы, пьянящий, чрезмерно пряный дух заморского жасмина. Мирабель потянулась губами ко рту Маледикта. Юноша отвернулся; она, не желая отступать, последовала за его движением и наконец поймала его рот своим. И снова юноша потянулся к мечу, однако Мирабель перехватила его руку и положила на лиф платья, где сливались воедино плоть и атлас.

Зарычав, Маледикт оттолкнул ее, одним рывком вытащил меч. Уклонившись от лезвия, Мирабель упала на юбки. В ее глазах сгустилась тьма, на лице застыло оскорбленное выражение. По-прежнему ласковым голосом она произнесла:

– Какая неучтивость. Не будь ты таким красавчиком, я бы, пожалуй, не стала тратить на тебя время. И все же ты мог бы хотя бы притвориться любезным. Стоит мне пожаловаться на твое поведение Ворнатти…

– Если ты пожалуешься, Ворнатти вышвырнет меня из общества, и ты не получишь ни мужа, ни богатства, которого так жаждешь. – Маледикт вернул меч в ножны, пересиливая желание омыть лезвие кровью. Чьей угодно кровью.

Мирабель поднялась, расправляя смятую оборку.

– Зато получу удовлетворение, видя, что ты окажешься в затруднительном положении. Впрочем, ты совершенно прав: я жажду иного исхода. – Она тряхнула юбкой и уселась за туалетный столик: разобрала груду булавок для галстуков и цепочек для часов, пролистала «Книгу отмщений», с улыбкой задерживаясь на иллюстрациях. – Итак, вернемся к моей первоначальной цели. Стоит ли мне пересказать тебе сплетню?

– К утру я узнаю ее из дюжины других источников, – отозвался Маледикт. Он внимательно следил за руками Мирабель, памятуя об украденных у Вестфолла вещах, пропавшей фляге Джилли; и все же нежелание приближаться к этой женщине было столь велико, что Маледикт позволил ей отложить книгу и взять шкатулку для вышивания.

– Как ты неверно обо мне судишь, – заметила она. – Слухи, которые распускаю я, никогда не бывают обыкновенными. Когда дело доходит до охоты за сплетнями, я не менее искусна, чем твой барон. – Ее проворные пальчики искали замочек.

– Если нужно, рассказывай.

Мирабель улыбнулась, ее пальцы замерли.

– Ты очень не нравишься Ласту, и он вызывает у тебя ответное чувство, – сообщила она.

– По-твоему, это новость? – перебил Маледикт.

– Однако Критос не любит Ласта еще больше. Тебе не придется терпеть Ласта слишком долго. Критос намеревается убить его прежде, чем тому удастся лишить его наследства в пользу Януса. Для него это единственный путь вернуть долги. Так что теперь он копит деньги, чтобы нанять убийцу.

На Маледикта неожиданно накатило возмущение: его месть – и вдруг украдена? Притом человеком, который в прошлом причинил ему столько зла?

Пальцы Мирабель наконец нащупали замочек – крышка открылась. Напомаженные губы кокетливо округлились в удивленном, потом изогнулись в улыбке.

– Не то, чего я ожидала, – заметила Мирабель. – Однако мы с тобой можем прийти к взаимопониманию. Выразиться яснее?

– Было бы недурно, – отозвался Маледикт, с трудом удерживая накатывающую ярость. Он наблюдал, как Мирабель выбрала пузырек с мышьяком и теперь восхищенно поворачивала его в свете лампы, словно любовалась драгоценным камнем.

– Мне срочно необходимы средства, – проговорила она, – следовательно, муж. Однако моя репутация такова, что люди с деньгами, которые могут позволить себе быть разборчивыми, не спешат идти в мои сети. А время поджимает. Милорд Вестфолл – весьма нетерпеливый муж, а Брайерли сделала оплошность, позволив себе забеременеть. Она столь тщеславна, что не появится на глазах посторонних, пока носит ребенка, потому мы с ней вынуждены удалиться в деревню. А я не потерплю какого-нибудь деревенского увальня в качестве мужа. – Мирабель пробежала ногтями по хрустальным пузырькам, те отозвались глухим звяканьем.

Маледикт ответил:

– Мое состояние столь же ничтожно, сколь твое.

– Так сказал твой пес; его лай был довольно убедителен. Мне остается только одно, – заключила Мирабель.

Маледикт напрягся.

– Разумеется…

– М-м-м… – протянула Мирабель, вытаскивая мягкий узелок с порошками. – А ты не так равнодушен к женскому полу, как притворяешься. Нет. У тебя под рукой порошок «Шлюшкин друг». Признаюсь, я рада, что он у тебя есть.

– К черту зелья, – оборвал ее Маледикт. – Говорите, что хотели сказать, и убирайтесь, леди.

Мирабель сжала ладони, потом заставила себя успокоиться.

– Говорить без обиняков? Даже если Ворнатти заскучает в своей постели, у него есть слуга-мужлан и есть твоя утонченность – не пытайся отпираться, – предостерегла она. – Я знаю, как тебя называют за глаза: катамит Ворнатти. И я вынуждена верить этому, ибо ты с такой смелостью защищаешь своего приятеля, Джилли. Вы оба шлюхи, просто один одет лучше, чем другой.

– Я не шлюха, – не задумываясь, ответил Маледикт. Гнев вспыхнул и улегся, уступая место осторожности. Мирабель что-то от него нужно, что-то большее, чем он до сих пор предполагал. Весь ее визит походил на вылазку с тщательно завуалированной целью. Мирабель, чтобы и дальше плести интриги, необходим союз с ним – в этом Маледикт не сомневался. Однако его признание – равно как отказ – не могло утолить жажду в ее глазах. Маледикт мучился вопросом, чего же искала Мирабель на самом деле? Он откажет ей во всем, он не поддастся…

– Шлюха или нет, не имеет значения, – проговорила Мирабель. – Разве что, судя по наличию вас, двоих красавцев, барон пресыщен мужской плотью. Он желает платить – и платить хорошо – за удовлетворение собственной прихоти. Моя цена не так уж высока – простая церемония и кольцо.

– Ты впрямь думаешь, что он женится на тебе? Он найдет множество других женщин, на которых не нужно жениться, – ответил Маледикт.

– Он женится на мне, – повторила Мирабель, и неистовство, столь долго дремавшее, вновь пробудилось, сверкнуло в ее глазах. – Будь осторожен, Маледикт. Я бы хотела, чтобы ты был рядом, в моей постели, и союзником в этом; но я не потерплю твоего неуважения.

– Уважать тебя? Когда мое презрение возрастает с каждым мигом? – поразился Маледикт.

Рука Мирабель скользнула за пазуху, предплечье напряглось; Маледикту хватило этого предупреждения. Ее кисть с растопыренными пальцами взметнулась – он выхватил меч, выставив лезвие наподобие щита.

Острые ногти скользнули вверх по клинку, ладонь накрыла его руку на рукояти. Мирабель дрогнула, когда стальные перья вонзились в ее белую кожу, и на ней выступила кровь. Ярость отступила из ее глаз, погасла: подбородок безвольно опустился, губы дрогнули.

– Что… – хватая ртом воздух, вымолвила она, – я что-то слышу… шепот, вопрос… – На миг ее лицо стало непроницаемым, и ответом ее нарождающемуся вопросу послужил другой вопрос.

Маледикт отдернул меч; кровь сочилась из ладоней Мирабель. Она поднесла руку ко рту и лизнула рану, пристально глядя в глаза юноше.