Текст книги "Маледикт"

Автор книги: Лейн Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

24

– Что рассказывает Янус? – спросил Джилли, вертясь в кресле, чтобы проверить, сильно ли еще болят и тянут заживающие шрамы. Он посмотрел поверх пустых тарелок и грязных столовых приборов на Маледикта, который сидел с письмом в руках, развалившись и закинув ноги в туфлях на стол.

– Прекрати вертеться, а то раны опять откроются. А поскольку ты вел себя при перевязках, как маленький, мне бы не хотелось снова тебя врачевать, – проговорил Маледикт, не поднимая головы, заерзал, опрокинул ногой бокал с вином. Читая письмо, он нервничал – при свете свечи буквы сливались, делались неразличимы.

– Янус пишет, что все идет нормально, если не считать того, что Ласт и Амаранта без конца учат его хорошим манерам. Спрашивает, как я себя чувствую после графского кнута. Ммм, насколько я понимаю, тут какое-то недоразумение – или, быть может, Ласт предпочел переписать свои воспоминания.

– Не удивлюсь, – заметил Джилли. – Кажется, это весьма принято при дворе.

Маледикт пожал плечами, оставляя Джилли наедине с мрачными мыслями: ведь он не приблизился к Мирабель и на десять футов, опасаясь ее ногтей, ее ярости; однако вельможи поверили этой ведьме, когда она его оклеветала. Руки у Джилли сжались в кулаки; он надеялся, что слова Мирабель оказались весомее лишь из-за ее знатного происхождения, и одновременно боялся, что дело не только в этом.

Маледикт продолжил читать вслух.

– Он пишет, что Амаранта – непростая женщина, но Ласт, похоже, склонен способствовать заключению их брака и развлекает ее, когда сам Янус не может. – Маледикт потянулся к бокалу и с отвращением чертыхнулся, обнаружив, что тот опрокинут, а пальцы угодили в винную лужу. Поднявшись, он направился к буфету, чтобы налить себе еще вина.

– Мне это не нравится, – заметил Джилли.

– Мне тоже, – согласился Маледикт. Вид у него был озабоченный. – Ты сегодня не ночуешь?

– Вообще-то не собирался. Но если я тебе нужен, останусь. – Джилли расхотелось идти к Лизетте. Ему вдруг показалось, что он снова вернулся в деревню и наблюдает за тем, как его семейство пытается защитить урожай от надвигающегося шторма.

– И лишишься возможности поразвлечься? Нет, если я так поступлю, тебе придется довольствоваться Ливией, а у меня заканчивается противозачаточный порошок. Честное слово, ты еще больший бабник, чем был Ворнатти.

– Количество компенсирует качество, – сказал Джилли, сам поразившись, как с его губ слетели подобные слова, и не вполне уверенный в том, какое значение он хотел им придать. Запоздалое осознание обозначилось жаром в груди и красными пятнами на лице и шее. Схватив бокал, Джилли принялся пить вино, избегая смотреть в глаза юноше, надеясь, что тот не заметит его вожделения. Качество, повторил он про себя, задержав взгляд на бледных руках Маледикта.

Юноша рассмеялся.

– И они считают порочным мой язык! Если все обстоит подобным образом, обязательно отправляйся к своей девчонке.

– Я могу остаться, – сказал Джилли.

– Не будь дураком, – запротестовал Маледикт. – Давай, навести девушку. Иначе ты ее разочаруешь.

– Разве только тем, что оставлю без дополнительного заработка, – ответил Джилли, одновременно осознавая, что несправедлив к Лизетте, и понимая, что разрывается между ее мягкостью и чувством уюта и тепла, которые дарила близость Маледикта.

– Ты недооцениваешь себя, – сказал Маледикт. – Какие плечи, какое симпатичное лицо.

Он пристально оглядел Джилли с ног до головы задумчивым, оценивающим взглядом. Щеки слуги вспыхнули новой волной смущения.

Он вспомнил, как Маледикт перевязывал рубцы от кнута, наклонившись над ним так низко, что его волосы скользили по обнаженной груди Джилли. Их прикосновение заставило его изогнуться. Он стоял, полуобнаженный, пока Маледикт орудовал ловкими пальцами; но сам Джилли никогда не видел даже белых контуров плеч Маледикта, или мышц его спины и лодыжек.

Джилли перетаптывался с ноги на ногу, пока наконец Маледикт не рассмеялся.

– Если ты такой подвижный, значит, не так уж тебе и больно, – сказал он тогда. – В самом деле, Джилли, разве тебя никто никогда не учил увертываться от ударов кнута? – Он пригладил последний пластырь, сильно стянувший кожу над ребрами. Джилли поморщился, позабыв и думать о своем влечении и смущении.

– Неимоверно больно, – пожаловался он.

– Это еще и боль, причиняемая ненавистью, – сказал Маледикт. – Радуйся, что не служишь на одном из кораблей, о которых вечно мечтаешь – иначе давно бы кнута отведал.

– Только не я, – возразил Джилли. – Я был бы примерным матросом. Меня бы уже назначили первым помощником капитана.

Маледикт рассмеялся.

– И ты бы день-деньской бегал с поручениями. Штаны у тебя были бы рваные, волосы бы выгорели, а кожа дочерна загорела… – Юноша улыбнулся, и в его глазах вспыхнула искра интереса, от которой по всему телу Джилли разлилось тепло. Маледикт подошел ближе, погладил его по щеке. Волнение Джилли улеглось. Он отстранился от прикосновения, от протянутой ладони Маледикта.

В глазах юноши промелькнули тени.

– Твоя рука, – сказал Джилли. – В том месте, где ударил бич, когда ты его поймал: у тебя и следа не осталось. А у меня до сих пор идет кровь.

Теперь Джилли помнил все отчетливо. Он стоял в нерешительности, не зная, уйти ему или остаться, ощущая рок, нависший над ними грозовой тучей, и видя томительное присутствие Ани в глазах Маледикта.

– Что, язык проглотил от моего комплимента? – спросил Маледикт.

Джилли сверкнул улыбкой:

– Я уйду.

Он набросил камзол, опасаясь вечерней прохлады, и распахнул входную дверь, перепугав юного посыльного, который как раз собирался постучать. Джилли прикрыл глаза. Буря настигла, подумал он.

– Послание! – пискнул мальчик, все еще не оправившийся от испуга.

– Хорошо, – сказал Джилли, – я передам. – Он вручил мальчишке монету и вернулся в дом, держа конверт, запечатанный синим сургучом, так, словно в нем была вся тяжесть мира.

– Разве ты не ушел? – удивился Маледикт.

– Янус прислал вот это, – сказал Джилли. Он бросил письмо на стол перед Маледиктом – на белую скатерть, залитую красным вином.

Маледикт сломал печать. Записка упала на стол. Лицо Маледикта побелело, а руки стиснули воздух – казалось, будь у него при себе меч, он тотчас бросился бы в бой.

Джилли немедленно узнал черные каракули Януса. В записке была всего одна строчка: «Вчера вечером отец женился на Амаранте Лавси».

– Я должен был убить его в тот самый миг, когда впервые оказался рядом, и к черту все возможные последствия. – Маледикт вскочил на ноги.

– Подумаешь, всего лишь неудача, – заметил Джилли, стараясь не дать кровавому свету в глазах Маледикта хлынуть наружу.

Маледикт швырнул в дверь сначала свою тарелку, потом тарелку Джилли; служанка, заглянувшая к ним на звук разбиваемого фарфора, мгновенно скрылась.

– Неудача? Ласт женился! Если бы он планировал сделать Януса своим наследником, он никогда бы не женился. Это больше, чем просто ответный удар, Джилли, это торжественное заявление Ласта, что он будет препятствовать нашим планам всеми возможными способами. Я слишком долго ждал, поддавшись на твои разговоры о возможных последствиях, на корыстные соображения и излишнюю осторожность Януса.

– И как же ты собираешься убить Ласта? Его убийство будет считаться изменой, Мэл. Янус вполне мог бы стать наследником, совершив убийство, – такое случалось и прежде – но ты… тебе придется бежать. Одному. Или ты думаешь, что Янус откажется от титула ради…

– Убирайся вон, Джилли! – закричал Маледикт пронзительно-тонким, как нить, голосом. В руке вдруг засиял меч, в глазах запульсировал черный свет.

Джилли увертывался от лезвия, ищущего его, от безумного гнева в темных глазах, постепенно отступая к двери.

В центре комнаты вертелся Маледикт, фехтуя, отражая нападения теней, которые наползали на него со стен. Его трясло словно в припадке, и тени съеживались от прикосновений клинка, разливая ленивую тьму. Позади Маледикта поднялась темная фигура Критоса, напавшего на них в переулке; у Джилли перехватило дух. Но Маледикт развернулся словно лунатик и вновь сразил его. Воспоминания о победе озарили лицо юноши, и он замедлил движения своего меча; напряжение в глазах отступало, губы были полуоткрыты. Дрожа всем телом, Маледикт прижал меч к полу, пронзая тело Критоса, и обмяк. Над ним нависли тени.

Джилли принялся оттаскивать Маледикта от клинка, с такой силой дернув его за хрупкие плечи, что наутро, он был уверен, у юноши останутся синяки – если Ани позволит. Маледикт издал беззвучный яростный вопль – воздух завибрировал в отравленных голосовых связках, – и вот Джилли стоял, удерживая в своих объятьях безумца.

Он взвыл, когда зубы Маледикта впились ему в костяшки пальцев, а локти вонзились в поврежденные ребра, но продолжал сдерживать юношу, как человек, пытающийся загнать в клетку хищного зверя. Джилли сжал Маледикта, стараясь не повредить хрупкие кости, ни на миг не забывая о клюве, когтистых лапах и упруго расправленных, лязгающих крыльях.

– Ты не можешь покориться этому, – проговорил Джилли, едва не задохнувшись от волос Маледикта, забившихся ему в рот. – Теперь больше, чем когда-либо, тебе нужны благоразумие и терпение, а не слепая ярость. Ты должен быть хитрым, умным – и осторожным. – Он дышал часто-часто, не произносил слова, а выплевывал, и сам удивлялся их разумности. Что случится, если он отпустит Маледикта? Ани любит кровь ради самой крови. Отмщение порождает смерть – и не более. – Ты говоришь, что неподвластен Ей, – так докажи свою правоту. Или кончишь так же, как прочие, – сумасшествием или смертью. – В отчаянной надежде Джилли прошептал коротенькую хвалебную песнь Бакситу, богу праздности и благоразумия. И то и другое теперь пришлось бы кстати.

Маледикт обмяк в его руках и начал заваливаться вперед, словно марионетка, срезанная с ниток. Джилли, принявший вес неожиданной ноши, ощутил, как сердце забилось тревожнее.

Обморок? Если он отпустит Маледикта, может ли тот снова кинуться на него с мечом в руке? Снизу донеслось недовольное ворчание.

– Мэл?

– Пусти меня, – потребовал Маледикт. – Что ты такое делаешь? Пытаешься выкрутить мне руки из-за пары разбитых тарелок?

Джилли чуть ослабил мертвую хватку на запястьях Маледикта, услышал хруст тонких косточек и почувствовал себя эдаким громилой.

Джилли отпустил юношу, и тот излил на него целый поток раздражения – впрочем, как обычно.

– Крысы тебя побери, Джилли. Если ты не позволишь мне выплескивать гнев в моем собственном доме, то не останется вовсе никакого интереса в том, чтобы быть богатым.

– Значит, приступ гнева, – проговорил Джилли. – Так ты это называешь?

– Две разбитых тарелки. А ты свалил меня с ног, – заявил Маледикт. – А мой меч? Ты что, пытался его сломать, вот так вонзив в пол? Даже ободрал об него костяшки пальцев – и поделом тебе. Он мне нужен, чтобы прикончить Ласта.

Маледикт подошел к мечу, взялся за рукоять и выдернул из пола. Джилли вздрогнул, но Маледикт только проговорил расстроенным голосом:

– Я опять потерял ножны.

– Быть может, они по-прежнему наверху в твоей комнате, – произнес Джилли побледневшими от потрясения губами. Неужели Маледикт не помнил ничего из того, что произошло между битьем посуды и победой Джилли?

– Я не ношу меча без ножен. Я же не зеленый мальчишка, каким был когда-то. – Маледикт уселся за стол, выложил клинок перед собой и пробежал пальцами по стали, стирая воображаемую кровь, будто тени обладали плотью, способной кровоточить.

– Джилли? – позвал Маледикт. – Ты сильно порезался? – Его пальцы слегка задрожали.

Джилли потрогал ладони: они оказались исцарапанными и окровавленными, хотя ни разу не прикоснулись к лезвию.

– Ты спустился без меча, – сказал он. – Он появился позднее.

– Смешно, – произнес Маледикт таким ровным тоном, что Джилли не смог понять, верит ему юноша или нет. – Это всего лишь меч. Только подумай, как полезно было бы иметь оружие, которое бегает за тобой по пятам словно пес. – Уголки губ юноши приподнялись не то в улыбке не то в сердитой гримасе, и приобрели сходство с оскалом висельника.

Джилли, принявшийся собирать с пола самые крупные осколки фарфора, вздрогнул, увидев выражение на лице Маледикта, и уставился на кровь, стекавшую в черепки. Впервые за долгое, долгое время он испугался – испугался Маледикта и жестокости, которая клубилась вокруг него, словно штормовые ветра, одинаково безжалостная к другу и врагу.

* * *

Янус вернулся с наступлением сумерек. Джилли молча открыл перед ним дверь, все еще слыша тихий внутренний голос, предупреждавший, что Ани становится могущественнее с каждым днем.

– А где Маледикт?

– В своих комнатах.

На лестнице Янус заколебался.

– Рассержен?

– Одержим, – сказал Джилли.

Уродливое слово повисло в воздухе между ними.

– К крысам твою ерунду. – Янус повернулся. – Маледикт никому не подвластен; больше нет богини любви и мести.

– Маледикт дал Ей клятву. Он связан с Ней так же прочно, как с тобой.

Янус вспыхнул, гнев обозначился румянцем на щеках – и отступил.

– Ты так мало знаешь о нем. У Маледикта странное, нездоровое чувство юмора, порой порождающее изощренные шарады.

– Я знаю его достаточно, чтобы утверждать, что чувства юмора, как и умения заглядывать в будущее, ему как раз не хватает, – заметил Джилли.

– Заглядывать в будущее? – переспросил Янус; светлые, пронзительные глаза вспыхнули бледным светом, и наконец вызвали у Джилли ассоциации со сверкнувшей в отдалении молнией.

– Он во что бы то ни стало намерен видеть тебя графом, пусть даже ценой собственной жизни, а ты тем временем бездельничаешь и позволяешь ему рисковать…

Джилли не столько увидел движение Януса, сколько почувствовал, как завихрился воздух. Через мгновение Джилли врезался спиной в тисненые обои с такой силой, что в глазах у него заплясали разноцветные пятнышки. От удара зазвенело в голове и в ушах. Он дергался, подобно наколотому на булавку насекомому, пока обтянутые перчаткой пальцы не сдавили ему горло. Янус сжал шею Джилли с обеих сторон, с вежливым интересом нащупывая биение сердца. Лицо его было безмятежно, зато в глазах бушевало безумие.

– Я мог бы выдавить из тебя жизнь – и Маледикт простил бы меня. Он простит мне все, что угодно. Подумай об этом, прежде чем впредь говорить со мной подобным образом. Ты ничего обо мне не знаешь, если думаешь, что я подвергну Маледикта опасности. Ты что, не слушаешь? Разве я тебе не говорил этого раз за разом? Он мой. – Янус выпустил Джилли, призраком проскользнул мимо него вверх по лестнице.

Оставшись в одиночестве в пустой прихожей, Джилли задрожал. И снова в его сознание прокралась «Вирга», и послышалась сладкоголосая песнь моря и паруса.

* * *

Маледикт слышал, как открылась и закрылась входная дверь без объявления визитера, и понял, не выглядывая в окно, что приехал Янус. Только он позволял себе так своевольничать в доме Маледикта. Онемевший от ярости, он ждал, пока Янус явится к нему. На плечи Маледикту легли ладони – Янус развернул его и привлек к себе.

– Янус, – прошептал Маледикт.

Янус спрятал лицо под подбородком Маледикта.

– Прости меня, – проговорил он охрипшим от изнеможения голосом. – Прости, что я не смог завоевать ее руку. Прости, что медлил в нерешительности, вместо того, чтобы исполнить свой долг. Хотя, видят боги, я не сожалею, что она и ее мерзкий язык нашли равных себе.

– Теперь ты разрешишь мне разделаться с ним? – спросил Маледикт, поднимая глаза и встречаясь взглядом с Янусом. – Он что-то замышляет против нас, Янус. Он вскоре заточит тебя, запрет в Ластресте или городском особняке, где тебя будут стеречь и шпионить за каждым твоим шагом.

– Он уже и так это делает, – сказал Янус. – Ведь я тайком сбежал прямо со свадебной церемонии. А вот убить его? Без хорошо продуманного плана нечего и пытаться.

Маледикт шагнул, освобождаясь из теплого кольца объятий Януса.

– Мой клинок, его сердце. Какой еще мне нужен план? Предоставь мне свободу действий. Разве не я избавил нас от Критоса?

– Критос был негодяй и игрок. Постигшая его смерть не заслужила комментариев и даже не вызвала в обществе ни малейшего сочувствия. Нападение на Ласта, который редко покидает дворец или свой дом, – гораздо более трудная задача.

– Я хочу его смерти. Мне нужна его смерть. Кровь льется независимо от того, где человек обитает. Если все пойдет не так, если подозрение падет на нас и нас заклеймят как виновных, мы бросим идею с графским титулом. Обчистим его поместье и будем жить в Приисках, как короли.

– Сбежать, точно крысы? Сдохнуть, как крысы, когда закончатся деньги? – спросил Янус, встряхивая Маледикта за плечи. – Я не вернусь к прежней жизни. – Ладони Януса замерли на плечах Маледикта, стали нежно поглаживать ими же оставленные красные отметины. – Ты же помнишь, в какой нужде мы жили. Если бы даже ты был готов снова рискнуть, это оказалось бы хуже, чем ты думаешь, принимая во внимание нашу нынешнюю жизнь. Вкус свежего хлеба по утрам. Тепло камина зимой. – Когда Маледикт попытался что-то возразить, Янус поцеловал его в губы – словно печать языком поставил.

Янус повел его, держа спиной к кровати, и продолжил, прервав поцелуй:

– Нежное прикосновение шелков к коже, роскошь простыней и бархатных покрывал. И ведь дело не только в роскоши, Мэл, но еще и в безопасности.

Маледикт упал спиной на перину, рубашка распахнулась, корсет соскользнул на пояс. Янус сцепил руки Маледикта над головой, спрятав в мягких складках пуховых подушек. – Я постараюсь подтолкнуть Ласта навстречу твоему клинку, выманить его из безопасного укрытия, но ты должен подождать. Я не намерен терять тебя из-за обвинения в государственной измене.

Маледикт взглянул в бледные глаза, поцеловал нежные золотые кудри, струящиеся по шее.

– Ты сделаешь это скоро?

– Очень скоро, – прошептал Янус. – Мой темный и кровожадный рыцарь.

– Время – наш враг, – сказал Маледикт. – Амаранта не должна…

– Мэл, – прервал Янус. – Я провел без тебя почти две недели.

Маледикт весь отдался знакомым, таким восхитительным прикосновениям. Он вздыхал, постанывал и покусывал, когда Янус ждал от него этого; но ни на миг он не переставал думать об интригах Ласта. И снова на одной чаше весов оказалось простое осуществление мести и побег, на другой – утонченная загадочная игра выпадов и отражений, политики и власти. От потока удовольствия, окатившего Януса и озарившего его лицо, Маледикту досталось лишь несколько брызг, настолько глубоко он был погружен в мысли о крови и терпении.

Янус отстранился и чуть рассерженно проговорил:

– Проститутки – и те притворяются, что им приятно.

Маледикт разгладил морщинку между бровей Януса.

– Проститутки, в отличие от меня, не сортируют врагов по степени их опасности и не строят планов. Амаранта представляет для нас угрозу. Однако убить ее – означает лишь отсрочить решение проблемы. Пока ты не толкнешь Ласта под мой меч, она может понести и лишить тебя права наследования. Мы должны обеспечить ей бесплодие, пока я не проткну Ласту сердце. – Маледикт выскользнул из рук Януса, из уютного тепла постели, и открыл ящичек с ядами. Пробежав пальцем по склянкам так, что те зазвенели, он наконец-то ощутил первую вспышку удовольствия. Снадобье не таило в себе смерть Амаранты – Маледикт пока решил не прибегать к крайним мерам.

Маледикт вытащил охапку маленьких свертков вощеной бумаги, светло-зеленых внутри, и вернулся на кровать.

– Снадобье «Шлюшкин друг», – пояснил он. – Помнишь его?

– Да, – ответил Янус. – Наши матери пользовались им, чтобы предотвратить беременность. Но, Мэл, как мне устроить, чтобы Амаранта принимала его каждый день?

– При ежедневном принятии она не забеременеет. При ежемесячном – случится выкидыш, если она забеременеет. Хуже для нее, зато гораздо легче для тебя. Все, что нужно, – подсыпать порошок ей в вино. Хотя я предупреждаю тебя уже теперь, Янус: я не стану ждать несколько месяцев.

Янус рассовал упаковки со снадобьем по карманам, сел на кровати и стал одеваться, разглаживая одежду, застегивая пуговицы и завязывая шнурки.

– Янус?

– Мне лучше вернуться, прежде чем заметят мое отсутствие. Теперь, когда отец чувствует, что имеет надо мной преимущество, он ввел для меня новые ограничения.

– Если бы он был мертв, некому было бы выдумывать правила.

– Мэл… – предостерегающе проговорил Янус.

Маледикт отвел взгляд.

– Если ты действительно решил уйти, загляни в мой шкаф – там чистое белье. Тебе лучше сменить крават – твой я смял сверх всякой меры.

Янус принялся рыться в белоснежных полосках ткани, выбирая подходящую; Маледикт не без удовольствия наблюдал за ним.

– Тот, что с краю, – накрахмаленный шелк, если именно его требует твоя изнеженная кожа.

– Повяжи его мне, – попросил Янус.

Маледикт выбрался из-под одеяла.

– Тебе нравится всегда выглядеть аристократом… ну-ка, подними подбородок повыше. Я ношу белье для маскировки. А ты не согласишься снять свое, даже отправляясь на тайную прогулку по городу.

– С помощью одежды легче всего перевоплотиться; одежда сразу выдает происхождение и положение в обществе, – сказал Янус, вставая и оглядывая себя со всех сторон. Он запустил пятерню в волосы, в шелковистые кудри. – Вестфолл может себе позволить шататься по городу, как неотесанный простолюдин, в одной рубашке с расстегнутым воротом – его родословная безупречна до десятого колена. А вот если я появлюсь со слоем пыли на сапогах, все скажут, что нельзя и ожидать иного от бастарда, подражающего тем, кто выше и лучше него. – На лице Януса обозначилась улыбка – не такая приятная, как обычно. – Но титул все изменит. Или по крайней мере заставит сплетников не шептаться прямо у меня за спиной.

Маледикт отбросил волосы Януса и поцеловал его сзади в шею, ощутив губами упругость шелка.

– Когда ты вернешься?

– Через две ночи. Отец и Амаранта отправятся на другое свадебное торжество, – сказал Янус. – Я выберусь через окно, как влюбленный ухажер, и примчусь искать твоего расположения.

– Обещаешь? – спросил Маледикт.

Янус повернулся, взял лицо Маледикта в ладони, прижался к его лбу своим.

– Клянусь.

* * *

Окинув взором людную залу, герцог Лав повернулся к Ласту и сказал:

– Ваш сын простил вас? Я видел его лишь мельком, и мне показалось, что он несколько удручен.

– Это не имеет значения, – проговорил Ласт, прихлебывая из бокала. – На мой взгляд, его поведение было слишком своевольным. Это пойдет ему на пользу. Он слишком многое унаследовал от Селии – ее своенравие и эгоизм, например.

– Отчасти, возможно, в силу разлагающего влияния со стороны, – предположил Лав.

– Со стороны Маледикта, – прорычал Ласт. – Проклятый… Я бы добился, чтобы его вышвырнули, но Арис питает к нему безотчетную слабость.

– Да, – согласился Лав. – Вы видели еженедельную газету? И непристойную карикатуру Пуля? Я натравил на художника Эхо, однако пока Арис не возмутится происходящим, все меры бесполезны.

– Я не видел последнего выпуска, – признался Ласт. – Впрочем, вряд ли он хуже предыдущих, где Пуль изображает моего брата королем льстивых псов.

– Это отвратительно. – Лав увлек Ласта за собой в кабинет. Там он разложил иллюстрированную газету.

Ласт разинул рот; его щеки вспыхнули. Скупыми, четкими линиями, без обычных финтифлюшек, художник изобразил Маледикта. Тот, с копной темных волос и сексапильным ртом, сидел, развалившись, на троне; в одной руке он держал меч, а в другой – длинный поводок, ведущий к ошейнику на шее Ариса. На лице самого Ариса застыло почти идиотское выражение; он словно слепец не замечал тела с надписью «Ворнатти» у своих ног, с обожанием глядя вверх на Маледикта. Ласт скомкал страницу.

– Прикажите Эхо бросить Пуля в тюрьму. Посмотрим, хватит ли ему связей, чтобы освободиться. И заодно узнаем, кто помогает ему распространять подобную клевету.

– Несомненно, слух распустила Мирабель; ее сплетня десятикратно увеличилась в размерах. А люди готовы верить тому, чему раньше только внимали, – сказал Лав. – И все это приводит нас к изначальному источнику всех ваших и моих проблем – к Маледикту.

Ласт вздохнул.

– Не так давно я считал проблему решенной. Данталион, обойденный в завещании племянник Ворнатти, послал наемного убийцу; но тот либо не преуспел, либо его попросту перекупили. Полагаю, Данталион планирует заняться этим делом лично, как только его официально назначат на должность аудитора Антира.

– Чужеземный убийца на наших берегах? Данталион, преследующий наших придворных? – Лав негодующе сдвинул брови. – Итарус слишком многое себе позволяет и не слишком стремится скрывать свою ненависть. Вы должны были тотчас доложить о подобном мне или капитану Джасперу. Если бы ему удалось разделаться с Маледиктом, он мог бы обратить свое внимание на трон. Итарус щедро вознаградил бы его за убийство Ариса. И все же… – Лав поднял голову и встретился взглядом с Ластом, – идея неплохая. Как знать, вдруг нам удастся самим довести дело до конца. У меня есть один слуга, который мог бы помочь нам. Человек, к которому я уже однажды обращался, чтобы избавиться от назойливого конюха. Так почему не избавиться от назойливого вельможи?

Ласт улыбнулся.

– Сделайте это, и я пересмотрю долю Амаранты в завещании.

Лав ответил:

– Позвольте мне преподнести вам это в качестве свадебного подарка. Единственное, что от вас требуется – держать Януса подальше от Маледикта. Несмотря на свое вызывающее поведение, мальчишка, как мне кажется, – не более чем обычный подросток. Сам по себе он вряд ли представляет угрозу.