Текст книги "Маледикт"

Автор книги: Лейн Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

– Люблю тебя? – повторил Маледикт; теперь ему было чуть легче дышать, самую толику. – Я люблю тебя, люблю так давно, мой Янус. Мой король. Но я не знаю, верю ли я тебе.

Руки Януса замерли на повязке.

– Ты можешь всегда верить мне. – Быстрый проблеск жара в его глазах, казалось, был ярче света свечи. Янус пригладил бинты, закрывая рану.

Опровержение тому вертелось у Маледикта на языке единственным именем – Джилли. Но он промолчал, позволив этому слову остаться, чтобы придавать ему сил.

– Вот, – сказал Янус, поднося к губам Маледикта стакан. – Отдохни.

Едва слышный звук достиг слуха Маледикта. Янус поставил бутылку рядом с кушеткой.

– Тише, – предупредил он и вышел, оставив Маледикта в объятьях теней. Маледикт неловко наклонил бутылку ко рту и сделал несколько глубоких глотков, прежде чем она скатилась с его груди на простыни, пропитав их «Похвальным».

* * *

Она снова проснулась в жару и лихорадке, среди каменных стен, и попыталась сложить вместе простейшие элементы мозаики – кто она теперь? Миранда мертва – она умерла в Развалинах. А Маледикт встретил смерть на башне дворца. Янус выкопал для него могилу. Запах мокрой земли по-прежнему стоял у него в ноздрях. Простыни были перепачканы землей там, где касались пола. И еще пол был забрызган кровью – его кровью, а на лице Януса виднелись следы слез. Наверно, Маледикт умер. Он лежал молча и оцепенело, холодный, как глина. Но ведь он мог размышлять… Значит, он стал призраком. Бледная полужизнь, ни то ни другое, пыльная, пустая, как эта комната. Но лихорадка, сжигавшая Маледикта изнутри, заставляла его чувствовать себя живым. Не может быть, чтобы после смерти ему было так же больно.

– И все же нет доказательств ни того, ни другого. – Комната отвечала Маледикту его же бессвязным хриплым бормотанием, словно крысы шуршали, рассыпаясь по углам. Но в воздухе витали и другие голоса – шепот, путешествующий сквозь стены, тайны, подслушанные камнями. Маледикт выбрался из кровати, заставляя онемевшие ноги двигаться; упал и потерял сознание, поднялся и заковылял к тому месту в стене, откуда доносился шепот. Сюда просачивались слова – бессмысленные для призрака, но на всякий случай он сохранял их в памяти.

– Янус, ты должен сообщить нам, где похоронил его. Я не позволю убийце Аурона покоиться в этой земле. Мы найдем его. Зачем оттягивать неминуемое?

Снаружи послышались громкие голоса; крики далеко разносились в чистом воздухе, пробираясь внутрь сквозь узкую, незаметную щель под карнизом. Маледикт неуверенно поднял руки… Если бы он был привидением, он полетел бы к тому месту, чтобы взглянуть, как живые солдаты возятся в могиле, как они выкапывают его кости из сырой земли, рассекая ее лопатами – так же, как когда-то его собственный меч отсек его от двора.

– Мы нашли его, сир, – послышался почтительный голос уже ближе.

Арис вздохнул.

– Наконец-то. Заверните его. И отвезите во дворец, чтобы выставить напоказ.

«Мое тело», – подумал Маледикт. Уменьшая действие «Похвального», звучали боль и усталость в голосе Ариса, обреченность в тоне Януса.

– Вы не позволите ему покоиться здесь.

– И не только здесь. Маледикту не найдется места в земле Антира, – ответил Арис. – Когда птицы разделаются с ним, его кости вышвырнут в море.

Маледикт сполз по двери, не в силах держаться на ногах. Зато удар, сотрясший его, когда он коснулся пола, вернул его к реальности, хотя тело окатили волны захватывающей дух боли. Если бы он был жив…

Дверь распахнулась, и Маледикт рухнул к ногам Януса. Выругавшись, Янус поднял его на руки.

– Ты спятил? Дверь могла открыться в любой момент, а ты к ней прислонился. Вот бы было зрелище для Ариса. – Янус понес Маледикта на кушетку и, поморщившись при виде запятнанных простыней, усадил его в кресло.

– Кто это был?

Янус сорвал грязную простыню и постелил другую – неуклюже, как человек, которому редко приходится делать подобные вещи.

– Просто какой-то мальчишка. Он довольно сильно походил на тебя, а четыре дня, проведенные в сырой земле, помогут делу еще больше.

– Просто ни в чем не повинный человек, который умер лишь потому, что был похож на меня, – проговорил Маледикт.

– Не надо… – сказал Янус. – Джилли оказал на тебя ужасное влияние. Это у него ты нахватался предрассудков, вроде нравственности и совестливости. Тот мальчишка был ничто по сравнению с тобой. Как только я увидел его, я понял, что он пригодится для твоего благополучия. – Янус поднял и перенес Маледикта на кушетку со множеством подушек. От боли Маледикт закусил губу, потом расслабился, ощутив под собой что-то мягкое.

Янус улыбнулся.

– Тебе намного лучше. А я уже начал было бояться, что потеряю тебя. Что Ани оставила тебя, и ты стал уязвим.

– Ани, – вспомнил Маледикт. – Нет, Она по-прежнему где-то внутри. – Только такая маленькая, что Ее почти не слышно. Она спряталась глубоко-глубоко. Маледикт едва отыскал искру Ее присутствия – черный колодец гнева, засыпанный усталостью и болью в костях. – Значит, ты выиграл? – спросил он в полудремоте. – Арис простил тебя за любовь ко мне? Он верит, что ты невиновен?

Янус опустился на кушетку рядом с Маледиктом, стал поглаживать его спутанные волосы.

– Я не наказан, но и не обрел доверия.

Не имея достаточно сил, чтобы увернуться от ласкающих пальцев, Маледикт попытался оттолкнуть Януса словами.

– Кажется, ты не способен долго внушать доверие, да? – Раздражение в его голосе откликнулось болью в груди.

Пальцы Януса на миг замерли и снова начали поглаживать Маледикта по волосам.

– Мне жаль, что ты во мне усомнился. Я снова научу и тебя и Ариса доверять мне.

– Ничего страшного, даже если я не научусь, – проговорил Маледикт. – В конце концов, я лишь покойник.

– Что ты такое говоришь, – успокоил Янус. Он склонился и приник губами к губам Маледикта. – Все будет хорошо. Мы будем там, куда всегда стремились. Вот увидишь.

44

Маледикт угрюмо смотрел на белые стены, скользя по ним взглядом, за которым пока не могло последовать тело. В его груди пылал огонь – теплом заживающих ран, а не жаром зияющей истерзанной плоти. Маледикт взглянул на щель окна, потом взор его переместился обратно к двери. Она не открывалась много часов или даже дней. Затерявшись во снах, навеянных «Похвальным», и в бреду, он по-прежнему не вел счета дням.

Из комнаты испарился тяжелый запах крови и густой земляной дух глубокой могилы. Белье, на котором лежал Маледикт, пахло лишь крахмалом и утюгом. Рядом стояла нетронутая коробка шоколадных конфет-ассорти из кондитерской, олицетворяя очередную провалившуюся попытку Януса накормить Маледикта. Юноша открыл коробку, но шоколад лишь навеял воспоминания об отравлении Джилли и отвратительной смерти Лизетты.

Еда на подносе возле кровати остыла, несмотря на то, что была плотно укрыта специальной грелкой, на чайнике виднелись следы танина от перестоявшей заварки. Бутылка вина была наполовину полной, зато «Похвальный» Маледикт почти допил. Возле чайника лежал ломоть хлеба, все еще довольно свежий, чтобы вызвать аппетит. Маледикт откусил от него и принялся жевать, хотя это движение отозвалось болью по всему телу. Он швырнул хлеб обратно на тарелку, и тот, скатившись, упал на внушительную стопку романов.

Комната выводила Маледикта из себя. Пребывание в ней напоминало какую-нибудь безумную сказку из книг Ворнатти: больная девочка, заваленная подарками от поклонников и обреченная на трагическую смерть.

Маледикт неуверенно повернулся на бок, и когда боль – самая верная из его спутниц – не усилилась, хотя и не уменьшилась, встал на ноги. Дыхание со свистом вырывалось из его горла.

Маледикт проковылял до конца комнаты и прислонился к двери, нащупывая защелку. Застонав от натуги, он наконец открыл ее и оказался в пустых покоях Януса. В комнате царил полумрак, окна были занавешены, а дверь, ведущая наружу, оказалась заперта. Нагнувшись, Маледикт увидел в замочной скважине с другой стороны ключ и вздохнул: все равно что птица в клетке. Но куда ему было идти – ведь Маледикта так хорошо знали повсюду!

Он осторожно подкрался к окну и чуть отодвинул занавеску. Сад пересекали косые лучи света, и Маледикт впервые понял, что время не стоит на месте. Был ранний вечер, только-только подступали сумерки. Подходящее время для прогулок призрака, подумал Маледикт. Он услышал, как по ракушечнику дорожки с неспешным хрустом подъехала карета.

В саду, подсвеченном вечерним солнцем, играли дети слуг, одетые бедно, но опрятно. Завидев карету, они зашептались и бросились наутек. Маледикт смотрел, как они разбегаются по домам, завидуя их свободе – пусть и не выходящей за пределы господской усадьбы. Один мальчик остановился и посмотрел вверх. При виде Маледикта глаза малыша округлились от ужаса.

Маледикт поспешно опустил штору и отступил. Сердце его бешено колотилось. Но что мог увидеть ребенок? Лишь призрачную фигуру в затемненной комнате.

В замочной скважине за спиной повернулся ключ, и Маледикт бросился к пологу кровати. От неожиданного напряжения в глазах у него все заплясало. Он сделал глубокий вдох и постарался не издать ни звука, хотя боль пронизывала все тело. Вошел Янус, и Маледикт выдохнул.

– Мэл, – испуганным шепотом заговорил Янус. – Ведь тебя могли увидеть.

– В запертой комнате? – удивился Маледикт, опускаясь на кровать в надежде уменьшить боль в груди.

Янус подошел ближе, нагнулся, и с его шеи соскользнула гирлянда из розовых бутонов. Маледикт протянул руку и разорвал нить; лепестки и листья разлетелись, усыпав постель.

– Символ помолвки?

– Через три дня я женюсь на Псайке Беллейн – по особому разрешению и декрету короля, – проговорил Янус, едва сдерживая улыбку. – Полагаю, Арис хочет использовать ее как шпионку. Бедное дитя. И как похоже на Ариса – принимать ум за умение.

– Ты такой умный, – заметил Маледикт, откидываясь на смятые подушки и прикрывая глаза рукой. – А я-то всегда думал, что быть умным – это моя доля. Тем не менее, ты добился всего, чего хотел. А я… Я всего-навсего призрак.

– Ты выпил слишком много «Похвального», любовь моя, – возразил Янус. – Ты очень даже живой.

Гнев, как всегда, прибавил Маледикту сил и энергии:

– Да, но замурован здесь словно труп. Я не твоя любовница, или любовник, или придворный. Я твоя тайна, запертая в каменных стенах, спрятанная от слуг и живущая тем, что ты мне приносишь. Теперь ты женишься. Ты отправишься в свадебное путешествие, а кто, любовь моя, будет кормить меня? Кто, скажи на милость? Я всецело завишу от твоих прихотей. Доверишь ли ты кому-нибудь свою тайну – опасную, коварную тайну, которую я собой представляю? Или я буду ползать по твоему дому словно крыса, перебиваться украденным ломтем хлеба или куском колбасы и слушать, как лакеи да горничные обвиняют в пропаже друг друга?

– Мэл, довольно. – Янус поцеловал его в губы, прекращая поток жалоб.

Маледикт ответил на поцелуй протестующим укусом и постарался вырваться, жалея, что не может вскочить и выбежать из комнаты.

– Разве я не превратил твою тюрьму скорее в рай? У тебя тончайшее белье, самая красивая мебель, новые книги и лучшие лакомства. Ведь ты здесь не навсегда. Только пока о тебе не забудут.

Маледикт приподнялся на кровати. Длинные волосы рассыпались по бледным плечам, на скуле и груди выделялись лиловые шрамы. Он язвительно проговорил:

– Значит, меня так легко забыть?

Янус отвел темные волосы с лица Маледикта, но тот тряхнул головой, отталкивая прикосновение.

– Что, правдоподобный ответ в голову не приходит? – поинтересовался Маледикт. – Наверно, даже твой сын, если он у тебя родится, будет слышать мое имя, произносимое шепотом. Даже когда я умру по-настоящему, они все еще будут меня вспоминать. Ты об этом позаботился. Я чудовище, достойное быть воспетым в балладах.

– Не будет никакого свадебного путешествия. Даже если бы я сам мог перенести разлуку с тобой, Арис не желает упускать меня из виду. Я привезу жену сюда.

– Привезешь сюда… – эхом повторил Маледикт. Он поднялся и пошел к потайной комнате. – Какое приятное занятие: проводить время то с женой, то с мертвым любовником.

Маледикт совладал с защелкой, когда Янус почти догнал его, и не без удовольствия захлопнул дверь прямо у него перед носом. Будь он чуть крепче, он бы забаррикадировал вход столом – и пусть Янус потом сам ищет объяснения странному шуму в своих комнатах. Маледикт упал на матрац и уставился в пустой потолок. Его ладонь скользила по простыням в поисках забытого комфорта. Вдруг он рывком сел на кровати: боль отступила. Куда она делась?

Внутри него впервые с той ночи во дворце пробудилась голодная Ани.

Маледикт откинулся на подушку и закрыл глаза, вспоминая, как удобно лежала рукоять меча в его ладони, как смыкались над пальцами металлические перья, как хорошо отбалансированный клинок слушался, когда Маледикт делал взмах рукой или кистью. Юноша сжал пальцы и почувствовал холод металла; перекатился на бок, чтобы взглянуть на меч. Темный от грязи, мокрый, такой же призрак, как сам Маледикт. Юноша отер клинок о простыни, оставив на них ржавые следы засохшей крови и земли, и дунул на лезвие. Там, где его дыхание коснулось стали, капельки влаги испарились, и проступила матовая черная поверхность. Блеснули вороньи глаза, и Маледикт свернулся клубочком вокруг меча, вспоминая, как все было в первый раз. Как Миранда лежала, точно также свернувшись клубочком вокруг своей боли, а в ее сознании рос голос Ани.

* * *

Маледикт расслышал неловкое хихиканье, доносившееся откуда-то в тишине дома, и отодвинул поднос с едой. Изысканные блюда и сахарные украшения лучше, чем непривычное отсутствие Януса, подсказали, какой сегодня день. Маледикт встал с кровати и подошел к двери; осторожно приподнял защелку и выбрался из своей клетки. С мечом в руке он пересек пустую комнату Януса и отважился выйти в коридор.

Его внимание привлекла дверь напротив. Маледикт слышал, как слуги судачили, передвигая там мебель, и потому знал, кому предназначена комната. Он приоткрыл дверь совсем чуть-чуть, желая увидеть одним глазком, что за ней происходит. Янус поддразнивал и подбадривал Псайке, увлекая к кровати. Щеки девушки раскраснелись от вина и волнения. Янус остановился и поцеловал ее ладони, отчего она рассмеялась.

Стиснув рукоять меча, Маледикт наблюдал, как Янус повалил Псайке на кровать, с наслаждением соблазняя ее, обучая вещам, о которых она не имела ни малейшего представления, пока она не начала задыхаться и смеяться. Наконец она вскрикнула и поцеловала Януса в шею. Янус обвел комнату скучающим взором – и вдруг увидел Маледикта. Глаза Януса расширились от ужаса. Он прижал Псайке лицом к своему плечу, загораживая Маледикта.

Маледикт улыбнулся и взмахнул мечом – не для того, чтобы коснуться обнаженной плоти, а чтобы сорвать со стены портрет молодоженов. Картина с грохотом упала на пол. Маледикт скрылся в своей комнате раньше, чем Псайке успела завизжать, перекрывая его сдавленный смех.

* * *

Несколько дней женитьба Януса радовала Маледикта – наконец у него появилось развлечение. Хотя мысль о том, что бич королевского двора теперь должен довольствоваться лишь возможностью донимать скромную девушку, претила Маледикту, от жестоких шалостей он испытывал куда большее удовольствие, чем от наблюдений за двумя голубками. Маледикт будил Псайке по ночам, роняя подушку ей на лицо, касался ее ледяной рукой, заставлял возненавидеть Ластрест, возненавидеть мужа, который не желает увезти ее назад в город.

– Ты сводишь ее с ума, Мэл. – Янус ворвался в комнату, громко хлопнув дверью, не замечая, какой шум производит.

– Осторожней, – предупредил Маледикт. – Ты же не хочешь, чтобы твоя жена услышала, как ты орешь на привидение?

– Зачем ты все это делаешь? Я должен заботиться о том, чтобы Псайке была довольна, а вместо этого она уже подпрыгивает при виде каждой тени. Хуже того, Мэл, она начинает задавать вопросы. Опасные вопросы. Маленькая Псайке совсем не такая дурочка, какой кажется.

– Так почему бы тебе просто не убить ее? – поддразнил Маледикт. Огонь в глазах Януса разжег ответное пламя в его собственной груди; дыхание участилось, отчего рана снова заныла и запульсировала.

– Псайке принята при дворе. Арис благоволит к ней. Я не могу так поступить.

– Можешь, но не станешь. С беспомощным младенцем ты не церемонился. Или же ты просто боишься, что не на кого будет свалить вину за убийство? – ухмыльнулся Маледикт.

– Мэл! Прекрати.

Маледикт поднял меч, на трех коротких фехтовальных шагах проверяя, не утратил ли навыков. От боли зубы обнажились в оскале, и меч пришлось опустить.

– Где ты его взял? – спросил Янус, отступая.

– Он мой, – отозвался Маледикт. – Ты оставил его валяться в грязи.

– Это опасно, Мэл.

– Разумеется. Это же меч. Им убивают людей: врагов, младенцев… жен. – Маледикт со вздохом отложил меч. – К сожалению, у меня пока недостаточно сил. Придется тебе сделать это самому.

Янус недовольно поморщился, и Маледикт проговорил:

– Поздно изображать из себя недотрогу. Неужели тебя сковывает страх? Или загвоздка в другом – Псайке тебе небезразлична?

– Ты ревнуешь…

– Нет, – горячо выпалил Маледикт, потом добавил: – Да. Ревную к ее положению, к ее свободе. Псайке растрачивает все это попусту, слепо повинуясь тебе. Она собачка, а не женщина. Покорная и безмозглая. Не нашептать ли мне что-нибудь ей на ухо ночью, не подсказать ли, к чему может привести доверие к тебе?

– Я дал тебе все. Теперь у нас есть деньги и власть. Безопасность и роскошь, о которых мы всегда мечтали. Что еще я могу сделать? – Теперь, когда гнев Януса улегся, он выглядел измученным и несчастным.

У Маледикта перехватило дух: он вспомнил того, прежнего мальчика, своего спутника из Развалин, своего любовника и возлюбленного. Ведь они проделали такой длинный путь, опираясь только друг на друга… Но чувства оказалось недостаточно. Набравшись храбрости, он сказал:

– У меня нет ни денег, ни власти. Я низведен до положения твоего пленника. И ты еще смеешь утверждать, что любишь меня. Если ты меня любишь… – Маледикт запнулся, в горле у него саднило, отчего его слова прозвучали более откровенно, чем ему хотелось. – Отыщи Джилли. Пусть он служит мне. Станет моими глазами и ушами, когда тебя нет… – Маледикт почувствовал, как наворачиваются слезы, и изо всех сил постарался побороть их. Отсутствие Джилли мучило его, словно рана, которая начинает ныть в самый неподходящий момент.

– Джилли мертв, – промолвил Янус.

Несколько тихих слов, казалось, сотрясли комнату больше, чем все предшествовавшие им крики. Маледикт судорожно вдохнул.

– Постарайся рассуждать здраво, Мэл. Неужели ты в самом деле полагаешь, что Арис оставил бы его в живых? Твое доверенное лицо, твои глаза и уши… Его череп висит на башне по соседству с твоим.

Маледикт закрыл лицо руками, не желая показывать Янусу, какую боль причинило ему это известие, как он ненавидел Януса – надо же, вот так просто, несколькими словами, отнять у него последнюю надежду!

– Убирайся.

– Мэл, мы же опять вместе – только ты и я. Только друг для друга в самом конце, помнишь? – спросил Янус, заключая Маледикта в объятья.

Потрясенный услышанным, Маледикт безвольно приник к Янусу, положил голову ему на плечо, позволил обнять себя крепче.

– Нет, не только мы, – прошептал он. – Это ты, и двор, и твоя жена, и твой король. А я теперь ничто.

– Ты – все для меня, – попытался успокоить Янус. – Просто меланхолия – побочный эффект «Похвального». Ты был болен, ранен… Признаюсь, сейчас твое освобождение не представляется мне возможным. Но ведь я придумал, как избавиться от Аурона. Я найду способ вернуть тебя ко двору. Я не могу без тебя. Ты останешься рядом со мной…

– В твоей тени…

– …тем не менее, ты будешь править Антиром, мой темный рыцарь.

Миранда позволила уложить себя на кровать, нежно прикоснуться к себе. Янус снял с нее рубашку и поцеловал шрам на груди, заживающий так медленно.

– Мы поставим тебя на ноги, ты снова получишь влияние в этом мире, а я стану повелевать твоим мечом… Даже если нам придется убить всех, кто когда-то бросил на тебя взгляд как на Маледикта.

Янус поцеловал Миранду в губы, и она закрыла глаза, слушая его обещания, чувствуя скольжение его тела по своему. Она блуждала пальцами в его шелковистым волосам, стараясь убедить себя, что сможет довольствоваться любовью Януса, его замыслами. «Лишь друг для друга в самом конце», – повторила она про себя, закусив губу. Лишь ради этого она столько боролась.