Текст книги "Маледикт"

Автор книги: Лейн Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

14

Вечером перед балом солнцестояния карета Джилли и Маледикта оказалась в длинной очереди других карет, продвигавшихся по улицам к дворцу с такой неторопливостью, что аристократы прогуливались туда-сюда, нанося визиты, болтая, флиртуя, восхищаясь нарядами. Наблюдая толчею с места кучера, Джилли не мог не заметить, какой контраст с этой беззаботной толпою являл его пассажир. Облаченный в костюм Рыцаря Разбитого Сердца, трагического героя легенд, Маледикт плотнее зашторивал окошки всякий раз, когда приближались аристократы, и мрачно замолкал.

Джилли был ненавистен этот костюм: ненавистны жилет, камзол и панталоны из белого атласа, ненавистны алые перчатки и галстук; но больше всего ему не нравилось выражение, застывшее в глазах юноши, словно тот сомневался, что не потеряет самообладания.

Джилли и так был на грани срыва, ведь они с Маледиктом оставили Ворнатти дома в забытьи наркотического сна, тогда как он собирался присутствовать на балу. Разумеется, это были проделки Маледикта, причем столь проворные, что Джилли ничего не заподозрил, пока не попытался разбудить барона.

Все попытки возразить застряли у него в горле, когда Маледикт набросился на него:

– Ты думаешь, я бы смог перенести это? Гоняться за Янусом с Ворнатти на хвосте? Чтобы старый развратник при всяком удобном случае лапал меня, как будто мне это приятно?

Подъехав к крылу, в котором располагалась бальная зала, Джилли отдал поводья ожидавшему помощнику конюха и распахнул дверцу кареты. Маледикт шагнул вниз словно привидение, придерживая рукой эфес меча.

Маледикт стал подниматься по лестнице; Джилли держался чуть позади. Юноша остановился у громадной Книги Имен. На последней странице значилось недавно вписанное имя – его цель.

Янус Иксион, лорд Ласт. Имя было нацарапано с такой зловещей уверенностью, что Джилли вовсе не удивился неаккуратности и кляксам в последующих записях: Янус сломал острие пера.

Маледикт рукой в перчатке коснулся нанесенных на бумагу чернил. Чернила, все еще сырые, быстро впитались в ткань, въелись в красный шелк. Маледикт вытер перчатку о губы и прошел мимо Джилли, спасаясь в ночном воздухе от чрезмерной сладости фиалок и жасмина, лилий и гелиотропов и тлеющей дымки восковых свечей. Джилли поспешил догнать юношу со стороны сада: Маледикт прохаживался вдоль увитой плющом стены растительного лабиринта.

– Мэл…

– Там несет падалью. Как ты думаешь, кто-нибудь говорил Арису, что мертвые цветы пахнут склепом?

Джилли протянул к юноше руку, желая успокоить.

Маледикт отвернулся, склонился к листве в приступе рвоты. Когда он поднял взгляд, Джилли попятился: глаза юноши светились диким огнем, руки тряслись, словно в приступе лихорадки, голос дрожал.

– Близится миг, когда все изменится. Идиллия умирает – ведь это была идиллия, верно? Даже несмотря на приступы бешенства, капризы и угрозы Ворнатти. И меня страшит ее конец. – Юноша поднялся на цыпочки и коснулся губами уныло скривленного рта Джилли.

Джилли ощутил аромат кожи Маледикта, легкий запах сирени, почувствовал нежность его щеки против своей жесткой щетины.

– Страшишься Ласта? Или Януса? Ни за что не поверю – мне же известно, на какой путь ты вступил.

– Не их. Ласт – мертвец, а Янус ни жив ни мертв, пока не поговорит со мной. Я страшусь себя, Джилли, трепета крыльев в моем разуме. Если Янус отвергнет меня… Ее перья вызывают во мне всё более жгучую, неутолимую жажду, Ее крылья пахнут смертью и окровавленным железом. – Маледикт спрятал лицо на груди Джилли, но пугливо отстранился, когда тот обнял его.

– Если Янус отвергнет или не вспомнит меня, я исчезну. Останется лишь марионетка Ани. Впрочем, отступать уже некуда.

– А ты бы отступил, если бы мог? – хрипло спросил Джилли.

– Нет, – без промедления, без тени сомнения ответил Маледикт; глаза его были черны – и холодны, как лед. – А почему мы стоим в темноте, Джилли, когда нас ждет бал? Я уже прикончил одного Ласта. Давай-ка проверим, сколько переживут сегодняшнюю ночь.

Джилли последовал за юношей в залу, по случаю солнцестояния ставшую вдвое больше за счет открытой бальной половины короля. Полумесяц придворных был выкрашен в синие и пепельно-серые тона, тогда как часть Ариса – сплошь в розово-золотое, так что вихрь танцоров проносился по зале из сумрака к восходу. Маледикт шагал, погруженный в себя, бросая пылающие взоры то на одно лицо, то на другое. Светлое солнцестояние требовало костюмов, но не масок, и лица были открыты; маски приберегались для зимнего Темного солнцестояния, когда люди надевали маски, чтобы уберечься от голодных мертвецов.

Джилли шел рядом, ища глазами человека, которого никогда не видел, но не сомневался, что сможет узнать его. Время шло, и лицо Маледикта становилось все более непроницаемым; тогда Джилли шепнул ему:

– Следуй за сплетнями, за склонившимися головами. Новичок всегда оставляет их за собой. Сплетни приведут тебя к нему.

Маледикт поблагодарил Джилли слабой улыбкой, и вдруг застыл, словно гончая, почуявшая след. Джилли проследил за его взглядом.

Молодой человек, появившийся в зале со стороны балконов, мог быть только Янусом Иксионом; приглаженная копия Ласта – с бледными глазами и золотистыми волосами, высокий и широкоплечий. Краткое впечатление, которое Джилли смог составить по миниатюре, характеризовало Януса как обычного аристократа, но тогда он предположил, что художник уж слишком стремился угодить Ласту.

В реальности все обстояло ничуть не лучше, Джилли почувствовал разочарование. И ради этого лица Маледикт зашел так далеко? Вот этот юнец, элегантный, стройный, облаченный в золото и бархат, и есть Янус? Лицо его было пустым, как у любого другого светского повесы. Тогда как Маледикт сохранял крысиную осторожность в поведении, Янус, казалось, с детства рос изнеженным сынком стареющего аристократа. Лицо его не носило отпечатка умственной деятельности – напротив, в нем отчетливо читалась апатия, равнодушие ко всему, в том числе к приевшимся развлечениям. Здесь, в блистающем сердце Антира, Янус навевал лишь скуку.

Джилли повернулся, ощутив движение в воздухе. Пока он разглядывал Януса, Маледикт исчез. Джилли уловил краем глаза стремительное движение вдоль стены – словно по пятам за Янусом скользила его тень.

Джилли издал шипящий звук, понимая, что игра началась. Кошка ловит мышку, и оба увлечены игрой. Янус почувствовал погоню, решил подыграть и, изображая мышь, ограничивался лишь едва заметными поворотами головы, чтобы не встретиться взглядом со своим преследователем. Если он увидит тень слишком рано, если даст тени это понять, игра окончится, и вместе с ней развлечение. В полупрозрачных голубых глазах ненадолго вспыхнули признаки оживления – нельзя же так сразу дать им погаснуть.

Двор погружался во все более глубокое молчание, с жадным восторгом следя за игрой.

– Сколько будет продолжаться это хождение вокруг да около? – громко спросил Янус; по его тону было ясно, что происходящее его забавляет, и все же он еще не удостоил своего преследователя ни единым взглядом. В голосе юноши Джилли уловил то же беззаботное высокомерие, что и в речи Маледикта, однако разложенное на тоны, как рельефный бархат. – Я едва появился при этом дворе и не представляю, чем успел провиниться перед вами. Если я обидел вашу сестру, мать, любовницу – прошу прощения. Если причина в ином, пусть она подождет. Мы перепугали музыкантов так, что они перестали играть.

– Все равно они пищали, как коты, которых душат, а уж мне-то этот звук знаком, – сказал Маледикт. После звучного голоса Януса хрип Маледикта резал слух.

Янус, обескураженный, повернулся и взглянул в лицо своей тени; самодовольная безмятежность сползла с его лица. Даже Джилли, оказавшийся поблизости, не смог разобрать его настроения, смены эмоций, мелькнувших и исчезнувших слишком быстро, словно рябь на глубокой воде.

Янус шагнул к Маледикту; придворные, кавалеры и дамы, оказавшиеся между ними, поспешили расступиться, и теперь все они стояли, перешептываясь и устремив взоры не на Януса или Маледикта, но на пустоту между ними, на медленно сжимавшееся ядро пространства.

Маледикт тоже сделал шаг. Лицо его было белым, как полотно.

– Мы достаточно покружили? – спросил Янус. – Тогда выйдите, назовите себя и разделайтесь со мной. – Губы остались полуоткрытыми; лицо Януса окаменело, когда Маледикт прошел разделявшее их расстояние, превратив его из непреодолимого барьера в иллюзию.

– Янус Иксион… – произнес Маледикт, выйдя в центр круга; голос его сглаживал слоги, и снова рябь прошла по бесстрастному лицу Януса.

– Лорд Ласт, – представился Янус и поклонился; его золотые волосы рассыпались по плечам, сверкая на небесно-голубой ткани.

Стремительно очерченная дуга черного лезвия остановила его поклон. Янус вскинул голову; шея его была белее мрамора.

– Вижу, вы не в настроении. – Янус стоял прямо, раскинув руки. – Тогда нападайте, я не стану с вами драться.

Маледикт заколебался, со всей очевидностью будучи не в состоянии ни отступить, ни продолжать. Руки Януса взметнулись; одна схватила Маледикта за запястье, другая поймала плечо расшитого камзола, привлекла юношу ближе. Янус отпустил руку, державшую меч, причем проделал все с такой плавностью, словно это были па танца, а не потенциальная дуэль.

– Ты ударишь меня? – спросил Янус. Его голос, который до сих пор был возвышен, чтобы достичь слуха испуганных, зачарованных, шокированных таким скандалом слушателей, понизился до хрипотцы. В нем сквозила отчаянная мольба, словно вражда Маледикта слишком тяжким бременем ложилась на его плечи.

Черное лезвие задрожало на свету, словно тень, убегающая от свечного пламени; затем повернулось. И упало. Клинок лязгнул о мраморный пол, и Янус улыбнулся. Его рука скользнула вверх по плечу Маледикта и запуталась в темных волосах; склонившись, Янус прильнул губами к губам, к обернутой в шелка шее. Маледикт откинул голову, как это делают только женщины, поддавшись страсти.

Янус прошептал что-то – слишком тихо, чтобы расслышала ошеломленная толпа. Даже чуткий слух Джилли, как он его ни напрягал, не смог разобрать ни слова. Имя? Молитва?

Разумеется, то, что произнес Янус своим дрогнувшим бархатным голосом, было именем: Миранда.

Молчание придворных разорвал шепот, волной прокатившийся по собранию. Янус отошел от Маледикта, снова поклонился – элегантно и учтиво. Маледикт, помедлив, ответил тем же. Поклон Януса был томным – так принято кланяться в Антире, тогда как движения Маледикта сохраняли суховатую безупречность, усвоенную на уроках у Ворнатти. Маледикт тихо произнес несколько слов, потонувших в шипении придворных, и отвернулся.

Аристократы хлынули внутрь круга, стирая границы импровизированной сцены, созданной Янусом и Маледиктом. Сплетники и сплетницы перетекали из одного конца залы в другой, разминая языки. Пытаясь уследить за теми, чьи слова могли оказаться наиболее опасными, Джилли потерял Маледикта из вида. Легкий шепот на ухо, мимолетный аромат сирени – и юноша, проскользнув рядом, снова со сверхъестественным изяществом растворился в воздухе. Джилли обернулся, стараясь отыскать его взглядом, но вместо Маледикта встретил Мирабель: она застыла на месте, лицо превратилось в восковую маску. Потрясение, понял Джилли, – и, хуже того, предательство. Янус никак не вписывался в ее планы в отношении Маледикта.

Невозмутимый в самом эпицентре бури, Янус взял кубок, предложенный Вестфоллом, с улыбкой поблагодарил и направился к выходу на балконы.

Джилли понял: таков его знак. Призраком сквозь сознание пронеслась команда Маледикта: «Проводи Януса до кареты. Мы похищаем его».

Последнее, что Джилли хотелось делать, – вести Януса по романтической путанице королевского лабиринта, где он прежде гулял с Маледиктом. Он успокоил себя тем, что это было в любом случае облегчением: по крайней мере Маледикт не ступил на тропу самоуничтожения, начав кровавую месть и не заботясь о собственной жизни.

Стремительное, но внезапно остановленное движение привлекло внимание Джилли к тому, что происходило в зале: Арис придержал королевских гвардейцев, намеревавшихся броситься на поиски Маледикта. На щеках короля играл легкий благородный румянец. Гневается, с опаской подумал Джилли. Арис встретился взглядом с Джилли. Последний поспешно опустил глаза, пойманный на том, что пялится на короля, как неотесанный деревенщина. Еще больше его обеспокоило невольное осознание того, что они с Арисом испытывали одно и то же чувство: приступ необоснованной ревности.

Голоса аристократов слились в невероятный гул, музыканты, терзая инструменты, силились переиграть создавшийся шум и взять реванш за минуты молчания. Джилли, пробираясь к выходу, собирал обрывки комментариев, словно частицы мозаики: «Меч при дворе. Снова. И все же Арис ничего не предпринимает…»

«Ласту не понравится, что его сын устроил здесь такую сцену».

– Это колдовство, уверяю вас. – На лице Мирабель наконец появились признаки тщательно управляемой ярости: светская львица воспринимала поступки Маледикта как оскорбление собственным чарам. – Сначала он снискал благоволение Ариса, теперь – его племянника. Но как – вот в чем вопрос. Я видела алтарь, книгу заклинаний; смею вас уверить, Маледикт не хотел бы, чтобы я об этом рассказала…

– Поклоняться мертвым богам? – насмешливо проговорила ее собеседница Мика Чейлфонт. – Лишь дураки продолжают верить в них.

– Дурак отвергает свидетельства собственных ощущений. Я не столь безрассудна. – Мирабель со щелчком закрыла веер. Уверенность, звучавшая в ее голосе, заставила Чейлфонт умолкнуть, а Джилли – ускорить шаг.

Янус молча ждал, скрывшись в полумраке; когда Джилли приблизился к нему, прозрачно-голубые глаза выражали лишь полное отсутствие интереса.

– Сюда, – подсказал Джилли, показывая на лабиринт; глаза Януса вспыхнули страстью.

* * *

Высвободившись наконец из объятий Януса, Маледикт устроился на противоположном сиденье кареты, потом, наклонившись вперед, сплел свои руки с руками возлюбленного. Он беззвучно смеялся: отравленные голосовые связки не могли озвучить то, что он ощущал.

– Я с ужасом думал об этом миге, боялся, что никогда больше тебя не увижу. Или что ты не узнаешь меня, когда мы увидимся… Каким же я был глупцом, позабыв, как мы подходим друг другу.

– Я бы узнал тебя где угодно, Миранда…

– Нет, – нахмурился Маледикт; впрочем, тут же на его лице снова вспыхнула радость. – Миранда мертва. Убита в Развалинах, как крыса, которой и была.

– Именно это мне и сказал Роуч. Что ты умерла, причем от моей руки. Какая чушь! Как будто я когда-нибудь причинил бы тебе вред…

Маледикт радовался полумраку, царившему в карете, плавному покачиванию, которое позволяло прятать лица и дарила сладостную близость; он чувствовал, как вспыхнули его щеки и как нахлынуло удовольствие от беспечных слов Януса.

– Ты возвращался туда?

– Как только «Поцелуй» причалил к пристани. Как только удалось убедить Критоса, что я занемог во время путешествия. Единственным знакомым, которого я встретил, был Роуч. – Янус рассмеялся и с жадностью поцеловал Маледикта. – И вот мы вместе.

Они ударялись носами и стукались лбами, когда карета подскакивала по неровной брусчатке. Янус рассеянно смотрел в окно на проплывавшую мимо линию высоких узких домов и фигурных лужаек Дав-стрит.

– Мой городской особняк. – Маледикт скользнул обратно на сиденье, откинулся на теплый плюш подушек; его пальцы высвободились из ладоней Януса – и снова потянулись к ним, не в силах расстаться.

– Выходит, то был не просто налет на благородное собрание?

– Я же говорю тебе. Миранда мертва. Несмотря на маскарад, я во многом именно таков, каким ты меня сейчас видишь. Я Маледикт, воспитанник барона Ворнатти, вельможа, а не леди. – Маледикт сделал легкий полупоклон, сдерживаемый наличием сиденья. – Теперь я тебя предупреждаю. При дворе я известная личность, а ты сегодня вечером определенно запятнал свою репутацию.

– Ты всегда была умницей, Миран… Маледикт, верно? И большой умницей, любовь моя. Скажи мне: ты знаешь, что Критос мертв? – спросил Янус, откидываясь назад. – Сражен рукой неизвестного и оставлен на съедение крысам. – На губах юноши заиграла улыбка, в глазах мелькнуло тайное послание, которого Маледикту так не хватало все это время.

– Он отнял тебя у меня. Неужели я не отомстил бы ему за это? – спросил Маледикт. Ани недовольно заворчала в его крови под покровом радости, и он продолжил: – Давай больше не будем говорить о мести. – Устроившись на коленях у Януса, Маледикт целовал его – снова и снова, без счета.

15

Пока Маледикт возился с дверью своей спальни, Янус нежно покусывал его за шею. Потом он поднял голову и оглядел роскошно обставленную комнату, камин, в котором все еще теплились и мигали угли, широкое кресло, огромные окна с тяжелыми красными шторами, высокую, покрытую плюшевым покрывалом кровать.

– Твой барон с тобой хорошо обращается. – В тоне Януса таился вопрос.

– За определенную плату, – признал Маледикт. Он решил выдавать жестокую правду частями. – Ворнатти – хранитель моих тайн – и мой личный шантажист. Если я ему не угожу, он угрожает разоблачить меня при дворе.

– А это было бы ужасно?

– Я буду уничтожен. Женщина в доме Ворнатти, без дуэньи? Женщина с мечом? Даже в излюбленных романах Ворнатти не встретить таких дерзких историй. Кроме того, – продолжал Маледикт, – я сжился со своим образом и уже не могу без той свободы, что он мне дает. – Таково было единственно возможное со стороны Маледикта объяснение; теперь он с содроганием гадал, что подумает Янус, обнаружив Миранду в обстоятельствах, в которые она клялась никогда не попасть.

Янус еще раз поцеловал шелковый крават на шее Маледикта, потом нежными пальцами развязал узел.

– Они впрямь верят, что ты мужчина? С такой гладкой кожей и нежной шейкой… – Янус провел пальцем по открывшейся линии подбородка, шеи, скулы. – Я ожидал, что обнаружу еще и шрам, в пару к хриплому голосу. Ведь хрипота – не притворная?

– Нет, – ответил Маледикт. – Она – результат воздействия «каменной глотки».

Янус поцеловал белую кожу у основания шеи Маледикта, легко скользнул языком к ложбинке между ключицами.

– Рискованное предприятие…

– Без риска не обойтись, когда ищешь бесценной награды, – отозвался Маледикт, распахивая на Янусе камзол, расстегнутый еще в карете, снимая жесткий парадный жилет, за ним шелковистую батистовую рубашку. В скудно освещенной комнате кожа Януса сверкала, подобно золоту, и горячила кровь Маледикта, как хорошее бренди. Он подтолкнул Януса к креслу с подголовником, усадил, стянул с него туфли. Маледикт безмерно радовался тому, что временно удалось отвлечь мысли Януса от Ворнатти. Он взглянул на Януса, на жадно-томные его глаза – и весь отдался этому мгновению, и большему – их будущему, впервые ощущая, что теперь Янус принадлежит ему. И снова неожиданно для себя улыбнулся.

Янус притянул Маледикта к себе на колени, расстегнул рубашку, сдернул шелк – и удивленно замер.

– Корсет?

– С подкладкой, – пояснил Маледикт, прикасаясь к своим бокам, животу, спине. – Вот здесь повсюду – чтобы расширить талию и сделать плоской грудь. Иначе весь этот маскарад был бы менее успешен. Расстегни. – И он повернулся, подставляя жадным рукам Януса крохотные крючки и петли.

– Как ты умудряешься застегивать его сама? – засмеялся Янус. – Все дамы, которых я знаю, нуждаются в прислуге или в кавалере.

Маледикт издал стон облегчения, когда с почти неслышными хлопками крючки разошлись, и корсет упал на пол.

– Практика. Необходимость. Вдобавок его не нужно туго шнуровать, как дамские корсеты. Его цель – лишь скрыть, – проговорил Маледикт в волосы Януса, покусывая мочку его уха.

Янус обхватил руками обнаженную тонкую талию, лаская изгиб спины и бедра, маленькие мягкие груди. Маледикт вздохнул и склонился к его рукам, выгнулся, когда Янус принялся по очереди целовать нежные соски. «Все действительно меняется», – подумал он в каком-то полубреду. Янус изменился, вырос, раздался в плечах, окреп и возмужал. Маледикт нежился в его объятьях, вдыхая аромат его кожи, перебивавший модные при дворе одеколоны, и улыбался голодной улыбкой.

Он огладил ладонями ребра Януса, ощущая нежный, играющий мускулами пыл, пробежал легкими пальцами вниз по животу. Дыхание Януса слегка участилось, и Маледикт скользнул прочь от наиболее чувствительных мест, хотя бедра Януса льнули к нежным рукам. Чудесная мысль пронеслась в сознании: на сей раз им принадлежало все время мира – не какой-то жалкий момент, когда вот-вот могли явиться докучливые клиенты Эллы, или же Селия учиняла очередной пьяный дебош, или Роуч, ревниво ходивший за ними по пятам, возникал, как черт из табакерки. Эта ночь принадлежала им – только им, и Маледикт намеревался насладиться каждым мигом, вспомнить и вновь ощутить все прикосновения Януса.

– Что это такое? – спросил Янус, приостанавливая ласки, чтобы коснуться красных полос на левой руке и боку Маледикта.

– Отметины, оставленные мечом маркиза Де Герра. – Маледикт заново осмотрел порез, слегка смущенный тем, что не рассказал Янусу эту историю.

– А вот это? – Янус провел рукой по длинному, змееподобному шраму, обвивавшему левое бедро и уходившему на спину; потом лизнул основание правой груди.

– Кнут, – пояснил Маледикт. – Работа Критоса еще в Развалинах.

– Ублюдок, – тихо выругался Янус, склоняясь, чтобы поцеловать верхний завиток рубца. От теплого дыхания у Маледикта замерло сердце.

– Теперь Критос – всего лишь очередной мертвый аристократ, – отозвался он, все крепче обнимая Януса за плечи, по мере того как тот двигался от шрама вниз по светлой мягкой коже живота.

Янус распустил ленты в волосах Маледикта, и кудри свободно рассыпались, обрамляя лицо и плечи шепчущими завитками.

– Не могут же люди быть настолько слепы… – пробормотал Янус. – Ты не похожа ни на одного мужчину, которого мне довелось видеть.

Маледикт засиял.

– Джилли называет это видением, навеянным ожиданием.

– Джилли знает? – спросил Янус. Его губы, скользившие по коже Маледикта, остановились, недовольно сжавшись.

– Нет, – ответил Маледикт, покраснев от одной мысли об этом. – Чем меньше людей знают тайну, тем меньше ее выдадут.

– Ты совершенно уверена, что он не подозревает? – спросил Янус. – Если он упомянул…

– Он говорил о шулерстве в картах и обычной ловкости рук. Он и не думал применить данное правило ко мне, уверяю тебя. – Маледикт пробежал трепетными пальцами по волосам Януса, восхищенно любуясь искорками солнца, запутавшимися в золотых прядях.

– Джилли помогал тебе, был твоим партнером. – Выскользнув из объятий Маледикта, Янус пересек комнату и ткнул кочергой в угли, заставляя искры взметнуться завитками сердитого жара.

– Партнером на пути к тебе, – отозвался Маледикт. – Теперь ты тоже должен стать моим партнером.

– Как и в случае с тайнами, партнеров лучше иметь не больше двух, – проговорил Янус. – Ворнатти знает…

– Янус, – сказал Маледикт, желая побыстрее закрыть эту тему и будучи в состоянии видеть лишь блики пламени на коже Янусе и ощущать ответный жар, поднимавшийся в его теле. – Пойди сюда и освободи меня из тисков этих туфель и панталон, если только не хочешь, чтобы мы любили друг друга, словно два джентльмена на конюшне, теребящие и оголяющие лишь самые необходимые части тела.

Янус ухмыльнулся, придя от этой мысли в более веселое расположение духа.

– Может, как-нибудь в другой раз. – Опустившись на колени, он снял с Маледикта туфли, провел руками вверх по коже его панталон и начал медленно стягивать их, целуя открывавшиеся бедра. – Весьма недурные ножки… для светского льва. – Слова щекотали Маледикту кожу, заставляли дрожать и изгибаться.

– Не скрою, при дворе меня считают несколько женоподобным молодым человеком. – Вдруг хорошее настроение Маледикта сменилось унынием. Сначала Ворнатти, теперь вот это. Маледикт почувствовал, что для него расставлено множество ловушек, что каждый миг несет в себе угрозу хрупкому счастью. Он коснулся губ Януса, предостерегая от дальнейшего подшучивания, перешагнул упавшую на пол одежду. – Тем не менее все верят, что я мужчина, и хотя при дворе с пониманием, как выражается Арис, относятся к предпочтениям некоторых мужчин, такое поведение не поощряется. Я не выйду из роли. Теперь я Маледикт и считаю себя мужчиной; и оставим в стороне все доказательства обратного. – Маледикт обвел рукой свою обнаженную плоть. – Твоя репутация может пострадать, если тебя будут слишком часто видеть в моей компании.

Последние слова были выстраданы – только теперь Маледикт осознал, в какую западню угодил по собственной вине. Он не мог вообразить себе возможности снова стать женщиной – а сохранение маскировки грозило потерей Януса.

Он обернулся и принялся разглядывать свое отражение в зеркале, отвлекшись от тревожных мыслей. Он так давно не отваживался ходить без одежды или даже думать о себе как о Миранде, что, несмотря на ее желания и мечты, все еще живущие в нем, не покривил душой, сказав Янусу, что она мертва. Маледикт не мог вернуться в ее положение, не мог перекроить время, вспомнить, что значило жить без этой тайны.

– Наверно, я должен быть благодарен судьбе за то, что не похож на Эллу, – продолжал Маледикт, – иначе такое перерождение было бы неосуществимо. У меня скорее мужская, чем женская фигура.

– Да ты сама ослепла. Ты едва ли выше других придворных дам. Голос – наиболее правдоподобная деталь, но вот это… – Янус накрыл ладонью одну грудь, потом другую, погладил соски, заставляя их затвердеть. – Это уж явно женское.

Сердце Маледикта пустилось в бешеную пляску; он выгнулся назад, прижимаясь к груди Януса, заигрывая, привлекая его внимание.

– А бедра у меня слишком узкие.

Янус скользнул рукой ниже, охватывая растопыренными пальцами живот Маледикта. Замедлил движения, поддразнивая; голос его сделался бархатным от страсти.

– Придворные дамы носят корсеты, китовый ус, турнюр и подкладки, чтобы придать своим фигурам не свойственные им от природы очертания.

Пальцы Януса нырнули в теплую ложбинку между ее бедер, двигаясь легко, разогревая. Ее кожа ответила на прикосновения влагой; дрожь пробежала по телу Маледикта.

– Все еще считаешь себя мужчиной? – шепнул Янус. – Боишься, что я брошу тебя по капризу двора? Какое мне дело до их мнения, когда ты снова в моих объятьях?

Маледикт вспыхнул, на бледной коже шеи и щек обозначились розовые пятна. Он поцеловал Януса так, словно хотел насладиться его вкусом. Ведомый Маледиктом, Янус попятился, пока наконец не упал навзничь на кровать. Золотые волосы рассыпались по густо-красному покрывалу. Маледикт взобрался на Януса верхом, лаская прикосновениями, поцелуями с той же жадностью, с которой накинулся бы на еду голодающий, если бы внезапно попал на пир.

Янус выгнулся дугой, позволяя Маледикту стянуть с себя панталоны и скинуть их на пол. Уютно устроившись на ногах возлюбленного, Маледикт принялся заново знакомиться с его телом, дюйм за дюймом, мускул за мускулом. Наконец Янус, распаленный дразнящими поцелуями, вздохнул, привлек Маледикта к себе, и они сплелись воедино, стараясь раствориться друг в друге, заставить дрожать каждый дюйм плоти. Янус лизнул ее в ушную раковину, она в ответ покрыла поцелуями горло юноши, ощутив смешанный соленый вкус, скользнула губами вверх до подбородка. Янус благодарно откинул голову – и вдруг отрывисто, задыхаясь, захохотал. Маледикт поднял на него взгляд.

– За нами наблюдают купидоны – совершеннейшие развратники, – заметил Янус.

– Ворнатти питает к ним нездоровую слабость. Заказал их во все личные апартаменты в доме, – ответил Маледикт, поморщившись при упоминании имени Ворнатти.

– Ворнатти, – выдохнул Янус, ловя руки Маледикта и прерывая ласки. – Что мы будем с ним делать? Я полагаю, ему ни с кем тебя делить не захочется. Если уж на то пошло, мне тоже. – Лаконичность фразы контрастировала с напряжением в голосе.

И опять Маледикт нерешительно замер на грани объяснения. И опять ушел в сторону – что он мог сказать в свое оправдание? Что для Миранды отречение от неоднократно повторенных клятв и торговля собственным телом – пустяки, если речь идет о возвращении Януса? Разумеется, Янус и так все знал. В итоге Маледикт неожиданно для самого себя принялся сбивчиво приводить аргументы и растолковывать Янусу, почему так должно идти и дальше, подслащая горечь слов завитками дразнящих прикосновений к соскам, пробегая пальцами вдоль ребер, забираясь во впадинку на животе, лаская пах.

– У меня нет ни собственного имени, ни средств, которые он мне пожаловал бы. Уйти от него – значит уйти лишь с тем, что мы сможем унести.

Янус накрыл ладони Маледикта своими, растягивая удовольствие, замедляя ласки так, чтобы оставалась возможность размышлять и подбирать слова.

– У меня тоже нет никаких средств, кроме тех, что я выиграл у Критоса. И мы не можем ставить тебя под удар разоблачения, как ты говоришь; и все же нужно что-то предпринять. Ты убила Критоса… – Янус откинулся назад и подложил руки под голову, молча призывая Маледикта возобновить ласки.

– Игрока, у которого была тысяча недоброжелателей, – нахмурился Маледикт. На коже Януса ему померещились отблески мечей и перьев.

– С одним-единственным стариком справиться будет несложно. Тем более что он подпускает тебя так близко к себе. – Янус стиснул зубы; Маледикт продолжал ласки, пока напряжение на лице Януса не сменилось выражением удовольствия.

– В общем, верно, – медленно проговорил Маледикт, позволяя сознанию наводниться мрачными воспоминаниями – о капризах Ворнатти, о его угрозах. Маледикт взвешивал все за и против. Перспектива завладеть деньгами казалась такой заманчивой. Маледикт задрожал, переместился выше, прижимаясь к сильному телу Януса, впитывая его уверенность, удовольствие от совместных планов.

– Есть ли смысл ждать? – спросил Янус. – Если нет…

Маледикт снова остановил его поцелуем.

Он обещал мне наследство. И я расположен это наследство заполучить.

– Тогда я не буду тебя останавливать. По крайней мере теперь, когда у тебя такой свирепый вид. Ты такой жадный, – проговорил Янус, играя черными локонами, рассыпавшимися по плечам Маледикта. – И такой чарующий. Я скучал по тебе… – Он перекатился, прижал Маледикта к кровати. – Только постарайся, Мэл, как можно быстрее вступить в права наследства.

Маледикт поцеловал Януса в губы.

– Ради тебя все что угодно. – И он задохнулся, и раздвинул ноги, перестав наконец играть привычную роль вельможи. Ощущение, что он принадлежит Янусу физически, было сильнее, чем призраки, до сих пор тешившие его волю.

Когда Янус скользнул внутрь, закрепив свои права, осталась лишь Миранда, все крепче обнимавшая возлюбленного.