Текст книги "Маледикт"

Автор книги: Лейн Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

9

Чудесный погожий день едва перевалил за половину, и Джилли под предлогом похода в кондитерскую сбежал от компании знатных дам, прибывших посплетничать с самым скандальным придворным за последние несколько летних сезонов. В первый день, когда в особняк явилась толпа любопытных, Маледикта позабавила возможность покрасоваться на публике. Зато через неделю настроение его испортилось, а интерес постепенно пропал; сегодня он и вовсе бросил гостей на попечение Ворнатти.

Джилли, вызванный в парадную гостиную, обнаружил, что визитеров на сей раз больше обычного: вдоль стен, у спинета и даже на небольшой сцене – повсюду, казалось, толпились дамы. Мирабель оккупировала место хозяйки и сидела едва не в обнимку с Ворнатти, с одинаковой щедростью разливая окружающим чай и расточая злобу. Когда Джилли, стараясь не наступать на подолы и шлейфы, предстал перед бароном, тот приказал разыскать Маледикта во что бы то ни стало, где бы тот ни прятался.

На счастье, вовремя подвернувшийся заказ позволил Джилли покинуть дом в поисках пирожных и юноши. Он потянулся, оказавшись на солнышке, и неожиданно для себя расплылся в улыбке. В последнее время он проводил слишком много времени в душных, переполненных людьми помещениях. Проворный ветерок и легкий аромат моря действовали на его чувства, как бальзам. Джилли миновал Дав-сквер, где толпились ораторы: с наспех сколоченных трибун люди проповедовали эгалитаризм, призывали к мятежу, разглагольствовали об экономике. В самой гуще народа один провинциал, облаченный в лучшее платье, посмел завести разговор об отсутствующих богах, был тут же освистан толпой и замолк.

Джилли швырнул несколько медяков в сброшенное пальто защитника богов. Тот размашисто нарисовал в воздухе над головой своего благодетеля символ Баксита – бога праздности и благоразумия. «Пусть прекратятся сны», – мысленно попросил Джилли, кивнув головой в знак благодарности и направляясь к магазинам.

Расплатившись с кондитером, Джилли замедлил шаг. Ему не хотелось возвращаться на Дав-стрит. Он не отыскал Маледикта – а потому не имел ни малейшего желания выслушивать ругань Ворнатти или то и дело натыкаться на невидимые границы, вежливо очерченные женщинами, к которым он не имел права прикасаться. Сортируя в голове идеи и возможные отговорки, он брел в сторону набережной. Можно бы купить свежей рыбы и крабов для Ворнатти – и сочных устриц, немодную страсть к которым они разделяли с Маледиктом. Джилли выбрал извилистую дорожку, что вела по аллеям позади магазинов; этим путем ездили повозки с товаром. Аллеи пульсировали жизнью; Джилли посторонился, пропуская телегу с мешками сахара и специями из Приисков. По печати на тюках – в виде синего полумесяца – он определил, что это лучший импортный товар, предназначенный не для продажи в Итарусе или Дайнланде, а для приготовления изысканных сладостей, поставляемых ко двору Антира. В воздухе плыл аромат корицы и свежесобранных какао-бобов.

Шелест волн, плеск воды о пирс и днища судов возвестили о близости к пристани раньше, чем Джилли увидел ее. Аллея в последний раз нырнула – и вот перед ним открылась мощеная набережная, словно слившаяся с серой морской водой.

Джилли спустился к пристани, намереваясь понаблюдать за кораблями и матросами, быть может, отыскать у причала лодку своего приятеля Рега, когда взгляд его упал на силуэт в изысканной одежде. На набережной стоял юноша благородного происхождения; светлая рубашка поблескивала на солнце золотом, черные волосы спутались на ветру. Джилли замер. Не просто благородный юноша, но его юноша.

Маледикт неотрывно глядел на воду, на корабли, что чередою шли в порт и становились здесь на якорь. Юноша и сам слегка покачивался – словно представлял, что слился с морем, превратился в одну из волн.

– Строишь планы, как бы раздобыть койку на корабле, плывущем за границу? – спросил Джилли.

Маледикт не спеша перевел взгляд на корабль с красно-золотым носом и ростром в виде дельфина.

– С чего мне так усердствовать? К тому же, Ворнатти твердит, что Янус вернется. Ведь я могу ему доверять – не так ли?

Горечь в голосе юноши заставила Джилли замедлить шаг.

– Разумеется, – ответил он. – Что это на тебя нашло с утра пораньше? – Джилли уселся на волнолом и свесил ноги над бурлящей водой. Прибой выбрасывал на берег всякий мусор: грязные перья чаек, дохлую рыбу, что плавала кверху серебристым брюхом, веревки водорослей, вырванные со дна тяжелыми якорями.

– Мирабель, – отозвался Маледикт. – Она ходит за мной, как тень, следит за каждым движением, цепляется за руку, надевает платье в тон моему – это ненормально!

Джилли рассмеялся.

– Мэл, ведь мы же торгуем информацией, которую выудили из сплетен слуг, себе на пользу? Почему бы Мирабель не поступать так же? Она наверняка платит кому-то из нашей домашней прислуги.

– Тебе? – спросил Маледикт.

Джилли поднял взгляд на слепящее солнце – и мрачное лицо юноши.

– Скорее всего, Ливии, – ответил он. – Она неравнодушна к деньгам. Впрочем, особой опасности тут нет.

– Ну, значит, прикажи Ливии перестать этим заниматься. Или пускай врет Мирабель, что я надену розовое, когда я собираюсь надеть голубое. Она самолюбива и не станет липнуть ко мне, если вдруг окажется, что наша с ней одежда не гармонирует по цвету. – Маледикт столкнул ногой в воду перепачканную смолой щепку.

– Если Мирабель узнает, что ты намеренно ввел ее в заблуждение, она обидится – а она не тот человек, который легко забывает обиды, – предупредил Джилли. – Она ищет твоего расположения, Мэл.

Маледикт зарычал.

– Почему я? Нет, меня не интересуют причины. Просто останови ее.

– Ладно, – уступил Джилли.

Маледикт удивленно замер.

– Вот так просто?

Джилли ухмыльнулся – в кои-то веки ему удалось удивить Маледикта.

– Я знаю, что сказать. Главное – найти способ довести до нее нужную информацию.

Маледикт сделал глубокий выдох, расслабленно опустил плечи.

– Никто не научил меня, как отталкивать вельмож. На всех уроках я учился лишь тому, чтобы сойти среди них за своего. Пока я не знал правил этикета, все было проще.

Джилли едва подавил смешок.

– И как бы ты избавился от нее в прежние времена, пока еще не был образчиком хороших манер?

Маледикт пожал плечами.

– С помощью палки.

Джилли расхохотался. Но когда первая волна изумления схлынула, он осознал, что Маледикт говорил правду. Он видел юного Роуча и его грубое орудие, и понимал, какие повреждения способна нанести обыкновенная палка в умелой руке. Вдобавок Маледикт был не просто заурядной крысой из Развалин. Мимо проплыло темное блестящее перо, и вслед за ним пришли страхи, прогнавшие всю веселость Джилли.

Он недоумевал: почему какое-то покачивающееся на волнах перо вмиг вернуло его к состоянию, о котором он не вспоминал уже неделю – и даже дольше, если быть до конца честным с самим собой. Сон об Ани. Мальчик и меч с крылатой гардой – и жажда мести. Комом в горле, готовые вырваться наружу, застряли слова – вопрос, настоятельная потребность услышать ответ. Любой ответ – лишь бы не эта мучительная неопределенность. Но настроение Маледикта было столь непредсказуемо и обманчиво, что Джилли проглотил самый важный и самый простой вопрос в ожидании более благоприятного случая, надеясь потихоньку добраться до правды. Он нервно кашлянул.

– Ты родился в Развалинах, – заговорил Джилли. – Ты когда-нибудь слышал, как они стали тем, что они есть?

– Разумеется, слышал. Знатная девушка, отвергнутая возлюбленным-купцом, вознесла молитву к Ани. Ани отозвалась на ее молитву, погубив купца, его лавки, улицы – все, что он когда-либо любил. – Маледикт опустился на камень рядом с Джилли, прячась в тени его большого тела. – Вся история лишь в очередной раз доказывает власть знати, даже над богами.

Джилли пожал плечами, изо всех сил стараясь говорить небрежным тоном.

– А мне известна другая версия. Рассказать?

Маледикт пожал плечами, в точности как только что Джилли:

– Если хочешь.

– Знатную девушку звали Лиана, а купец был вовсе не купец, а обыкновенный простолюдин. Разносчик по имени Эдвард. Она любила его без памяти. Она отдала ему все – тело, сердце, драгоценности, которые выкрала из дома. И когда у нее уже ничего не осталось, он бросил ее ради другой. Гнев и боль оказались столь невыносимы, что она выкрикнула имя Ани и взмолилась о том, чтобы богиня отомстила за ее несчастье, помешала ему полюбить кого-то еще, помешала существованию другой женщины.

– Так значит, Развалины… – проговорил Маледикт.

– Нет. Ничего не случилось. Ани не стала действовать Сама, но Она прокралась в сны Лианы и подменила любовь на месть, ярость на силу. Лиана утопила свою соперницу в пруду с лебедями. Эдвард нашел свою новую возлюбленную в воде, в окружении черных перьев. Но все лебеди на пруду были белыми, и он понял, что Лиана попросила заступничества у Ани.

Джилли сжал кулак; даже в сказках доказательство вмешательства Ани выглядело в лучшем случае эфемерным, пока для сомнений не становилось слишком поздно. Перо плавало крошечной лодочкой, поднималось и опускалось на волнах, и Джилли переводил взгляд с него на Маледикта, размышляя, не таится ли за взглядом этих черных глаз сама Ани.

– Ну, продолжай, – подбодрил Маледикт.

– Когда случилось то, что случилось, в сердце Лианы осталась лишь скорбь. Ани тихо напоминала ей, что она выкрикнула мольбу и против своего любовника, а потому сделка должна быть выполнена. Только у Лианы больше не осталось ненависти, чтобы питать Ани; зато девушка разыскала Эдварда, чтобы вымолить у него прощение.

И вот тогда Ани с ревом пробудилась к жизни, и забила крыльями, и сравняла с землей Развалины. Лиана и Эдвард канули под руинами, погребенные вместе посреди города. Месть, однажды начатая, уже неудержима. Чернокрылой Ани неведома жалость, и Ее крылья – мерзкие крылья трупа.

Маледикт безмолвно наблюдал, как морская рябь вспенивается и опадает у свай причала. Джилли, схватив юношу за подбородок, в упор взглянул в черные глаза. Руки его дрожали, когда он наконец решился задать вопрос:

– Откуда у тебя крылатый меч, Маледикт? Почему мне снится Ани, когда ты рядом? Ты воззвал к Ней? Она ответила?

Пальцы Джилли сжимались все судорожнее, по мере того как затягивалось упорное молчание Маледикта.

Глаза юноши загадочно смотрели сквозь густые ресницы. Он дернул подбородком, высвобождаясь, и столкнул в воду кусочек ракушечника; круги побежали по волнам и растворились, и лишь тогда послышался ответ:

– Я никогда не взывал к Ней. – Маледикт бросил молниеносный взгляд на Джилли, усмиряя зародившуюся в том волну облегчения, и тихо продолжил: – И все же, когда я спал, Она проснулась во мне и принялась нашептывать такие вещи… Когда я уснул, было лето. А проснулся зимой, и мне казалось, что всей кожей и костями я чувствую, как растут перья; а рядом лежал меч.

Джилли ждал, что Маледикт вот-вот рассмеется над ним, под маской презрения к доверчивому слуге пряча собственные сомнения. Джилли сам ожидал, что будет смеяться над собой и расхваливать актерский талант Маледикта. Но это невероятное признание шокировало его, свернулось клубком в животе, заставило бешено мчаться по венам кровь, не позволило вымолвить ни слова. Боги не покинули мир. Маледикт подчинялся Чернокрылой Ани. Джилли задрожал, борясь с порывом вскочить на ноги и бежать с причала, пренебрегая опасностью смертельно обидеть Мэла – или Ани! У него перехватило дух.

Единственное, что сдержало и остудило его, что не дало запаниковать, было воспоминание – воспоминание некоего спокойствия, чудесного ощущения быть тем единственным, кому доверял Маледикт, единственным, кто мог выманить правду из путаницы так похожей на правду лжи.

Маледикт неуютно поежился, словно желая взять свои слова обратно, положить конец Ее грозному присутствию. Джилли осторожно обнял юношу за плечи, ища возможности разогнать повисшее между ними ледяное молчание, растворить почти осязаемый комок страха в животе.

– Вон тот корабль, видишь его? – Он указал на массивный, с прямым парусным вооружением корабль, который как раз заходил в бухточку, вздымая бурные волны у дальнего пирса. Ростр сверкал на солнце блеском расплавленного металла – изогнувшаяся кошка с рыбьими плавниками.

– Похоже на золото, – отозвался юноша, не замечая дрожи в голосе Джилли и вглядываясь в корабль с жадной готовностью, выдававшей желание поскорее забыть о том, в чем он только что признался.

– Это и есть золото. – При виде изумленного лица Маледикта Джилли ухитрился выдавить слабую улыбку. Ничто так не успокаивало его, как созерцание кораблей. – Парусник зовется «Вирга». Он отправляется к Приискам и возвращается, груженный сокровищами: специями, деревом для наших корабельщиков, диковинными зверями и птицами, а еще маленькими проворными обезьянками, так похожими на людей. Однажды и я сяду на корабль, что устремляется в новый мир – туда, где люди возносят к небу храмы из грязи и камня, чтобы говорить со своими богами, – хочу посмотреть, чему они смогут меня научить. Впрочем, если верить большинству отзывов, там живут самые обыкновенные дикари.

– Почему мы зовем их дикарями, когда у них есть города и религия? Ведь это даже больше, чем у нас, – удивился Маледикт.

Морской бриз растрепал волосы юноши, нарушив ледяную неподвижность. Мэл принялся болтать ногами над водой.

Джилли, рассмеявшись, пододвинулся поближе к Маледикту, склонил голову, как заправский заговорщик. Вскидывая брови, он то и дело восклицал деланно шаловливым тоном: «О, боже! Неужели ты не слышал, разве ты не знаешь?..»

Беззаботности у Маледикта поубавилось. Он скосил глаза на Джилли, подозревая розыгрыш.

Положив ладонь на руку юноши так, чтобы не потревожить повязки под рукавом, Джилли понизил голос до волнующего шепота:

– Дорогой мой, там, где мы носим телячью кожу, они носят – перья!

Глаза Маледикта широко распахнулись, и он расхохотался – отрывистым, диким смехом, который выдыхало его больное горло.

Джилли ухмыльнулся, довольный, что удачно поддразнил юношу. Жаль, не удавалось рассмешить Маледикта раньше: наконец-то он стряхнул дрожь, которая стремилась вырваться наружу, и переключился на безобидный предмет разговора.

– Вместо панталон? И что, перья их не щекочут?

– Подозреваю, что они нашиваются на потайную подкладку. Но аборигены просто с ног до головы облачены в перья. Перья у них на ногах, в волосах – переливаются всеми оттенками красного, золотистого, синего и зеленого. Там у них водятся такие птицы – крупнее наших сов и пестрее наших фазанов.

– А чем еще они замечательны, Джилли?

Похоже, Маледикт впрямь заинтересовался и совсем отвлекся. Джилли задумался – вдруг теперь уже юноша его дразнит? Но… «… проснулся зимой… а рядом лежал меч», – вдруг всплыли в памяти слова Маледикта. По коже Джилли пробежали мурашки. Ища спасения, он пустился в безудержную болтовню:

– Ну, еще они находят золото на земле, и в воде, и из него делают мягкие, податливые даже в человеческих руках украшения. Широкие ожерелья и браслеты, серьги, кольца. Они даже вставляют золото между зубами, чтобы улыбки были такие же яркие, как одеяния из перьев. Глаза у них темные, как у тебя, а кожа цветом как крепкий чай, и они глиной и красками наносят на нее рисунки. Всю еду они запивают шоколадом, а едят они под синим небом. – Джилли говорил больше для самого себя, вспоминая сказки, которые пересказывал ему друг Рег. Маледикт, подтянув колени, уткнулся в них подбородком и не сводил восхищенных глаз с «Вирги», заставляя Джилли гадать, что больше интересует юношу: золото? тропическая жара? незнакомые города и диковинные люди?

Поежившись, Маледикт сообщил:

– Я проголодался.

К счастью, в этой жалобе не было ничего необычного, и Джилли с удовольствием взялся за решение проблемы.

– Кухарка сказала, что ты пропустил завтрак, и, насколько мне известно, не пошел на чай. Идем купим тебе мороженого. – Он поднялся и протянул Маледикту руку.

Юноша принял ее, отряхнулся и проговорил:

– У меня нет денег. Сегодня утром Ворнатти рассердился и не выплатил мне содержания.

– Истинный аристократ никогда даже не задумывается о деньгах. Он полагает, что все магазины предоставляют кредиты, причем делают это с удовольствием.

Маледикт лишь кивнул; лицо его было бледно, губы сжались.

– Что? Бок болит? Или рука? – забеспокоился Джилли, останавливаясь. С тех пор, как Маледикта ранили, слуга опасался инфекции. Мальчик не дал ему позаботиться о ранах, доверив Ворнатти накладывать швы.

– Болит, – сознался Маледикт.

– Тебе повезет, если раны не загноятся. Ворнатти плохой врач.

– И все-таки они заживают, – возразил Маледикт.

Да, согласился Джилли; осознание происходящего снова захлестнуло его, словно шлепок ледяной морской воды, попавший внутрь и не желающий перевариваться. Разве исцеление ран – не один из даров Ани? Нечто доброе, обращенное к злой цели? Трудно остановить человека, не восприимчивого к боли. Но ведь Маледикт потерял столько крови…

– Хватит пялиться, – прервал его размышления Маледикт. – Ты обещал покормить меня.

Джилли отыскал для них столик в «Глориусе» – людной кондитерской, популярной среди служанок, купцов, секретарей, моряков и рабочих. Когда-то здесь возвышался храм Наги, змееподобного божества здоровья и жадности. На стенах по сей день сохранились изысканные фрески колышущихся волн и змеиной чешуи, колонны были выполнены в виде змей, вздымающихся из морских глубин, разинутые клыкастые пасти поддерживали щиты с гербами.

И в самом центре за столиком сидели Джилли и Маледикт, поедая корзиночки с лимонным мороженым и сладкую выпечку и запивая это все горьким кофе с сахарной гущей на дне. Губы юноши раскраснелись от ледяного поцелуя лакомства, а щеки зарумянились от дымящегося напитка.

– Похоже, Ворнатти наскучила его компания, – заметил Джилли, глядя на карету, подкатившую ко входу в неброскую лавочку, обозначенному лишь тремя серебристыми шарами на нитке.

Маледикт повернул голову, проследив за взглядом Джилли. Из кареты вышла Мирабель; поверх платья был накинут плащ – для анонимности. В руках Мирабель держала сверток. Она исчезла в темной лавке.

– Это же ломбард! – удивился Маледикт, прячась за спину Джилли.

– Леди Мирабель закладывает свои ценные вещи. Или, что более вероятно, ценности Вестфоллов. Сомневаюсь, чтобы у нее сохранилось что-нибудь стоящее. Впрочем, если бы она вышла замуж за состоятельного человека…

Маледикт оттолкнул тарелку.

– Она не может думать о чем-нибудь другом?

– Ей больше ничего не остается делать, – отозвался Джилли. – Она аристократка, а потому ее ничему не учили. И ничего не позволяли. В этом обществе женщину так легко погубить.

– Такое впечатление, что тебе жаль ее.

– Нет, – отрезал Джилли. – У нее был богатый муж, а она убила его. Было бы неплохо, если бы ты помнил об этом, когда общаешься с ней.

– Мне нет нужды, – ответил Маледикт. Аппетит вернулся к нему, и он стянул с тарелки Джилли недоеденную булочку. – Мои цели требуют применения меча. А эта – нет. Это твоя цель.

10

Во все времена уязвленная гордость или утрата побуждали людей совершать ужасные деяния мести, доказывающие, каким опасным, каким подлым может быть человек, если предпочтет обратить работу разума к дурной цели. Но ни один человек не может совершить деяний столь ужасных, как тот, кто снискал помощь Чернокрылой Ани, богини любви и мести. Под ее защитой месть одного человека способна истреблять не только семьи, но и целые города.

Дариан Ченсел. О теологии

Мирабель вся искрилась оттенками оранжевого и огненного, что придавали немного тепла ее безупречной, ледяной красоте и очень гармонировали с пламенем и позолотой на камзоле Маледикта. Стоило юноше войти, как Мирабель приблизилась к нему столь естественно, словно все было оговорено заранее. Щеки ее, против обыкновения, окрашивал слабый румянец. Маледикт, слуха которого достигли сплетни, ничуть этому не удивился. До него донесся звонкий смех.

– Нет, ей-богу, дорогая, Вестфоллу пришлось заплатить за свои собственные серебряные гребни! Только представьте… – Леди Тайна и ее собеседники резко замолчали, стараясь сдержать улыбки, когда мимо прошествовали Маледикт и Мирабель.

Вне дома Маледикт слышал почти то же самое: что Адам Вестфолл, утомленный присутствием незваной гостьи, настоял на том, чтобы его супруга избавилась от нее. Юноше оставалось только надеяться, что это произойдет скоро, и он будет избавлен от очередной вереницы встреч с ее изощренно ядовитым языком.

– Поведайте мне, Маледикт, как поживает Ворнатти. Ведь вы не были на балу у Лавси? Я полагала, что вы туда собирались.

– Вот в чем трудности подкупа чужих служанок, – отозвался Маледикт. – Они немало стоят, но на них нельзя положиться.

Мирабель рассмеялась.

– Вы говорите такие ужасные вещи! – Она наклонилась ближе, соблазнительно мелькнуло надушенное, напудренное декольте. – Однако вы не объяснили вашего отсутствия, а пренебрежение балом у советника требует по меньшей мере извинения.

– Я тоже заметил ваше отсутствие. И вы не прислали записки. – Приятный голос заставил Мирабель присесть в реверансе, а Маледикта – изогнуться в поклоне: к ним подошел Арис.

– Сир, – проговорил Маледикт, – барону Ворнатти нездоровилось, и я рассудил, что мое место – рядом с ним. – Объяснение было настолько близко к истине, насколько возможно. В действительности после их с Джилли неповиновения, когда они сбежали к морю, барон наказал их. Джилли на неделю отправили спать в конюшню, а Маледикта Ворнатти держал рядом с собой, как на поводке.

Мирабель тихо промурлыкала:

– Да, полагаю, я видела, что именно Ворнатти считает вашим местом.

Маледикт почувствовал внезапную вспышку ненависти к ее острому языку, к тому, что она, привилегированная гостья, наблюдала с насмешкой в глазах, как Ворнатти подчиняет его себе.

– Сегодня вы бледны, юноша. Не позволяйте праздности городской жизни навредить вашему здоровью. Вы должны больше танцевать, – заметил Арис. Морщинки у него на лбу разгладились. – Немного румянца не помешает этим прелестным щекам.

– Именно в этом я его и старалась убедить, – согласилась Мирабель, легко похлопывая Маледикта веером по плечу. – Но станет ли он танцевать? Нет, не станет. – Она грациозно подала руку и замерла в ожидании, когда музыканты заиграли вступление контрданса, как будто дни наблюдений за тем, как Маледикт потакает капризам Ворнатти, сделали и ее просьбы непререкаемыми.

Юноша машинально, не раздумывая, отступил. Мирабель нахмурилась, но уже в следующее мгновение ее дивные черты вновь озарила безмятежность.

– Вот видите, сир?

– Нехорошо, юноша, – с укором произнес Арис. – Мы, знатные люди, никогда не должны разочаровывать столь прелестную и благородную леди.

Мирабель завладела рукой Маледикта с такой решительностью, что причинила ему боль.

– И все же вы не будете танцевать, – проговорил Маледикт, не в силах сдержать раздражения. И с опозданием постарался завуалировать свою оплошность посредством лести, как он обычно поступал с Ворнатти: – Дерзну сказать, мой король, что вы куда более походите на предмет мечтаний дамы, нежели я.

Арис рассмеялся, слегка покраснев, и подал руку Мирабель.

– Обновим паркет вместе, Мирабель, и преподадим щенку урок хороших манер.

Мирабель снова сделала реверанс; в темно-рыжих волосах мигнули топазы.

Вы оказываете мне огромную честь, сир.

Ну же, юноша, найдите себе партнершу, – улыбнулся Арис. Он взмахнул рукой в перчатке; музыка стихла.

Глаза Маледикта скользили по зале. На краткий миг они задержались на Джилли – тот прятался в тени балкона; затем остановились на миниатюрной девушке, более напоминавшей фарфоровую куколку – девушку, видимо, впервые вывезли в свет, а ее дуэнья едва не свернула шею в попытке расслышать очередную сплетню. Маледикт быстрым шагом приблизился.

– Леди?

Музыканты заиграли замысловатый мотив лабиринтина. Маледикт и его дама двигались точно, с настороженным изяществом двух незнакомых людей. Оторвав взор от опущенной девичьей головки, Маледикт встретил пристальный взгляд умных голубых глаз Ариса – и споткнулся.

Склонившись в финальном реверансе, юноша коснулся губами руки своей дамы. Она тут же упорхнула к хмурой дуэнье.

Арис склонился к руке Мирабель, и Маледикт воспользовался моментом, чтобы ускользнуть в полумрак балкона. Увидев, что юноша направляется к нему, Джилли достал из кармана камзола флягу.

Тут на предплечье Маледикту легла чья-то рука. Он резко развернулся и проглотил вспышку гнева:

– Сир.

– Маледикт, следуй со мной. – Король отпустил шелковый рукав и пошел в противоположном направлении, уверенный, что Маледикт не посмеет ослушаться. Балкончики и уединенные ниши, сделанные в форме морских раковин, пользовались у гостей таким успехом, что Арису пришлось заглянуть за несколько дверей, прежде чем они отыскали свободный уголок.

Король устало опустился на одну из резных мраморных скамей, стоявших по периметру балкона. По обе стороны от любопытных взглядов их скрывали розовые кусты. Снизу, из садов, доносился запах мокрого мха и цветов, раскрывающихся с наступлением темноты. Маледикт стоял перед королем в нерешительности и волнении. Он хорошо понимал, что сегодня уже дважды проявил неосмотрительность – когда явился ко двору в скверном расположении духа и когда отказал в танце леди Мирабель.

– Ты новичок при моем дворе, и Ворнатти – твой единственный опекун и наставник; возможно, ты знаешь меньше, чем следовало бы, о тонкостях, принятых в обществе.

– Я прошу прощения за свое нежелание танцевать, сир. Обещаю исправиться и танцевать все сеты, которые еще остались сегодня вечером. Если вы пожелаете, – произнес Маледикт, борясь с отвращением к подобному времяпрепровождению. У него не было никакого желания стоять столь близко с другими мужчинами и вести женщин с себя ростом, постоянно опасаясь, что это лишний раз подчеркнет его хрупкость, поставит под удар его маскировку. И все – только ради того, чтобы не вызвать неудовольствие короля. Маледикт прикусил губу и закрыл глаза, в который раз сожалея, что он не может просто взять и забрать Януса, без всякого маскарада.

– Поступай как пожелаешь, только, Мэл… – Голос Ариса изменился, приобретая интонации близкого друга: – Мэл, одно предупреждение. Хотя известно, что некоторые молодые люди находят компанию других мужчин более предпочтительной, нежели общество дам, я не позволю подобной паре разрушить линию танца. Необходимо соблюдать благоразумие. Ты способен быть осмотрительным?

– Неужели вы находите меня столь бестактным, чтобы ожидать подобного? – В тоне юноши послышалась скорее обида, нежели обеспокоенность; его вывело из себя открытие, что интерес короля к его персоне простирается так глубоко в его личную жизнь.

– Я нахожу тебя… – Арис в задумчивости сорвал розу с ближайшего куста и вдохнул ее аромат. Лепестки почти все опали, края уцелевших почернели; но и эти последние облетели от легкого прикосновения дыхания. – Я нахожу тебя почти непредсказуемым. Импульсивное создание при закованном в строгие рамки дворе, а я не желаю, чтобы мой брат был настроен против тебя. У него больше власти, чем мне бы хотелось…

Маледикт замер, стараясь расслышать недосказанное королем. Арис не упомянул об усилиях, которых ему стоило одновременно ублажать Ворнатти, державшего в руках веревочки от кошеля Антира, и удовлетворять амбиции своего брата.

Прежде чем Маледикт успел ответить, из залы донеслась мелодия. Арис улыбнулся:

– Снова лабиринтин.

Король поднялся.

– Вы хотите, чтобы я начал танцевать? – спросил Маледикт.

– Как только перестанешь ошибаться в па, – отозвался Арис.

Маледикт вспыхнул от досады: значит, король видел, как он споткнулся.

– Лабиринтин не такой уж сложный танец, – успокоил Арис. – Однако от человека, который не учился ему с пеленок, требуется определенное внимание. – И король подал Маледикту руку.

Мирабель, потерпевшая неудачу на охоте вследствие непринужденного похищения Арисом ее партнера, прошествовала к балкону. Она помедлила в нерешительности, увидев, что он занят, однако решилась и, неожиданно улыбнувшись, подошла ближе.

– Какое угрюмое создание этот твой господин, – проговорила она, оказавшись в полумраке ниши рядом с Джилли.

– Чем могу служить, леди? – Джилли провожал взглядом Маледикта, который следовал за королем.

– Не прикидывайся дураком, – сказала Мирабель. – Милая Ливия утверждает, что именно ты за всем стоишь. Джилли, неужели это так? Расскажи мне о Маледикте.

– Что вы хотите знать такого, чего вам не может сообщить Ливия? – рассеянно спросил Джилли. Сегодня вечером Маледикт выглядел вполне обыкновенным, по крайней мере настолько обыкновенным, насколько вообще было возможно. И присутствие Ани казалось еще более нереальным, чем в кошмарах.

– Я хочу знать то, что желает знать любая женщина. Насколько я ему нравлюсь.

Джилли насторожился.

– Не лучше ли было бы спросить, каковы его перспективы? Или же вы ищете брака исключительно по любви?

– Исключительно по любви? – переспросила Мирабель, принимая безразличный вид. – Маледикт может предложить больше, чем просто любовь.

– Но не деньги, – сказал Джилли, облокачиваясь о колонну. – Ворнатти лишь выплачивает ему содержание, не более того.

Довольное выражение лица Мирабель превратилось в гримасу ярости, глаза сузились в щелки.

– Ты лжешь. Ливия говорит, что у Маледикта есть собственное состояние.

– Ливия, – неожиданно гневно ответил Джилли, – всего-навсего служанка. Для нее десять солей – уже состояние. А между тем это лишь цена кружев на вашем платье.

Мирабель резко схватилась за свою длинную юбку, словно хотела вернуть потраченные на нее деньги.

– И все же у него есть перспективы… Ворнатти наверняка определит ему ежегодное содержание.

– Он предпочитает держать Маледикта под крышей собственного дома. Если Маледикт решит жениться, Ворнатти перестанет содержать его. Такой уж он собственник. – Голос Джилли сделался грустным, и эта горечь придала весомости его словам. Неделя, проведенная в изгнании, в тревогах о собственном положении, сделала его пессимистом. Один в конюшне, в компании лишь собственных снов – снов о хохоте Ани: он просыпался и видел, как лошади вскидываются и мечутся, словно тоже чуют Ее присутствие.

– Ты ничего не знаешь. – От ярости Мирабель едва не брызгала слюной. – Ты – лишь слуга!

– Я тот, кто за всем стоит, – парировал Джилли.

– Скорее лежит, завернувшись в простыни. Ты – не более чем безделушка Ворнатти.

Джилли содрогнулся.

– Тем не менее то, что я вам говорю, – правда. Пусть Ворнатти богат – но у него нет обязательств перед Маледиктом. По правде говоря, неделю назад он урезал ему содержание.

Кровь отхлынула от лица Мирабель, превратив его в белую маску, зеленые глаза закрылись. Она так и не разжала сцепленных рук.