Текст книги "Маледикт"

Автор книги: Лейн Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

– Что тебе нужно?

Маледикт отошел назад, широко раскинул руки и спросил:

– Скажи мне, что ты видишь?

Робко, будучи не в состоянии угадать настроение мальчика, Джилли сказал:

– Мальчика, довольно миловидного, чтобы привлечь внимание, и довольно взбалмошного, чтобы оттолкнуть. И очень юного.

Маледикт сдвинул брови.

– Не представляющего опасности? И почему такого уж юного? Я почти достиг возраста мужчины.

– Ты не носишь меча, – ответил Джилли. – А в силу твоей хрупкости и высокого голоса люди всегда буду принимать тебя за юношу.

Маледикт опустился на скамеечку, пробежал пальцами по волосам, сначала откинув кудри назад, потом перебросив на лицо так, что остались видны лишь его темные глаза.

– Я не хотел бы, чтобы Ласт смеялся надо мной, – прошептал Маледикт. – Расскажи мне, Джилли, как научиться внушать людям страх. Ты столько всего знаешь.

Джилли сел рядом с Маледиктом, польщенный тем, что мальчик просит у него совета: это означало, что, возможно, он видит в нем больше, чем просто забаву Ворнатти.

– У тебя есть время.

– На деревьях набухают почки, щебечут певчие птицы, и день прибывает. Уже почти весна. Ласт вернется, пусть и без Януса… – Маледикт выдохнул – и казалось, вместе с воздухом из него ушла сила. Он прислонился к стеллажу, сматывая в беспокойных пальцах ленту Джилли, придавая ей новую форму – как хотел бы придать ее своему будущему. – Пусть я убью Ласта, что это мне даст, если Янус так и останется в заточении в Итарусе? Ласт отправил его туда – и лишь Ласту под силу вернуть его.

– Критос предпочел бы убить его, если бы мог, – согласился Джилли, – чем истратить на него хоть медяк. Но, вероятно, здесь можно ожидать помощи от Ворнатти.

– В последнюю очередь от Ворнатти. – Маледикт принялся мерить шагами комнату. – У Ворнатти на мой счет собственные планы и желания. Я лишь тень того, каким он хочет меня видеть. Он укрывает меня, потакает мне, шепчет слова, навевающие мечты о сладостной мести; только все они – его мечты, его месть. Не мои. Мои планы… далеки от завершения, – продолжал Маледикт. – И я не имею ни малейшего понятия, как продвинуться в нужном направлении. Я не потерплю, чтобы Ласт насмехался надо мной, над мальчишкой с клинком. Я ни за что не выстою перед ним. Наши умения слишком не равны. И меня вовсе не радует перспектива быть зарубленным насмерть его людьми. Видишь, в каком я затруднении, Джилли? – Мальчик хорошо отрепетированным молящим жестом протянул руки вперед. – Ты же можешь ответить на все вопросы Ворнатти, неужели не сумеешь ответить на мои?

Джилли отвел глаза под пристальным взором Маледикта, ошеломленный его прямотой и отчаянием. Мальчик молча ждал совета, внешне спокойный, хотя руки его сжались в кулаки.

Джилли поспешно заговорил.

– Обожди. Научись владеть мечом. Ласт в этом искусстве преуспел. А ты…

– Ворнатти пытался давать мне уроки, однако он слишком стар, а его указания бессмысленны.

– Стоит тебе лишь попросить – и барон наймет учителя, – отозвался Джилли, стараясь побороть внезапно нахлынувшее осознание собственной неверности Ворнатти. Маледикту был нужен не просто совет – ему был нужен союзник. – Главное – делать все правильно. – Он схватил Маледикта за руки, притянул ближе. – Послушай, я расскажу тебе, как управлять им.

Склонив светловолосую голову к темной шевелюре Маледикта, Джилли принялся рассказывать, неосознанно открывая тайны, в мельчайших подробностях повествуя об удовольствиях, наркотиках и вине, и о том, когда и как нужно попросить барона. Джилли сделалось неуютно от собственной лекции; он вдруг понял, что водит Ворнатти за нос, как любой другой приживальщик. Если сейчас Маледикт скажет что-то язвительное, он уже никогда не сможет говорить с ним открыто. К счастью, мальчик слушал молча и внимательно. Когда он ушел, Джилли развернулся к полке, ощущая себя сваренным заживо в собственной шкуре, и вытащил «Книгу отмщений» в надежде отвлечься на чтение. Выяснилось, что ловкие пальчики Маледикта его опередили.

Ворнатти сидел в библиотеке в своем любимом кресле. Пламя в камине едва теплилось, и то, что барон не требовал подбросить дров, было верным признаком приближения весны. Джилли стирал пыль с книг: дворецкий уволился после того, как вошел в комнату Маледикта, не постучав, и от взмаха черного клинка и лишился галстука и некоторого количества собственной крови.

Маледикт читал вслух, сидя на полу у кресла Ворнатти и держа книгу на коленях; после каждой страницы он прихлебывал из кубка.

Правая рука Ворнатти зарылась в черные волосы мальчика, пальцы, лениво поглаживая, затерялись в спутанных кудрях.

Джилли с кисловатой улыбкой вернулся к уборке. Такой спокойный, такой фальшиво прирученный… Маледикт определенно внял совету Джилли.

Мальчик перестал читать. Книга повествовала о молодой девушке, впервые вышедшей в свет; история была якобы истинной, однако обнадеживающе неправдоподобной, судя по описаниям (с самыми жестокими подробностями) кутежей, ожидавших бедняжку на последующих страницах. В этот вечер в объяснение своего выбора Ворнатти сказал:

– Вот почему, Маледикт, каждому при дворе нужен защитник. Разумеется, у тебя есть меч и ты не девушка. Так что тебя эта история скорее позабавит, чем предостережет.

– Неужели двор впрямь столь низок? – спросил Маледикт.

– Несомненно. Нынче тяжкие времена, хотя аристократы и отказываются это признать. С тех пор, как боги умерли, люди почти ничего не страшатся. И все же двор прекрасен: ведь, в конце концов, нет времени прекраснее сумерек. Вельможи встречаются в золоченых бальных залах; каждый стремится быть самым красивым, привлечь как можно больше внимания.

Ворнатти улыбнулся мальчику, взглянув вниз с высоты кресла, и продолжал:

– Кругом золотые и серебряные вещи, так что тебе сразу захочется их стянуть. Комнаты, мебель, одежды – о, их одежды достойны истинного восхищения. Каждая тень под солнцем и под луной, каждый камень из-под земли и из моря – все они там, отшлифованные и доведенные до совершенства. Кажется, будто у придворных льстецов и языки позолоченные, а манеры вышиты золотом по канве – ни единого лишнего стежка, уклоняющегося вправо или влево. Мужчины носят мечи, которые не имеют права обнажать на балах, демонстрируя свирепость, а ведь свирепости-то на самом деле многим недостает. И шепчутся, словно шуршат сухие осенние листья, обо всем, чего не смеют произнести вслух.

Ворнатти сверху вниз взглянул на Маледикта и сказал:

– Дерзкий, несдержанный язык вроде твоего, мой мальчик, возмутит их, превратит их шепот в грохот прибоя за твоей спиной.

Маледикт улыбнулся:

– Им же нравятся громкие скандалы. Вы сами мне однажды говорили. – И он легко коснулся пальцами губ Ворнатти, позволяя старику поцеловать ладонь.

– Спокойной ночи, – проговорил Маледикт, пряча руку и улыбку, и вышел из комнаты. Ворнатти смотрел вслед мальчику, пожирая глазами его стройный стан.

Джилли подошел к Ворнатти, опустился на пол, поднял почти пустой кубок Маледикта. Плеснул еще вина – рубиново-красное, оно полилось в хрусталь, словно кровь брызнула на лед из сердца.

– Он хочет, чтобы вы взяли его ко двору. Ждать там возвращения Януса, – сказал Джилли.

– Полагаю, что так.

– Он что, сумасшедший? Одно дело – помогать ему в его приключениях, выпустить, словно ястреба в поле, совсем другое – представить ко двору. – Джилли искал подход к барону столь же тщательно, сколь и Маледикт.

– А почему бы мне не позаботиться о его выходе в свет? Так я смогу заслужить его большую привязанность. Чем плохо? Я засиделся, слишком давно не варился в гуще событий.

– Ведь он даже не аристократ. Он же… простолюдин, – с трудом договорил Джилли: слово застряло у него в горле словно кость.

Ворнатти хихикнул.

– Наш мальчик далеко не прост, Джилли, и ты прекрасно это знаешь. – И барон принялся размышлять вслух: – И все же ему нужно обучаться фехтованию, танцам, умению одеваться и, само собой разумеется, манерам, хотя тебе уже удалось отучить его от самых скверных из них. И, разумеется, необходимо что-нибудь новое из одежды. Выговор у него уже довольно сносный. – При этой мысли Ворнатти принял такой вид, словно хорошее произношение было его заслугой. – Лучше всего, – проговорил Ворнатти, поглаживая пальцами губы, как будто на них сохранилось прикосновение Маледикта, – так вот, лучше всего то, что ничего из перечисленного не достигается мгновенно. Даже если он окажется великолепным учеником, в лучшем случае он преуспеет лишь к следующей весне. За счет небольших расходов на уроки и гардероб я продержу его вдвое дольше. А ты сомневался, что его будет так легко приручить.

Джилли проглотил остатки вина из кубка Маледикта, ощутив горечь. Ворнатти недобро ухмыльнулся; злорадство заплясало в его глазах, оживляя старческое лицо.

– Неужели ты не представляешь себе нашего мальчика? Неужели не представляешь лиц наших аристократов, когда он появится при дворе – элегантный, злой и восхитительно прекрасный?

– Возможно, – допустил Джилли.

Маледикт задержался в зале – подслушивал у приоткрытой двери. Поднеся ладонь ко рту, он послал в сторону Джилли воздушный поцелуй.

– У него должно быть какое-то положение, право находиться среди них, – продолжал слуга. – Его родословная не выдержит проверки, невзирая на его внешность. – Еще одна незаметная подсказка.

– Разумеется, он будет под моей опекой. Ласт ошибочно считал Аврору незаконнорожденной и думал, что я навязываю двору самозванку. Любопытно, какие выводы он сделает относительно Маледикта.

5

Из огромного количества возможностей, открытых перед умной отравительницей, наиболее универсальна, пожалуй, всеми презираемая «каменная глотка». Это вещество нервно-паралитического действия, вызывающее удушье, весьма часто применяется для того, чтобы избавить дом от крыс, а себя – от врагов. Впрочем, существуют более изощренные способы применения «каменной глотки»…

София Григориан (?). Трактат Леди

Маледикт стоял молча, с непокорным видом выслушивая нападки разгневанного Ворнатти.

– Ты невыносим! – разорялся Ворнатти. – Мало того, что за два года ты переменил четырех учителей танцев, двоих из которых серьезно ранил, а одному оставил на память шрам, так что пришлось платить Джилли за то, чтобы он тебя обучал. Так теперь ты намерен проделать то же с новым учителем по фехтованию, что свидетельствует одновременно о неуважении и изрядном безрассудстве. Быть может, ты и обучился большему, чем мог показать тебе последний наставник, однако у Торна есть в запасе кое-что еще. Ты хоть представляешь, чего мне стоило удержать его здесь?

– Он издевался, он назвал меня маленькой девочкой! – От бешенства голос Маледикта сделался визгливым.

– Почему бы и нет, – парировал Ворнатти. – Я был глупцом, думая, что это сработает. Ты ничему не научился, ничем не рискнул. Мне кажется, твоя хваленая месть – не более чем предлог, позволяющий тебе задержаться здесь, где тебя кормят, развлекают, балуют и ласкают.

– Я убью Ласта, – проговорил Маледикт.

– Мастер Торн лишь швырнул тебя на пол. Ласт проткнул бы тебя, не задумываясь.

Маледикт мерил шагами комнату. Дыхание его участилось; он жалел, что не прихватил с собой меча, и одновременно с отвращением к самому себе осознавал, что боится, как бы Ворнатти не вышвырнул его вон.

– Насколько я могу судить, пока ты ничему не выучился, хотя я дорого платил за твои уроки.

– Ты возмещал убытки за счет моей шкуры, – Маледикт сплюнул. – Лапал меня…

– Ты слишком высокого мнения о своих прелестях, – возразил Ворнатти. – Не хуже тебя, да еще с ангельским характером, я найду в любом борделе.

Маледикт, задыхаясь от бури эмоций, сжал кулаки – в душе боролись страх и ярость.

– Докажи, что усвоил хоть один урок, – продолжал Ворнатти. – Убеди меня, что твоя маскировка выдержит проверку. Танец, дуэль, изощренные способы применения ядов, которым я тебя обучал, наконец! Покажи, что мои уроки не прошли даром, или же я отправлю тебя назад в Развалины!

Громко хлопнув дверью, Маледикт выбежал в сад. От ярости у него сводило живот. Нельзя выплеснуть гнев на Ворнатти без того, чтобы навлечь на себя кару, но почему бы не поквитаться с учителем фехтования за маленькую девочку! Кровавая пелена застила взор; Маледикт бросился за подаренной бароном шкатулкой с ядами.

Вскоре Маледикт, уже заметно поостывший, сидел в гроте в отдаленном уголке усадьбы Ворнатти, наблюдая, как десятая по счету кошка, не подозревая о смерти девяти своих предшественниц, слизывает рыбную массу. Ярость унялась, открывая юноше ясное видение пути. Мастер Торн отнюдь не дурак, он не станет есть или пить то, что подаст ему Маледикт. Придется поискать доказательство для Ворнатти где-нибудь еще. Маленькая девочка. Корсеты и переодевание не помогут добиться большего.

Маледикт продолжал наблюдать за кошкой. Руки его были как лед, костяшки пальцев, сжимавших хрустальный пузырек, побелели. Он удовлетворит злорадный блеск в глазах Ворнатти, докажет, что нужен ему. Ничем не рисковал? Маледикт готов рисковать чем угодно…

Кошка покачнулась, молча разинула пасть в гримасе боли и возмущения, и наконец забилась под лавку; из пасти капала слюна.

Маледикт поднял пузырек – хрусталь нагрелся в намертво стиснувшей его руке. Последние капли юноша вылил себе на язык. Глиняный привкус холодной могилы наполнил рот Маледикта, так что его чуть не вырвало, когда он сглотнул. Дыхание перехватило; горло сдавило; он начал задыхаться, из глаз брызнули жгучие слезы. Звук и боль напомнили ему о битве в Развалинах, о том, как он судорожно хватал ртом воздух, а Януса уже не было…

Крепко стиснув боль в горле руками, Маледикт силился сделать вдох. Миранда пережила ту битву, ту боль – Маледикт выживет теперь. Перед глазами плясали пятна, стремление вздохнуть переросло в неистовую потребность. «Янус, – едва слышно простонал он, – Янус».

* * *

Джилли еще раз постучал, прислушиваясь к звукам в пустом помещении. Где бы Маледикт ни спрятался, это была точно не расписная комната, сочетавшая в себе тюрьму и убежище. Джилли повернул дверную ручку, ощутив холод бронзы в ладони, и вошел.

Впервые за два года он оказался внутри – впервые с тех пор, как Маледикт здесь обосновался. Джилли был почти уверен, что обнаружит в комнате немало следов кровавой мечты о мести. Слишком много ночей подряд, пробуждаясь от своих обычных кошмаров, он пересекал зал и слышал, как мальчик что-то шепчет за запертой дверью. Слуга всегда старался побыстрее миновать эту дверь, воображая, как Маледикт сидит на полу, в бреду и с остекленевшим взглядом, эдакий сумасшедший обладатель крылатого меча. Иногда по утрам Джилли поражало преображение Маледикта: вместо одичавшего от собственных фантазий безумца перед ним представал юнец, острый на язык и неизменно готовый поддержать Джилли в его противостоянии Ворнатти, когда капризы барона становились совсем уж невыносимы.

И все же Джилли, вторгшись в комнату, думал о ее хозяине в первую очередь как о возможном убийце. Все портьеры были сорваны, открывая взору фрески с контрастными сюжетами: на стенах падал снег и цвели сады, навевала прохладу бархатная ночь, и сиял ослепительный полдень. Джилли ощутил странное беспокойство; вздрогнул, встретив горящий взгляд затаившегося среди снегов волка, прежде скрытого драпировкой. Не в первый раз ему в голову пришла мысль, что вкусы Ворнатти вызывают тревогу. Под покровом роскоши таился хищник.

Взгляд Джилли переместился со стен на мебель. «Ах, так вот что стало с диваном, столиком в китайском стиле и самыми красивыми канделябрами. В самом деле, сорочья душа», – улыбнулся он. Веселье улетучилось, когда Джилли присмотрелся к низкому столику около высокой, с пологом, кровати. Меч лежал здесь – как немое свидетельства того, что Маледикт возвращался в комнату после каждого внезапно оборвавшегося урока. Рядом обнаружилась дамская шкатулка для вышивания – изящная деревянная вещица с резьбой в виде миниатюрных переплетенных цветов. Старинная, решил Джилли. Старинная и странная. Он сомневался, что Маледикт успокаивал нервы, расшивая примулами льняные салфетки.

Подойдя ближе, Джилли обнаружил, что это шкатулка-головоломка. Много лет назад и он был охотник до подобных изысканных безделушек! Как они нравились Джилли, как он любил победное чувство, когда запертая шкатулка раскрывалась в его пальцах, подобно цветку. Он присел на краешек кровати и взял шкатулку в руки. Крышка оказалась открытой, как будто Маледикту, согласившемуся ждать и остававшемуся в доме уже не на одну, а на целых три зимы, не хватало терпения на возню со всякими мелочами.

Внутри, где полагалось находиться моткам шелковых ниток на шпульках из слоновой кости, ослепительно сверкали гранями хрустальные пузырьки – миниатюрные, крепко закупоренные творения стеклодувов. Одна ячейка была пуста. Джилли вытащил первый попавшийся пузырек и стал разглядывать дымчатое стекло на просвет. Внутри было что-то, напоминавшее крупную соль, серую от примеси пепла. В одно мгновение в сознании Джилли промелькнули воспоминания о крысином яде и мышеловках, которые отец расставлял по всей ферме. Arsenixa. Мышьяк.

Трясущимися пальцами Джилли вернул пузырек на место. Ворнатти обучил юношу чтению и письму, хотя Маледикт уже умел и то и другое. Но Ворнатти любил давать уроки. Джилли опять бросил взгляд на маленький ящичек, и у него скрутило желудок.

Он обессилено сполз на кровать. Рука нащупала нечто более плотное, нежели перина. Откинув покрывало, он достал твердый предмет: золотое тиснение на кожаном переплете несколько потускнело: «…отмщений», – прочел Джилли. Давно пропавшая книга! Оказывается, это Маледикт унес ее в свое логово. Схватив находку, Джилли кинулся прочь из комнаты.

* * *

– Так вот ты где, – раздался голос Джилли.

Ранний вечер окрашивал воздух в голубоватый цвет, превращая фигуру Маледикта в сгорбившуюся темную массу на каменистом пятачке грота. У его ног лежали окоченевшие тени с напряженно вытянутыми хвостами и лапами, разинутыми ртами и почерневшими языками. Пахло плесенью и дохлыми кошками.

Маледикт не спеша поднялся, покачивая на руках одну из кошек. В бледном, поредевшем солнечном свете окрас ее напоминал пыльно-серый цвет паутины. Бездушные янтарные глаза щурились и светились.

Язык в разинутой пасти животного запал назад, уши были плотно прижаты. Но до Джилли не донеслось ни одного жалобного звука. Маледикт коснулся губами головы кошки и опустил ее на каменный пол. На предплечьях юноши, выхваченных солнечным лучом, обозначились кровавые раны. Несмотря ни на что, Маледикт казался довольным собой, когда кошка шмыгнула прочь.

Джилли шагнул к Маледикту; от удара сапога стекло брызнуло по всему полу и мелкими осколками осыпалось вниз по стене.

– Какой ты неуклюжий. – Глаза Маледикта светились злорадным удовольствием, когда Джилли снова взглянул на него. Звонкий голос юноши изменился, став шершавым, хриплым, словно он выменял его на кошачий. Перед глазами возникло молчаливое животное, и Джилли поправил себя: не выменял – украл.

Он вспомнил мелькнувший в поле зрения, отлетающий прочь хрусталь.

– Яд? – спросил Джилли, думая о пустой ячейке в шкатулке.

– «Каменная глотка», – отозвался Маледикт.

– Ты подбирал концентрацию и пробовал ее на кухаркиных кошках? Чтобы найти пропорцию, которая преображает, но не убивает?

– Я бы использовал гончих – они ближе к человеку по размерам. Только у Ворнатти нет псарни.

– Зачем?

Маледикт закашлялся, схватившись за горло. Потом уронил руки.

– Я не потерплю над собой насмешек. Ни от Торна, ни от Ворнатти.

– Ты принял яд, чтобы сделать голос грубее? – удивился Джилли. – Неужели нельзя было подождать, пока природа возьмет свое?

– Я только и делал, что ждал, – ответил Маледикт, заливаясь краской, – пока Ворнатти ворчал и лапал меня, а время все шло и шло. Приближается третья зима, а Янус все так же далек, как и прежде.

Джилли ссутулился на скамейке, дрожа от липкой влажности камня, просачивавшейся сквозь штаны.

– Быть может, его успехи в обучении ничуть не лучше твоих.

Маледикт пожал плечами, взгляд его оставался тревожным.

– Ты боишься, что он забудет тебя? – спросил Джилли.

Маледикт резко поднял голову, пораженный и испуганный.

Джилли вздрогнул. Неужели мальчик никогда не думал о том, что время течет не только для него, но и для Януса?

– Если он забыл… – проговорил Маледикт; в изменившемся голосе отразилась та же пустота, что и в глазах.

Джилли поморщился от саднящей боли в груди, а Маледикт, откашлявшись и вздохнув, опустился на скамейку. Джилли ощутил едкий запах крови и пота, вновь напомнивший о попытке отравления, предпринятой Маледиктом в отношении самого себя.

Юноша повертел в пальцах выпуклый осколок стекла, потом неподвижно уставился на него.

– Меня можно забыть?

– Нет, – прошептал Джилли. Маледикт сводил с ума. Переменчивый словно ртуть. Очаровательный. Нет, такого не забудешь.

Маледикт снова закашлялся – чередой натужных отрывистых звуков, словно человек, раздувающий огонь.

– Ты как себя чувствуешь? – забеспокоился Джилли. Дрожащими пальцами он взял Маледикта за запястье. Пульс был ровный, гораздо ровнее, чем у Джилли, который не мог не замечать пепельной серости лица юноши, теплой липкой крови на руках.

– Вполне сносно, – отозвался Маледикт. Он высвободил запястье и сполз на пол, чтобы откинуть голову на спинку скамейки. С гримасой отвращения отшвырнул носком сапога дохлую кошку. – Если не считать того, что месяцы проносятся мимо, а я никуда не продвигаюсь.

Набравшись храбрости, Джилли погладил влажные темные кудри. Маледикт вздохнул и, повернувшись, опустил голову ему на колени. Джилли оцепенел, чувствуя себя так, словно дикое животное по необъяснимой причине вдруг отказалось его укусить. Он опять неловко зашевелил пальцами, поглаживая Маледикта по макушке.

– Маледикт, – словно заклинание прошептал Джилли. – Темные слова, темные пути, на сердце бремя тайны – и не на кого положиться.

– Всегда рядом ты, – раздался из-под широких рукавов Джилли, заслонивших юноше лицо, тихий-тихий, сдавленный действием яда, голос. Голос этот заставил Джилли почувствовать: доверие Маледикта – лишь далекий призрак, хрупкий, готовый испариться в любую секунду. Пальцы Джилли принялись распутывать темные волосы.

Не без сожаления он заставил себя заговорить, указывая Маледикту на сочившиеся кровью руки, на кошачьи трупики, от которых нужно избавиться, прежде чем кухарка обнаружит их и потребует расчета, и на то, что время уже слишком позднее – сидеть в сыром гроте чревато простудой.

Джилли не позволил Маледикту помогать с уборкой кошек, боясь, как бы запах смерти не добрался до мальчика и не расстроил и без того слабый контроль над действием яда. Потому Маледикт остался наблюдать со стороны; руки его были обвязаны широкими полосами ткани, оторванными от рубахи Джилли, а глаза оставались тусклыми и непроницаемыми, как камни грота. И все-таки Джилли казалось, что он слышит тихий звук густых капель – так кровь сочится на землю. Быть может, то были лишь призрачные шаги мертвых тварей, которых Джилли сгребал в мешок, быть может – едва различимое тиканье невидимых часов, отсчитывающих мгновения до той минуты, когда Маледикт должен будет действовать.