Текст книги "Маледикт"

Автор книги: Лейн Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)

20

В десять часов утра аккуратно подстриженные лужайки и чистенькие дорожки Джекал-парка наводнила знать. Вельможи прогуливались верхом или прохаживались вдоль лавок привилегированных купцов, которым разрешили торговать в месте отдыха. Маледикт, натянув поводья и плотно обхватив ногами бока своего коня, с волнением миновал баррикаду, которая удерживала бастующих антимехаников за пределами парка. Если они, по своему обыкновению, начнут кричать или швыряться камнями…

– Он сбросит тебя, если ты не расслабишься, – нахмурил брови Янус. – Ворнатти обучал тебя танцам, фехтованию и этикету, а про верховую езду забыл?

– Ворнатти пытался, – признал Маледикт.

Янус вздохнул. Придержав свою лошадь, он заставил Маледикта перехватить поводья подальше от головы. – Не держи так крепко.

– Им же не нравится, когда на них ездят, – сказал Маледикт, но усилием воли ослабил хватку. Конь под ним перестал быть комком взбудораженных мышц.

– Так лучше, – похвалил Янус.

– И все-таки я не понимаю, зачем мы ездим верхом, – проговорил Маледикт. – Тем более в такой час.

– Это время, предназначенное, чтобы покрасоваться перед остальными, ты прекрасно знаешь, – объяснил Янус, высвобождая волосы из-под воротника.

– Премного благодарен, я бы предпочел не сваливаться с лошади на глазах у всех, – съязвил Маледикт, но все же последовал за Янусом вдоль живой изгороди. Кусты, постриженные в форме гончих и зайцев, бежали и исчезали из виду по мере продвижения наездников. Впереди тропинка расширялась; на ней маячили господа, прогуливавшиеся в небольших нарядных каретах и верхом.

Неожиданно Янус пустил лошадь затейливым легким галопом. В конце дорожки он манерно остановился. Маледикт продолжал удерживать коня, заставляя его идти нервным шагом. Со всех сторон на него смотрели с удивлением, но он только метал на любопытных гневные взгляды. Худощавый щеголеватый мужчина в камзоле итарусинского покроя громко рассмеялся, сверкнув зубами в опрятном обрамлении усов и бороды, и Маледикт, подстегнув лошадь, догнал Януса.

– И к чему была вся эта демонстрация?

– Брачные игры, – улыбнулся Янус. – Воздух напоен сладостью, повесничают все до одного.

Губы Маледикта тронула нежная улыбка; но тут он проследил за взглядом Януса и обнаружил, что он прикован к двум ухоженным, одетым по последнему слову моды дамам, что прогуливались по боковой дорожке, исподтишка поглядывая на Януса снизу вверх.

Маледикт знал, что старшей за пятьдесят, однако она умело скрывала морщины с помощью косметики. Красота молодой дамы не нуждалась в подобных ухищрениях.

– А Амаранту Лавси так восхищают наездники, – сказал Маледикт, словно подхватил фразу Януса.

– Так говорят, – согласился Янус. – Прошу меня извинить. Я не настолько уверен в своем успехе, чтобы взять тебя с собой.

– Тогда зачем я вообще тебя сопровождаю? – воскликнул Маледикт. – Зачем мне было подниматься и ехать с тобой верхом, если я ненавижу лошадей и терпеть не могу вставать по утрам? – Тут конь под Маледиктом шарахнулся в сторону; Янус поймал его за уздечку.

– Я подумал, что тебе лучше видеть мои ухаживания за Амарантой, чем воображать их.

– Нет, – отрезал Маледикт. Ударив коня, он принялся натягивать поводья, пытаясь заставить его повернуть голову. Янус поскакал прочь галопом. Конь Маледикта, чувствуя ту же неприкаянность, что и его покинутый наездник, сделал попытку последовать его примеру. Маледикт дернул за поводья; конь под ним затанцевал, и Маледикт, бросив править, вцепился в гриву.

– Не умеешь совладать со зверюгой? Быть может, лучше присоединишься ко мне на прогулке? – Мирабель улыбнулась ему, положив обтянутую перчаткой руку на изгиб стремени и сапога. В отсутствие меча ладонь Маледикта сжала кнут; он ошеломленно созерцал Мирабель в добром здравии после исчезновения в Развалинах. Не то что бы он придавал много значения угрозам Мирабель, но встретить ее вот так неожиданно… Маледикт вспомнил животную ярость в ее глазах. А теперь, когда враждебность этой женщины заставляла его нервничать, как кошку, Мирабель была на удивление уравновешенна и спокойна.

– Для вас не нашлось лошади, леди, или слухи правдивы – вы продали свою амазонку, чтобы иметь деньги на карманные расходы?

– Лучше крепче держись за поводья, а то не успеешь и глазом моргнуть, как окажешься у моих ног.

– Убери руку.

Мирабель отступила со смехом, широко раскинув руки. Маледикт растерялся от ее переменчивого настроения, оттого, как Мирабель раз за разом возвращается к нему; да еще чертова лошадь продолжала тянуть вперед. Он то и дело оглядывался в надежде на помощь. Однако Янус, теперь взявший своего коня под уздцы, был увлечен беседой с герцогиней Лав.

– Ему все чертовски хорошо удается, – заметила Мирабель, прислоняясь к бархатному боку лошади. – Слышала, его воспевали как истинного ценителя женщин. Полагаешь, он возвращается к прежним пристрастиям?

– Возможно, уже вернулся, а дамы были лишь временным отклонением, – невольно вырвалось у Маледикта. – Некоторые мужчины совсем голову теряют, попав за границу, – по крайней мере мне так говорили.

– Ты настолько уверен в его привязанности? Надеюсь, твоя преданность направлена на достойный объект. Но давай не будем сегодня ссориться. Лучше выпьем чаю.

– Разве нам есть что сказать друг другу? – сквозь зубы процедил Маледикт.

– По меньшей мере для тебя чай – удобный предлог, чтобы слезть с лошади. Идем же, Мэл. Неужели ты предпочитаешь компанию этой лошади моей компании? – Мирабель дунула в широкие ноздри животного. Лошадь дернулась и застыла словно неживая, а потом встала на дыбы, вскинув копыта к небу.

Маледикту стоило большого труда удержаться в седле; выбившись из сил, он спрыгнул на землю – скорее поспешно, чем грациозно.

– Мне никогда не нравилось вести разговоры в неравном положении, – улыбнулась Мирабель.

Маледикт намотал поводья на руку, думая, как быть дальше. Голос Мирабель звенел едва сдерживаемой яростью. Но и Маледикт не хотел уступать или, того хуже, пытаться снова сесть в седло у нее на глазах. Маледикт надеялся на возвращение Януса, бегущего от пустых формальностей первого обмена любезностями между ухажером и пассией. Однако юноша стоял, лениво прислонившись к дереву, сунув одну ногу в стремя и одаривая Амаранту улыбкой. Даже на расстоянии Маледикт видел, с каким усердием он старается удержать заинтересованность девушки. Герцогиня была искренне увлечена беседой, однако Амаранта смотрела в сторону, лихорадочно поправляя перчатки.

Мирабель насильно взяла Маледикта под руку.

– Пойдем пить чай, – скомандовала она.

– Еще рано… – проговорил Маледикт, глядя, как ярость заливает ее глаза. Что-то шевельнулось на дне зрачков – что-то скользкое и темное – и Маледикт не успел возразить, как будто ее слово было для него законом.

– Вот так, никаких «но», – заявила Мирабель. – Такие родственные души, как мы с тобой, должны быть союзниками.

Маледикт пошел за ней. Мирабель взяла его под локоть, другую его руку положила себе на талию. Они шли, обнявшись словно возлюбленные. Конь? – на мгновение задумался Маледикт, с трудом возвращаясь взглядом назад. Он отпустил коня в парке?

– Вот мы и пришли, – сказала Мирабель, усаживаясь на мраморную скамейку в тени бука. На маленьком столике, инкрустированном керамической мозаикой, стояли чайник, две чашки тончайшего фарфора и накрытый салфеткой поднос. Маледикт сел рядом и взял чашку, поданную ему Мирабель.

Откуда-то сверху, с дерева, упали тени: ворона, потом еще, за ними стая грачей: все налетели, надеясь собрать крошки. Птицы принялись вздорить и драться, а Мирабель, смеясь, бросала им кусочки кекса. Маледикт смотрел на их лоснящиеся крылья, на блестящую пустоту их темных глаз. Что могло привести благородную даму в Развалины? Он очень боялся, что знает ответ на свой вопрос.

– Твой чай остывает, – заметила Мирабель. Маледикт понял, что та же блестящая темнота затаилась в ее глазах – в пустом взгляде хищной твари. Чашка замерла у самых губ, источая аромат жасмина и тепло и отражая его собственный, тоже черный, как у ворона, взгляд. Маледикт нервным движением вернул чашку на блюдце.

– Я не хочу пить, – сказал он, вставая.

Она поднялась вместе с ним, словно их связывала невидимая нить. Взяв чашку Маледикта, Мирабель сделала несколько глотков.

– Вот. На случай, если твое трусливое сердце говорит тебе, что чай отравлен, я тоже выпила из этой чашки. – И она снова сунула чашку ему в ладонь.

Ее взгляд, прикованный к нему, шорох листвы на легком ветерке, птичья возня у ног – все вокруг будто сговорились, заставляя Маледикта чувствовать себя словно во сне. Но он всмотрелся в тени в глазах Мирабель и улыбнулся.

– Нет. – Маледикт поставил чашку. Не оглядываясь, пошел прочь, стараясь не обращать внимания на дрожь вдоль позвоночника, которая подстегивала его броситься бежать, пока ее маска не слетит снова, открывая ему больше, чем он сможет выдержать.

* * *

Джилли читал в гостиной, когда входная дверь хлопнула с такой силой, что спинет отозвался жалобной нотой.

– Как прошла прогулка в парке? – поинтересовался Джилли, когда резная дверь распахнулась.

– Отвратительно, – отвечал Маледикт, устраиваясь на изысканном изогнутом диванчике для двоих. – Янус увивался за Амарантой; ко мне пристала Мирабель и попыталась напоить ужасным чаем.

Джилли небрежным движением захлопнул книгу, надеясь отвлечь внимание Маледикта от названия. Впрочем, поразмыслив секунду, он пришел к выводу, что сейчас юноша вовсе ничего не заметит.

– Мирабель, говоришь… Ты в порядке? У тебя испуганный вид.

– Я не трус, – вспыхнул Маледикт и заговорил отрывисто, будто выплевывая слова: – По крайней мере раньше меня в трусости не подозревали. Но что-то было не так. Мирабель… изменилась. У нее в глазах тень.

– Тень, – повторил Джилли; сердце замерло у него в груди.

– Я понимаю, это как-то нарочито, – продолжал Маледикт. – Но клянусь тебе… Нет, больше не стану об этом думать.

Джилли поежился, размышляя о других глазах – слишком часто отражающих тень.

– Мэл, ты пил чай, который она тебе дала?

– Нет, – ответил Маледикт, повернувшись в кресле и теребя пуговицы на обивке. – Я знаю, что нет правила, которое запрещает отказываться от чая, так что не надо смотреть на меня так хмуро.

– Чай мог быть отравлен, – предположил Джилли. – Мирабель достаточно сильно тебя ненавидит, чтобы пойти на такое.

Маледикт перестал терзать кресло.

– Искренне надеюсь, что так оно и было. Когда я отказался, она сама его выпила. Может, покончила с собой?

– Или наконец нашла себя… Тень и яд. Мэл… Ты сказал, что она изменилась. Она могла воззвать за помощью к Ани, как ты?

– Я никогда к Ней не взывал, – отрезал Маледикт. – Что же касается Мирабель, которая искала Ани… – Он встал, стиснув подлокотники кресла, и заговорил более нервно: – Всё твои чертовы книги. Ты всюду видишь Ее руку, когда очевидно, что я просто сбежал от Мирабель, как перепуганный ребенок, решив, что она вольет мне в горло отраву.

Джилли схватил Маледикта за плечи, прерывая его беспокойное кружение по комнате. В глазах юноши мелькнуло что-то, похожее на отражение темных перьев. Маледикт дернулся.

– Отпусти меня.

– Говорят, что Ани защищает от отравления тех, кто Ей молится, – проговорил Джилли. – Даже если бы ты выпил…

– Ты, может, забыл, как «каменная глотка» изменила мой голос? Ты, Джилли, просто сказок начитался.

– Но ведь это случилось прежде, чем ты скрепил сделку с Ней. Прежде, чем убил Критоса.

Маледикт ответил:

– Единственный дар, которого удостаивает Ани, – это наложенное Ею заклятие решимости и одержимости. И хватит глупостей.

– А как же меч? – спросил Джилли, наблюдая за Маледиктом – тот доставал клинок из-за дивана, куда по настоянию Януса положил его перед выходом. – Меч-то тебе Ани дала. Что Она могла дать Мирабель?

– Джилли! – вскрикнул Маледикт. – Ты пытаешься заставить меня бояться Мирабель меньше или больше?

Джилли сел, и книга под ним зашуршала. Внимание Маледикта переключилось мгновенно, как у кошки.

– Что это? Очередной трактат о мертвых богах?

– Да, – сознался Джилли, вытаскивая книгу и выкладывая на пол между ними. – Кстати, написанный мужем Мирабель.

– Надо бы распорядиться сжечь ее, – заметил Маледикт, изучая кричащую обложку. Лицо его выражало одновременно страх и презрение.

– Ты дал мне деньги, на которые я купил эту книгу. Полагаю, она твоя. Как и все остальное, включая меня.

– Нет. – Маледикт повернулся к другу, и тени слетели с его лица. – Деньги, которые я тебе дал, были лишь твоей долей.

– За соучастие в убийстве, – проворчал Джилли. Маледикт коснулся щеки друга и сказал:

– Не волнуйся, милый Джилли. А если уж тебе так хочется, побеспокойся лучше о том, чем бы развлечь меня до возвращения Януса.

От привычного капризного голоса Маледикта у Джилли даже поднялось настроение. По крайней мере он убедил себя в этом, стараясь позабыть о прикосновении и случайном трогательном обращении «милый».

– Хочешь научиться играть на спинете?

– Нет, – сказал Маледикт. – А ты умеешь играть?

– Ворнатти заставлял меня брать уроки, когда думал, что ему было бы приятно иметь под рукой личного музыканта. А потом решил, что музыка его не развлекает.

– Тогда сыграй для меня. У тебя это наверняка получится не хуже, чем у того юного дарования при дворе.

Джилли сел к инструменту, но смущенно заерзал на стуле.

– Прекрати пялиться мне в спину. Не многовато ли – играть и одновременно выделывать перед тобой трюки?

Маледикт подошел к скамье, на которой устроился Джилли.

– Погоди, дай я тоже сяду. Тогда ты не станешь принимать меня за строгого слушателя.

Джилли поставил руки на клавиши и пробежал пальцами гамму. Ноты вибрировали в воздухе, растягиваясь, когда звучали расстроенные струны.

– Ворнатти сказал, что мои руки слишком велики для клавиш. Он был прав.

– Не кокетничай, – сказал Маледикт. – Я обнаружил у тебя один-единственный изъян, а ты все портишь, находя разумные оправдания. Просто играй, Джилли.

Джилли хотел было возразить – и потерялся в вихре черных кудрей, закрывших шею и щеку Маледикта. Забыв о гаммах, он откинул волосы с лица юноши.

– Джилли, ты собираешься играть на инструменте? – раздался с порога голос Януса. – Или ты вместо этого изображаешь модного учителя музыки? – Ощутив явное недовольство в голосе Януса, Джилли встал, оставив Маледикта одного на скамье.

– Я слышал, тебе удалось пообщаться с Амарантой Лавси, – сказал Джилли. За его спиной Маледикт наугад нажимал на клавиши.

Янус с тяжким вздохом наконец шагнул в комнату и упал в кресло.

– Ну и ведьма. Несмотря на весь энтузиазм матери, Амаранта дала понять, что единственная причина, по которой она согласится хотя бы взглянуть на меня, – ее желание обладать Ластрестом. Вся ее красота не может замаскировать ее жадности.

– Выбери другую девушку, – предложил Маледикт, по-прежнему не поднимая головы от клавиш и добавляя в атмосферу комнаты дрожащего диссонанса.

– Какая еще жена может с такой легкостью обеспечить мне поддержку советника? Лилия Де Герр уже замужем и родила наследника, а у Вестфолла нет детей. Нет, я женюсь на этой суке и брошу ее в загородном доме, которым она так восхищается. – Янус встал, оттолкнувшись руками от подлокотников, и прошелся между Джилли и Маледиктом.

– Я думал, что в Ластресте будем жить мы, – проговорил Маледикт, не отрывая глаз от клавишей.

– Будете, только потерпите немножко. Так много графинь в роду Ласта умирало в родах, что мы сможем подстроить очередную трагедию, не вызвав особого подозрения. – Янус поцеловал Маледикта в склоненную голову и, стащив его со скамьи, поставил на невысокую сцену. – Что же до нынешнего положения вещей, родители Амаранты будут склонять ее принять мои ухаживания, потом мы прикончим моего отца, и ты сам не заметишь, как окажешься в постели с графом.

Маледикт улыбнулся.

– Ты ненавидишь ее.

– Ужасно. Успокой свое сердце. – Янус поцеловал Маледикта в шею. – Джилли, сыграй нам вальс.

– Пожалуйста, – добавил Маледикт.

Джилли забарабанил по клавишам мелодию вальса, не обращая внимания на фальшь расстроенного спинета.

Янус и Маледикт мгновение повозились, перекладывая и перехватывая руки, пока Янус, смеясь, не сказал:

– Хватит пытаться вести, Мэл! – Голос его зазвучал громче, выводя мелодию, разнося по комнате теплое, нежное мурлыканье. Маледикт обмяк в его руках.

Когда вальс закончился, Маледикт попросил:

– Сыграй что-нибудь еще, Джилли. Что-нибудь, не требующее хорошо настроенного инструмента.

– Проще простого, – отозвался Джилли, роясь в памяти в поисках джиги, которую можно сыграть одиночными нотами.

Янус перехватил руку Маледикта, и тот рассмеялся; и вот они уже скакали словно дети, схватив друг друга за запястья, тянули и раскручивали, пока на смену танцу не пришло головокружение и смех, а голос Маледикта не перехватила старая удавка «каменной глотки». Тут Янус споткнулся о меч и выругался.

– Чертова штуковина. Довольно, Джилли.

Янус, хромая, добрался до края сцены и сел.

– Зачем ты носишь его дома?

– Мне нравится, – сказал Маледикт.

– Дикарские вкусы, мой темный рыцарь, – заметил Янус, потирая голень.

Маледикт вернулся к Джилли, пытливыми пальцами дотронулся до клавиш.

– В самом деле нужно пригласить настройщика. – Он дернул Джилли за волосы. – Можем даже нанять учителя.

Джилли рассмеялся.

– Таким образом ты тонко намекаешь, что я ужасный пианист? Я не привык к столь деликатному обхождению с твоей стороны.

– Вернее будет сказать, лучше, чем некоторые, хуже многих, – продолжил Маледикт. – Это не займет уйму времени, поскольку ты достигал совершенства во всем остальном, за что бы ни взялся. – Он сел на пол, подтянув колени к подбородку.

– Комплимент и укол одновременно – достойно аплодисментов, – заметил Джилли.

– Джилли, не слишком поспешным будет пригласить Лавси в Ластрест, как ты считаешь? – спросил Янус, прерывая их шутливую болтовню. – Я намерен сделать это завтра.

– Неожиданно, но допустимо, – ответил Джилли. – Они наверняка знают о распоряжении Ариса насчет твоей женитьбы.

– Сколько времени тебя не будет? – спросил Маледикт. Его веселье исчезло, словно песок, унесенный ветром.

– Обычный визит занимает две недели, – сообщил Джилли. – Прибавь время на путешествие в нагруженных багажом каретах и остановки, на которых настаивают благородные дамы. Итого, три недели.

Маледикт молчал, по-мальчишечьи свернувшись на полу в клубочек. Янус опустился перед ним на колено.

– Мэл?

– Я с тобой, – едва слышно прошептал Маледикт, как будто сам осознавал невозможность того, о чем говорил. Джилли уловил, как его дыхание участилось; он понимал, что это решение застало юношу врасплох. Маледикту придется отпустить от себя Януса, но позволит ли он этому случиться, гадал Джилли, глядя на искаженное страданием лицо друга.

– На подготовку уйдет время. Во-первых, я должен уведомить о визите прислугу в Ластресте и отца; во-вторых, эта своенравная девка может потребовать неделю на сборы, – проговорил Янус, целуя темные кудри. Он развернул Маледикта лицом к себе и поцеловал в сжатые губы. – Но я не могу привезти тебя, пока ухаживаю за ней. Ради титула, обеспечивающего такую близость к короне, герцог и герцогиня, похоже, готовы закрыть на тебя глаза, однако сделать это гораздо проще, когда тебя нет рядом.

Вдруг оказалось, что Янус смотрит уже не на Маледикта, а на Джилли, причем с выражением, весьма близким к ненависти.

– Джилли будет здесь. Он может развлекать тебя историями и плохой игрой на спинете, смешить тебя. Я вернусь, как только смогу. Крысы его знают, любовь моя, сколько я выдержу в разлуке с тобой, – быть может, сбегу оттуда через неделю.

Трепет Маледикта передался Янусу. В дрожании их тел Джилли видел их прошлое, ту боль, что почувствовал Маледикт, когда у него похитили Януса. Джилли словно стал меньше, незначительнее от осознания этой боли; все его неуместные потребности уже не имели значения. Он чувствовал себя лишь непрошеным гостем в их жизни. Это Янусу выпало утешать Маледикта, тогда как Джилли беспокойно ерзал на скамейке.

21

Джилли вышел из дома, желая прояснить мысли, и окунулся в прохладу вечера; неожиданно для себя он обнаружил, что идет знакомым путем по направлению к городу. На улице Сибаритов он свернул к борделю, над входом которого был нарисован корабль. Поскольку там обслуживали моряков, Джилли ходил в этот бордель не только за плотскими удовольствиями, но и за новыми историями о Приисках (о Приисках Джилли любил помечтать). Однако сегодня он миновал бар, откуда доносился хохот пьяных матросов, и поднялся наверх. Постучал в закрытую дверь. Это была одна из тех ночей, которые Джилли обычно проводил у нее, но никогда не сообщал о своем приходе заранее. Джилли уже подумал было, что у нее клиент, но тут дверь распахнулась. На пороге стояла Лизетта; зевнув, она откинула с лица рыжие волосы.

– Джилли, а я думала, ты не придешь. – Она поцеловала его в губы. Он упал в ее объятья.

– Что-то у тебя грустный вид, – заметила Лизетта, взяла Джилли за руку и провела в комнату. – Это твоя любовь не дает тебе покоя?

– Вовсе не моя, – отозвался Джилли. – И никогда не была моей. Есть другой человек. – Он поцеловал ее в шею и погладил плечи, скрытые шелком рубашки.

Отстранившись, Лизетта принялась зажигать свечи у кровати, пока Джилли выкладывал на туалетный столик луны. – Ну, тогда она совсем дурочка. Ты такой милый, добрый и щедрый.

У Джилли потеплело на душе от ее слов, пусть за них было заплачено серебром.

– Мой работодатель и так пользуется всеми этими качествами, не нуждаясь в моей любви.

Лизетта чуть отодвинулась.

– Твой хозяин – тот самый вельможа, да? А зачем тебе такой, как он?

– Не знал, что ты следишь за событиями, что происходят при дворе, – сказал Джилли, устраиваясь на простынях. Он доплачивал за то, чтобы в его ночи постель перестилали, и Лизетта хорошо усвоила, что Джилли любит только что выстиранное белье, пахнущее лишь утюгом и слегка – ее духами.

– Не за событиями, Джилли. Только за тобой. Однажды я видела твоего нынешнего хозяина. Ну, издалека и все такое. Он держится так, будто считает себя королем. Впрочем, довольно миловиден даже для девушки.

– Поосторожнее, – предупредил Джилли. – Он не раздумывая хватается за клинок и не терпит, когда его называют девушкой. Несмотря на предпочтения в любви.

– Вот как? А знаешь, он был бы неважной девчонкой. Слишком костлявой. Не то что я. – Она положила руку Джилли на свою пышную грудь. Джилли склонился в поцелуе.

– Лизетта, – промурлыкал он.

– Вот так-то лучше, Джилли, мой мальчик. Не растрачивай понапрасну мысли на таких, как он.

Джилли остановил Лизетту, поймав ее губы своими, а она принялась щекотать его бока, пока он не расхохотался. Она перекатила его на спину и стала ласкать прикосновениями длинных волос, и наконец он с рыком запустил пальцы в ее локоны, привлекая ее к себе, сливаясь с ее телом и думая: да, Лизетта права. Это было так просто. Так легко. Это было так радостно и тепло, и тени в комнате зарождались от неверного пламени свечей, а не от гнева невидимых богов. Но Джилли не закрывал глаз, чтобы в забытьи ему, вместо теплой, пышной, податливой Лизетты не привиделся угловатый силуэт Маледикта, столь часто посещавший его грезы.

Когда все закончилось, Джилли выскользнул из постели: он было уснул, но внутренний голос принялся нашептывать, что во сне снова явится Чернокрылая Ани – и Джилли внял внутреннему голосу. Лучше уж было вовсе не засыпать. Джилли растворился в ночи. Он пробирался домой закоулками и наткнулся на Особый отряд Эхо: солдаты расталкивали пьяницу, что спал мертвецким сном возле фонтана.

Мимоходом окинув пьяницу взглядом, Джилли замедлил шаг, потом вернулся и выкупил бедолагу за несколько монет. Немилосердно встряхнув оборванца, Джилли стал водить его взад и вперед по площади, пока тот не простонал:

– В камере по крайней мере я мог бы отдохнуть.

– Я лишь пытаюсь помочь, – объяснил Джилли.

– Помочь? Тогда купи мне выпить, – попросил медиум, нетвердой походкой направляясь к ближайшей пивной. Джилли помешкал, но все же последовал за ним; он слышал, что говорил старик, видел его взгляд, когда он узнал в Маледикте Ани; быть может, только он мог дать Джилли ответ, которого не давали ни книги, ни пергаменты.

Джилли сел напротив, морщась от запаха прокисшего рагу и перегара. Медиум вздохнул.

– Ты – слуга из особняка на Дав-стрит, верно?

– Верно, – кивнул Джилли. – А тебя как зовут, медиум?

– Нет, я больше не медиум, – отозвался старик. – Я перестал выкрикивать истину городу глухих и непомнящих. Я присоединюсь к ним в их добровольном забытьи.

– Мне нужен твой совет. – Джилли махнул девушке за стойкой, когда медиум сделал попытку сбежать. Она принесла две кружки эля, и старик вернулся на место.

– Никто не прислушивается, – сказал он, поднимая кружку и наполовину опустошая одним глотком.

– Я прислушиваюсь. Это моя работа, – проговорил Джилли.

– И моя… была когда-то, – вздохнул медиум. – Я говорил за богов, пропускал их слова через себя, пока из ушей не начинала идти кровь. А теперь… теперь я забыт вместе с ними. Ты – ты понимаешь, на что это было похоже? Я был как ребенок, вынужденный слушать, как дерутся родители. Месяцы и месяцы беспрестанного раздора – лишь видения, в которых боги бились друг с другом. Одни медиумы умирали во сне. Другие – их было большинство – бежали снов и сходили с ума. А потом наступила тишина – блаженная тишина, лишившая наши жизни смысла. Нам только одно осталось – нести людям прощальное послание Баксита. На Ксипосе нас забросали камнями. В Итарусе Григор собрал всех медиумов вместе – больных, безумных, отчаявшихся – и бросил в ледяное море. Потому теперь, когда боги подают признаки жизни, некому их услышать…

Медиум умолк, поставил кружку и глянул на Джилли.

– Я слышу, – проговорил Джилли дрожащим голосом.

– Ты слышишь. Но тогда ты должен оказаться одним из нас. Я читаю по твоему лицу. Тебе снятся гробницы, парень? Гробницы, чьи обитатели лежат во сне, но не в покое?

Джилли сделал большой глоток прокисшего эля и сказал:

– Да, снятся.

Медиум оттолкнул пустую кружку и, увидев, что Джилли собирается опять подозвать девушку, устало покачал головой.

– И что ты хочешь узнать?

– Они не умерли, ведь так? – спросил Джилли.

– Они боги, а боги бессмертны, – ответил медиум. – Они лишь отдаляются. Впрямь ли ты хотел задать именно этот вопрос, ибо, полагаю, ты уже знал на него ответ.

– Мне нужно знать, как расторгнуть сделку между Чернокрылой Ани и Ее последователем.

Медиум разинул рот, а потом сказал:

– Она богиня, и сделка с Ней означает больше, чем способен вообразить простой смертный. Единственная возможность спастись – это выполнить условия. Ах, возможно, тебе удастся отвлечь Ее чарами, обратившись за помощью к Бакситу – силе, Ей противостоящей; но даже если Он оторвется от Своего праздного существования, ты выиграешь лишь несколько мгновений. Это не изменит Ее волю.

– И ничего нельзя сделать? – с нескрываемым отчаянием выкрикнул Джилли. Он и сам до сих пор не осознавал, как сильно надеялся на то, что отыщет другой выход, пока не услышал иронии в словах медиума.

– Если ты в самом деле печешься о своем друге, помоги ему добиться Ее кровавой цели и положить конец Сделке.

– Он умрет, – проговорил Джилли. – Я не могу позволить…

– Умрет? – переспросил медиум. – Ты начитался «Отмщений», принадлежащих перу Грейла – известного распространителя сенсаций. А Грейл очень любит напустить туману и не скупится на кровавые подробности, чтобы показать свою ученость.

– Значит, он выживет? – спросил Джилли с невероятным облегчением.

– Чем быстрее он будет действовать, тем больше у него шансов. Однако сделка с Ани требует своих жертв. Она приносит дары. Грейл наверняка поведал о них, сильно сгустив краски – ему вообще это свойственно. Но Она и забирает. Однажды я навещал женщину, которую держат в сумасшедшем доме за городом. Много лет назад она в подвенечном платье вскарабкалась в оружейную башню с кинжалом в руке. Она должна была непременно упасть, но не упала. Она убила мужа, который поджидал там свою любовницу. Но после этого она обезумела, и сейчас разумом равна малому ребенку. Стихия Ани – интуиция и эмоции, насилие и страсть, но не здравый смысл. Лишив Элизанду разума, Ани, по-моему проявила доброту. Иные, отомстив, кончали самоубийством, будучи не в силах перенести раскаяние и скорбь. Ани питается торжеством первой минуты таких несчастных, им же не оставляет ничего. Можешь помогать или не помогать своему мальчику, можешь заботиться о нем после – только не жди, что он останется прежним.

– Ведь должен быть какой-то способ бороться! – выкрикнул Джилли.

– Его нет, – отрезал медиум. – Не относись к богам как к людям. – Он схватил эль Джилли и принялся пить жадными глотками, а тот сидел, молчаливый и подавленный. Медиум сказал:

– Парень, я хочу предупредить тебя еще об одной опасности. Я несколько раз видел, как совершались сделки, но никогда не видел, чтобы Ее тень завладела сознанием жертвы полностью, как в случае с твоим хозяином. Грейл, несмотря на всю его страсть к дешевым эффектам, прав в одном. Последователь определенного сорта, с непреклонной волей, свирепым характером, умный, способен позволить Ей проявиться, сотворив Ее Воплощение, некое смешение бога и человека. Создание, которое способно уничтожить весь город.

Большинство детей Ани испытывают голод и убивают, завершая сделку, прежде чем возникнет такая опасность. Но чем дольше они медлят, тем больше Себя вкладывает в них Ани, тем богаче Ее дары: невосприимчивость к ядам и ранам, колдовство. И, наконец, способность к перевоплощению. Если твой хозяин так силен, как подсказывают мои опасения, ты потеряешь не только его, но, вполне возможно, и близких тебе людей, и собственную жизнь.

Джилли кинулся прочь от взгляда выцветших глаз старика к спокойствию темной воды в ночной гавани, размышляя над возможностью побега. Однако его паника отступила при воспоминании о темных глазах, о губах, тронутых грустной улыбкой. Когда прожилками серого и желтого по морю начала разливаться заря, он побрел назад – к Дав-стрит и Маледикту.

Когда Джилли вернулся через кухонную дверь, дом еще спал. Солнце едва поднялось, и даже кухарка только-только проснулась и заваривала чай, а при появлении Джилли подпрыгнула от неожиданности. Чайник с грохотом рухнул с плиты.

– Прости, – извинился Джилли, на лету подхватывая чайник.

– Это что же за манера такая – подкрадываться? – укорила кухарка. – Где ты был, мальчик мой Джилли?

– Гулял. – Кухарка, больше ни о чем не спрашивая, налила ему чай. Джилли взял кружку и, осушив ее одним обжигающим глотком, перевернул.